Рюммери

Она еще раз оглядела скудный запас пищи, предназначенный для семьи из четырех человек, в которую прибавилась сама. Улыбка на лице померкла.

Рюмси неохотно покинула чужой дом: покинуть – означало удостовериться, что все, о чём ей рассказали, происходит на самом деле. А в стенах дома она пребывала в блаженном неведении. И спала довольно хорошо, даже не слыша, как воют мертвецы, о которых рассказывал Брэкки.

Сегодня они пойдут за наживой. Рюмси не нравилась эта затея. Да и тело все еще болело и нуждалось в отдыхе. Тем не менее она согласилась, прекрасно понимая, что выбора у нее нет.

Рюмси испытывала и страх, и возбуждение. Ведь, с другой стороны, на это можно посмотреть, как на приключение, которого она ожидала всю жизнь. Но утешением это было слабым. Вечный Лес, как же ей хотелось никогда не получать такой подарок от жизни!

Молодой месяц обратил взор на Рюмси, заинтересовавшись незваной гостьей. Прикосновение воздуха обдало лицо холодом, а под старенькое и заштопанное одеяние, которое ей дала тетя, проникла утренняя прохлада. На улице воняло. Внутри дома Рюмси это едва ощущала, но теперь вонь усилилась. Ветер приносил неприятные запахи, смешанные с чем-то неуловимо мерзким и неправильным. Складывалось впечатление, будто кто-то стоял у истоков ветра и выкрикивал в воздух грязные слова.

В ярком лунном свете раскачивающиеся под ветром ветви деревьев отбрасывали на стены домов причудливые тени, которые дергались в полумраке, точно отплясывали некий сумасшедший танец.

Все реже звучал лай псов, а раннюю песнь петухов и вовсе теперь не услышишь. От понимания, почему псов тоже слышно все реже, становилось невероятно грустно.

Счастливчики считались большой деревней. Семья тети жила почти на краю, а значит, они с Брэкки пойдут на другой конец деревни. Видимо, поэтому брат и захотел отправиться, когда взойдет солнце – путь предстоял далекий.

Вдруг Рюмси услышала голоса и затаила дыхание. Осторожность заставила ее остановиться.

На улице стояла тьма, но лунного света вполне хватало, чтоб различить две фигуры.

Голос Брэкки она узнала сразу, второй мальчик был ей незнаком.

Похоже, ее не заметили. Стараясь не выдать своего присутствия, Рюмси подкралась ближе и прислушалась.

– …в тех домах не бедствовали.

– Черт с тобой, – буркнул незнакомый мальчик. – Пошли. Какого черта стоишь?

– Погоди чутка, – отозвался Брэкки. – Сегодня пойдем втроем.

– Та девка будет с нами? – пробурчал незнакомец. – Кто бы сомневался.

– Ее зовут Рюмси. Ей сейчас нелегко – столько пережить.

– Слабость – не оправдание.

– Мужчине – да. Но что плохого, если девочка окажется слабой? Как будто не найдется того, кто ее защитит!

– Или обидит, что более вероятно, – хмыкнул незнакомец.

– Вечный Лес! – выругался Брэкки и, судя по звуку, сплюнул. – Не все ведь мрази, даже в нынешнее время.

Оба умолкли, и на мгновение в воздухе повисла тишина, прерываемая чьим-то воем. Безразличный месяц плавал в окружении звезд.

– Кир, я же рассказывал – у нее не осталось родных, – нарушил молчание Брэкки.

«Значит, второй мальчик и есть Кир, о котором вчера упоминал Брэкки», – догадалась Рюмси.

– Родные тоже умирают. Она своих хотя бы помнит, – буркнул Кир.

– Считаешь, она будет для нас обузой?

– Я так сказал?

– Папа говорит, – заявил Брэкки, – что до определенного возраста девочки не слабее мальчиков.

– Брэкки, черт! Ты издеваешься? Мочится она, наверное, тоже как мы? До определенного возраста, конечно. Не говоря уже о… других подробностях. О которых, как мне кажется, ты в своем сказочном мире добрых дел и не догадываешься.

– Не догадываюсь?! Думаешь, я не общаюсь с девчонками? – огрызнулся Брэкки. – Ты-то явно знаток девочек. Свое-то отражение видал? Похож на жабу, которых мой отец ловит. Если жабе пучок волос прицепить – от тебя и не отличишь.

– Еще ты, несомненно, сможешь увидеть, что у меня гнилые зубы и волосы лезут, словно у старика. Хотя мне около пятнадцати лет. Сколько точно – не знаю, а тех, кто знал, давно нет в живых, – спокойно проговорил Кир. – «Знаток девочек»… Хех… Я живу с младшей сестрой и заботился о ней с пеленок. Вот откуда мои… знания.

– И вовсе у меня не сказочный мир. Хватит так говорить. – Судя по голосу, Брэкки смутился.

– Но ведь ты все время мечтаешь быть добреньким. Вон девчонку притащил. Ты славный парень, Брэкки, но ты глуп. Вам же самим жрать нечего! Какие тут, к черту, мечты?!

– Когда голод исчезнет и станет лучше, я не хочу, чтоб мне было стыдно за то, что я делал. Рука подающего никогда не опустеет.

– Серьезно? С такими речами можешь по домам ходить, попрошайничать. Ты хоть понимаешь, что говоришь, или только повторяешь? Уверен: это тоже слова твоего отца.

– А если и так, что с того?

– Черт возьми! – рявкнул Кир. – А то, что лучше не станет. Я и сам так раньше себя успокаивал, – сказал он. – День за днем, ночь за ночью обманывал себя. Но от надежды толку мало. Мне пришлось наконец смириться с действительностью. И тебе бы не помешало.

– Как будто надо опускать руки. Случилась беда, но для нас наконец-то появилась возможность выжить. Пороемся немного в развалинах…

– Возможность выжить? Не неси чушь, – перебил Кир. – Забыл, как вчера мало не погибли?

– Конечно, нет, – признался Брэкки. – Зато, глядишь, и Рюмси окажется полезной. Нам так часто все сходило с рук, что мы лезем туда, куда раньше бы не полезли. А она свежим взглядом нас от риска-то и удержит. Тем более ты сам говорил, что нам помогла эта… трагедия.

– Эх, Брэкки, твои слова сладкие, словно мед с чертополоха, – буркнул Кир.

Начало подниматься солнце, а звезды уже почти растворились в утреннем небе, и Рюмси ничего не оставалось, кроме как выйти к ребятам. Она выкинула из головы все плохие мысли. Сегодня, как никогда раньше, ей необходима удача.

– Чертова мать! Она что, плачет? – вскрикнул Кир, заметив девочку.

Его оскорбительный тон еще больше разозлил Рюмси, но она скрыла недовольство.

– Это не слезы, это родимые пятна такие, – со вздохом пояснил Брэкки.

Кир уставился на Рюмси. Она привыкла, когда на нее таращатся. В лучшем случае девочка становилась объектом любопытства, в худшем – отвращения. Но Кир смотрел иначе, будто не видя ее уродства. Это казалось странным еще и потому, что он явно был не из Счастливчиков, где Рюмси знал почти каждый.

– Приветствую. Ты, наверное, Кир, – сказала она, глядя в глаза пухлого мальчика. Глаза казались прозрачными. – Я – Рюмси.

Она протянула руку, но Кир отшатнулся, словно ее несчастье могло оказаться заразным.

– Знаю. Мы как раз о тебе разговаривали, – буркнул он, безразлично кивнув в ответ. Лицо у толстяка оказалось болезненно белым и почему-то напомнило ей слизня. А его губы имели темно-синий цвет с легким оттенком фиолетового, будто он замерз или объелся черники.

– Правда? И о чём именно? – сказала Рюмси, изобразив удивление.

– О том, что ты слабая и лишний рот для его семьи, – проговорил толстяк, презрительно скривив губы, демонстрируя неприязнь, которую, похоже, не собирался скрывать.

Рюмси покосилась на небо. Светящийся сгусток – своими очертаниями напоминающий птицу – уже парил над деревней, то поднимаясь, то опускаясь, и казалось, нигде не укрыться от его власти. Пока голубовато-синее свечение, именуемое Птицей Правды, кружило в небесах, Кир не смог бы соврать. Но Рюмси была уверена – толстяк все выдал ей намеренно. Мог ведь промолчать. Кир тоже ей совершенно не понравился, но она все же выдавила улыбку.

– Кир, иногда ты как сотня вредных бабулек, которые кого-то обсуждают. Вечно недоволен, – проговорил Брэкки.

– Я был бы очень доволен, если бы мне удалось пережить этот день, – отрезал Кир, даже не стараясь скрыть язвительности. – Но это будет сложно, если я вынужден приглядывать…

– Спасибо, Кир, – перебила Рюмси. – Я могу сама о себе позаботиться.

– А еще, Брэкки, – продолжал толстяк, не обращая внимания на Рюмси, – я безмерно рад, прям тысячекратно, тому, что твой отец познакомил тебя с таким числом, как сотня. Но прошу тебя, умоляю, не нужно вставлять его в каждое предложение.

– Пошли уже, – решительно произнес Брэкки.

Кир еще что-то пробурчал под нос и, резко развернувшись, двинулся в сторону скал.

– Мы пойдем не через деревню? – удивилась Рюмси.

– Через скалы – не самый лучший способ сократить, конечно, – признал Брэкки, – но так безопаснее.

– Постой, – Рюмси коснулась худощавыми пальцами плеча Брэкки. – Спасибо тебе… за все.

Мальчик улыбнулся. Лицо круглое, веснушчатое, румяное – он очень походил на мать.

– Не стоит, – ответил Брэкки, раскрасневшись, и протянул ей торбу. – Возьми, кстати.

Торба была потрепанной, а внутри что-то лежало.

– Это брехливая сумка, – усмехнувшись, пояснил мальчик. – Она для вида. Если что найдешь – туда не клади. Но вдруг будут обыскивать, пускай смотрят в торбу.

– Черт бы вас… – послышалась ругань Кира.

– Да идем уже! – резко отозвался Брэкки.

Кир приоткрыл рот, словно собираясь что-то сказать, но, похоже, передумал.

– Этот Кир не сильно старше нас, но, если не обращать внимания на его ругань…

– Трудновато, конечно, – хмыкнул Брэкки.

– Согласна, – Рюмси улыбнулась в ответ. – Но уж больно по-взрослому он рассуждает. Дети так не разговаривают.

Брэкки хмыкнул еще громче:

– Уж кто бы говорил, Рюмси.

* * *

Они двинулись в путь.

Вначале подъем на гору был не слишком крутой, идти оказалось несложно. Только от солнца не спрячешься: тут не росли даже кусты, не то что деревья. Вокруг белели разбросанные брылы всевозможных форм. Некоторые даже невероятно длинные и красиво обработанные, с замысловатыми рисунками – староста называл их колоннами. Только несколько колонн стояли, тянулись к небу, остальные лежали на земле, расколотые на два и более кусков.

Из сухой земли гнилыми зубами торчали длинные обломки, некоторые выше взрослого в несколько раз. Рюмси иногда видела камни, напоминающие лица, а Брэкки клялся, что как-то раз видел даже руку. Староста рассказывал, что это, скорее всего, остатки древних поселений. А вот каких таких поселений – умалчивал. Местные не трогали камни, чтоб не навлечь проклятье. А приезжим давно уже не было смысла ехать за ними в такую даль.

Некоторые брылы лежали так, будто кто-то хотел что-то построить, но не закончил.

Часто попадались вившиеся змейкой заборчики из камней, тоже полуразрушенные. В детстве Рюмси любила по ним ходить и перепрыгивать через них. Сейчас не хотелось.

Кир ушел вперед и не оглядывался. Рюмси почти чувствовала исходящую от него неприязнь. Она удивилась: ей казалось, Киру, при его телосложении, придется пыхтя взбираться по крутой дороге, но толстяк оказался довольно ловок и двигался с неожиданной легкостью. Для Рюмси, наоборот, это стало испытанием – тело все еще болело.

– Постарайтесь быстрее, – бросал через плечо Кир, точно слыша ее мысли.

Рюмси чувствовала гнев на этого толстого мальчишку, растущий с каждым грубым словом, срывавшимся с его губ.

Вскоре ребята вошли под сень редких сосен, радовавших жидковатым теньком. Воздух нагревался, с каждым шагом становилось все жарче, словно в печи. Рюмси, Брэкки и Кир остановились передохнуть. Отдых – это тоже часть труда.

Внизу виднелась деревня. Солнечные лучи отражались от стен белых домов и нещадно резали глаза. Счастливчики вытянулись вдоль подножия горы, напоминая полумесяц. Пока еще глазам не открылись ни развалины, ни упавший великан. Рюмси взглянула перед собой, туда, где в отдалении одиноко маячили другие скалы, утопающие в жуткой тьме Вечного Леса. Вдалеке что-то блестело, будто передразнивало солнце. Брэкки объяснил, что это навершие меча, проткнувшего великана, само же лезвие почему-то не отражает света.

Неожиданно Кир вытащил из сумки две запеченные куриные ножки – огромные – и протянул им обоим. Рюмси опешила. От одного только вида еды ее рот наполнился слюной. Живот скрутило. Рюмси не помнила, когда ела куриное мясо, даже забыла, когда видела курицу. Одна ножка досталась Брэкки, вторую Кир надкусил и только потом сунул ей в руку. Ножка оказалась еще теплой.

– Погодь-ка, – сказал Брэкки, доставая из складок одежды сверток величиной с кулак, и отдал Киру. – Держи.

В свертке оказалась лепешка. Кир разломил ее: одну половину он снова обмотал тканью и спрятал, вторую целиком бросил в рот.

– Фкушнотише, – промямлил толстяк с набитым ртом и сглотнул. – Из чего ты, говоришь, твоя мать их делает?

– Трет листья липы, корешки трав…

– Ясно, – отрезал Кир.

– Слушай, Кир, – сказал Брэкки, разглядывая ножку. – Сколько у тебя этих курей? Все время ножки. Если бы ты мне яйца принес, мама бы такие лепешки из них…

– Ты кому-нибудь разболтал?!

– Нет, мы же договаривались.

Рюмси перестала разглядывать ножку и нехотя протянула обратно:

– Мне нечего дать взамен.

Кир оценивающе взглянул на нее:

– Думаешь, не знаю? – буркнул толстяк. На солнце его кожа выглядела еще более нездоровой.

– Где ты ее достал?

Кир сделал вид, что не услышал вопроса.

– Ты ведь мог съесть сам. – Рюмси не хотелось быть ему должной. Но неприязнь к мальчику начала улетучиваться. Разве может голодный обижаться, когда кушает?

– Мог. Но отдал тебе, и ты мне ничего не должна. К черту твою наигранную вежливость. Жри давай, не глупи, – он смотрел так, будто собирался улыбнуться, но выражение лица не изменилось. – Не все ведь мрази.

Брэкки, смачно чавкая, прыснул со смеху, вовремя прикрыв рот.

Рюмси впилась зубами в мясо. Ее челюсть слегка свело, а коренные зубы легонько запульсировали. Она хотела подольше насладиться мясом, но через миг – почти не пережевывая – проглотила все. И теперь, разломив кость, высасывала ее содержимое.

Насытившись и устав, Рюмси почувствовала, как тяжелеют ее веки. Ребята тоже нежились под солнечными лучами. Она забеспокоилась: здесь нельзя засыпать. Ходят легенды о неприкаянных матерях, которые погубили собственных детей. Их сердца настолько зачерствели, что даже кожа стала каменной. И теперь они блуждают по скалам и, найдя кого-либо, изо всех сил обнимают уснувших путников, каясь за былые проступки. Вот только после их каменных объятый от человека остается лишь каша из костей да мяса, а каменные матери, не понимая, куда делся путник, уходят искать новых.

Впрочем, это могла быть всего лишь байка, чтоб люди не засыпали под палящим солнцем и не зажарились насмерть до пробуждения. Страшилка, вроде Полуденницы.

– Кир, ты ведь не местный, – сказала Рюмси, стараясь отогнать сон. – Расскажи, как дела в других деревнях?

– А сама как думаешь, если я здесь, а не там? Но могу рассказать, как там падают в голодные обмороки. Может, поделиться, как люди умирали прямо на улице? Поначалу, в основном, старики, которые отдавали еду детям, и… малолетние, о которых некому было заботиться. Или рассказать, как однажды я обнаружил полумертвую, без сознания, женщину? Она несла остатки своего имущества, видимо, чтоб обменять у торговцев на крохи еды, и потеряла сознание. Ее ограбили, и никто, я в том числе, не обращал внимания. Даже когда она очнулась… – мальчик сжал руку в кулак. – Это страшно слышать, как в подворотне кричит женщина и некому ей помочь. Потому что всем плевать на чужих.

Кир, прищурившись от слепящего света, пристально смотрел на Рюмси:

– Я не всегда таким был. А сейчас себя даже не узнаю.

– Ну, хватит, – проговорил Брэкки.

– Нет, пускай продолжает, – холодно сказала Рюмси.

Кир кивнул. Хотя было видно, что он не нуждался в ее согласии:

– Однажды, вернувшись домой, я не увидел сестренки и бросился ее искать. Выбежал на улицу сам не свой – кричал, молил, спрашивал у людей, видел ли кто маленькую девочку. Меня колотила дрожь. Я чуть с ума не сошел. Кроме сестренки, у меня никого не осталось.

Рюмси заметила странную вещь: когда Кир заговорил о сестре, то неосознанно начал поглаживать себя по левому боку.

– Я не мог потерять и ее, – с отсутствующим видом продолжил толстяк. – Хорошо хоть, хватило рассудка сохранить человеческий облик, иначе в лучшем случае меня бы либо проигнорировали, либо прибили. А так кто-то ответил: «Беги скорей в тот дом, забрали ее и уже, наверное, съели». Я залетел туда, не зная, сколько их и справлюсь ли с ними. Мне было плевать. Их оказалось много. Я оттолкнул всех, кто стоял возле нее – к счастью, они уже обессилели от голода. Я схватил сестренку и унес.

Некоторое время ребята сидели молча, наблюдая, как змейкой петляет горная речушка, плавно обходя Счастливчики, и как властно раскинулся за деревней Вечный Лес.

Кир поднялся, отряхнув от хвои свой широкий зад, искоса посмотрев на Рюмси:

– Наверное, странно слышать об ужасах голода от такого, как я, – проговорил он, явно имея в виду свое телосложение. – Верно, Рюмси?

– Верно, – ответила она, смутившись.

– Эх, как же здорово! – Брэкки потянулся и зевнул. – Ты, Кир, прямо как волшебник с игры.

Толстяк вопросительно приподнял брови.

– Ну, играем так: если бы волшебники не погибли, что бы ты попросил из еды, повстречав одного? – пояснил Брэкки. – Я вот куриную ножку и попросил бы. Ну, и еще свиное колено – голову бы за него отдал.

– Зачем нужна свиная голяшка, если у тебя не будет головы? – хмыкнул Кир – точнее, хрюкнул. – Чем ты ее есть собираешься? И, к слову, мясо гусиное – не куриное. Где ты такую курицу-то видал?

– Эх, наколдовал бы колдун даже сто свиных коленец, я б их все слопал! – мечтательно проговорил Брэкки, игнорируя подкол толстяка. – А ты, Рюмси, что бы попросила?

Рюмси усмехнулась. Играя с братьями, она всегда давала один и тот же ответ.

– В нашей речке водится рыба с черными точками, – проговорила она. – Голову за нее не отдам, но попросила бы ее.

– Знаю-знаю, – отозвался Брэкки. – Только ее ж не словишь. Наверное, только колдунам это и под силу.

Рюмси ничего на это не ответила.

4

– Ух ты! Это же настоящая книга, – восхищенно воскликнула Рюмси.

– Некий человек, по имени Гаразд, рассказал мне много полезного, ничего не потребовав взамен. – Староста рассматривал рукопись, будто тоже увидел ее впервые. – Именно он подарил мне сию чудесную книгу. Это истинное счастье – встретить кого-то, столь умного.

– Уверена, что он не умнее великого старосты нашей деревни, – Рюмси скорчила рожу.

Только она позволяла себе так разговаривать со старостой деревни, которого за глаза называли Свинопасом.

Сколько Рюмси себя помнила, староста почти каждый день навещал их семью. Она замечала, что он почти не общался с родителями и не интересовался братьями – только ею одной. Вначале они просто виделись. Потом начали перекидываться парой фраз.

Рюмси быстро привыкла к Свинопасу, но не испытывала к нему особой любви, хотя всегда признавала в нем человека, заслуживающего уважения. Да и староста из-за своего характера оказался не из тех, чьего общества ищут. Было видно, что он и сам не ожидал от нее дружеских чувств. Но по известной одному лишь ему причине регулярно проведывал.

Свинопас был очень умным человеком, и Рюмси, немного повзрослев, искренне наслаждалась его россказнями о богах, дальних странах и загадках деревни Счастливчики. В компании старосты оказалось невероятно интересно. Он тоже не скрывал, что радовался возможности с кем-то поговорить.

Свинопас жил один. Будучи старостой огромной и богатой деревни, сравнимой по размеру с небольшим городом, он почти все время сидел в своем доме, вечно что-то изучая. Подобно медведю, живущему в зимних сновидениях несмотря на то, что в распоряжении косолапого целый лес. Лишь иногда, морщась от такой необходимости, староста неохотно покидал свою берлогу. Староста был очень худым “медведем”, как после спячки. Рюмси всегда считала, что такой огромный дом слишком велик для одного человека. Но, увидев, сколько у старосты шкафов со всевозможным барахлом, пришла к выводу, что дом для него слишком мал. Наверное, потому он и начал рыть подвал.

– Ого! Там рисунки даже есть, – Рюмси с интересом перевернула следующую страницу. – Странные какие-то. Это?..

– Внутренности и части человеческого тела. Пойдем, покажу тебе подвал, Рюммери, – сказал староста, нетерпеливо махнув рукой.

Только он называл ее настоящим именем. «Рюмси» – придумали братья: из-за ее родимых пятен, похожих на слезы. «Рюмси» прижилось, и все стали ее так называть, даже родители. Зачем же тогда придумывали имя Рюммери?

А вот староста не любил клички. И Рюмси догадывалась, почему. Если бы ее называли Свинопасша, она бы тоже не любила.

А еще Рюмси хотела узнать, откуда у него такое прозвище, но сам староста помалкивал, а деревенские пожимали плечами, что, впрочем, не мешало им так его звать.

– Не знала, что ты уже закончил с подвалом, – удивилась Рюмси.

– Никто не знает, и хотелось бы, чтобы так и оставалось, – Свинопас многозначительно посмотрел на девочку и добавил: – Сейчас поймешь, почему.

Рюмси скользнула взглядом по рисункам в книге:

– Надеюсь, у тебя там нет коллекции трупов.

– Нет, разумеется, – усмехнулся староста. У него были глубокие серые глаза, которые словно пронизывали насквозь своим взглядом. Наверное, поэтому, даже когда староста улыбался, лицо его выглядело печальным.

Староста первым стал спускаться по ступенькам, Рюмси двинулась следом, и их подошвы зашаркали по камню. Свет факела омывал темное стекло бутылок, поблескивающих по сторонам. Стеклянные изделия сами по себе стоили недешево, но с солью внутри становились невероятно ценными.

Староста как-то рассказывал, как раздобыл столько. Он потратил все свои доходы на дегейское вино: напиток, который, говорят, ценят сами боги. Но, даже не доехав до деревни, все распродал, оставив бутылки себе. Благодаря этому староста не только не обеднел, а наоборот, приумножил свое богатство.

Неровный свет факелов плясал по бледным стенам и ступеням из гладкого камня. Рюмси не сразу догадалась, что жуткие кривые тени, бегущие рядом, принадлежат ей и старосте. Шаги гулким эхом отдавались от стен. Этот звук заставлял Рюмси ежиться. Она осторожно ступала, с удивлением считая каждый шаг. Рюмси, из-за своего маленького роста, пару раз споткнувшись, чуть не упала. Благо, староста поддерживал. Насколько же глубок подвал? А когда, наконец спустившись, она подняла взгляд, то сильно удивилась – потолок оказался раза в два выше старосты. Даже если бы Свинопас подпрыгнул, то не смог бы коснуться его. А он был довольно высок, выше любого из деревенских.

Староста присел на последнюю ступеньку и принялся массировать больную ступню. Нога тревожила его с тех самых пор, как умерла мама Рюмси.

В подвале царил сильный холод. Еще мгновенье назад Рюмси бы радовалась, убежав от жуткой жары в прохладу, но тут стало уж очень холодно, и пахнуло сыростью.

– Он же огромный! – звук ее удивленного голоса отразился от стен. – Как ты смог его выкопать?

– Немного, разумеется, пришлось потрудиться, но я убрал только верхний слой. Точнее, пол. – Он кивнул на вход. – Остальное уже было, это подземная пещера. Мне кажется, вся деревня пронизана ими.

– Странно, что нет паутины.

– Я ведь тут хожу все время – вот и нет.

Какой бы жуткой ни была игра света и тени, лицо старосты по-прежнему оставалось приятным и добродушным.

Сверху свисали острые брылы, от чего Рюмси чувствовала себя в открытой пасти огромного зверя со множеством острых зубов. В потолок упирались массивные прокопченные балки, словно староста и сам верил, что пасть может захлопнуться, и пытался помешать этому.

Дальние же углы пещеры утопали в темноте, свет факелов там пропадал, и оставалось лишь гадать, что скрывает тьма.

Немного впереди, на столе, горела толстая свеча. Рюмси присмотрелась и, невольно вскрикнув, отшатнулась. Там лежало человеческое тело: живот разрезан, виднелись внутренности.

– Не бойся, он давно мертв, – попытался пошутить староста.

– Чтоб я в Лес попала, да там и пропала! Ты же сказал, что трупов нет! Сейчас день…Птица! Ты можешь врать?! – она раскрыла рот, мгновенно забыв о мертвом теле.

– Я не лгал, сказав, что у меня нет коллекции трупов, – староста усмехнулся краем рта, – для которой мне, как минимум, не хватает маленькой девочки с длинным языком. – Он стал серьезнее, ухмылка исчезла. – Не обязательно врать, чтоб выкрутиться. Понимаешь? Но не стоит кому-либо рассказывать, что так можно, ибо…

Рюмси нехотя последовала за старостой к мертвецу и сразу очутилась во власти мрачных теней, обитающих в подземелье.

– Да помню я. Не забыла, – Рюмси скроила гримасу, подражая голосу старосты. – Ибо людям нельзя доверять.

Почесав кончик носа, староста загадочно произнес:

– Так и есть. Ты ведь не знаешь, как появилась Птица? – он воткнул факел в специальное отверстие, а затем зажег на столе еще несколько свечей, озарив подземелье мягким оранжевым светом. – Да и откуда тебе знать? Простые люди мало интересуются чем-то, кроме насущных потребностей.