Сахалинский репортаж. Вокруг острова на мотоциклах. 1957 год

Камышевый хребет здесь, в своей центральной части, почти непроходим для человека. Его крутые склоны покрыты лесными завалами, длинными каменистыми осыпями, изборождены горными речками и водопадами. В низинах на многие километры тянутся топкие мари.

В суровых и малодоступных горных местах, в огромном районе от Углегорска и Гастелло до Красногорска и Заозерного, ведет работу геофизическая партия под руководством Вадима Борисовича Гарнышевского.

Дом, обшитый тесом, на окраине поселка – штаб. Ежедневно девять геофизических отрядов перекликаются по радио, докладывают на базу о результатах исследований. Методами гравиметрической и магнитометрической съемки разведчики устанавливают особенности тектонического строения района, намечают геологические связи острова с материком.

Развернув на походном столике карту, начальник ведет рассказ о работе партии очень лаконично. Работа, мол, и никакой романтики.

– Когда партия прибыла к месту работ, мы предполагали организовать вьючную транспортировку грузов. Но использовать лошадей не представилось возможным: они не могут идти по склонам, крутизна которых достигает сорока-пятидесяти градусов.

«Не представилось возможным». И с первого дня все грузы легли на плечи людей. Нагрузив в рюкзаки продовольствие, инструменты, приборы, палатки, уходили в тайгу на многие десятки километров от базы «гравики», «магнитчики».

Они шли через болота и каменистые осыпи, преодолевая вброд реки. Случалось и так, что один километр приходилось двигаться три часа. С приборами геофизики поднимались на высоту свыше тысячи метров.

Сейчас отряды работают в разных точках. Только в эфире могут встретиться члены одного коллектива – операторы Леонид Антонович Лукаченко и Михаил Романович Фирсов, техники Владислав Александрович Калугин и Василий Васильевич Маркин.

Геофизики частенько сталкиваются с трудностями, которые не всегда можно предвидеть. Старшему инженеру Надежде Дорофеевне Егоровой пришлось однажды пройти по тайге сорок километров с поднятыми вверх руками. Ее путь лежал через густые заросли огромной, в человеческий рост крапивы. Измученного старшего инженера удалось вылечить только с помощью бани.

Бывает и потруднее. В одном из отрядов рабочий тяжело повредил ногу. До поселка было 20 километров. И весь этот путь раненого несли через тайгу на руках. Сейчас он выздоравливает.

– Несмотря на отсутствие транспорта, на непогоду, работы проходят успешно, – заканчивает начальник партии. – План исследовательских работ перевыполнен.

Успешно трудится неподалеку от поселка Орлово вторая изыскательная партия – геологическая. Хабаровчане-геологи Дальневосточного отделения Геолстромтреста заканчивают работы по разведке запасов строительного песка и гравия. В районе Изыльметьево – Орлово обнаружены запасы материалов, пригодных для бетонных и других строительных работ. Они значительно превышают заявку сахалинских строителей.

Хорошо после долгих странствий по деревушкам и рыбацким поселкам въезжать в большой город. Медленно, словно нехотя, показываются из-за сопки дымовые трубы. Через несколько минут уже видны склады, причалы, линия новых домов, машины, снующие по улицам.

Это Углегорск – город бумажников, шахтеров, портовиков. Быть может, когда-нибудь в путеводителе по Сахалину будут описаны все его достопримечательности. Мы хотим рассказать только об одном, о том, что показалось нам наиболее интересным.

Углегорский целлюлозно-бумажный комбинат – крупнейший в области. Ежедневно он перерабатывает до пятисот кубометров древесины. С его восьми машин сходит четвертая часть сахалинской бумаги, той самой бумаги, на которой печатают книги в Москве и Ленинграде, газеты в Казахстане и Киргизии, Туркмении и Таджикистане, на Алтае, в Красноярске и Кемерово, которую получают страны народной демократии.

Еще совсем недавно комбинат был в прорыве. Он не выполнял годового плана, производственные убытки составили несколько миллионов рублей.

Но за последнее время в печати все чаще стали появляться радостные сообщения. Набирая темпы, комбинат шел на подъем.

Как же это достигнуто?

…Чуть заметно дрожит все в здании управления. Могучий рокот бумагоделательных машин доносится и сюда.

Директора нет. Его заместитель советует:

– Лучше всего вам побеседовать с Клавдием Ивановичем… Он всему делу голова.

Клавдий Иванович Важенин, главный технолог комбината, старый сахалинец, отдавший много лет бумажному производству, рассказал нам о том, с чем ему пришлось столкнуться на комбинате.

– Когда я приехал, помню: бросилась в глаза из всех статей убытков одна: за год на комбинате перерасходовано на семьсот тысяч рублей целлюлозы. Перерасход возник в результате неправильного составления композиции: вместо древесной массы неумеренно использовали целлюлозу.

Первые три месяца мне пришлось одновременно работать технологом и начальником бумажной фабрики. Попытался я выправить положение. Оказалось, что это очень трудно. Бригады отказывались от короткого волокна, некоторые ставили вопрос так: «Давай целлюлозу – будет бумага!».

А вы представьте: целлюлоза в два раза дороже древесной массы. Значит, вместе с бумагой с наших машин скатывались многотысячные убытки… Пытался я действовать административным путем – можно сказать, ничего не добился. Нужна была ежедневная, ежечасная и чуть ли не ежеминутная разъяснительная работа. С каждым сеточником, с каждым рольщиком. А как ее будешь вести?..

Из тупика главного технолога вывело открытое партийное собрание. Положение, создавшееся на комбинате, не устраивало не только Клавдия Ивановича. Об этом на собрании горячо говорили рабочие, техники, инженеры. Особенно остро обсуждались вопросы культуры производства.

Начальник смены Николай Федорович Ошман предложил объявить месячник культуры производства. Решили вести самую решительную борьбу с нарушителями технологической дисциплины.

Начали регулярно работать кружки техминимума. Руководство кружком старших рольщиков – составителей композиции – взял на себя главный технолог.

Медленно, постепенно положение с использованием древесной массы стало выправляться. В декабре древесно-массный завод уже работал с полной нагрузкой.

– Конечно, люди решили успех дела, – говорит Клавдий Иванович. – Когда бумажная фабрика «села на хвост» заводу, борьба за рациональную композицию была завершена. Но комбинат не вышел бы так быстро из прорыва, если бы не еще один фактор: техническая перевооруженность производства.

…Оглушительным грохотом наполнен новый огромный цех комбината. Его полностью занимают корообдирочные барабаны, длиной пять и диаметром четыре метра каждый. С навесной платформы летят в машину бревна. Барабан начинает вращаться, и через некоторое время бревна выкатываются из него, освобожденные от коры.

– Это не только повышает производительность труда, – продолжает разговор технолог. – Пуск цеха позволил резко снизить «укор» – отходы древесины при окорке…

Желтые, как масло, бревна подхватываются стальными крючьями и выносятся из цеха. Следуя за ними, следя за тем, как они постепенно превращаются в щепу, древесную массу и целлюлозу, а затем – в бумагу, нельзя не заметить, что на комбинате почти нет такого участка, которого бы не коснулись перемены.

На целлюлозном заводе введена в строй мельница для подмола целлюлозы перед отправкой ее на бумажную фабрику. Поставлены гребенчатые мельницы для переработки сучков. Заканчивается монтаж ролла непрерывного действия. На бумагоделателыных машинах № 6 и № 9 заменены узлоуловители.

… Непрерывной лентой обегает с сетки рыхлое бумажное полотно, ложится под огромные горячие цилиндры-каландры. Внимательно следит за ним сеточник Иван Еремин – один из лучших на комбинате.

Клавдий Иванович знакомит нас с бумажниками, которые ковали нынешнюю победу. Вот рольщица Зинаида Кулешова. Эта сдержанная, скромная двадцатитрехлетняя девушка одной из первых поняла преимущества новой композиции, стала «энтузиасткой древесной массы». Вот старший варщик Виктор Васильевич Есаулов – активный рационализатор, новатор целлюлозного производства.

Записываем в блокнот интересные цифры. Углегорцы в первом квартале перевыполнили план по выпуску бумаги на 240 тонн и получили экономию по себестоимости около 150 тысяч рублей. Они значительно перевыполнили план первого полугодия, в мае получили миллион рублей экономии.

Темп работы, взятый комбинатом, боевое настроение в коллективе говорят о том, что борьба за использование внутренних резервов, за культуру производства будет продолжена.

Перевернута еще одна страничка путевого дневника. Она начинается словами:

«Всему приходит конец, в том числе хорошим дорогам и хорошей погоде. За Углегорском слякоть надежно привязалась к нам. То ливень, то моросящий мелкий дождь сопровождают мотоциклистов в пути».

Дождь, дождь и дождь без конца.

Серая пелена нависла над берегом и придавила книзу крутые сопки. Колеса мотоциклов бегут по мокрой дороге. Справа мелькают лиственницы, изуродованные морским ветром, слева катит стальные валы семибалльный шторм.

Пролив в тумане. Только изредка за кисеей дождя и ветра пройдет пароход или буксир, тянущий тонкую нитку – сигару.

Трудно идти в такую погоду. Все молчат, укутавшись в непромокаемые костюмы, укрывая лица от холодных желтых струй, которые летят из-под колес.

Тому, кто проезжал по дорогам Лесогорского района, надолго запомнится своеобразная суровая красота здешних мест. Гигантские сопки теснятся у моря, надвигаются одна на другую. Узкая ленточка шоссе то круто проваливается в распадок, то бежит над обрывом, прижимаясь к голому, словно выстриженному, горному склону.

Чем дальше на север, тем чаще попадаются участки дороги с ровным черным покрытием. Это – уголь. Мощные угольные пласты выходят тут прямо на поверхность, разрушаются и осыпаются вниз, на шоссе. Машины укатывают угольную крошку, и дорога начинает местами походить на автостраду из гудрона.

Преодолев последний перевал, дождливым холодным полднем мы остановились перед поселком, который носит имя замечательного русского землепроходца, первооткрывателя сахалинского угля лейтенанта Н.К. Бошняка.

Внизу извивался узкий распадок с сотнями домиков, дымила высокая труба электростанции, деловито попыхивая паром, пробирался между угольными отвалами паровозик узкоколейной железной дороги.

Шахтерский поселок Бошняково в шутку называют «Сахалином на Сахалине». Шесть месяцев в году он оторван от всей области. За короткую летнюю навигацию сюда морем завозят лес, продовольствие, оборудование, машины – все необходимое для работы шахты.

С начала ноября до конца мая почти все время закрыт для движения перевал, связывающий поселок с районным центром. Только изредка проходят через него лыжники, доставляющие шахтерам коробки с кинолентами и почту.

Сказочные богатства таят в себе сопки, окружившие поселок. Толщина круто падающих пластов угля, залегающих в них, достигает двадцати метров.

Жители Бошняково – большие патриоты своего поселка, своей шахты. Рассказывая об этом, секретарь Лесогорского райкома комсомола советовал:

– Будете в Бошняково, непременно зайдите к учительнице Зое Константиновне Серовой. Замечательное дело она начинает.

Дело, действительно, оказалось интересным. Вначале, правда, Зоя Константиновна пыталась смущенно отговориться тем, что практически пока сделано очень мало, что крупными успехами похвастаться нельзя. Но когда мы коснулись краеведческих тем, она рассказала все, как было.

Вместе с ребятами она решила написать историю Бошняково. Толчком к этому решению послужили чьи-то разговоры о том, что замечательный сахалинский первооткрыватель лейтенант Бошняк похоронен неподалеку от поселка.

Найти могилу Бошняка! – этой мыслью загорелись дети шахтеров – русская девочка Галина Прокопьева, украинец Валерий Ромейко, кореец Анатолий Лем, латышка Нелли Клок и многие другие пионеры. Расспрашивали старожилов. Но нет – пока ни один человек не мог похвастаться, что видел могилу собственными глазами. Тогда ребята взялись за книги по истории Сахалина. Вот что им удалось узнать.

…Зимой 1852 года капитан Невельской обследовал устье Амура. Здесь он впервые услышал от нивхов, что по ту сторону пролива есть целые горы «черного мягкого камня».

Замечательное известие требовало немедленной проверки. 20 февраля сподвижник Невельского двадцатидвухлетний лейтенант Бошняк пустился в дальний путь на легких нартах. Его сопровождали казак Перфентьев и переводчик – нивх Позвейн.

Из скудных запасов экспедиции лейтенанту были выделены сухари, сахар и чай только на 35 дней. «А главное, – писал Бошняк, – крест капитана Невельского и ободрение, что если есть сухарь, чтобы утолить голод, и кружка воды – напиться, то с божьей помощью дело делать еще возможно. Вот все, что действительно мог только дать мне капитан Невельской».

Невероятно трудными были условия путешествия. Морозы, метели, голод. Захворавшего Позвейна пришлось оставить, в нивхском поселке. Сменив упряжку, молодой лейтенант пустился дальше. Он обнаружил мощные залежи угля в Мгачи, Дуэ, между рекой Виахту и заливом Уанды.

Перевалив через Камышевый хребет, Бошняк по Тыми направился к Охотскому морю. Продовольствие кончилось, путешественники питались только вяленой рыбой и гнилым нерпичьим мясом.

Через два с половиной месяца Бошняк вернулся в Николаевск-на-Амуре. С нарывами на ногах, оборванный и голодный. С мешком «мягкого камня».

Юных краеведов постигло разочарование. Выяснилось, что маршрут лейтенанта Бошняка пролегал значительно севернее, что он не дошел до тех мест, где сейчас встал поселок. Но подвиг землепроходца заронил искру в сердца ребят. Они побывали на шахте, поговорили с начальником, взяли образцы угля, совершили поход до Воздвиженки, познакомились с работой геологоразведчиков.

Желание написать историю поселка не пропало, а стало еще сильнее. Пионеры пришли к выводу, что он носит имя замечательного землепроходца все-таки не без оснований.

Совершив экскурсию на шахту, мы были вынуждены согласиться с пионерами.

– Сейчас мы разрабатываем семь пластов толщиной от полутора до десяти метров, – сообщил начальник шахты. – И если по числу продуктивных пластов наша шахта не выделяется среди остальных, то по другим горным условиям она занимает видное место. Трудно найти шахту, которая бы имела такие огромные запасы угля, как наша. А по качеству бошняковокие угли можно сравнить лишь с александровскими. В десятиметровом пласте, например, зольность угля колеблется от четырех до шести процентов…

Много лет бошняковские угли хищнически разрабатывали японские предприниматели. Они выхватывали лишь наиболее продуктивные участки пластов, а затем бросали разработку. Вскрытый уголь самовозгорался, и еще сейчас над сопками поднимаются фонтанчики дыма.

До сих пор с подземными пожарами ведут борьбу, бурят скважины, закачивают через них пульпу, локализуют отдельные очаги. Культурная разработка бошняковских углей началась после освобождения южного Сахалина.

– Если пионеры смогут написать историю поселка, – говорит начальник шахты, – это будет очень интересно. Работать здесь трудно, не каждому по силам. Рабочих не хватает и под землей, и на поверхности. Весной и летом обновляется почти треть состава. Что-то не додумано с оргнабором. Слишком много еще гастролеров, способных только киоски подпирать. Некоторые любители длинного рубля успели побывать в Бошняково по три-четыре раза…

И в этих условиях на шахте все-таки сложился замечательный коллектив тружеников, подлинных энтузиастов своего дела.

Одним из первых пришел в Бошняково Георгий Павлович Буркаль. На первых порах ему пришлось исполнять обязанности и начальника шахты, и коменданта поселка. Сейчас он – горный мастер.

Передовым вторым участком, одним из крупнейших на Сахалине, командует женщина – горный инженер Лидия Николаевна Павлова. Она работает в Бошняково уже восемь лет. Нам рассказывают о депутате областного Совета, знатном навалоотбойщике Валентине Косанине, о проходчике Иване Шкоре, горном мастере Василии Яноше, механике Вениамине Лубочкове и многих других шахтерах, для которых далекий поселок стал родным.

Они могут гордиться своей работой. Уголь, добываемый в Бошняково, пользуется большим спросом и в области, и на иностранном рынке.

…Почти полтора километра катятся шахтерские вагончики по крытой галерее к устью шахты.

– Без галереи мы вообще не смогли бы работать, – объясняет заместитель главного инженера шахты, выпускник горного факультета Владивостокского политехнического института Владимир Самойленко. – Зимой снег переметает распадок, и галерея превращается в тоннель.

Вот и устье. Здесь в шахту не спускаются, а въезжают. Навстречу по транспортерной ленте бежит тускло мерцающий поток угля.

На втором участке, куда мы попали, по штольням и штрекам можно проходить, не сгибая головы.

– Метро! – смеются горняки.

Но чем дальше, тем ниже становится «потолок», журчит в темноте под ногами вода. Местами приходится пробираться ползком. На листке из блокнота инженер при свете шахтерской лампочки рисует систему выработок.

Почти полтора часа пробыли мы под землей, после чего по вентиляционному штреку поднялись на поверхность, на участок № 4 открытой добычи.

Вдоль речки Угольной экскаваторы вскрывали мощный восьмиметровый пласт. Здесь из общего запаса в миллион двести тысяч тонн нынче шахтеры возьмут одну шестую часть.

Рельеф здесь такой, что добытый на поверхности уголь приходится спускать под землю и уже оттуда транспортировать к устью шахты.

– Вот в этой выемке мы взяли пятьдесят шесть тысяч тонн. Самого высококачественного, – говорит Самойленко.

Он нагибается, берет кусок угля, чиркает спичкой. Уголь загорается.

– Почти чистый углерод!

Из этих черных, похожих на пластмассу кусков местные умельцы изготовляют чернильные приборы, портсигары…

– Дальше разработки вести нельзя: пласт горит. Вдоль старой японской штольни оставлено сто тысяч тонн угля. Высококачественного – зольность не превышает трех-четырех процентов. Но он не пропадет: здесь будет основан один иэ первых на Сахалине участков гидродобычи.

Вечером начальник шахты с энтузиазмом объясняет:

– Добыча угля водой повысит производительность труда в пять-шесть раз. Вы знаете, что существующий сейчас технологический процесс состоит из множества операций. С применением гидромонитора добыча будет складываться из двух операций – отбойки и транспортировки. Струя воды давлением в сорок-пятьдесят атмосфер будет разрушать пласт. Пульпу – смесь угля с водой – углесос выдаст на поверхность. Там по стальным трубам она направится на склады для обезвоживания. Уголь останется на складах, а вода вернется в шахту.

У нас очень подходящий для этого вида добычи уголь – трещиноватый. Поэтому производительность гидромонитора может достигать восьмидесяти тонн в час. Есть еще одно обстоятельство, которое делает гидродобычу в Бошняково весьма перспективной. Мы предполагаем подавать в шахту морскую воду. Как известно, она замерзает при более низкой температуре, чем пресная. Таким образом, для складирования, может быть, не потребуются даже утепленные помещения.

По чеховскому маршруту

26 часов за рулем. – «Тут даже местность похожа на Россию». – Климатические чудеса. – Цифры роста. – Будущее Тымской долины. – Так начинался Сахалин. – В гостях у «дедушки Губина». – Старые комсомольцы. – Шахтеры принимают гостей из Японии. – Ровесники.

На следующий день, казалось, все говорило о том, что нам не следует лезть на Ками-Кетонский перевал.

Над Бошняково непрерывной чередой тянулись серые тучки, без устали поливали дождем крыши, дороги, и грязь становилась совершенно непролазной.

Дважды пришлось останавливаться на выезде из поселка. Сначала на одной машине пережало проводник, потом на другой заклинило кик-стартер.

Пока летучая бригада ликвидировала неисправности, рядом с нами «сел» МАЗ. Машина, которой нет сильнее, долго ревела, пытаясь выбраться из трясины.

Вдоволь намучившись, шофер вылез из кабины, сердито плюнул и, разбрызгивая сапогами грязь, двинулся на поиски тракториста.

Когда машины, гудя моторами, начали подниматься по распадку, у дороги, за высокой скалой, напоминающей крепостную башню, попался необычный, «двухэтажный» ключ.

Сверху по камню стекала чистая, как слеза, ледяная вода, ниже в нее примешивались струйки с сильным запахом сероводорода. Гранит покрылся беловатым, налетом серы.

В Бошняково нам сообщили, что есть два пути: один – преодолеть вброд две речки, другой – пойти в обход по крутому склону сопки. О первом говорили уклончиво: «Может быть, пройдете…», о втором категорически: «Не пройдете!».

Разумеется, мы выбрали первый путь.

Не будем утомлять читателя описанием дорожных злоключений – их было вдвое, втрое больше, чем на пути к Невельску. Машины переносили на руках через речки, почти на руках выносили на сопки. Шли едва по двести-триста метров в час. Головокружительные спуски чередовались с тяжелыми подъемами, утомительными переходами по болоту. И большая часть этого пути – ночью.

В конце перехода кто-то из нас под общий смех заявил:

– Если мне потом окажут, что здесь мотоцикл проходил, – не поверю!

Когда-нибудь и на этом участке перевала будет хорошая дорога, а сейчас надо идти той, которая есть. И мы спешим вперед, туда, где когда-то бывал Антон Павлович Чехов.

…Хмурое утро застает нас уже за перевалом. Рассвет приходит не сразу. Сначала пятнами начинают вырисовываться кусты, кроны деревьев. Потом темными тучами пробиваются из тумана сопки.

Машины тонут, захлебываются в грязи. Через каждые несколько метров один за другим мотоциклы приходится тащить из трясины.

Еще десяток километров, другой – и мы в Победино.

Дорога – не из лучших, но после перевала машины легко набирают скорость шестьдесят километров в час. Отдельные препятствия проходили теперь даже с некоторой лихостью.

Иногда водители вздрагивали от коротких ударов в бок: сидя в колясках, мотаясь из стороны в сторону, их напарники… спят! Да, спят, и в это не трудно поверить: под Онорами истекли сутки, как мы в пути.

Над Палевскими высотами дождь прекратился. Среди облаков показались голубые окна. Вот она – залитая солнцем, тихая и ласковая долина Тыми!

Рассказ о штурме перевала в центральной части Камышевого хребта будет, пожалуй, неполным, если не упомянуть об одном комичном эпизоде.

В Тымовском из гостиницы нам навстречу вышел неизвестный человек в пижамных брюках. Он обвел мотоциклы понимающим взглядом и безаппеляционно заявил:

– Да, досталось бедным! Но это еще ничего. Вы бы попробовали сюда от Победино проехать… Мы вчера чуть вместе с автомашиной на дороге не остались. Там вы, пожалуй, не пробрались бы…

Ребята переглянулись. Незнакомец не мог и предположить, где лежал наш путь. Борис сердито ему ответил:

– От Победино, дяденька, сюда не дорога ведет, а асфальт!

Села и поселки, расположенные в долине Тыми, навсегда связаны с именем Антона Павловича Чехова. Здесь путешествовал замечательный русский писатель, собирая материал для книги «Остров Сахалин».

«Тут даже местность похожа на Россию, – писал он о долине Тыми. – Это сходство очаровательное и трогательное, особенно заметно в той части равнины, где находится селение Рыковское, административный центр Тымовского округа. Здесь равнина имеет до шести верст ширины, с востока слегка защищает ее невысокий хребет, идущий вдоль Тыми, а с западной стороны синеют отроги большого водораздельного хребта. На ней нет холмов и возвышений, это совершенно ровное по виду обыкновенное русское поле с пашнями, полосами, выгонами и зелеными рощами».

Томик Чехова мы получили в районной библиотеке. Попытались раздобыть и другие сведения о сахалинской каторге, но девушка-библиотекарь покачала головой:

– Кроме Чехова у нас ничего нет… Хотели недавно исторический вечер провести, так и не получилось: ни каторжан не разыскали, ни документов…

Снова пришлось перелистать «Остров Сахалин». Село Рыковское (ныне Кировское) Антон Павлович назвал «серой русской деревней без каких-либо претензий на культурность». Мы же увидели очередь у кинотеатра, среднюю школу, детский дом, больницу.

Тщетно мы пытались проводить исторические параллели, искали связи настоящего с прошлым. Зеленый томик захлопнули, добравшись до слов: «Больше половины жителей Дербинска были голодны, оборваны и производили впечатление ненужных, лишних и мешающих другим жить…».

Вернули книжку библиотекарю и вышли. Вышли на центральную улицу бывшего каторжного села – прямую магистраль, по обеим сторонам которой выстроились двухэтажные дома. По улице тянулась колонна тяжелых лесовозов.

Все здесь переменилось. Кажется, даже климат стал другим. Ведь утверждали же в свое время каторжане, что «климата на Сахалине нету». А сейчас – жара, голубое небо, легкий ветерок с севера.