Как не обидеть дракона

За входом неслись странные запахи – мы пишем «неслись», так как последовательность их и сочетания менялись подобно направлению ветра при неустойчивой погоде.

Две ровные белые стены, туман впереди – и всё. Для того чтобы обозначить середину коридора, на пути красовался чей-то памятник.

Смертному казалось, что он находится в чреве огромной бесцветной змеи: залы не имели чёткой формы и состояли в различных пространственных взаимоотношениях с идущими. Вначале они поднимались («Шея», – думал гроссмейстер), при этом усталости, как при подъёме по горным тропам, не чувствовалось.

Потом стены опускались. В самой сложной точке путники осознали, что медленно шествуют по потолку. Обычный путь, только обстановка оригинальная.

Видимо, чтобы гости не скучали, в мрамор втёрли – опять-таки, именно это определение соответствовало реальности больше всего – какие-то створки, на которых не было ни одной внятной надписи.

«Догоним и перегоним», – прочитал Лиас на одной двери.

«Ура решениям XXII», – кричали буквы на другой. «Для демократии нужна диктатура», – гласила третья.

Мастера исполнили таблички рубинами по белому, линии, очерчивающие контуры помещений, постарались сохранить незаметными.

– Любезнейший, – прервал мысли Этчеверрии Паалатон, – что за ерунда начертана на входах? Как понимать – «устроил сам себе путч»?

Маг обернулся, но ответить не успел.

То ли из-за поворота, то ли из воздуха появился некто в коричневом, услышавший вопрос, и тут же пустился в объяснения.

– Эти входы, дорогой собрат, – занудил он, приняв рыцаря за Белого, отчего тот нахмурился и скрестил руки на груди, – и таблички на них сделаны на древнем фаншо, от нашего языка отличающемся исключительно лексическим наполнением корней. Например, если вы говорите «товарищ», то ненавидите собеседника и страшно закомплексованы.

«Власть» переводится как «бог», а «бог» переводится в зависимости от контекста, хоть бога нет. «Храм» – «грех», «свобода» – «кормушка», «народный избранник» – «вор». Если для нас «путч» – «военный переворот», то для них – «великое событие», после которого можно укрепиться на троне и начать уничтожать себе подобных. Таблички эти мы получили из Нового Фаншо в подарок. В чеке-фактуре было написано, что они имеют магическое действие… Поставили брак. Один день колдуешь – три дня чинишь. А для музея – то что надо. Выглядит красиво, пока пыль с поверхности не смахнёшь.

Этчеверрия поблагодарил гида-добровольца, и он испарился.

– Сейчас в Новом Фаншо вроде всё по-другому, – сказал начитанный Паалатон.

– Да нет, то же самое, – грустно парировал маг.

– Видимо, там перебор Посвящённых?

Лиас укоризненно посмотрел на своего спасителя, но промолчал.

Гильдию не делили на этажи. Архитекторы признавали только Уровни. В зависимости от постулатов науки каждый Уровень занимал определённую высоту. Геометрически это никак не проявлялось, хотя несчастный, осмелившийся нарушить неписанные правила и зайти на незаслуженно высокий Уровень, рисковал многим…

Этчеверрия выступил в роли отменно великодушного учителя, сопровождая воспитанника лично, да и протекция хоть и лже-, но единственного председателя Гиосской гильдии гарантировала мальчику место в академии. Естественно, маг всё объяснил Лиасу в том смысле, что тот обрёл огромную милость.

Паалатону путь выше был заказан. Этчеверрия слышал, что секретариат по делам Серых (говоря с Паалатоном, он употребил слово «смертных») находится где-то вне Уровней, и твёрдо вознамерился избавиться от тягостной ноши. Не нравился ему этот спаситель.

Проще говоря, старик задался целью передать неприятного спутника заботам коллег, не нарушив обещания.

Он поклонился белой пустоте вверху. Лиас повторил движение. Гроссмейстер осматривался вокруг, словно пытаясь найти в искривлённом пространстве разумную пропорцию.

– Здесь конец твоего пути, – сказал Этчеверрия. – Мы тебе больше ничего не должны.

Маг неуверенно кивнул головой в знак расставания, подошёл к новому другу и подал ему руку. Крепкого пожатия в ответ он не ощутил.

– Прощай, – Лиас старался улыбаться. – Подумай всё-таки…

– Не болтай, – строго обрезал учитель. – Такую ненависть не изведёшь.

Граф хмыкнул и сам испугался – Гильдия ему ответила презрительным эхом.

– Я много уже думал, – ответил он. – И тебе нечего бояться. Могу дать совет: не становись магом. Оставайся человеком. Тогда можно будет и пообщаться. А впрочем, мы вряд ли увидимся.

– Погоди, – Лиас отвёл взгляд от рыцаря и торопливо развязал узелки сумки. – Вот, смотри.

Паалатон принял чёрную коробку. Было приятно ощущать полированное дерево подушечками пальцев.

– Это подарил мне сегодня мастер, я же должен тебе что-то вручить, – продолжал молодой маг. – Там алмазы. Они особенные – помогут переговариваться на расстоянии. Точнее, их два, и второй я сохраню у сердца.

– Ну, спасибо…

Рыцарь провожал глазами белые фигуры, ожидая, что где-то в белой вязи возникнет поворот и они скроются за ним. Но силуэты исчезли, не сходя с тропы, как старики, идущие умирать.

– Ваш главный, ко мне! – хриплым голосом крикнул Паалатон, который оценил возможность вызывать собеседников обращением в никуда.

– Не так сразу, – ответили сверху. – Что понадобилось, смертный?

– Желаю аудиенции у председателя. Смех.

– Я хочу говорить с ним, есть важное послание для Гильдии. Оно изменит судьбу магии.

– Послание в секретариат или в почтовый отдел?

– Нет, вы не поняли. Я гроссмейстер Ордена…

– В секретариат, если письмо открыто, – сообщил второй невидимый.

– Но иесли письмо закрыто, то на нём стоит«секретариат»…

– Слушайте! – приказательно умолял Паалатон, отступая на шаг. – Повторяю: у меня нет письма.

– Устное послание – к делопроизводителям…

– Мне ни к чему делопроизводитель!

– Аеслисразук исполнителям? – вголосе почувствовалась нарастающая усталость.

– Будь вам Круг квадратом6, – сдался рыцарь. Смех…

Исполнитель (официальный титул мага Гильдии, занимающегося конкретным распоряжением начальства на временной основе) по имени Рой принял графа согласно белому этикету. Приветственный взгляд и предложение занять место, отринутое гостем с негодованием, – вот и все крохи протокола, на которые он готов был отвлечься от умственной деятельности.

Представители его профессии являлись чернорабочими среди магов, и задача этого конкретного Белого состояла в том, чтобы проводить в жизнь распоряжения по меблировке здания.

Рой общался в основном с поставщиками и плотниками, хотя и с теми отделывался молчаливыми командами. Тем не менее он честно носил титул магистра и был куда могущественнее и старше председателя Гильдии Гиоса.

День выдался смурным, времени терять не хотелось. Намного больше, чем хмурящий брови вояка, Роя сейчас интересовала неточность инструкций о перевозке амулетов, чистота полов в кабинетах магистров и выбор краски для стула. К тому же в зале стояло это кресло, которое никак не хотело признаться, какой кабинет для него предназначен, и отсутствовало в инвентарной описи. Что с этим делать?

Мало того, Роя в тот день уже посетил один смертный. Как он попал на аудиенцию, кто его знает. Видимо, совсем обленились привратники.

И этот смертный ни много ни мало потребовал у него, у магистра Роя, направление на обучение в Академию Бэлтона! Конечно, Белый хотел избавиться от мальчишки (да, тот был совсем молод, вот почти как этот мрачный рыцарь, солдафон), но Гилберт Дикорнс (так звали первого посетителя) вполне сумел доказать, что у него есть потенциал стать магом.

Во-первых, его отец был какой-то шишкой в Новом Фаншо. Само по себе это ничего не значило, ведь Силы по наследству не передаются. Но абитуриент блестяще воспроизводил голоса… Точнее, он вытащил из сумки какую-то штуку, велел Рою произнести пару слов, и тут же, постучав пальцем по блестящей поверхности штуки, заставил её голос магистра повторить – точь-в-точь, интонация в интонацию…

И ведь загадка: у парня ни крупицы Силы, а чудеса он творит! Пришлось отправить этого смертного в Бэлтон – пусть там разбираются, умники и умницы на профессорской ставке.

Особенно позабавила Роя, однако, просьба студента направить его на факультет, который связан с изучением поведения птиц и драконов… Как это он выразился? Орнитология? М-да…

Что же, если сегодня такой день, когда приходится принимать смертных одного за другим…

Согласно традициям Кумра, беседу полагалось начинать хозяину. Но задавать вопросы стоит тогда, когда ответ интересен. Ответ не был интересен, поэтому вежливое ожидание уже успело превратиться в неловкость, но тут прозвучал голос гроссмейстера:

– Вы направите меня к председателю? Рой измученно осведомился:

– А что за нужда, смертный?

Рыцарь, обрадованный тем, что с ним говорят не потолки, а живые существа, несколько быстрее, чем хотелось, повёл речь:

– Я принёс Гильдии важную новость.

– Для Гильдии нет важных новостей. Все колебания мира нам известны. Лучше бы господин граф принёс стул.

Паалатон улыбнулся одной из тех улыбок, от которых мир не раскрашивается.

«Тебя я убью первым, старый негодяй».

– Так что насчёт аудиенции?

«Не уймётся», – вяло подумал Рой.

– Суть?

Воинственный посетитель стоял, демонстрируя всем видом, что его задерживают зря. Маг с трудом решил в уме проблемы трёх пропавших бра и пристально осмотрел гостя.

– Хорошо, передам, – сказал он через минуту.

– Что?

– Я передам, что граф Ваальсен из Гиоса, бывший гроссмейстер Ордена борьбы с нами, объявляет Гильдии войну и мы должны быть начеку, так как ваша цель – истребление каждого колдуна в Кумре. Ну и прочую гоблиниаду.

Белый отвлёкся, чтобы черкнуть пару строк на пергаменте. Рыцарь чувствовал себя крайне неловко и плюхнулся наконец в кресло. И то не к месту.

– Если это всё, – продолжал Рой, – то извольте покинуть здание. Скоро привезут балки, и у меня совершенно из головы не идёт арифметика со стульями. В третий кабинет выделить пять или в пятый – три? Кстати, вы не умеете пилить?

Инвентарная белиберда не смогла деморализовать магоборца.

– Предупреждаю, – повторил он, – я истреблю…

– Ладно, – перебил его Рой, – явитесь послезавтра, тогда и покрасим.

– Да вы что, липония объелись? Не понимаете? Я гроссмейстер Ордена!

– Ордена больше нет, – ответил Рой. – За неприятности Гильдия готова лично вам выделить компенсацию. Покиньте здание. Завтра придёте в секретариат, принесёте счёт – заявление мы рассмотрим в установленном порядке.

– Что?! – только и смог выговорить Паалатон.

Исполнитель изобразил скрипача, и в ту же секунду графу показалось, что воздух в помещении густеет. Движение в сторону окна – и словно ноги, как в старой сказке, сами пошли в пляс. Ушибленные об эфес пальцы болели. Лёгкие работали, словно после долгого бега. К горлу подступила тошнота. Взлетевшая бумага резанула рыцаря по щеке. Тело потеряло опору. Вибрация. Судорожный вздох. Вправо – подъём, снова вниз, и вот он уже в прямом смысле слова висит над инвентаризатором.

– И научитесь строгать перед тем, как придёте, – отдал поручение негостеприимный хозяин, вид на лысину которого сверху был совершенно не эпохальным.

Удар воздуха – и вот гроссмейстер уже снаружи. Минимальная заминка – и воздух зажужжал в ушах, приближая голоса зевак рядом с барьером. Падающий в отчаянии закрыл лицо руками, чтобы не глядеть на надвигающуюся пропасть. Последней его мыслью была: «Убью!»

– Что с тобой, горемыка?

Паалатон поднял глаза и увидел физиономию толстяка – всю в синяках, но благодушную. Тот держал пакет с половиной гвоздеселёдок, отвоёванных на рынке.

Мир Фэнби

Империя Кумр

Столица империи город Кумр

Придя в себя через несколько часов в какой-то таверне, Паалатон намеревался, хоть и с запозданием, рассмотреть её в деталях. Это было результатом обескураживающих часов пустого и мрачного самосозерцания, которое здорово приелось. Начать, впрочем, следует с того, что неудачливый борец с магами искренне не понимал, что он тут делает, – он вообще не мог руководить своими поступками.

«Вино, – думал граф, – вино мешает мне думать». И продолжал пить.

Таверна располагалась в здании бывшей лекарни, поэтому воняло невыносимо (рыцарь запахов не чувствовал, видимо, в результате удара о землю, но посетители общались только на эту тему).

С другой стороны, вызвал симпатию добряк – содержатель заведения: для «благородного господина» стакан обтёрли грязным покрывалом, только после этого его торжественно водрузили на стол.

Столы стояли вперемешку. Стены перед входом резко сужались, формируя треугольник, а за посетителями снова раздвигались. Надо сказать, то ещё место.

Строения хилые – пробить в таких дыру можно и кулаком. Несколько смельчаков уже дали жару – белые пятна зияли, пропуская свет, открывая взору свалку и нужник снаружи.

Посетителей хватало. Люди опасные и отчаянные, они шумели, играли в карты и в местную разновидность шахмат – с мордобоем после каждого хода. Некоторые храбрились и начинали громко рассуждать о недостатках кумрских властей. Гроссмейстер предпринял пару попыток обрести смысл жизни. Он искал шанс подраться, но попадались одни простолюдины, с которыми связываться скорее позорно, чем интересно.

Теперь же рыцарь желал избежать общения с кем бы то ни было. Только бы одного Белого повстречать… Исполнителя Роя.

Хотелось пить и молчать, молчать и пить. В голове слова складывались в причудливые звуки, получалось вот что:

Презираю людей,В аксиомы влюблённых до драки,Отрицаю спондей —Усложнения ритма, блокады.И детей,На воде отбивающих камнем зигзаги,И конечную цельВ виде пошлой,Оскаленной правды.Я люблю корабли,Отходящие к далям горящим.Не вернутся?И что?Это только награда – как мячик…На осколках убитого точкамиРазума-гадаНеизбежно появитсяЗлой, но смеющийсяМальчик.

Красный сумбур сгустился в тот момент, когда скрипнула дверь таверны и оскорбительно узкие стены словно раздвинулись перед сановником в белой мантии.

Паалатон услышал, как грохочут стулья. Звуки удивлённых возгласов раздразнили сознание, и он обернулся. Всепроникающая сила этикета заставила рыцаря вместе с пьяным сбродом подняться на ноги.

Чёрные были магами, точно так же как Белые, но образовывали отдельное от Гильдии магов сословие. Только они умели что-то там высматривать в Круге – олицетворении божества, представляющем собой текучий металл, заключённый в положенную форму.

Так как священники Круга носили белые одежды, а магов, как мы помним, народ называл Белыми, то для разграничения храмовники всегда носили с собой что-нибудь чёрное, например только что вошедший повязал на правом плече чёрный бант.

Получалось, что людей в белом именовали Чёрными. Конечно же, Паалатон ненавидел все виды волшебников, но в Ордене его научили, что Храм тоже ненавидит Белых, поэтому сначала надо использовать святош для уничтожения главного врага, а потом уже… Да и религиозное воспитание давало о себе знать.

Краем глаза гроссмейстер заметил испуганно-удивлённое лицо трактирщика. Последний терялся в догадках: то ли радоваться прибыли, то ли подбивать убытки.

Сначала в руках человека в белом показались три золотых, со звоном упавших на барную стойку, затем он мягким жестом предложил собравшимся выйти.

Трактирщик с проворством, заслуживавшим дополнительной награды, освободил здание от людей, которые и без того не собирались задерживаться (мало ли что придёт в голову Чёрным), и сам ретировался.

Гроссмейстер сел. Почему-то он знал, что ему покидать таверну не нужно. Наоборот даже.

Квинт Аюта, Чёрный священник, избегая попадания в чьи-то испражнения, подошёл к цели и, не спрашивая ни о чём, устроился за столиком смертного.

Если бы несчастный граф знал, кто почтил его визитом… Вновь прибывший считался непосредственным

помощником и правой рукой первосвященника Кумра. Такие люди в рядовой день не появлялись на улицах вообще, а уж тем более не захаживали в таверны.

Этот Чёрный имел репутацию исключительного интригана и казнокрада. Но, несмотря на это, а может быть, и благодаря этому он стал одним из самых значимых волшебников мира Фэнби.

Прославился он организацией округления собственной матушки.

Её кончина вошла в учебники Академии волшебства, ибо была… приятной. Бедняжка была безнадёжно больна, и Аюта принял решение избавить её от мучений. Результат был ошеломляющим: он смог добиться того, чтобы аристократка радовалась приступам боли, которые так мучили других больных, и зависела от неё – не могла дождаться, когда боль начнётся.

Во многом его популярности способствовали авторские проповеди, причём каждый, кто на них побывал, оказывался потом настолько фанатичным поклонником Круга, что Смотрители умолили оратора отложить публичные выступления.

И было отчего: новообращённые фанатики тут же вознамерились конвертировать в истинную веру еретиков, а за неимением таковых занялись лешими. Конвертировали, естественно, огнём и мечом.

Лешие, народ суровый, приняли ответные меры, в результате знаменитые лесные пожары уничтожили восьмую часть природных угодий Кумра. Чтобы остановить этот кошмар, пришлось старому министру Ализовату лично отрубать головы особо зарвавшимся фанатикам – лешие это оценили и поджигательство бросили.

– Гроссмейстер Ваальсен? – вопросил чёрный карьерист. В такт напевной речи он смешно поднимал и опускал брови, что вызывало улыбку.

Любого другого это развеселило бы, но рыцарь в своём горе выдал на-гора лишь оскал. Глаза графа были злы, они зафиксировали намертво одну точку за спиной священника.

– Искривление сознания, – пробормотал неслышно служитель Круга, после чего воздел руки и попытался изобразить на стене сложный теневой рисунок.

Тут же в мысли рыцаря врезался сноп белого света, а затем через белизну восприятия начали проскакивать красные, зелёные и жёлтые шарики. Оглушённый этими видениями, Паалатон дёрнулся всем телом в сторону священника, но тут же опал, как слизняк, на спинку стула.

– Повторяю, вы ли граф Паалатон Ваальсен? – так же сладко спросил Аюта, когда рыцарь снова зашевелился.

Паалатон, постепенно обретая разум, протянул руку к своей чаше вина, сумел сжать её ручку в кулаке, но поднести ко рту пока ещё не мог. Опершись о край стола, он выпрямился и пробормотал:

– Да, это я.

Несмотря на слабость, он чётко понимал, что его тоска и его унижение куда-то улетучились. С каждым словом священника силы возвращались.

Аюта сказал: Пока господин рыцарь приходит в себя, я ему кое-что прочитаю. Как это там было?

«Сильные люди никогда не обижаются. Обида – удел слабых людей. Слабые люди никогда не обижаются. Они обижают сильных.

Слабые люди придумали, что сильным нельзя обижаться, чтобы иметь возможность наносить им уколы безнаказанно.

Сильные люди поверили слабым и стали слабее. Теперь у нас мало сильных людей.

Обида – право сильного человека. Только слабый может не признавать этого. Потому что хочет стать сильным.

Прощение – удел сильного человека по отношению к сильному человеку.

Слабого простить нельзя, так как он не настолько силён, чтобы исправиться или раскаяться.

Сильного простить нельзя, так как он не обижает.

Обижаться нужно так же, как нужно плакать. То есть непременно».

– Это мои слова, – произнёс гроссмейстер. – Но откуда?

– О да, – захлебываясь от жеманности, пропел священник.

– Это слова, под которыми вполне можно было бы поставить:

«Написано Паалатоном Ваальсеном». Слова неплохие.

– Спасибо, – машинально поблагодарил рыцарь.

– Но боюсь, что мне придётся в нашей беседе часто называть вас другим именем, Атцель из Гиоса.

Сжатый кулак гроссмейстера с размаху ударил по столу, две кружки вина перед ним подпрыгнули.

– Какого?!

– Да-да, Атцелем, – повторил Аюта уже строже и сразу добавил: – Не бойтесь, не собираюсь я вас предавать казни за убийство мага или за всё, что вы там натворили. Это мне неинтересно, в конце концов. Если честно, мне эти маги и самому не нравятся.

– Вы тоже колдун, – буркнул Паалатон, явно успокоившись.

– Так и вы не так уж серы. Верно, Атцель из Гиоса, человек, который обокрал гномов в Иргольде, единственный магоубийца мира? Человек, который не боится эльфов?

Паалатон на этот раз не разозлился. Он устроился поудобнее и кивнул Аюте, чтобы тот продолжал.

– Вот это хорошо, – священник кивнул в ответ. – Да, Храм всё знает. А Гильдия ничего не знает – как вам такой поворот? Вы наш, Паалатон. Наш. В некотором смысле я ваш отец. Скажем так, в том смысле, в котором вы умудряетесь

– хи-хи – показывать небольшие фокусы эльфам и гномам. Украсть у Жёлтых двести сундуков золота! Круг вас благослови, когда Ализоват отдал Храму восемь процентов от этой суммы, Храм стал в пятнадцать раз богаче!

– Вы хотите сказать, – сказал Паалатон, – что это вы мне помогали?

– Да, Атцель. Но вы неправильно употребили вид глагола. Не помогали, а помогли. Вы были избраны нами при рождении, мы заложили в вас определённые Силы, мы употребили наше влияние на то, чтобы обеспечить вам пару раз побег, например из-под топора палача в Мангольде, но мы не можем ни отнять у вас эти Силы назад, ни обойтись без вашей помощи.

– Зачем? – спросил Паалатон.

– Ответ на этот вопрос вам следует искать у эльфов. Вы, конечно, не знаете, но у нас с ними есть небольшое соперничество. Они пытаются мир разрушить – мы против. Вы элемент нашей игры. Пока вы живы и пока вы сильнее Зелёных, мир от них защищён. Естественно, ваши личные достоинства тут ни при чём. Вы были избраны случайно.

Читатель может удивиться спокойному тону этого разговора, ведь Паалатону открывают глаза на нечто новое, на то, что он должен был обдумывать всю жизнь. Разгадка же его спокойствия очень проста: во-первых, в мире Фэнби чудеса, как читатель уже понял, не являются чем-то неординарным; во-вторых, эмоции рыцаря Аюте были не нужны, и он их подавлял.

– Я побеждал эльфов, – заметил Паалатон. – Они пытались меня убить, когда мне было лет восемь.

– И снова неправильно выбрана форма глагола, – Аюта провёл рукавом по столу, и тот стал зеркально чистым, как будто дерево лакировали. – Если Зелёные пришли вас убивать, то они не пытались – они убили. Они управляют временем, и ваша смерть была предопределена. А то, что вы живы, – это и есть проблема. Но не наша… А их проблема. И, поверьте мне, они убивали вас намного чаще, чем один раз. Собственно, ничем другим они уже десятилетиями не занимаются. А до вас убивали других. Вы не уникальны, мой друг. И тем не менее мы спасли вам жизнь. Не угодно ли уплатить по счетам?

– Ага, ждите, – засмеялся Атцель. – Вы ещё благодарности от меня потребуйте! Не знаю, что вы там придумали и для чего меня, как вы выражаетесь, «избрали», но вообще-то я не нанимался в спасители мира. И во многом я хотел бы его изменить. Так что уж простите, но целовать ноги я вам сегодня не буду.

Чёрный затянул с ответом, водя раскрашенным ногтем по блестящей поверхности стола.

– Пива, господа?

Трактирщик решился подойти. Он застыл в позе ожидания, глядя куда-то между «господ».

– Пива-то извольте, милейший, – сказал Аюта, – но вы нам обеспечьте прежде всего покой. Я заплачу вам тридцать раз вашу дневную выручку, если тут никто не появится следующие тридцать минут. Сможете продержаться?

– Костьми лягу!

Трактирщик принёс пиво и, схватив увесистую дубинку, отправился сторожить помещение.

– Я знаю, что вы нам ничем не обязаны, – протянул священник. – Но мы можем договориться. Вам ведь, кажется, нужно Орден заново собирать?

Паалатон с плохо скрытым интересом взглянул на духовного карьериста.

– Орден… Орден… Что вы понимаете…

– Если честно, – немедленно ответил Аюта, – меня военные операции абсолютно не интересуют. Кроме одной.

– Кроме одной?

– Да. Храм хочет, чтобы вы поехали в Логанд, возглавили бы там войска князя Сарда, так называемых Ненужных рыцарей, и захватили один артефакт. Это замок, маленький замок, который стоит на реке Ципр, отделяющей княжество Мангольд от Логанда. Если честно, это даже больше мост, чем замок, – только по его стенам можно удобно пересечь реку. Его даже называют в народе Мостом.

Паалатон смог дослушать только до этого слова, после чего он уже не был в состоянии сдерживаться и разразился здоровым солдатским хохотом. Некоторое время он не мог связать двух слов и только держался за живот. Трактирщик, охранявший свои тридцать дневных выручек, был крайне удивлён такой невежливостью. Смеяться в присутствии Чёрного!