Торговцы космосом

Можно им всем написать, думал я. Написать письма Кэти, Джеку О’Ши, Фаулеру, Колльеру, Эстер, Тильди. Никого не пропуская. «Дорогая моя жена (дорогой шеф)! Хочу известить, что ваш муж (сотрудник), которого вы считаете мертвым, на самом деле не умер, а непостижимым образом попал на работу по контракту на коста-риканские плантации «Хлореллы». Пожалуйста, бросайте все свои дела и бегите его спасать. Подпись: любящий муж (сотрудник), Митчелл Кортни.

Вот только в «Хлорелле» наверняка работает цензура.

Тупо глядя перед собой, я побрел обратно в спальню. Тем временем там начали собираться местные обитатели.

– Гляди-ка, новичок! – заорал один, заметив меня.

– Встать, суд идет! – радостно завопил другой.

За то, что произошло дальше, я не держу на них зла. Это местная традиция, хоть немного разбавляющая монотонные будни – краткая возможность обрести власть над кем-то, еще более униженным и несчастным, чем ты сам. Все они тоже через это прошли. Подозреваю, обряд инициации, принятый в спальне номер семь, понравился бы мне еще меньше, а из спальни номер двенадцать я мог бы и не выйти живым. Нет, в спальне номер десять я легко отделался. Уплатил «штраф» – еще одну долговую расписку, получил несколько тычков и затрещин, повторил вслед за остальными какую-то шутовскую присягу – и сделался полноправным членом общежития.

Потом был ужин, но я не поплелся со всеми в столовую. Я лежал на койке и мечтал стать тем, чем считал меня весь мир, – мертвецом.

Глава восьмая

Работать черпальщиком не так уж сложно. Встаешь на рассвете. Торопливо заглатываешь завтрак, отрезанный накануне от Цыпочки, запиваешь кофиэстом. Натягиваешь комбинезон, прыгаешь на грузовой подъемник и доезжаешь до своего этажа. И здесь, в слепящем свете, от рассвета до заката ходишь между акрами и акрами невысоких чанов, заполненных водорослями. Если идти медленно, каждые полминуты или около того замечаешь в каком-нибудь чане созревший участок, пузырящийся сочными углеводами. Его нужно подцепить черпаком и бросить в желоб. Там его либо упакуют в тару на экспорт, либо переработают на глюкозу для кормления Цыпочки, от которой, в свою очередь, отрезают ломти, упаковывают и развозят всюду, где живут люди, от Баффинленда до Маленькой Америки. Каждый час отпиваешь из фляги и бросаешь в рот солевую таблетку. Каждые два часа у тебя пятиминутный перерыв. На закате сбрасываешь комбинезон, идешь ужинать – на ужин еще несколько ломтиков Цыпочки, – а дальше у тебя свободное время. Можно болтать, можно читать, можно сесть перед гипноэкраном в комнате отдыха и погрузиться в транс, можно сходить за покупками, можно с кем-нибудь поругаться, можно просто сидеть и доводить себя до исступления мыслями о том, что все должно быть иначе. Можно просто свалиться и уснуть.

Первое время я только и делал, что писал письма и старался побольше спать. Неожиданно дали зарплату – я и не заметил, что прошло уже две недели. Получив деньги, я остался должен компании «Хлорелла» всего восемьдесят долларов и сколько-то там центов. Помимо уже известных долгов выяснилось, что надо сделать взнос в Фонд благосостояния служащих (сколько я смог разобраться, смысл в том, что я плачу «Хлорелле» налог за то, что у них работаю), уплатить вступительный и ежемесячный взносы в профсоюз, собственно налоги, взнос на медицинскую помощь («Медпомощь? Ага, попробуй только тут захворать!» – говорили по этому поводу более опытные люди), а также пенсионную страховку.

Слабо утешала мысль о том, что когда (да, «когда», твердил я себе) я отсюда выберусь, то буду знать потребителей лучше любого в нашем деле. Разумеется, в «Фаулер Шокен» были сотрудники из низов – толковые ребята, пробившиеся на государственную стипендию. Но теперь я понимал, что истинной картины того, чем живут и как мыслят потребители, от них не получить – сами они слишком презирают свое неприглядное прошлое, слишком стараются от него отдалиться. Я же обнаружил, что реклама воздействует на подсознание сильнее, чем привыкли считать специалисты. Снова и снова поражало меня, что рекламу здесь именуют попросту «этой чушью». Поначалу я был неприятно удивлен – а затем с облегчением понял, что, несмотря на это, она работает.

Больше всего интересовал меня, разумеется, отклик на проект «Венера». Неделя за неделей я наблюдал, как растет интерес к Венере даже у тех, кто никогда и не думал туда лететь и не знал никого, кто бы туда собирался. Слышал, как люди смеются над шутками и прибаутками, которые сочинили и запустили в народ мы, «Фаулер Шокен ассошиэйтед»:

– Венера – щедрая богиня, она всем дарит свою любовь. Даже крошка Джек О’Ши умудрился закрутить с ней роман!

Или:

– Решил расстаться с подружкой? Не вздумай бежать на Венеру: девушка сломя голову помчится за тобой!

И так далее. Игривые фразочки, на разные лады повторяющие одну мысль: «Венера» – это мужская состоятельность, это неотразимая привлекательность для женщин, это доступный секс.

Бен Уинстон и его отдел – едва ли не главные в нашей компании, я всегда об этом говорил. Особенно удаются им каламбуры, по большей части острые, а то и вовсе неприличные. И правильно. В конце концов, секс – базовый инстинкт человечества. И что может быть важнее, чем сублимировать мощные, но низменные человеческие инстинкты, придать им цивилизованную форму и направить на достижение общественно полезных целей?

(Разумеется, я не оправдываю тех дельцов от рекламы, что любят порассуждать о якобы присущем человечеству «стремлении к смерти» и о том, что его тоже можно использовать для повышения продаж. Нет, такими вещами пусть занимаются Таунтоны нашей профессии! Это грязно, это безнравственно, с этим я не хочу иметь ничего общего. А кроме того – надо же думать хоть на шаг вперед! – неужели не очевидно, что игра на «инстинкте смерти» грозит снизить число потребителей?)

Одним словом, нет сомнений, что, связывая рекламные месседжи с одной из основных мотиваций человеческой психики, мы не просто продаем товары; мы укрепляем сексуальное желание, фокусируем, помогаем человеку его осознать – а значит, способствуем росту числа потребителей, без которого не будет расширения рынков.

«Хлорелла», как я с радостью узнал, хотя бы в этом отношении о своих работниках заботилась на совесть. Вместе с едой все мы получали соответствующие гормональные препараты, а на пятидесятом уровне имелся роскошный Зал досуга на тысячу коек. Единственное условие, которое ставила компания касательно детей, рождавшихся на плантации: в случае, если на одиннадцатый год жизни ребенка хотя бы один из его родителей по-прежнему работает на «Хлорелле», с ребенком автоматически заключается долгосрочный контракт.

Однако на Зал досуга у меня не было времени. Я наблюдал за всем, что меня окружало, изучал обстановку, ждал подходящей возможности. Если возможность вскоре не подвернется, думал я, придется создать ее самому. Но сперва надо понять, как тут все устроено.

Не забывал я и о проекте «Венера». Поначалу, сколько можно было судить, кампания шла блестяще. Заказные статьи в журналах, рекламные песенки, шуточки, стишки – все действовало безукоризненно.

А потом что-то пошло не так.

Начался спад. Неладное я заметил в первый же день, однако только через неделю поверил, что чутье меня не обмануло. Слово «Венера» исчезло из наших разговоров. Если кто и упоминал космические корабли, то лишь вместе с «радиацией», «налогами», «жертвами». И даже анекдоты от Бена Уинстона приобрели новый, угрожающий характер: «Эй, слыхали про придурка, что полетел в космос, натянул скафандр, а снять его не смог?»

Со стороны легко было этого не заметить. Фаулер Шокен, просматривая ежедневные выжимки из экстрактов кратких суммированных сводок, составленных на основании сокращенных резюме и докладов отдела «Венера», скорее всего, ничего не замечал и не сомневался в том, что ему показывали. Но я-то знал проект «Венера» как свои пять пальцев. И ясно понимал, что происходит.

Мэтт Ранстед победил.

Главным аристократом спальни номер десять был Геррера. За десять лет работы он поднялся (в топографическом смысле опустился) на должность мастера-резчика. Трудился под землей, в огромном холодном подвале, где росла и зрела Цыпочка; Геррера вместе с другими мастерами разделывал ее на части. Взмахивая огромным ножом, на вид больше походившим на двуручный меч, он отсекал от Цыпочки большие ломти; потом раздельщики, упаковщики и их безликие подручные фасовали ломти на кусочки поменьше, придавали им правильную форму, замораживали, варили или жарили, добавляли красители, стабилизаторы, ароматизаторы, вкусовые добавки, запаковывали – и отправляли на выход.

Работа Герреры служила еще и своего рода предохранительным клапаном. Цыпочка росла и росла уже много десятилетий. Начинала она как обычный кусочек мяса, несколько волокон сердечной мышцы курицы, и умела лишь расти и расширяться, сминая или поглощая все, что встречалось ей на пути. Если ее не останавливать – она бы росла, росла, заполнила бы полностью свой подвал и продолжила расти дальше, сдавливая и круша собственные клетки. Геррера следил за тем, чтобы она росла равномерно во все стороны, чтобы оставалась мягкой и сочной, чтобы ее ткани не становились жесткими и непригодными для еды.

За такую ответственную работу неплохо платили, однако Геррера не обзавелся ни женой, ни квартиркой на одном из верхних ярусов. Порой куда-то исчезал по вечерам, и в его отсутствие эти отлучки были темой соленых шуток, однако при нем об этом заговаривали исключительно осторожно и почтительно. Свой двуручный резак он постоянно носил с собой и время от времени рассеянно проводил точильным камнем по лезвию. Я решил покороче с ним сойтись. Деньги у него наверняка водились – не мог же он ничего не скопить за десять лет, – а мне были очень нужны деньги.

Суть контракта по форме Б выяснилась очень быстро. Ты постоянно в долгах, и долг все растет. Часть системы – легкий кредит, другая часть – неприятности, от которых приходится откупаться. Если не выплачиваешь по десять долларов в неделю – к концу срока оказываешься должен «Хлорелле» тысячу сто долларов и дальше работаешь на погашение кредита. А пока работаешь, копится новый долг.

Мне нужны были деньги Герреры, чтобы выбраться из «Хлореллы» и вернуться в Нью-Йорк. К Кэти, моей жене. К работе. К проекту «Венера».

То, что творил с проектом «Венера» Ранстед, меня совершенно не устраивало. А уж о том, что делает Кэти, оставшись вдовой, я и вовсе старался не думать. Особенно пугала одна мысль: Кэти с Джеком О’Ши. Маленький астронавт кадрил женщин с каким-то ожесточением, словно желая отплатить им за годы унижений. Двадцать пять лет он оставался смешным уродцем, не спасала даже мужественная профессия летчика-испытателя. А в двадцать шесть вдруг стал мировой знаменитостью номер один – первым человеком на Венере. В расцвете молодости обрел бессмертие. И теперь торопливо и жадно вознаграждал себя за все пережитое. О его любовных победах, особенно во время лекционных турне, ходили легенды – и мне эти легенды были совсем не по душе. И это, и то, что он, кажется, понравился Кэти, а она – ему.

Еще один день, похожий на все прочие дни: подъем на рассвете, завтрак, комбинезон и защитные очки, грузовой подъемник, бесконечное хождение и взмахи черпаком под ослепительным искусственным солнцем, ужин, комната отдыха – и там, если повезет, разговор с Геррерой.

– Здорово ты отточил свой резак, Гус. Знаешь, люди в мире делятся на два сорта: дураки – и те, кто бережет свой инструмент.

Подозрительный взгляд из-под смоляных индейских бровей.

– Верно говорят: делай все как положено, и это окупится. А ты вроде новичок?

– Ну да. Как считаешь, стоит здесь задерживаться?

– А что еще остается? У тебя контракт, – ответил он и отошел к стойке с журналами.

Следующий день.

– Здравствуй, Гус. Устал?

– Привет, Джордж. Да, есть немного. Десять часов резаком махать – поди не шутка. Плечи ломит.

– Могу себе представить. У черпальщиков работа полегче, но очень уж тупая.

– Что ж, может, когда-нибудь и тебя повысят. Ладно, пойду посижу перед гипнотеликом.

И следующий.

– Привет, Джордж. Как дела?

– Не могу пожаловаться, Гус. По крайней мере, все время на солнце.

– Да уж! Скоро почернеешь, как я! Интересно, как тебе это понравится?

– Porque no, amigo?[9]

– Hey, tu hablas espanol! Cuando aprendiste la lengua?[10]

– Не так быстро, Гус! На самом деле знаю всего пару слов. Но хотел бы выучиться. Разживусь деньжатами – может, схожу в город, девушку себе найду.

– Девчонки там все кое-как болтают по-английски. Вот если заведешь себе постоянную подружку, стоит поговорить с ней по-испански, ей понравится. А так все, что им нужно, они и по-английски знают: «Купи то, угости этим», да еще ваш стишок о том, что можно купить за доллар, ха-ха!

И следующий день – чудесный день!

Я снова получил зарплату. На этот раз мой долг вырос на восемь баксов. Я изводил себя мыслями о том, куда ушли деньги, но на самом деле все понимал. Со смены прихожу совершенно обезвоженным – так и задумано. Набираю пароль у питьевого автомата, получаю банку «попси» – с моего счета списывается двадцать пять центов. Одной банки мало, пью вторую – пятьдесят центов. Ужин, как обычно, безвкусный; чертова Цыпочка мне уже поперек горла стоит. После ужина все равно хочется есть – а в столовой как раз продаются в кредит «Хрустяшки»! Но «Хрустяшки» соленые, после них снова хочется пить – и ты идешь к автомату за еще парой банок «попси». После «попси» хочется закурить «Старр»; после сигареты – съесть еще пару «Хрустяшек». Как знать, не предусмотрел ли все это Фаулер Шокен, создавая трест «Старрзелиус»? Замкнутый круг: от «попси» к «Хрустяшкам», от «Хрустяшек» к «Старр», и далее до бесконечности…

Кстати, за право пользоваться кредитом с тебя взимают шестипроцентный налог.

Надо спешить, понимал я. Не выберусь вскоре – застряну здесь на веки вечные. Я ощущал, почти физически, как внутри, клетка за клеткой, умирает то, что делает меня мной. Энергия, решимость, воля к победе. Волю угнетают мини-дозы алкалоида, но еще более – чувство безнадежности. Выхода нет. Так было, так есть, так будет всегда. И в конце концов, пожалуй, все не так уж плохо. Можно впасть в транс перед гипноэкраном, или выпить побольше «попси» и расслабиться, или попробовать одну из тех зеленых таблеток, которыми здесь торгуют из-под полы. Цена их зависит от спроса, и продавцы охотно соглашаются подождать с расчетом до зарплаты…

Нет. Надо спешить.

– Como ’sta, Gustavo?[11]

Он сел рядом, улыбнулся мне своей скупой ацтекской улыбкой.

– Como’sta, amigo Jorge? Se fuma?[12] – И протянул мне пачку сигарет.

У него были «Гринтипс». Я ответил машинально:

– Спасибо, предпочитаю «Старр» – они ароматнее.

И, разумеется, так же машинально закурил.

Я стремительно превращался в потребителя – стандартного потребителя излюбленного нами типа. Все на автомате. Подумал, что неплохо бы закурить, – вспомнил о «Старр» – закурил «Старр». Закурив «Старр», вспомнил о «попси». Купив баночку «попси», вспомнил о «Хрустяшках». Купив пачку «Хрустяшек», вспомнил, что давно не курил, вспомнил о «Старр»… и так далее. И на каждой ступени повторяешь хвалебные рекламные формулы, въевшиеся в мозг, в сердце, в печенку, в каждую клетку твоего тела.

«Я курю «Старр» – они ароматнее. Я пью «попси» – она бодрит. Я ем «Хрустяшки» – у них такой приятный острый вкус. Я курю…»

– Что-то вид у тебя невеселый, Хорхе, – заметил Гус.

– А мне и не весело, амиго, – ответил я.

Так оно и было.

– Знаешь, я попал в странную историю.

На этом остановлюсь. Подожду, что он ответит.

– Да уж вижу, с тобой что-то неладно! Ты парень с головой, видно, не из простых – такие редко здесь оказываются. Может, помощь нужна?

«Отлично! Просто отлично!»

– Гус, ты об этом не пожалеешь! Доля риска здесь есть – но не пожалеешь, обещаю! Дело в том, что…

– Ш-ш-ш! Не здесь! – остановил он меня. А затем продолжал вполголоса: – Риск есть всегда. Но когда встречаешь толкового парня вроде тебя – дело того стоит. Когда-нибудь я ошибусь, seguro[13]. Меня схватят и, наверное, выжгут мозги. Ну и черт с ним! Плевал я на них. Я свое дело сделал. Держи. Насчет осторожности, думаю, сам все понимаешь.

С этими словами он пожал мне руку, и я ощутил, как что-то прилипло к ладони. Гус больше на меня не смотрел: он отошел на другой конец комнаты, к гипноэкрану, набрал свой пароль и, получив доступ к получасовому сеансу, проскользнул между другими гипнозрителями и замер.

Я отправился в туалет, набрал пароль, позволяющий занять кабинку на десять минут – прощай, еще один пятицентовик из получки! – и зашел внутрь. Разгладил комочек, прилипший к ладони. Это оказался смятый листок тонкой бумаги.

Вот что я там прочел:

ЖИЗНЬ ЧЕЛОВЕКА – В ВАШИХ РУКАХ!

ЭТО ЛИСТОВКА НОМЕР ОДИН, ПОЗВОЛЯЮЩАЯ УСТАНОВИТЬ КОНТАКТ СО ВСЕМИРНОЙ ОРГАНИЗАЦИЕЙ КОНСЕРВАЦИОНИСТОВ, ШИРОКО ИЗВЕСТНЫХ КАК КОНСЫ. ВЫ ПОЛУЧИЛИ ЭТУ ЛИСТОВКУ ОТ ЧЛЕНА ВОК, КОТОРЫЙ СЧЕЛ, ЧТО ВЫ: А) УМНЫ; Б) НЕДОВОЛЬНЫ НЫНЕШНИМ ПОЛОЖЕНИЕМ ДЕЛ В МИРЕ; В) МОЖЕТЕ СТАТЬ ДЛЯ НАС ЦЕННЫМ ПРИОБРЕТЕНИЕМ, ПОПОЛНИВ НАШИ РЯДЫ. ТЕПЕРЬ ЕГО ЖИЗНЬ В ВАШИХ РУКАХ. ПРЕЖДЕ ЧЕМ ЧТО-ЛИБО ПРЕДПРИНИМАТЬ, ПОЖАЛУЙСТА, ДОЧИТАЙТЕ ДО КОНЦА.

ФАКТЫ О ВОК

Факты: ВОК – тайная организация, преследуемая всеми правительствами Земли. Члены ВОК убеждены, что безудержная эксплуатация природных ресурсов ведет к росту бедности и неудовлетворенности жизнью, которого можно было бы избежать. Мы убеждены, что продолжение этой безжалостной эксплуатации приведет к гибели человечества. Мы считаем, что движение к гибели можно обратить вспять, если все народы Земли единым хором потребуют ограничения рождаемости, восстановления лесных массивов и плодородных почв, деурбанизации и прекращения расточительного производства ненужных обществу товаров и пищевых продуктов, не соответствующих естественным потребностям человека. Мы распространяем наши идеи при помощи пропаганды, такой, как заключенная в этой листовке, демонстраций протеста, а также организации диверсий на заводах и фабриках, производящих ненужные и вредные товары.

ЛОЖЬ О ВОК

Возможно, вы знакомы с распространенным мнением, что консы – убийцы, психопаты, невежественные фанатики, совершающие акты убийства и разрушения из иррациональных побуждений или просто из зависти. Все это ложь. Члены ВОК – гуманные, уравновешенные люди. Многие из нас по общепринятым стандартам достигли успеха. Клевету на нас старательно распространяют люди, заинтересованные в безудержной эксплуатации природных ресурсов, которую мы пытаемся остановить. Да, существуют неразумные, неуравновешенные или попросту аморальные люди, совершающие преступления якобы во имя консервационизма – как из идеалистических побуждений, так и с корыстными мотивами. Но подобные действия мы глубоко осуждаем. ВОК не имеет с такими людьми ничего общего.

ЧТО ДАЛЬШЕ?

Выбор за вами. Вы можете: а) выдать человека, передавшего вам эту листовку; б) уничтожить листовку и забыть о ней; в) подойти к человеку, передавшему эту листовку, и попросить его о дальнейшей информации.

ПОЖАЛУЙСТА, ХОРОШЕНЬКО ПОДУМАЙТЕ, ПРЕЖДЕ ЧЕМ ЧТО-ЛИБО ПРЕДПРИНИМАТЬ.

Я подумал. Смею надеяться, хорошенько подумал. И пришел к выводу, что: а) в жизни не видел настолько бездарного, дурно составленного рекламного текста; б) он грубо искажает реальность; в) быть может, он поможет мне бежать из «Хлореллы» и вернуться к Кэти.

Так вот они какие – консы, великие и ужасные! Листовка – полная чушь, противоречит себе на каждом шагу… и все же что-то в ней есть. Вряд ли намеренно, но эта листовка составлена так же, как мы составляем фармацевтические буклеты, предназначенные для врачей. Обращение к здравомыслящим и образованным людям – спокойное, по сути дела, с опорой на факты, без избегания острых углов. Разговор начистоту.

Обращение к разуму. Это всегда опасно. Разуму доверять нельзя. Давным-давно мы изгнали его из нашей профессии.

Что ж, теперь передо мной два пути. Можно пойти к начальству и выдать Герреру. Быть может, это привлечет ко мне внимание; быть может, меня согласятся выслушать; быть может, прислушаются к моему рассказу и даже захотят его проверить. Однако поговаривали, что тем, кто доносит на консов, тоже выжигают мозги – на всякий случай. Они ведь подверглись воздействию вражеской пропаганды, и после первой здравой реакции вирус все же может сработать. Неприятная перспектива. Второй, более героический путь – рискнуть. Прикинуться единомышленником консов, проникнуть в организацию, разведать секреты. Если сеть в самом деле всемирная, вполне возможно, рано или поздно мне удастся вернуться в Нью-Йорк по их каналам. Ну а там я сорву маску и их разоблачу.

В том, что среди консов мне удастся сделать карьеру, я не сомневался ни на миг. Пальцы зудели от желания схватить карандаш и отредактировать листовку: вычеркнуть длинноты, сделать фразы короче и выразительнее, добавить слова и обороты, которые придадут тексту звучность, выразительность, вкус. Словом, превратить его в настоящую рекламу.

Дверь кабинки распахнулась: мои десять минут истекли. Я поспешно смыл листовку в унитаз и вернулся в комнату отдыха. Геррера все еще сидел в трансе перед гипноэкраном.

Я ждал минут двадцать. Наконец он заморгал и обернулся. Когда увидел меня, лицо его словно окаменело. Я с улыбкой кивнул, и он подошел ближе.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Слова разбойника Пистоля из комедии У. Шекспира «Виндзорские насмешницы» (прим. пер.).

2

Роберт Клайв (1725–1774) – английский генерал, утвердивший господство Британской Ост-Индской компании в Индии (прим. пер.).

3

Симон Боливар (1783–1830) – руководитель Войны за независимость испанских колоний в Южной Америке, национальный герой Венесуэлы (прим. пер.).

4

Джон Джекоб Астор (1763–1848) – первый американский мультимиллионер, основатель клана Асторов, внесший существенный вклад в освоение территории США (прим. пер.).

5

Ad capita – «по головам», ad valorem – «по стоимости» (от наименования пошлины, взимаемой в виде процента с цены товара) (лат.).

6

Холмистая пустыня в северной части штата Аризона (США).

7

Первые строки знаменитого стихотворения Джона Китса «Ода греческой урне» (прим. пер.).

8

Ваш приоритетный номер, пожалуйста (исп.).

9

Почему бы и нет, дружище? (исп.)

10

Э, да ты знаешь испанский! Где ты выучил язык? (исп.)

11

Как дела, Густаво? (исп.)

12

Как дела, дружище Хорхе? Закуришь? (исп.)

13

Конечно (исп.).