Торговцы космосом

– А тот вертолет с грузом? Пилот тоже с кем-то тебя перепутал?

– Джек, – сказал я, немного помолчав, – давай поговорим о чем-нибудь другом. От этой темы мне не по себе.

– Как скажешь, – ухмыльнулся он. – Что ж, над чем мы будем работать?

– Прежде всего над словами, – ответил я. – Нам нужны слова о Венере – слова, которые найдут отклик в душах людей. Заставят их расправить плечи и навострить уши. Заставят задуматься о переменах, о космосе, о других мирах. Слова, благодаря которым люди ощутят недовольство своей нынешней жизнью и надежду, что все можно изменить. Слова, которые помогут им ощутить, что их чувства высоки и благородны. Слова, внушающие радостный трепет от того, что на свете есть «Индиастрия», и трест «Старрзелиус», и «Фаулер Шокен ассошиэйтед». Слова, которые в то же время возбудят их недовольство и гнев против «Юниверсал продактс» и «Таунтон ассошиэйтед».

Джек смотрел на меня, открыв рот.

– Ты ведь не всерьез! – сказал он наконец.

– Ты теперь в наших рядах, – просто ответил я. – Ты имеешь право знать. Вот так работает реклама. Так она сработала и с тобой.

– О чем ты?

– Джек, на тебе костюм и ботинки от «Старрзелиус». Значит, ты у нас на крючке. Над тобой работали Таунтон и «Юниверсал», работали Шокен и «Старрзелиус» – и ты выбрал «Старрзелиус». Мы тебя поймали. Все прошло тихо и гладко, ты даже ничего не заметил, но как-то само собой у тебя сформировалось убеждение, что в одежде и обуви «Старрзелиус» есть нечто особенное, чего не хватает одежде и обуви «Юниверсал».

– Да я вообще не смотрю рекламу! – гневно возразил он.

Я усмехнулся:

– В этих словах и заключена наша полная и окончательная победа.

– Слово даю, – сказал О’Ши, – как только вернусь к себе в номер, всю одежду отправлю в мусоросжи…

– И чемоданы? – спросил я. – Чемоданы от «Старрзелиус»?

На миг он осекся.

– Да, и чемоданы! А потом сяду на телефон и закажу себе полный комплект чемоданов, новой одежды, обуви и всего необходимого от «Юниверсал». И вы меня не остановите!

– Джек, да мне и в голову не придет тебя останавливать! Для нас это еще лучше. Вот послушай, что будет дальше. Ты закажешь полный комплект всех необходимых вещей от «Юниверсал». И некоторое время будешь их носить – с чувством смутного, трудноопределимого беспокойства. Первой дрогнет твоя потенция, ведь наша реклама – хоть ты ее и не читаешь – убедила тебя, что настоящие мужчины носят только «Старрзелиус». Потом ты начнешь «случайно» терять вещи от «Юниверсал». Брюки от «Юниверсал» тоже как-то случайно порвешь – и разозлишься на то, что они такие непрочные. В чемоданах от «Юниверсал» будет постоянно не хватать места. А потом ты, друг мой, отправишься в магазин и, как-то вдруг позабыв этот наш разговор, купишь себе «Старрзелиус»!

О’Ши неуверенно рассмеялся:

– Хочешь сказать, вы управляете людьми при помощи одних слов?

– Слов и образов. Зрелищ, и звуков, и запахов, и вкусов, и прикосновений. Однако сильнее всего слова. Ты любишь стихи?

– Что? Нет, конечно! Кто вообще сейчас читает стихи?

– Я не про современных поэтов – насчет них ты прав. Я про великих лириков: Китса, Суинберна, Уайли.

– М-м… случалось, – осторожно признался О’Ши. – А что?

– Я тебе советую пообщаться с одним из величайших современных мастеров слова: с женщиной по имени Тильди Мэтис. Правда, она не знает, что она поэт. Считает себя начальником отдела копирайтинга. Не развеивай ее заблуждение, это сделает ее несчастной. «Невеста непорочная молчанья, дитя неспешно льющихся веков…»[7] Что-то подобное могла бы писать Тильди, будь сейчас век поэзии, а не рекламы. Корреляция очевидна: реклама идет вверх – акции лирической поэзии падают. Людей, умеющих подбирать слова – слова певучие, волнующие, трогательные, – немало в любую эпоху. Но в век, когда в рекламном бизнесе им очень хорошо платят, все они уходят в рекламный бизнес, а поэзию оставляют бездарям и сумасбродам, что соревнуются в чудачествах, тщетно стараясь привлечь к себе внимание.

– Зачем ты мне все это рассказываешь? – спросил он.

– Повторяю, Джек: теперь ты с нами. А вместе с властью приходит ответственность. Наша профессия – управлять человеческими душами. Ради этого мы ищем таланты – и берем их к себе на службу, чтобы придать им правильное направление. Играть чужими жизнями, как играем мы, можно лишь ради высочайших идеалов.

– Понимаю, – задумчиво ответил он. – Что ж, о моих мотивах не беспокойся. Я с вами не ради славы и не ради денег. Я здесь для того, чтобы человечество вновь обрело простор, а с ним и достоинство.

– Вот и отлично! – ответил я, нацепив на лицо Выражение Номер Один.

Однако про себя недоумевал. Сам-то я под «высочайшими идеалами» имел в виду Святые Продажи.

Я набрал номер Тильди.

– Поговори с ней. Ответь на ее вопросы. Можешь и сам ее спрашивать, о чем захочешь. Непринужденный, дружеский, даже задушевный разговор – вот что вам нужно. Поделись с ней своими переживаниями. И она, сама того не зная, облечет их в совершенную поэтическую форму, которая найдет доступ прямиком к сердцам и душам читателей. Раскройся перед ней полностью.

– Разумеется. А она-то, Митч, – она передо мной полностью раскроется? – поинтересовался Джек. Сейчас он напоминал статуэтку молодого, полного надежд сатира.

– Вот на это не надейся, – покачал головой я. Все у нас знали, что мужчины Тильди не интересуют.

После обеда – впервые за четыре месяца – мне позвонила Кэти.

– Что-то случилось? – спросил я, напрягшись. – Тебе нужна помощь?

Она рассмеялась:

– Да нет, Митч. Ничего такого. Просто хотела узнать, как ты, и поблагодарить за чудесный вечер.

– А как насчет еще одного чудесного вечера?

– Ужин сегодня у меня. Подойдет?

– Еще бы! Конечно, разумеется, подойдет! Какого цвета будет на тебе платье? Хочешь, куплю тебе настоящий цветок?

– Что ты, Митч, не надо широких жестов! Наш конфетно-букетный период давно позади, а что денег у тебя больше, чем у Господа Бога, я и так знаю. Хотя я действительно хочу, чтобы ты кое-что для меня сделал.

– Все что угодно!

– Приведи с собой Джека О’Ши. Сможешь устроить? Я видела в новостях, что сегодня утром он прилетел в наш город, и сразу поняла, что он будет работать с тобой.

– Ну… да, – отозвался я, изрядно обескураженный. – Да, хорошо. Свяжусь с ним и тебе перезвоню. Ты в больнице?

– Да. И спасибо тебе огромное. Очень хочу с ним познакомиться!

Я заглянул в кабинет к Тильди, где и обнаружил Джека.

– Ты сегодня улетаешь? – спросил я.

– Хм… очень может быть, – ответил Джек. Он явно тоже что-то понял насчет Тильди.

– У меня другое предложение. Как насчет тихого домашнего ужина со мной и моей женой? Жена у меня, так случилось, красавица, прекрасно готовит, разговор поддержать умеет, да к тому же первоклассный хирург.

– Идет.

Так что я позвонил Кэти и сказал, чтобы к семи ждала меня вместе с нашей «звездой».

Джек вошел ко мне в кабинет в шесть часов, ворча себе под нос:

– Да уж, я заслужил хороший ужин. Эта ваша мисс Мэтис… Ну и штучка! Хотя, знаешь, что-то в ней есть. Она вообще когда-нибудь спускается на грешную землю или так всю жизнь и витает в облаках смога?

– Скорее второе, – ответил я. – Но прежде чем вздыхать по ней, вспомни, что Китс попался на крючок ветреной девице, Байрон умудрился заразиться гонореей, а во что превратил собственную жизнь Суинберн, и вспомнить страшно. Надо ли пояснять, как опасно связываться с поэтами?

– Не надо! Расскажи лучше о своей жене. Что у вас за семья?

– Временный брак, – ответил я. И сам расслышал в своем голосе нотку горечи.

Он вздернул брови.

– Я человек старомодного воспитания. Никогда не понимал, какой смысл в условных браках.

– Я тоже, – ответил я. – По крайней мере, для меня в этом точно смысла нет. Если Тильди тебя еще не просветила, сообщаю: моя талантливая красавица жена не хочет превращать наш временный брак в окончательный, мы не живем вместе, и если за четыре месяца она не передумает, между нами все будет кончено.

– Нет, Тильди меня не просветила, – ответил он. – А ты, кажется, действительно об этом жалеешь?

Тут я едва не дрогнул. Едва не предался жалости к себе и не начал искать у него сочувствия. Едва не пустился в долгий рассказ о том, как мне тяжело, как я люблю Кэти, как она ко мне безжалостна, как я все перепробовал… Но в следующий миг осознал, что собираюсь все это выложить лилипуту, в котором нет и метра. Парню, который если когда-нибудь и женится, в любой момент может превратиться в предмет насмешек, в беспомощную игрушку своей жены.

– Жалею, но не слишком, – ответил я. – Ладно, Джек, пошли. Пропустим по стаканчику – и в подземку.

Никогда еще Кэти не была прелестнее, чем в тот вечер; и я пожалел, что послушал ее и не истратил двухдневный заработок на букет живых цветов.

Она поздоровалась с О’Ши, и тот немедленно объявил:

– А вы мне нравитесь! У вас нет этого особого женского блеска в глазах. Ну, такого, знаете, который как бы говорит: «Ах, какой милашка!» Или: «Ох, должно быть, он богат и несчастен!» Или: «Ну почему бы не попробовать, это же так экзотично!» Одним словом, я нравлюсь вам, а вы мне.

Как вы, должно быть, уже догадались, он был немного пьян.

– Не хотите ли кофе, мистер О’Ши? – спросила Кэти. – Я буквально разорилась, чтобы достать настоящие свиные сосиски с настоящим яблочным соусом. Вы обязаны их попробовать!

– Кофе? – переспросил он. – Нет, мэм, мне, пожалуйста, кофиэст. Пить кофе было бы с моей стороны предательством великой империи «Фаулер Шокен ассошиэйтед», которой я присягнул на верность. Верно, Митч?

– Сегодня этот грех тебе простится, – ответил я. – К тому же Кэти не верит, что безвредный алкалоид в кофиэсте действительно безвреден.

По счастью, Кэти стояла в углу кухни, спиной к нам – и то ли не услышала моих слов, то ли умело притворилась, что не слышала. Дело в том, что алкалоид в кофиэсте в свое время стоил нам четырехчасовой баталии. Она называла меня «отравителем детей», я ее – «мракобеской»; звучало немало и других слов, более коротких, но столь же выразительных.

Натуральный кофе вызвал восхищение даже у избалованного богатством О’Ши. Ужин был великолепен, и после него атмосфера стала гораздо непринужденнее.

– Вы, наверное, и на Луне были? – спрашивала Кэти.

– Собираюсь на днях, – любезно отвечал О’Ши.

– На Луне смотреть нечего, – вмешался я. – Пустая трата времени и денег. Один из самых неудачных наших проектов. По-моему, мы затеяли его только для того, чтобы набраться опыта перед проектом «Венера». Шахты и несколько тысяч шахтеров – больше ничего.

– Я вас на минутку покину, – проговорил О’Ши и вышел.

Я не мог упустить такой шанс.

– Кэти, милая, – быстро заговорил я, – спасибо, что пригласила меня к себе. Скажи, это что-то значит?

Она быстро потерла друг о друга большой и указательный пальцы. По этому бессознательному жесту я понял: все, что скажет Кэти дальше, будет ложью.

– Возможно, Митч, – мягко ответила она. – Только не дави на меня. И не торопи.

Тут я расчехлил свое секретное оружие.

– Врешь! Ты всегда делаешь пальцами вот так, – и я показал ей как, – когда собираешься соврать. По крайней мере, соврать мне, не знаю, как насчет других.

Она коротко рассмеялась в ответ:

– Что ж, откровенность за откровенность. Не знаю насчет твоих клиентов и сослуживцев, но, собираясь солгать мне, ты всегда задерживаешь дыхание и смотришь мне прямо в глаза.

Вернулся О’Ши – и сразу почувствовал, что непринужденность между нами исчезла.

– Мне, наверное, пора, – заметил он. – Митч, мы идем вместе?

Кэти кивнула, и я ответил:

– Да.

У дверей все вежливо попрощались, и Кэти поцеловала меня в щеку. Поцелуй был долгий, теплый – казалось, ей не хотелось от меня отрываться. Из тех поцелуев, какими скорее ждешь начать вечер, чем закончить. Я почувствовал – да, точно почувствовал, – что сердце у нее забилось быстрее! Однако в следующий миг она спокойно закрыла за нами дверь.

– Так как, ты не думал нанять охрану? – спросил О’Ши.

– Меня просто с кем-то перепутали, – упрямо ответил я.

– Может, зайдем к тебе и там еще выпьем? – немного подумав, предложил он.

Было бы смешно, если бы не было так грустно: Джек О’Ши, парень весом в двадцать пять килограммов, собрался защищать меня от неведомых убийц!

– Конечно, – ответил я, и мы вместе спустились в метро.

Ко мне в комнату он вошел первым и включил свет. Все было спокойно. Потягивая виски, сильно разбавленный содовой, Джек кружил по квартире, осматривал запоры на окнах, дверные петли и тому подобное.

– По-моему, – произнес он, – это кресло будет лучше смотреться здесь.

«Здесь» – это в углу, который не простреливается из окна.

– Очень может быть, – ответил я и передвинул кресло.

– Береги себя, Митч, – сказал Джек перед тем, как уйти. – Если с тобой что-то случится, и твоей прелестной жене, и друзьям будет тебя не хватать.

Ничего страшного не случилось, не считая того, что я ушиб лодыжку, раскладывая кровать, – но такое происходит постоянно. Даже Кэти, с ее точными, экономными движениями хирурга, носит на себе боевые шрамы от жизни в городской квартире. Вечером раскладываешь кровать, утром складываешь, перед завтраком раскладываешь стол, потом его складываешь, чтобы пройти к дверям. Немудрено, что некоторые ограниченные люди тоскуют по старым добрым временам, когда в Америке было больше места, – думал я, устраиваясь поудобнее и погружаясь в сон.

Глава пятая

Неделю все шло гладко. Ранстед, занятый историей с «бэби-стоп» и АГИ, перестал дышать мне в спину, и я полностью взял дело в свои руки.

Тексты писали ребята из отдела Тильди. Темпераментная молодежь; порой за день они едва выдавливали из себя пару строк, а порой с горящими глазами, словно одержимые, катали страницу за страницей – только успевай останавливать. Тильди направляла их, редактировала и передавала мне лучшие из лучших текстов: сценарии девятиминутных роликов, остроумные подписи под плакатами, статьи для размещения, новостные сюжеты, короткие заметки, слухи, которые предстояло распространять из уст в уста, забавные стишки, шутки и каламбуры, приличные и не очень, которые должны были разойтись по всей стране.

В визуальном отделе шла лихорадочная работа. Наши труженики кисти и камеры по-настоящему увлеклись, создавая из ничего историю Венеры. Требовалось создать рекламные плакаты типа «до и после» – и вкалывали они с таким энтузиазмом, словно по-настоящему творили новый мир.

Научный отдел каждый день радовал нас новыми фокусами. Однажды, когда я спросил Колльера, не слишком ли он оптимистичен, тот ответил:

– Мистер Кортни, все дело в энергии. А на Венере энергии полно. Совершенно другой уровень! Она ведь ближе к Солнцу. Солнце изливает на планету море энергии в виде тепла и скоростных потоков частиц. Здесь, на Земле, такого уровня легко доступной энергии и близко не найти. У нас здесь кинетическая энергия атмосферы вращает ветряные мельницы – на Венере будет вращать турбины. Если на Венере нам понадобится электричество, достаточно будет соорудить аккумулятор, положить его под громоотвод, а самим отойти подальше.

Отделы маркетинговых исследований и промышленной антропологии трудились в Сан-Диего: показывали тестовым группам из Калифорнии-Мехико тексты Тильди, плакаты и фильмы наших визуальщиков, изучали их реакцию, экстраполировали и интерполировали. Хэм Харрис, заместитель Ранстеда в Сан-Диего, постоянно был со мной на прямой связи.

Вот типичный рабочий день в отделе Венеры. С утра – краткая мотивационная речь в моем исполнении, затем все докладывают, как у них дела, выслушивают критику, обмениваются предложениями. Харрис по телефону сообщает Тильди, что на ключевые слова «безмятежная атмосфера» тест-группа реагирует вяло, и просит разработать список альтернатив. Тильди спрашивает Колльера, можно ли употребить в статье для размещения выражение «топазовые пески», как бы намекая на обилие на Венере драгоценных и полудрагоценных камней. Колльер советует визуальщикам сделать небо в панораме «До» краснее. А я говорю: не стоит, небо вышло очень живописное. А если в реальности у него немного другой оттенок – кого это волнует?

Сверив часы, все берутся за работу. Я тоже. Целый божий день я на проводе: за всеми слежу, всех координирую, даю указания, а потом еще несколько раз объясняю, что имел в виду.

Перед концом рабочего дня – финальное совещание, посвященное какому-либо конкретному вопросу: например, интеграции продуктов «Старрзелиус» в венерианскую экономику или предполагаемому доходу венерианских колонистов, необходимому для достижения оптимальной покупательной способности через двадцать лет после высадки.

А потом начинается лучшая часть дня. Кажется, у нас с Кэти наконец все налаживается! Мы еще не съехались, но уверен, что и это не за горами. То она меня куда-нибудь приглашает, то я ее. Отправляемся в город и веселимся до упаду: едим в лучших ресторанах, пьем, танцуем, просто наслаждаемся жизнью. Мы молоды, красивы и почти счастливы. Ни о чем серьезном она не заговаривает, и я ее не тороплю. Чувствую, что время на моей стороне.

Однажды, перед тем как уехать в лекционное турне, вместе с нами выбрался в город и Джек О’Ши. Мы – такая шикарная пара, что вместе с нами развлекается главная мировая знаменитость… Разве не прекрасно жить на свете?!

Через неделю успешной и плодотворной работы я сказал Кэти, что мне пора выехать «в поле»: посетить космодром в Аризоне и наши тестовые площадки в Сан-Диего.

– Здорово! – сказала она. – А можно мне с тобой?

Помню, я едва не запрыгал от дурацкой щенячьей радости. Значит, у нас с ней в самом деле все на мази!

Осмотр ракеты оказался не особенно интересным. У меня была на космодроме пара своих людей – связанных с Вооруженными Силами, Республиканской авиацией, «Телефонной компанией Белла» и «Американским стальным трестом». Сначала они провели нас с Кэти вокруг ракеты, а потом показали ее и изнутри, треща как заправские экскурсоводы:

– …Стальной корпус… кубометраж больше, чем в стандартном офисном здании Нью-Йорка… замкнутый цикл восстановления пищи, воды и воздуха… одна треть – двигательный отсек, вторая – грузовой, третья – жилой… героические первопроходцы… герметичность… выработка энергии… моторы, работающие на солнечном тепле… беспрецедентный труд… великая жертва нации… национальная безопасность…

Как ни странно, больше впечатлила меня не сама ракета, а огромное пустое пространство вокруг нее. На целую милю кругом – отчасти ради безопасности, отчасти опасаясь радиации – снесли все. Ни домов, ни теплиц, ни пищевых цистерн, ни солнечных батарей. Во все стороны простиралась бесконечная пустыня – лишь яркое солнце играло на ирригационных трубах. Удивительный пейзаж: едва ли еще хоть один такой найдется в Северной Америке.

Эта пустота действовала на нервы. Уже много лет мне не приходилось смотреть вперед дальше, чем на несколько ярдов.

– Как непривычно! – проговорила рядом со мной Кэти. – А можно нам туда выйти?

– Прошу прощения, доктор Нейвин, – ответил один из наших «проводников». – Там мертвая зона. У охранников на вышках инструкция стрелять в каждого, кто туда направится.

– Так отмените приказ, – потребовал я. – Мы с доктором Нейвин хотим прогуляться.

– Разумеется, мистер Кортни, – отвечал наш «проводник», явно обеспокоенный. – Сделаю все, что смогу, но это потребует времени. Нужно будет получить разрешение у военной разведки, разведки ВМФ, ЦРУ, ФБР, у Службы авиационной безопасности…

Я взглянул на Кэти. Та, беспомощно улыбнувшись, пожала плечами.

– Ладно, не стоит, – сказал я.

– Слава богу! – выдохнул наш «проводник». – Извините, мистер Кортни. Знаете, такого мы никогда раньше не делали, и я просто не представляю, через какие каналы обратиться, чтобы решить вопрос… ну, вы меня понимаете.

– Понимаю, конечно, – вздохнул я. – Скажите, все эти системы охраны себя окупают?

– Похоже, что да, мистер Кортни. Ни одной попытки диверсии или случая шпионажа, будь то со стороны иностранных разведок или консов, пока не было.

И он суеверно постучал костяшкой пальца правой руки по обручальному кольцу из мореного дуба, красующемуся на среднем пальце левой. Я мысленно сделал себе заметку проверить расходы нашего «проводника». Человек с его зарплатой едва ли может позволить себе такое украшение.

– А консов тоже интересуют полеты в космос?

– Кто их разберет! Военная разведка, ЦРУ и Служба авиационной безопасности считают, что да. Разведка ВМФ, ФБР и Секретная служба – что нет. Кстати, не хотите ли пообщаться с коммандером Макдональдом? Глава местного отдела разведки ВМФ. Специалист по консам.

– Кэти, мы хотим посмотреть на специалиста по консам? – спросил я.

– Если у нас есть время, – ответила она.

– Если понадобится, я прикажу задержать самолет, – вставил «проводник», явно стремясь чем-то загладить фиаско с охраной.

Он провел нас через лабиринт строительных вагончиков и складов к административному зданию: здесь, пройдя семь охранных постов, мы наконец добрались до кабинета коммандера.

Макдональд был типичным военным: честный служака, сильный и надежный, один из тех, глядя на которых испытываешь гордость за Америку. По значкам и нашивкам на рукавах я понял, что он специалист-контрактник, специализируется на разведке, служит уже третий пятилетний срок в «Детективном агентстве Пинкертона». На руке у него я заметил сосновое кольцо с вырезанным на нем открытым глазом: простое и скромное, никакой вычурности. Знак выпускника Военно-детективной школы «Пинкертон» – знак качества, свидетельство того, что этот человек с детства готовился к своей работе.

– Хотите больше узнать о консах? – спросил он. – Что ж, тогда я тот, кто вам нужен. Всю жизнь за ними гоняюсь.

– У вас против них что-то личное, коммандер? – поинтересовался я.

– Да нет, пожалуй. Просто люблю свою работу. Мне нравятся схватки и погони, хотя за консами особенно гоняться не приходится. Эффективнее расставлять им ловушки. Вы слышали о взрыве бомбы в Топике? Не в моих правилах сомневаться в чужой компетентности, но тамошней службе безопасности сразу следовало бы догадаться, чем может кончиться такое мероприятие. Не удивлюсь, если сами консы его и организовали, чтобы показать свою силу.

– Почему вы так думаете, коммандер? – спросила Кэти.

– Просто ощущение, – скупо улыбнувшись, объяснил он. – Его трудно объяснить словами. Консы очень против гидравлических горных работ. Всегда были против. Ясно было, что они найдут способ выразить свое недовольство.

– Но почему они против гидравлических работ? – не отставала Кэти. – Нам ведь нужны и железо, и уголь, не так ли?

Коммандер скорчил выразительную гримасу и пожал плечами.

– Только не просите меня объяснять, как у консов работают мозги! Мне случалось их допрашивать по шесть часов без перерыва, но ни один так ничего внятного и не сказал. Если бы, допустим, мне случилось поймать того бомбиста из Топики, не сомневаюсь, он бы быстро раскололся – однако нес бы всякую чушь. Сказал бы, что гидравлические работы уничтожают верхний, плодородный слой почвы. Я ему: «Да, ну и что?» Он мне: «Неужели вы не понимаете?» Я: «Чего не понимаю?» Он: «Но ведь верхний слой почвы невозможно восстановить!» Я: «Не волнуйтесь, понадобится – восстановим. И вообще, куда проще выращивать еду на гидропонике». Он ответил бы, что на гидропонике нельзя пасти скот или еще что-нибудь в этом роде. Все эти разговоры сводятся к одному: консы считают, что мир на полной скорости катится к чертям и люди должны остановиться и задуматься, а я отвечаю: «До сих пор все как-то обходилось – обойдется и дальше!»

Кэти недоверчиво рассмеялась, а коммандер продолжал:

– Консы твердолобые фанатики, но ребята крутые, этого не отнять. Дисциплина у них железная. Организуют ячейки на местах. Взяв одного конса, вы получите еще двоих или троих из его ячейки – и, скорее всего, на этом все. Горизонтальных контактов между ячейками нет, а вертикальные контакты с руководством ведутся только через посредников. Да, смею надеяться, я неплохо знаю консов – и именно поэтому не опасаюсь ни диверсий, ни выступлений с их стороны. Здесь им просто нечего делать.

По дороге в Сан-Диего мы с Кэти, удобно устроившись в салоне первого класса, смотрели, как проплывают на уровне глаз рекламные ролики.

Вот «Страна игрушек» – старая добрая песенка: над ней я работал много лет назад, когда был еще стажером. Я подтолкнул Кэти локтем, сказал об этом, и мы вместе погрузились в нежные переливы мелодии, созданной Виктором Гербертом.

Вдруг реклама умолкла, экран погас, и из динамиков раздалось объявление:

– Согласно Федеральному закону, предупреждаем пассажиров, что самолет входит в зону разлома Сан-Андреас с повышенной опасностью землетрясений. Любые страховки от землетрясений здесь не действуют и не будут действовать, пока пассажиры не покинут зону повышенной опасности.