Храм любви. Книга 4-я. Соблазн и облом

– Тут я, хоть в стихе и признавался в поклонении звёздам, не совсем согласен. Но в чём-то правда, вам, женщинам, это понятней, чем нам. Каждый человек должен быть счастлив в рамках того понимания и того образа жизни, который больше ему в радость и спущен небесами. Обществу не хватает логической и нравственной тямы оценить и узаконить ту или иную меру свобод, определяющих счастье каждого типа. Хотя, я уверен, любое интимное общение должно быть сокрытым и согласованным партнёрами процессом, а придание его огласкё может грозить недопустимым общественным осуждением. Вот по телевизору все пытаются свою интимную жизнь выставить напоказ, а я бы за раскрытие интимной жизни судил.

– Да эта ваша святая суть мне стала ясна сразу как день, когда я увидела ваши глаза. Сейчас вы будете говорить, что любое социальное и физическое несоответствие будет всегда вести к нарушению существующих моральных норм и традиционных отношений, – уверенно продолжила она его мнение. – Это сложно мне понять, но могу точно так же ответить, что даже при полном социальном соответствии мужчин и женщин постоянное сексуальное общение с одним может стать скучным. И нужно ли будет измену осуждать? Ныне нетрадиционные платные сексуальные связи – это трагедия серой семейной морали общества и мозоли половой однообразности или воздержания. Они отодвигают приевшиеся семейные отношения на второй план социального благополучия, а надо, чтобы они оставались первейшим социальным смыслом жизни.

Он тут же отреагировал на её замечание своими доводами, хотя внутренне понимал, что она не только в чём-то права, но и опять как будто его сторону заняла, если не бросила лоща. При этом всём от своих убеждений не ушла.

– Может быть, это и так, и, скорей всего, так, – отвечал он, – но всё равно, если сексуальную свободу когда-нибудь и утвердят, то статус свободного сексуального полёта в иерархии общественной жизни не может быть высок. В любом случае статус такого образа жизни и личности должен быть чем-то ограничен и не может давать чувства превосходства над теми, кто этим не занимается. К столбу позора привязывать их не надо, но равенства допускать нельзя.

– В наше время, если осторожно, можно скрыть всё, чтоб не испытывать стыда и позорного столба.

– Ну, эта риторика аморальна, – отвечал он ей, допивая и расхваливая предложенный ею напиток. – Хотя и открытость не менее аморальна. Даже мысли не всегда можно предавать огласке. Сексуальное общение должно быть тайной веры, а вера – определять святую значимость и тайну каждого.

Тут же выразил предположение о том, насколько государство и религия могут диктовать личности, как распоряжаться каждому тем, что не может быть предано общественной огласке.

Стараясь далее уйти от нежелательных вопросов по мнению на эту тему, вспомнил её предыдущее утверждение и решил вернуться к нему. То мнение, где она утверждала, что жизнь человека и его тело – это его собственность, и запрет на торговлю им спорен. Напомнил про некое утверждение, что и красота – это не только личное, но и народное достояние, как и божественное дарование. Тут же вновь заметил, что их разговоры – сущее представление, а порой и абсурдны.

– На это философское утверждение можно мне, как даме, не отвечать? – торопливо ответила она и уже после раздумий добавила: – По-моему, каким бы это право ни было, надо делать так, чтобы красота с голоду не умирала, а в противном случае на любую притянутую за уши мораль святости можно член с кисточкой положить. Наше общество погрязло в изменах, и даже супруги порой, как страусы, прячут свои головы в песок, делая вид, будто не замечают этого друг за другом. Стараются скрывать и не выставляют напоказ эту двойную жизнь, чтобы не оскорблять себя в глазах общественности. Жизнь идёт сама по себе, мораль в ней существует тоже сама по себе. Кому нужна такая мораль, с которой можно не считаться, а жизнь в грехе считать негласной нормой существования? Это же наша правда, не так ли?

Она села за пианино, стоявшее за художественно скрученными шторами, и, замолчав, стала наигрывать что-то из лёгкой весёлой музыки. Он любовался ею, но не знал, как ответить на поставленный вопрос. Задумчиво молчал, слегка почёсывая свои волосы на склоненной к рукам голове.

Её голова тоже шла кругом, и она в мыслях невольно вернулась опять к тому жгущему его вопросу собственности на своё тело. Ей показалось, что понимания свободы над своей движимой и живой плотью, как собственностью, у неё нет. Решение этого вопроса могло дать оправдание права продажи тела и снять с души тяжкий груз греха. Её сексуальный либерализм был похож на уличный силовой эгоизм, который не считался ни со свободой других, ни с необходимостью согласованного единства сознания и страсти.

– Давайте отбросим все наши ваши фантазии и убеждения в корзину безысходности, – наконец отреагировал он. – Ваша архитектура Храма меня где-то не устраивает, но ровно настолько, насколько архитектура моих представлений не устраивает вас. Из этого значит, что у каждого должно быть своё. В том и другом случае позиции и у вас, и у меня относительно собственности на тело, вопрос не разрешён. Тело может быть как достоянием общества, так и самой личности, но когда и на сколько право распоряжения и владения им можно продать или отдать кому-то? Если вы склонились и плача пытаетесь оживить труп сексуальной свободы, однажды поднятой А. Коллонтай, то знайте: она ещё при своей жизни её предала публичной кремации в трагедии своих чувств. Свободы, независимой ни от чего, нет и не может быть. Мы не свободны от погоды, так же как и от природы общества, в котором находимся. Тело свободы дано богом в рамках радости его влияния, то и власть над ней должна быть тоже божья. Дамам, как и мужикам, оно дано, как храм души, а значит, распоряжаться им должна душа, а душой – небеса.

Она приостановила игру и прислушалась к его мудрёному высказыванию. Он опёрся на рояль и продолжил:

– Через душу бог управляет телом, душой и делом. То, что мы считаем своей собственностью и неотъемлемым правом, не должно отрицать божьего повеления с карантином на любовь, – произнёс он, будто говорил уже не ей, а рассуждал сам с собой. – У государства пока, как ни крути, никаких функций из этого права собственности теоретически вроде и нет. Если бы владение, пользование и распоряжение, определяющие право собственности, была ещё общественная функция контроля, то право на продажу тела с разрешения государства было бы обосновано. Таким образом, право на свободу своего тела не должно быть государственной задачей, а осуждение только у церкви. Вот если божья мораль станет основой права с делегированием морального преследования государству, то тогда оно и имело бы юридические основания запрещать. Только с признанием необходимости контрольной функции собственности можно говорить о возможностях существования и моральных судов под божьим покровом. Бордели могут быть легализированы, только право собственности на женщину они иметь тоже не должны, как и права продажи. Продавать своё тело женщина может лишь сама с божьего позволения, а за услуги борделя, как за услуги рынка, достаточно платы за место в нём. Всё должно быть, как на рынке, если мы уж решили строить рынок.

– Оригинально вы мне обосновали свой взгляд и подход, но сложно для простой дамы. Это, скорее, не совсем так, – возразила она, прекратив музицировать. – Почему дама не может быть арендована, куплена и продана по контракту, как футболист, клубом желающим? Тогда клуб может стать её владельцем. И получается единая для всех картина.

Он усмехнулся и вспомнил байку:

– Помню советский анекдот про жену, которую муж отправил на курорт, и она возвратилась с деньгами. Стоит, считает и мужу подаёт.

– Ты же хотел, чтоб я зарабатывала, вот, возьми.

– Как и чем сумела? – удивился он.

– Торговала телом.

Он посмотрел на её фигуру и пошутил:

– Я бы больше рубля не дал.

– А я больше и не брала, – услышал в ответ.

Она от души рассмеялась на этот анекдот и, отсмеявшись, что-то возразила ему, на что он заметил:

– Вот и я думаю, тут право дал ей муж, как собственник, а может, надо было посоветоваться с богом? Общество, которое не может устроить счастье людей, ломаного гроша не стоит. Однако цену на красоту и нравственность установить невозможно ни богу, ни дьяволу. Она может доходить до стоимости жизни, которой за неё и жертвовали поклонники и соперники.

– В этом случае красота и нравственность, как народное достояние, могут ли иметь какую-то официально обоснованную цену? По своему дамскому понятию мыслю: если продаваемый футболист остаётся достоянием страны, то почему красота не может сохранять тоже как её алмазное достояние?

Арабес приобнял слегка её и с юмором произнёс:

– Мимо этого вопроса нам без шуток не пройти, – и, задев стоящий графин с ею приготовленным напитком, налил в бокал, а выпив, продолжал: – Если серьёзно говорить, то что это всё? – он показал на убранство комнаты, в которой они находились. – Это какое-то восхищение души. Вот в такой красоте, видимо, должно происходить слияние душ. Это мгновение счастья у каждого своё. В нём могут совпадать желанья и возможности. В этом миге совпадения есть та значимость жизни, к которой каждый должен идти. Если в это время с небес спустят за какие-то душевные дела права, в святой ранг любви вознеся, статусом душевного совершенства знаменуя, то в этом и должно выражаться мгновение счастья. Вот такое счастье должно вершиться в Храмах. Могут ли дамы по вызову быть под крышей такого Храма – большой вопрос. Ведь значимость личности должна иметь цену, рождённую общественной полезностью, с мерой доступности до благ, а значит, и до некоторых форм общения. В зависимости от статуса каждого, одним может что-то диктоваться, а другим нет. Только тогда добро душ заменит коварство диктатуры денег.

Анна, ответив ему любезностью, тоже выпила и с милым выражением лица, не возмущённо произнесла:

– Святой не спорит со скоморохом, и я об этом не хочу серьёзно думать, хотя это и может иметь какое-то отношение к совершенству архитектуры моего храма и к моим девочкам. Вы тоже не заморачивайтесь этим, стараясь докопаться до сути. Всю полезность ныне определят рынок и спрос.

– И нашему спору? – заметил он.

– Да.

– Но тут есть серьёзное обстоятельство, имеющее отношение к вашему утверждению. Сейчас получается так, что, отдаваясь за большие деньги, продажные дамы живут и чувствуют себя превосходней любой другой праведной дамы. Какая же тогда мораль должна иметь смысл для цены? Почему рынок оплачивает грешные интим-услуги лучше, чем труд простой труженицы, можете мне объяснить? – демонстративно вопрошал он. – Заниматься сексом по заказу в эскорт-услугах ведь большого ума не надо. Возможно, и право на занятие этой деятельностью нужно у богов вымаливать, чтобы не преследовали власти?

– А если жрица всё-таки умнее всех остальных женщин? Наверно, надо считать, что дарить любовь – это работа, ради которой многие и живут, и работают. Это же конечный пункт жизненной деятельности, и потому она должна оцениваться выше любой другой.

– Очень сомневаюсь. Правильнее здесь, наверно, разряд определять, только по каким критериям оценку производить?

– По красоте, конечно, да и деловые знания по психологии любви иметь надо. Может также учитываться и масса других сексуальных особенностей. Энергия любовного соития, говорят, равна разгрузке вагона, и если эту энергию принять за денежную единицу, то почему не может существовать валюта любви, как эталон стоимости? Ведь любовь – это счастье, если она конечная цель ощущения и смысла жизни. Разве невозможно создать виртуальный банк любви с электронной валютой, где любовный спрос и общение станут основой социального развития будущего общества. Создать движение, сообщества и его религию со своими деньгами – это предел моей мечты. Любая вера – это дорога душевного выражения.

Один человек мне говорил, что миром правит сначала секс, потом любовь, потом деньги, если ты это поймёшь, то всегда будешь при деньгах. Вот я и думаю, почему нельзя зарабатывать на половых инстинктах, а точнее на душевном даре и тепле, без безумного поглощения и уничтожения окружающей природы, ведущего мир имущественного потребления к краху? Это же гораздо гуманнее, а этот мир считает, что я веду его к разврату. Может, совсем всё наоборот?

Она опять пробежала по клавишам пианино и, воспроизведя замысловатый аккорд, прислушалась к тишине. Тут же нарушив её, продолжила:

– Есть энергия тишины, но есть и красоты, а если считать, что любовь – высшая форма красоты и доброты, то почему невозможна валюта любви и доброты? Значимость энергетической валюты любви не оценена людьми. Когда это случится, все люди будут стремиться делать любовь, как высшее добро, потому что от этого они становятся богаче, а значит, значимее.

Тут она рассмеялась, а потом рассказала стих:

«Миром правят любовь и сила, —Доброте валюта, смеясь, твердила. —И ты не будешь править никогда, —Утверждала с издёвкой она, — Зло боится лишь большего зла, И тебе и коварство, и сила нужна, Ведь без неё тебе никуда, Как без воды, ни туда, ни сюда.Может быть, я, валюта, порой и свинья,Но без меня ни любовь, ни война.Я для той и другой нужда».И, пнув добро, надменно пошла,Со снисхождением добавив: «И в этом беда,Без меня жизнь зарежет тебя, Как декабрьского кабана. Возрожденье твоей души Ищет вечности и красоты.Ты за этим бежишь, как за Богом,А тебе всё выходит боком.Уваженья к себе не ищи,Эту дань от меня получи. И на плахе судьбы своей Не спасёшь ты весь мир душой. Без меня ты не станешь судьбой. Или будешь ползать змеёй. На могиле с такой же бедой».И ответила ей доброта:«Сильной стану я только тогда,Когда любовь эмиссией добраВалютой станет на века. И не надо кричать, что она без цены, Есть энергия и добра, и красы.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.