«И я ищу, ищу, ищу». Судьба советского офицера

Как бескорыстна и чиста!

Она приходит к нам незримо,

Как лучезарная мечта!

Я знаю, волею Небесной,

Соединяются сердца,

Чтоб проза превращалась в песню

Под сенью Божьего венца!

Теремрин подошёл к машине, открыл дверцу и достал блокнотик. При тусклом салонном свете стал записывать то, что родилось в эту чудную ночь. Писал, почти без правки, писал, не слыша ничего вокруг. Дверца не была закрыта, и он неожиданно почувствовал, как кто-то мягко и осторожно коснулся его плеча. Обернулся. Возле машины стояла Елизавета.

Он растерянно смотрел на неё, но в темноте было не разглядеть выражения лица. Она пришла, она не выдержала… Что-то будет…

Глава третья

Пока Теремрин размышлял, чем вызван ночной визит Елизаветы, и как на него реагировать, Световитов действовал совершенно целеустремлённо. Он рвался в Калинин, рвался, чтобы решить, наконец, свой семейный вопрос. Зима была трудная, долгая, работы – невпроворот. С Людмилой периодически созванивались. На письма ни ей, ни ему времени не хватало – у неё выпускные экзамены на носу, у него – поступление в Военную академию Генерального штаба. Именно направлением на эту высшую по своему рангу учёбу был вызван неожиданный звонок Труворова в тот самый день, когда Световитов собирался ехать в Старицу, чтобы сделать предложение.

Он обещал приехать за Людмилой летом. И вот лето наступило, и отпуск то было предложено ему отгулять до поступления в академию, а потому он выбрал время завершения государственных экзаменов и выпуска Людмилы из института.

Он ехал с твёрдым намерением сделать предложение и сыграть свадьбу, причём подгадал так, чтобы оказаться в Калинине не за день до предпоследнего экзамена, не накануне, а именно в день, когда Людмила должна была находиться в институте.

Вот уже позади ровный как стрела участок дороги сразу за Московским морем, вот уже промелькнул поворот на Завидово и ещё через некоторое время показался справа комбинат Искусственных кож, а впереди открылась площадь Московской заставы, носящая теперь имя Гагарина.

Световитов ехал в военной форме, специально в форме, потому что на дорогах при нарастающем беспределе всё же было спокойно именно при погонах, которые несколько дисциплинировали сотрудников ГАИ. Случалось так, что сотрудник уже выходил на дорогу, чтобы остановить машину, но, завидев за рулём военного, терял интерес, ведь офицеры от штрафов освобождались, а какой интерес писульки писать, дабы непосредственное начальство рассмотрело вопрос о наложении дисциплинарного взыскания…

Вот и улица Советская. Площадь перед зданием областного комитета партии, затем площадь Ленина, и наконец, после перекрёстка и ещё одного небольшого квартала, справа потянулся Горсад, а слева открылось здание Драмтеатра. Машину Световитов оставил в переулке, взял с сиденья купленный по дороге букет цветов и направился к зданию института. Перед зданием – зелёный оазис, на скамейках студенты. Световитов мельком взглянул, но знакомых лиц на лавочках не заметил.

Вестибюль порадовал прохладой. Узнав, где находится аудитория, в которой сдаёт экзамен группа Людмилы, поднялся на второй этаж и ступил в коридор, кажущийся после яркого солнечного света, заливавшего улицу, даже немного тёмным, во всяком случае группы студентов, стоявших и сидевших перед аудиториями, просматривались недостаточно отчётливо. Его узнали раньше, чем узнал он.

– Ой, девчонки, никак Андрей Фёдрыч! – услышал он возглас Людмилиной подруги Ирины. – Идите к нам, идите сюда, – а когда подошёл, пояснила: – Людмилка как раз сдаёт… Уже скоро должна выйти. Вы как чувствовали…

– Точно! – весело сказал Световитов, приветствуя подруг Людмилы. – Конечно, чувствовал. Вот и приехал…

Не успел договорить, как дверь в аудитория отворилась, причём так, что он оказался за этой дверью и ступившая в коридор Людмила не сразу увидела его. Она радостно воскликнула:

– Ой, девчонки! Сдала! – и, подняв высоко зачётку, прибавила: – Отлично! – и тут же наморщила лоб, обратив внимание на то, что подруги смотрели на неё как-то заговорщицки. – Что такое? Что-то случилось?

– А вот что! – сказал Световитов, – делая шаг к ней и протягивая букет, который, казалось, осветил полутёмный коридор.

Людмила обернулась, и добавила этого солнечного света своим лучистым взглядом, своим просиявшим от радости лицом.

А Световитов сказал, обращаясь ко всем:

– Ну что, девчонки, Людмилу я забираю, но всех жду на свадьбу, о дне которой заранее извещу.

Кто-то крикнул ура, кто-то по-детски запрыгал от радости, но Световитов успел заметить, что радость эту выразили не все подруги, кто-то даже нахмурился. Ну что ж, выйти замуж сразу по выпуску из института не просто за военного, а без пяти минут генерала – это то же самое, что попасть из пистолета в луну. Теоретически возможно, если пистолет будет сверхдальнобойным, практически… Практически всё-таки нет… Но вряд ли это понимала сама Людмила, а вот кто-то из её недоброжелательниц, кои, увы, всегда встречаются в женских коллективах, понимал.

Световитов обнял Людмилу за талию, но она поспешно убрала его руку, стыдливо проговорив:

– Институт же. Все смотрят…

Он тихо рассмеялся и сказал:

– Ну так идём же. Я так соскучился…

Они сразу помчались в Мигалово. Заезжать в магазины нужды не было, всё продовольствие, которое могло быть в них, волею горбимочевцев и прочих холуёв Запада, давно переправила их в Европу и за океан, где всё балансировало на грани кризиса и развала. В Москве всё-таки что-то ещё оставалось, и Световитов купил всё необходимое. Он действительно очень соскучился и ресторан, и прогулки – всё оставил на потом, на после того, как…

В квартире первым делом открыли все окна. С января никто не был в ней.

– Ой, пыли то сколько! – воскликнула Людмила. – Надо протереть!

Она словно искала что-то такое, что позволило бы оттянуть неминуемое, уже желаемое ею, но немного пугающее, тем более не было спасительной для неё ночной тьмы.

– Потом, всё потом, – сказал Световитов.

Он обнял её, остановившуюся у кухонного окна, подхватил на руки и понёс в комнату, где положил на диван-кровать. Всё было аккуратно застелено ещё в то январское утро, когда Световитов получил неожиданный вызов в Москву.

Он отбросил в сторону одеяло.

Лето – не зима, защитных предметов на женских прелестях вполовину, если не более, меньше. Кокетливая блузка отлетела в сторону обнажив то, что прежде было знакомо лишь его рукам и скрыто от глаз ночным мраком. Уже входило в летнюю моду освобождение всех прелестей без стесняющих «намордников». Людмила скрестила руку, чтобы скрыть то, что ему предстояло воочию лицезреть впервые.

Но в следующую минуту ей уже не хватило рук, потому что вслед за блузкой Световитов освободил её от приталенной юбки, и надо было прикрывать белоснежную ажурную полоску с яркой капелькой вышитой божьей коровки на ней.

– Ну-у, божья коровка нам будет мешать, – шепнул Световитов и стремительно убрал со своего пути и эту преграду.

Он никогда ещё не раздевал её при дневном свете, и она вся сжалась, стараясь скрыть то, что скрыть уже было невозможно. Мишель Монтень в своё время писал: «Почему женщины скрывают до самых пят те прелести, которые каждая хотела бы показать и которые каждый желал бы увидеть? Почему под столькими покровами… таят они те части своего тела, которые главным образом и являются предметом наших желаний, а следовательно, и их собственных? Для чего… если не для того, чтобы дразнить наши вожделения и, отдаляя нас от себя, привлекать к себе?»

Впрочем, Людмила делала это не ради чего-то, она делала инстинктивно, потому что ещё не привыкла, потому что ещё не поняла всего, что необходимо понять, вступая во взрослую женскую жизнь, а Световитов уже прошёл то немногое, что позволила ему пройти служба, отнимающая большую часть суток и дававшая некоторую свободу разве что во время отпусков. Ну а выходные – о выходных в ту пору нередко шутили, когда в стране были установлены два дня выходных в неделю, что у офицеров давным-давно уже два выходных – один в летний, и один в зимний период. Имелись в виду периоды обучения, ибо в войсках боевая подготовка именно на два таких периода и делится.

Ещё мгновение и Световитов достиг цели, погрузившись в блаженство. Она лихорадочно вцепилась в его плечи, она приняла в себя весь жар его существа, растворив в себе и растворившись в нём без остатка.

Её восхитительные волосы разметались по подушке, её глаза засияли счастьем, её губы раскрылись для горячего поцелуя, её ещё по девичьи упругие холмики впились в его грудь, приводя в ещё больший восторг.

Люди выбирают для подобных волшебных слияний мужского и женского начал ночь. Выбор вынужденный, хотя лучшее время для свершения того, что заключено в известной всем канонической фразе «плодитесь и размножайтесь», именно день, солнечный день, ибо Солнце, как Светило Бога, осеняет своей живительной энергией свершаемое во имя продолжения жизни на земле.

Но люди вынуждены выбирать, в силу традиций, в силу общественного устройства бытия человечества именно ночь. В этом смысле любовники, зачастую оказываются в положении более благоприятном, ведь им посвятить ночь своим деяниям гораздо сложнее.

Но нашу героиню пугал именно день, поскольку не прошло ещё её стеснение и она стыдилась взглядов своего любимого, а ему хотелось смотреть на неё, смотреть бесконечно и восторженно на всё то, что открылось взгляду именно этим первым их днём, хотя позади уже несколько памятных ночей.

Они не разжимали объятий до самого вечера, и его ненасытность была для неё удивительной, ибо она ещё не понимала, что всё это можно повторять снова и снова до тех пор, пока у мужчины остаются силы для повторений. Не знала она и того, что при новых и новых повторениях резко возрастает возможность молодого, здорового, женского организма, ожидающего помимо воли своей хозяйки того важного, для чего он предназначен в самую первую очередь, исполнить канонический завет «плодитесь и размножайтесь», поскольку предосторожности эти по ряду совсем ещё непонятных ей и тем более Световитову причин становятся всё менее эффективными.

Наконец, он решил, что нужно что-то оставить и на ночь, обещающую быть ещё более волнующей, поскольку сгинут во мраке остатки стыдливости его всё более и более раскрывающейся для волшебных деяний студентки.

Она же, внимательно посмотрев на него и оценив твёрдость, решила повиноваться его воли, ведь что делать, надо привыкать. Прекрасно поняла, что Световитов станет не просто мужем, что он станет командиром и дома тоже. Он просто не мыслит иного, как профессионал. Что ж, ещё можно было и отказаться, но никакого желания отказываться не возникло.

Сказала лишь с улыбкой:

– Хитренький. Я ж не смогу при тебе заниматься, – и тут же поправилась. – Нет, не так. Ты не сможешь смотреть, как я занимаюсь и занятия прервёшь…

Он оценил, что она стала уже шутить на ту тему, которую избегала в разговорах, что уже радовало, и он успокоил:

– У меня есть ещё дела в Калинине. И в штаб дивизии съезжу, и полк навещу. Да и квартиру, наконец, сдам. Зимой не успел из-за срочного вызова.

Так и решили, что она не поедет домой в Старицу, как это делала между уже прошедшими экзаменами, а останется у него. У него дома. Как-то ново и странно ей было привыкать к тому, что у неё теперь скоро будет другой дом – дом мужа, её дом.

Так прошло несколько дней. И вот Людмила отправилась на последний экзамен. Всё… Билет, ответ и… институт позади. Конечно, ещё придётся туда прийти за документами, ещё будет выпускной, но учёба оканчивалась. И на этот завершающий учёбу экзамен Световитов отвёз её ранним утром столь же солнечного и ясного дня. Погода установилась по-настоящему летняя, и установилась надолго.

Договорились, что встретит её ровно в полдень. И она успела сдать экзамен и получить отличную оценку – училась Людмила примерно.

Ну что же, пора было ехать в Старицу, тем более экзамен был в субботу. В самый раз… Но именно по причине того, что была суббота, подруги её решили собраться на вечеринку у Алки, родители которой отправились на дачу, на выходные.

– Давай сходим… Тебя Алка тоже пригласила – сказала Ирина, предварительно рассказав о задумке подруг.

– Это что же, прямо сегодня? – уточнил он и сказал, – Ну тогда едем скорее, мне нужно ещё переодеться, а я даже не знаю, что у меня есть из одежды. Не идти же в форме. Вот уж тут совсем не к месту.

Разобрал одежду, привезённую из ГСВГ и так ещё и ненадёванную, выбрал более или менее подходящий наряд, но она сказала, что брюки надо бы погладить.

Разложила гладильную доску, включила утюг… Уж что-то, а всё необходимое для приведения в порядок военной формы, которая на нём всегда сидела ладно, у него в холостяцкой квартире было.

На то, как она управляется с утюгом, как отглаживает брюки, смотрел с удовольствием, но ещё с большим удовольствием наблюдал, как при каждом движении слегка поднимается её короткий домашний халатик. Наконец, не выдержал, встал, выключил утюг и отнёс её, отчего-то сразу залившуюся смехом, на диван-кровать. Она попыталась снова закрыть от его глаз всё, что до сих пор стыдилась демонстрировать открыто и спокойно, но вскоре поняла, что это бесполезно и прижалась к нему, чтобы хотя бы таким способом сократить сектор его обзора.

В эти минуты Световитов почувствовал, что и она уже в большей степени начала ощущать радость и удовольствие от каждого нового его объятия, каждого прикосновения, каждого проникновения во всё её постепенно воспламеняющееся существо.

– Ну может быть всё-таки хватит, – наконец, взмолилась она с некоторой правда, робостью. – К Алке же опоздаем.

И вот тут одна лишь его фраза могла свершить переворот в их судьбе. Он сказал совершенно серьёзно:

– А может ну её, эту вечеринку. Нам ведь и так хорошо, вдвоём. Тем более завтра поездка к твоим…

Он предложил, но не настаивал, поскольку прекрасно понимал то, что она тут же и выразила словами:

– Ну я же теперь всегда буду с тобой, а девчонок… Девчонок то больше не увижу. Увезешь меня в Краснодар…

– Не совсем в Краснодар, не совсем. Я тебе не сказал ещё кое-что. Сразу после отпуска поступаю в Академию Генерального штаба, так что увезу в Москву и будем жить в Москве, до самого окончания учёбы, – уже завершая это своё сообщение, он снова опрокинул её на спину и снова окунулся в необыкновенное действо, которое может быть поистине волшебным, когда соединяются любящие существа.

– В Москву?! – с придыханием спросила она. – Не может быть.

– Тем не менее это всё так, хотя потом уж куда распределят! Ну и ещё одна новость – направлено представление на генеральское звание… Но это информация только для тебя. Вот будет приказ, тогда…

– И всё-таки сходим на прощальный вечер?

– Ну что ж, прощальный так прощальный! – воскликнул он, отпуская её из объятий и не ведая, какой смысл скрыло Провидение в этой фразе.

Они немного запоздали. Всё уже собрались, и ждали только их. Тут же усадили за стол, тут же попытались предложить штрафную, но Световитов сразу сказал, что за рулём и потом без уговоров, то есть без вариантов…

Все выпили за выпуск, и он снова заметил, что Людмила очень любит шампанское. К остальным винам весьма равнодушна. Но шампанского оказалось много, да и они с Людмилой по дороге прихватили пару бутылок. Мальчишек было раз два и обчёлся, а потому крепких напитков на столе не наблюдалось.

Кто-то стал вспоминать о том, как пришли в институт, сколько человек сошло с дистанции, вспомнили всё того же Женьку Красева, причём снова вспомнила Алка, а потом вдруг, посмотрев на часы, заговорщицки сказала.

– Я приготовила сюрприз… особенно для тебя, Людмилка…

Потом уже Световитов понял, что всё было подстроено, потому что буквально через минуту в дверь позвонили, Алка побежала открывать и тут же появилась в комнате вместе с долговязым худощавым парнем. Это вызвало бурную реакцию, девчонки бросились к парню, восклицая: «Жека, Жека!». И вместе со всеми поспешила к двери и Людмила, что немного не понравилось Световитову, но он не подал виду, подумав, ну что ж, студенческую среду ему, прошедшему два училища и давно позабывшему как это учиться в одном коллективе с девушками, понять сложно.

Но в следующий момент он увидел, как этот самый Жека вырвал из всей стайки студенток именно Людмилу и закружил по комнате, поцеловав в щеку, причём весьма близко к губам. Людмила при этом вырвалась, но что случилось, то случилось. Она тут же села рядом и стала что-то пояснять об этом самом Жеке, о том, как он учился, как старался помогать своим сокурсницам, потому что кроме него были в группе одни девчонки.

Световитов слушал, не проронив ни слова. Впервые мелькнуло в голове, а в свою ли среду он окунается, ведь говорят же: «не в свои сани не садись», но тут же и успокоил себя тем, что вырывает Людмилу из этой среды и вырывает окончательно.

Между тем, выпили за группу, за дружбу, и Световитов заметил, как Алка стала что-то пояснять этому Жеке, при этом бросая взгляды на них с Людмилой. А потом она вдруг подошла к магнитофону и сказала громко, стараясь перекричать всех:

– А теперь танцы, – и нажала клавишу.

Полилась медленная музыка. Световитов не собирался танцевать, а Жека тут же вскочил, обогнул стол и склонившись к Людмиле, сказал:

– Разреши последний танец, на память. Ведь я слышал, замуж выходишь.

Людмила растерялась, вопросительно посмотрела на Световитова, ведь вопрос то по этикету должен быть задан ему.

Световитов был в некотором замешательстве, но запретить танцевать посчитал невозможным, хотя первым желанием было сказать, мол, всё, нам пора, поскольку сегодня должны быть в Старице. Но тогда бы он выглядел ревнивцем, а это уже ни в какие рамки не лезло.

Он промолчал, и Людмила в ответ на новую жалостливую просьбу Жеки, сказала сама:

– Я только один разочек, ведь ты же не хочешь танцевать…

Он молча кивнул.

В сторону танцующих старался не смотреть. Сидел в одиночестве, потому что танцевать вышли все, и осталась возле магнитофона лишь сама хозяйка, внимательно наблюдавшая за ним.

Танцы в квартире, на небольшом пятачке, конечно, своеобразны. Собственно, это были не танцы, а стояния на месте, ведь недаром есть что-то наподобие поговорки: «танцы-обжиманцы»

Жека крепко прижимал Людмилу, почти касаясь своими губами её щеки, он что-то говорил, и она слегка раскраснелась от этого. Наблюдать за этим было неприятно, но и прекратить танцы он не мог. Опять-таки успокаивал себя тем, что так уж теперь принято у молодёжи, по той причине, что никто танцевать не умеет ни вальса, ни танго, а способны лишь по-идиотски скакать, кривляясь каждый по-своему, ну да ещё стоять, крепко обнявшись и переминаясь с ноги на ногу.

Он так не танцевал. Он красиво водил по залу партнёршу, делая хорошо отработанные па, и многие поражались его умению танцевать. Но здесь и шагу ступить негде.

Алка, между тем, протиснулась к нему и сказала:

– Да не переживайте вы так. У них всё давно в прошлом. Это же просто прощание навсегда…

«Что давно в прошлом?» – хотел спросить он, но не спросил, поскольку твёрдо знал, что ничего уж такого в прошлом быть не могло.

Не спросил, промолчал. Алла что-то снова заговорила, но в этот момент Световитов бросил взгляд на Людмилу и отчётливо увидел, как Жека поцеловал её в щёку. То, как Людмила отстранилась, как буквально оттолкнула его, он уже не увидел, потому что встал, благо усадили их за стол со стороны входа и до двери было всего два шага.

Алке сказал:

– У меня в машине хорошие записи. Сейчас принесу. Станцуем с вами…

Алла вся вспыхнула, проводила до двери, но Световитов сразу сказал, что его сопровождать до машину не нужно, и она осталась в квартире, хотя пойти с ним явно имела намерение.

Он сбежал вниз по лестнице, сел за руль, стараясь унять волнение, и лишь несколько успокоившись, запустил двигатель.

Аккуратно выехал со двора на набережную – квартира Аллы была в заволжском районе Калинина почти у самого офицерского общежития, повернул к мосту и скоро уже мчался в сторону Мигалова. Лихорадочно перебирал в памяти, кто же остался у него в Калинине из знакомых женщин. Никого. Слишком много прошло времени, слишком много. А в недолгий недавний период так ни с кем и не познакомился, потому что встретил Людмилу. Готов был даже рискнуть – поехать в дом, где была квартира мамы и её мужа, ведь там этажом ниже жила Танечка, с которой он сиживал вечерами в скверике у Речного вокзала. Но это было ещё до поступления в суворовское училище, в восьмом классе. Где она теперь?

Желание оказаться рядом с какой-то женщиной не удивительно. Вспомните хороший советский фильм «Трижды о любви». Предельно точно там показано состояние главного героя, который был влюблён в женщину, с которой по определению не могло быть ничего общего, после её отъезда готов был броситься к той, что предала его, не дождалась из армии, вышла замуж, а теперь разведённая делала попытки всё вернуть, отвергнутые им. Но проводив свою любовь, он бросился именно к ней и лишь юная соседка, влюблённая в него с самого детства, удержала от этого дикого поступка.

Световитову удержать было некому, но и броситься не к кому тоже.

Он владел собой, но всё же в душе всё кипело и клокотало, а потому, немного не выдержав скоростной режим, неподалёку от Пролетарки, едва не сбил выбежавшую на проезжую часть молодую женщину. Успел нажать на педаль, засвистели тормоза, Волга замерла в сантиметрах от женщины, едва не зацепив её.

Световитов выскочил из машины, подбежал к женщине, которая была в каком-то неадекватном состоянии – она рыдала, и первое что закричала:

– Зачем вы меня не сбили, лучше бы сбили меня…

Он в первую минуту решил, что она хотела броситься под машину, но скоро понял, что это не так, что просто приведённая в отчаяние чем-то пока ему неведомым, не заметила мчавшуюся по пустынной улице машину.

Она продолжала рыдать.

– Вы пьяны? – спросил он.

– Нет, нет, нет… Только чуть-чуть. Самую малость.

– Да что с вами, чем вам помочь?

Она бросилась к нему на шею, и рыдания усилились.

Световитов предпочёл усадить её на переднее сиденье, обошёл машину и сел за руль.

– Куда отвести вас?

– Никуда, никуда не хочу… Нет, отвезите меня на мост и бросьте в Волгу…

– Чуть под «Волгу» не попали, а теперь в Волгу бросить, – сказал Световитов.

– Ой, ой! – вдруг воскликнула женщина и сразу как-то пришла в себя, – Не уж-то это вы… А-а-а! – протянула она в ужасе, приложив руку к губам. – Андрей Фёдрыч, товарищ подполковник! Нет-нет, что я, вы ж, говорят уже полковник!

Световитов особо не присматривался к женщине, но сейчас посмотрел внимательно и узнал её – то была Валентина Гусарова, подручная, так сказать, Стрихнина.

– Какой ужас! Представляю, что вы думаете обо мне. Вы меня простите, меня тогда этот негодяй Стрихнин заставил подговорить, ну эту…

– Не надо напоминать, – оборвал Световитов. – Только почему же он негодяй?

– Он, он, когда уезжал в эту свою Германию, обещал мне, а сам, он…

– Всё, ничего не хочу слушать… Куда вас отвести?

Но она неожиданно придвинулась к нему и крепко обняла:

– Как вы мне нравились, Андрей Фёдрыч, как нравились… Да и сейчас…

Хмель полностью вышел из неё, она говорила уже связно и как-то приосанилась, поправила одежду, а Световитов неожиданно сказал:

– Ну так едем, коли нравлюсь…

Никогда бы он не пошёл на это, но теперь… Через несколько минут они были уже у него в квартире, и не тратя напрасно время, он положил её на ложе, ещё не остывшее после Людмилы и отдался той порочной страсти, к которой привело случившееся на вечеринке и что он в каком-то непонятном порыве возвёл чуть ли не в ранг измены Людмилы.

Не будем описывать подробности. Как можно описывать их после тех строк, которые посвящены тому волшебному, тому высокому и яркому, что происходило у него с Людмилой. Здесь всё было жёстко, грубо, ну, словом, по лекалу, привнесённому с Запада демократическими ценностями, опошляющими само понимание священного слова Любовь.

Он пошёл на это в знак протеста против того, что, того ещё не осознавая, частично выдумал сам. Нельзя дразнить влюблённых, особенно влюблённых мужчин, нельзя вызывать в них ревность ни случайно, ни специально… Да, наверное, тоже можно сказать и о женщинах.

Он ещё был в возбуждении, которое не полностью пропало после того, что уже состоялось с Валентиной, как вдруг в дверь позвонили.

Зачем он встал, зачем пошёл открывать? Ведь может лучше было бы затаиться, в конце концов, кому он мог быть нужен?

Но он вышел, накинув халат и открыл дверь. На пороге стояли Людмила с Ириной, видно, Ирина решила помочь уладить конфликт…

Немая сцена. Он смотрел на Людмилу, она на него. Она уже подалась вперёд, чтобы что-то сказать, но в этот момент Валентина, неслышно подошедшая сзади, положила руку на его плечо и спросила вкрадчивым голоском: