Ангел Горный Хрусталь. Избранное

– Слушай, Клавка, долго твоя дрянь блохастая будет гадить здесь по углам?

Ева сморщила носик.

– Ага, – застёгивая молнию на шортах, поддержал жену Жорж.

Антоновна изумлённо всплеснула руками: – Ой-ёй, – и аж присела в почтительном реверансе, – какие люди! Здрасьте! Посмотрите-ка, повылазили: Ева-королева и шныра захапистый, гофмаршал в трусах. Честно работать для Родины скоро начнёшь, а, бугай королобый? – зацепила она Бадаева.

– Корова толстая! – оскалился тот. – Договоришься, отшибут тебе рога!

– Я корова!? На свою рохлю глянь! И не пугай, пуганная, не таких быков видала.

– Во, тут не сомневаюсь – перевидала, шлёндра копеечная.

Жорж презрительно сплюнул.

– Чего?! – возвысила голос Антоновна и недобро сощурилась, прицеливаясь. – И чего ж ты, курощуп, видал? А видал ли, как пока сам по Турциям рысачишь да брюхом трясёшь, твоя-то волочайка к Толику с шестого этажа похаживает?

– Брехливая сучка! – взвизгнула Бадаева и отчаянно покраснела.

– Проститутка!

– Ты… ты возьми свои слова обратно! – охнул Жорж.

– Как же, щас и возьму, мордень небритая!

Опасная, грозовая туча нависла над нами. Жорж Бадаев угрожающе засопел и сжал кулаки. По счастью, долгий обмен мнениями не входил в планы Кашиной. Она протаранила нас, как ледокол, одарив попутно ароматами: Жигулёвского пива и дешевых духов, – грубо поддела Еву локтем и, страстно шепнув ей на ушко: «Раскорячилась посередь дороги, шалава!» – стала стремительно спускаться по лестнице. Собачонка слегка замешкалась на площадке. Антоновна в сердцах рванула за поводок и та, кубарем перелетев через ступеньки сильно ударилась о железную стойку перил. Подъезд наполнился противным верещанием дворняги. Соседка проворно подхватила любимицу на руки, горячо целуя в несчастную мордочку.

– Ай, моя маленькая! Мусенька, родненькая, тебе больно? – запричитала она и я увидел слезы в её неожиданно беспомощных и растерянных глазах.

Ева довольно хмыкнула сверху.

– Что, ржёте!? – Клавдия Антоновна прижала собаку к груди и метнула в нас полный жгучей ненависти взгляд. – Пошли в задницу, скоты, твари бездушные!

«Уроды, какие ж они уроды, Муся…» – еще долго слышалось снизу пока не громыхнула входная дверь подъезда.

Безобразный эпизод окончательно лишил меня сил. Я зашел в квартиру, достал из бара бутылку водки, до краёв налил стакан, залпом выпил и без чувств повалился на диван.

Летняя полутьма плавно опустились на город. Рабочие сцены уже сменили декорации. Как вчера… – электрические огни вонзились в густое, тёмное индиго небес, на улицах засверкала рекламная мишура и фары дорогих авто, подруливающих к ресторанам. Ночные клубы, подобные гигантским пылесосам, потянули к себе нарядную молодежь, оживилась чудаковатая богема да рисковые обитатели темных переулков и задних дворов вышли на поиски приключений… – всё как вчера; меня же разбудил грохот мебели, опять переставляемой жильцами сверху. С тяжёлой головой я встал и включил настольную лампу.

На письменном столе ещё со вчерашнего дня лежало разобранное и приготовленное для смазки ружьё. Иж-27Е – мой безотказный друг в романтических охотничьих странствиях по просторам Заволжья, глухим Керженским лесам – полям и весям Нижегородского края. Приклад и цевьё облагороженные резьбой по тёмному ореху, именная гравировка с инкрустацией на колодке. Стальное предвкушение курков, красивый блеск металла… и несмываемый след безысходности от последнего, предсмертного взора загнанного зверя в леденящую бездну стволов.

И вспомнилось мне…

Вспомнилась первая охота с отцовской одностволкой, первый охотничий трофей – сойка, падающая вниз с вершины ели медленно, с ветки на ветку, вместе с посеченной дробью хвоей, последний раз встрепенувшуюся в агонии и затихшую в моих радостно возбужденных руках.

Вспомнился зимний день, белый снег в крови, всхлипывающее дыхание и глаза скорчившегося, раненного лисенка, когда я шел добивать его.

Я подходил, а он уже не мог и пошевелиться.

Как тоскливо всматривались его глазенки в стволы.

Но разве в стволы смотрели они в последней надежде?

Они смотрели мне в душу.

Они искали мое сердце!

Но где же было ты – мое сердце?

Где?!

Свет настольной лампы качнулся и потускнел. Дикие, угрюмые силуэты волчьей стаей возникли подле стола. Стихли звуки и в удручающем безмолвии мне почудилось, что в доме напротив, у раскрытого окна горько плачет ребенок по ушедшей маме.

Я опустился на пол от судорожных рыданий. Ничего подобного не случалось раньше. Обескураженные удовольствия, исполненные неизбывной красы приметы родной стороны, заторопились успокаивая, суматошно забегали, выстраиваясь в парадные шеренги передо мной:

танцы токующих турухтанов, чибисов крики,

пылающие закаты да пересвисты вальдшнепов,

пожары кипрея и синие головки аристократов ирисов

в сопровождении простодушного разнотравья,

студёные росы охотничьих рассветов, туманы,

шум крыльев утиных над старицей,

вкус смородинового чая с дымом костра,

ночёвки в стогах душистого, свежего сена…

– и мой новенький ягдташ, только что купленный в магазине, еще пахнущий фирменной краской, полный убитой без нужды, просто так, ради забавы дичи – апофеоз полевой потехи. Вся та, казалось, доныне незыблемая часть торжествующей громады, поэзия, всё это ликование сверкающего фантома некогда радостных воспоминаний разом поблекло, покрывшись перемазанными кровью перьями и скалясь желтыми клыками химеры навалилось невыносимым грузом осознания его праздной заурядности. Мысли спутались, бестолково заметались в поисках спасения свинцовыми рыбами, пойманными в сеть, и бились долго… пока из темных глубин бессознательного не пришло усталое и в слезах, забытьё тяжелого сна.

Чуть свет я был на ногах, упаковал ружьё, патроны и, взяв такси, помчался на речной вокзал. Как только невыносимо медленный, прогулочный пароходик развернувшись вальяжно вырулил на середину Волги, я швырнул сверток за борт и, едва успокоилось дыхание, едва разошлись последние круги на воде, мрачной тенью нечто липнущее, мерзкое и недовольное покинуло меня.

– Чо, браток, Муму потопил? – полюбопытствовал палубный зевака, но заглянув в мое лицо поспешил отвернулся.

Не воскресить подробностей пролетевшего дня. Уже поздним, душным вечером, отрешённый и совершенно пустой стоял я у окна спальной комнаты с детским наслаждением вжимаясь ладонями и лицом в прохладу стекла, как вдруг краткое касание неизъяснимой любви благовестной волной всколыхнуло грудь, властно заставило поднять вверх взгляд… и увидел я, что с восточной стороны, в черном, теплом бархате июльских сумерек, усыпанном бриллиантами звезд, летел к Земле Светлый Ангел, бережно неся в руках туманный кокон человеческой души.

Торжественно, приходя ниоткуда и уходя в никуда, время струилось золотым песком над моим письменным столом, над зовущими, пока ещё девственно чистыми листами бумаги.

И был короток вечер, и была длинна ночь, и лампа под зелёным китайским абажуром горела до рассвета.

Глава седьмая

ГОРНЫЙ ХРУСТАЛЬ

Вы догадываетесь, Саша, подобные потрясения не проходят бесследно для здоровья. Из-за постоянных головных болей я оказался на лечении в палате номер семь центральной городской больницы. Утренняя суматоха обходов, процедуры, мелькание белых халатов, неистребимый дух борща и котлет в столовой, послеобеденная зевота – эта обычная госпитальная маета могла, промелькнув серым эпизодом, навсегда кануть в лету, если бы не молодая красавица доктор, рядом с которой мужики из нашей палаты начинали часто моргать, глупо скалиться, неся комплиментарную чушь. Я тоже не мог отвести глаз от неё и украдкой, как школьник, впервые взятый в плен грацией одноклассницы, с потаённым восхищением следил за каждым её движением.

Но, как бы там ни было, дела складывались благоприятно, срок лечения завершался и особого желания скучать, отбывая его до конца, без толку слоняясь по нудным коридорам, не имелось. С целью разрешить эту проблему я и заглянул в ординаторскую, к своему лечащему врачу.

Дверь кабинета оказалась приоткрытой, поэтому я вошел почти неслышно. Темные волосы, аккуратно зачесанные назад и стянутые в пучок строгим бантом, черные брови, тонкая линия алых губ – она сидела за столом, перелистывая документы и мне показалось тогда вместе с необъяснимой и беспричинно вспыхнувшей ревностью, что зеленеющий клён со двора, склоняясь ветвями к стеклу, не в меру беззастенчиво любуется ею.

Собрался начать разговор с привычного «добрый день» и не успел – случилось непредсказуемое! Наверно, это произнёс я, но скорее незримый Ангел, тихо стоящий у ее стола, громко и театрально продекламировал моим голосом:

И медленно, пройдя меж пьяными,Всегда без спутников, одна,Дыша духами и туманами,Она садится у окна.1

Я оторопел от неожиданности. Она подняла на меня удивлённый взгляд… и улыбнулась…

Боже! Помоги найти слова, чтобы рассказать о сиянии ее глаз, улыбке, райской птицей влетевшей в сердце! В гроздьях иранской сирени, буйно распустившейся весной, в благоухании цветов белого жасмина или средь отрады прозрачно-чистых вод чудотворного источника – где отыскать то, с чем можно сравнить несравненное?

– Вы ко мне? Что вы хотели? – прервала она затянувшееся молчание.

– У меня не сложный вопрос, хочу выписаться из вашего учреждения на денек раньше, сегодня.

– Нет, только завтра, не в моих правилах нарушать сроки.

– Наслышан о вашей легендарной пунктуальности.

– Да, я знаю – я вредная, – и, хотя улыбка опять коснулась ее губ, она всматривалась в меня с напряжённым вниманием.

– Разве? Не может быть, вы, наверняка, наговариваете на себя, – сказал я, гадая о причинах этого интереса. – Вы простите мой второй вопрос – он, конечно, не к месту, но мне постоянно кажется, да я просто убежден – мы с вами встречались раньше. Но где?

Она пожала плечами.

– Так что же с моей просьбой, доктор?

– О, думаете прочитали стихи и теперь можно требовать от меня все что угодно?

Мой всегдашний дар убеждения в этот раз не выручил меня. Я ушёл от неё в полнейшем недоумении, так ни о чём и не договорившись.

Седьмая палата давным-давно спала. Таинственный свет Луны осторожно пробирался сквозь вуаль неплотно прикрытых штор. Близилась полночь. Невнятные предвестия и знаки смущали меня. Я не мог сомкнуть глаз, в навязчивом ожидании откровения сидел на больничной койке.

Виделось мне синее озеро Дал. Стаи неугомонных птиц над ним. Заросли божественного лотоса. Ломкая игра отражений лодки шикары разрезающей носом водную гладь и в рассветном багрянце горные цепи хребта Пир Панджал севернее древнего Шринагара на окраине которого, в маленьком домике, но в большой и дружной семье, я и родился в 952 году от Р. Х.

Отец мой занимался строительством, да и почти весь мой род были строителями, зодчими, резчиками по камню – мастерами известными далеко за пределами родного края и просто достойными людьми. Конечно, я тоже стал строителем и прекрасным камнерезом, колеся по стране вместе с мастерами в поисках своего дела и хорошего заработка. И вот, когда мне исполнилось 20 лет судьба увела меня далеко от дома, на самый юг Индии. Там, в княжестве близ Мадурая я подрядился к местному радже и выполнял изысканные резные украшения в беседке, которую он строил для младшей и самой любимой дочери.

Не иначе, боги выбирали ей имя.

Джая! О, эта безумно гордая и горячая кровь древнего рода магараджей! Сколько раз, лишая рассудка, в лучах невыразимого очарования проходила она мимо, даже не повернув головы в мою сторону. Слышались мелодичные перезвоны ее браслетов, шелест шелков сари и летел за ней вслед облачный шлейф моих неуёмных стремлений, будто сотканный лотосоокой Падмаприей из нежнейших лепестков магнолий и белых роз. Лишь однажды соприкоснулись наши взгляды и меня не стало. Жар девичьих очей выжег мне сердце дотла и пеплом рассыпалось моё имя.

Мы с Джаей принадлежали разным варнам, и раджа разрубил бы меня на куски и скормил шакалам за одни только мысли о ней. Но безумец готовый ко всему – я тайно встретил её и наедине, без надежд признался в любви.

– Если не с тобой, то зачем жить! – ответила она.

Мы бежали следующей же ночью. Виджей и Ранджит – два лучших скакуна из конюшни раджи летели быстрее ветра. Охрана запоздала броситься вдогонку – на просторах Индостана потерялись следы отчаянных беглецов.

До Шринагара добрались только через полгода. Да простят нас великие боги, я нарушил закон и обманул родителей, придумав для любимой нескладную историю, но разве иначе я увидел бы Джаю в обворожительных, расшитых золотыми и серебряными нитями красных одеждах моей невесты?

В повседневных заботах летели счастливые дни, месяцы. Как нравилось нам изредка забираться на холм Шанкары, с его высоты восхищаться видами города, синего озера Дал, уединяться, заплывая на лодке в тихие заводи и среди всплесков рыб, в дружеском окружении беспрестанно нашептывающего тростника мечтать… Я ласково называл её Горный Хрусталь.

Но обманчивы качели удачи. Когда я находился далеко на заработках, пришла весть – кочевники разорили наш дом и увели Джаю с собой.

Собирался я недолго. Занял денег у родни и с торговыми караванами, воинскими разъездами, а чаще пешком уходил все дальше и дальше на запад по следу кочевников. Но разве я знал, что такое горы? Это случилось не перевале Сугет, который я торопился преодолеть с кампанией подозрительных контрабандистов. Погода на перевале не задалась с самого начала пути, а к середине маршрута дела стали совсем плохи. Вторые сутки завывала пурга, несколько вьючных лошадей потерялись в снежной мгле или сорвались в пропасть, мучила стужа, но хуже всего было то, что я сильно вывихнул ногу и не мог идти. Меня кое-как усадили на одну из нагруженных лошадок. Я понимал, как нелегко ей двигаться со мной, замечал и как недобро сверкали глаза проводника, когда он изредка поглядывал на меня. Мы медленно плелись в хвосте каравана и остановились у огромного, устрашающего вида аспидного валуна, как я тогда подумал – передохнуть. Попутчик мой сделал знак наклонится пониже, наверное, что-то сказать, но вместо слов он крепко ухватил меня за плечи, рывком сдернул со спины лошади и, швырнув в снег, скрылся с лошадкой за поворотом у скалы.

Я пополз по следу, стал кричать и звать людей не веря произошедшему, оборвал ногти на пальцах, а когда окровавленные, окоченевшие руки отказались слушаться, как безумный в исступлении грыз лёд и слезы отчаяния и тоски замерзали на моих щеках. Лютая стужа болью раздирала тело. Тогда ледяной ветер с вершин сжалился надо мной, обнял, как друга, и ушла боль, стало тепло… В бреду истомной неги вспыхнули ярким светом кристаллы горного хрусталя и погасли. И услышал я как бы шум крыльев многих. Они приблизились ко мне, намереваясь подхватить, поднять и унести в немыслимую даль от Земли.

– Прочь! – я рванулся из последних сил и чуть не свалился с кровати в напрасном испуге, да ведь меня тогда же подобрал и спас идущий встречным курсом караван! Что это я? Спокойная Луна – Царица ночи удивлённо дрогнула в поднебесье. Ошеломляющая реальность картин потрясла меня. Таких снов не бывает! Но, главное, поверите ли вы, Саша, самое главное – в моём докторе я узнал ту Джаю из мистически правдоподобного полуночного видения. «Ты нашёл её!» – крутанулось в голове и я чуть не рассмеялся от подобной мысли.

Настал день выписки из клиники. С роскошной красной грандессой, купленной в салоне «Империя флоры», я шёл попрощаться с ней. Мы едва не столкнулись на пороге кабинета. Она лишь скользнула взором по мне, но, нет, я не ошибся – я увидел, как её глаза стали темнее самой беспроглядной ночи от неведомой мне печали и переполнившей её глубоко затаённой обиды. Я неловко протянул ей розу и сказал:

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

А. Блок