Вся жизнь – в искусстве

Был в кино – 25

Ходил на лыжах – 5

Играл в теннис – 1

Купался в море и реке – 22

(…)

Год 1956 – тяжелый год для нашей семьи: умерла Нина Георгиевна.

Для меня это удачный год: гастрольная поездка на юг, новые города – Евпатория, Севастополь, Днепропетровск, Днепродзержинск, Львов, Моршин, Трускавец, Дрогобыч, Стрый, Сколе, Киев!

Масса впечатлений!

Удача с пьесой; наконецто пристроил это «бедное дитя». Новые литературные планы. К концу года – улучшение здоровья.

Хорошо поставил «Паяцы» и вовремя покинул театр. Получил новый оклад – 2000, вместо безысходных 1500! Аня поступила

на работу, Маркуша кончил учебу.

Но есть и отрицательные черты.

Состояние нервной системы к концу года ухудшилось – головные боли, «крапивка».

Работа трудная, сложная, почти без свободного времени. Отношения с соседями испортились, развалились печи; дома холод; нет времени на устройство быта. Девчонки грубят, Вера перегружена работой, нервничает.

Все же общий итог: + !

Особенно радует переезд мой в отдельную комнату, наличие стеллажа, гардероба. Выкупил за гроши мебель. (…)

Мало читал, редко был в кино; совсем мало занимался спортом, зато в течение Х, ХI и ХII регулярно делал гимнастику.

В общем, дай Боже, чтобы 1957 был не хуже!

1957 год

1 января 1957 г.

Сидим дома. Холодно. Вечером у Вити и у Белюстиных. Получил письма: от редакции «Китая», от С.Я., от К.В. Васильева.

6 января 1957 г.

Утром в филармонии. Абонемент № 1, читал «Чайковский» – камерное творчество, неважно. Днем спал. Вечером М. Гринберг: Бетховен, 5й концерт – Маранц мне понравилась больше.

30 января 1957 г.

С утра в филармонии. Еду в командировку. Авария: отделываемся изуродованным крылом. От шоссе едем на санях и бежим рядом! Первый раз в колхозе! Прекрасный клуб, полный порядок. Концерт со средним успехом: скучают по частушкам. Ложимся спать втроем на полу в избе.

[Так началась работа Марка Марковича в Горьковской филармонии. Занимая должность художественного руководителя (впрочем, он вскоре от нее освободится), он исполнял и давно привычные обязанности лектора. Эта работа ему всегда нравилась, но если раньше его выступления происходили только в городе – в зале филармонии, то теперь он работает в лектории, разъезжая по области с «бригадой», в которую входило, как правило, тричетыре певца, чтец и инструменталист – чаще всего скрипач, а также концертмейстер. Описанный эпизод с поломанным крылом автобуса, на котором ехала «бригада», с санями и спаньем на полу – это будни филармонического лектория. Все это теперь станет жизнью Марка Марковича почти на двадцать лет].

14 февраля 1957 г.

Верчусь с бесчисленными поручениями: план до конца сезона, отзыв о хоре, программы концертов, выставка, портрет, афиши для монтажа репетиции плюс претензии эстрады, что оркестровка плоха и т.д. И т.п.!

Вечером в филармонии на камерном, слушаю квартет Чайковского № 3. Захожу в лупанар.

15 февраля 1957 г.

Столетие со дня смерти М.И. Глинки. Целый день в беготне и хлопотах. Все же успел постричься, помыть голову, переодеться, но не успел … приготовить доклад. Изза этого читал очень вдохновенно, чем и захватил зрительный зал, битком набитый! На концерте присутствовала Надежда Александровна ГлинкаКокушкина, внучка композитора, ей устроили овацию. Выставка тоже была недурна, хотя и скромна. Концерт неудачный с солистами: Клара робела, а Неганова – детонировала. Однако успех изрядный, Л.М. доволен и благодарил Бена

6 марта 1957 г.

Тошно! От обследований, от претензий, от придирок дирекции. Куда бежать?

7 апреля 1957 г.

Тоска смертная, бесконечная показуха и т.п. Вожусь с материалами тарификации, будь она проклята! Все опять сначала!

Блестяще провел с Беном конференцию; ребята выступали чудесно и очень тепло говорили обо мне. Но все это никому не нужно!!!

Вечером смотрел «Голубой континент». [Кинофильм].

10 апреля 1957 г.

Тарификация закончилась, и я достиг желаемого: мне установили ставку лектора 1й категории 2000 р. в месяц, 160 р. за лекцию! Счастливый день моей жизни! Теперь к черту всякое худручество. Чувствую смертельную усталость и апатию.

21 апреля 1957 г.

Сегодня – декрет о займе. Нанес визит Софье Антоновне. Концерт КондрашинаДавидович. Мендельсон. «Итальянская симфония», СенСанс. Концерт № 2. Вагнер. Уверт. «Мейстерзингеры». (…)

[Вот так – простой безоценочной констатацией – отмечено выступление в Горьковской филармонии одного из лучших советских дирижеров – Кирилла Кондрашина. Он не имел тогда постоянного места работы, «своего оркестра», и гастролировал, особенно часто в Горьком. Благодаря ему наш оркестр удивительно вырос, и это сотрудничество продолжалось около двух лет. Вскоре после этого Кондрашин стал главным дирижером Московской филармонии, но приезжал к нам с концертами не раз].

18 мая 1957 г.

Абсолютно захрип, не мог читать. Реквием произвел на меня колоссальное впечатление, Кондрашин ведет блестяще. Надя Суховицына поет, как бог! Какое чувство стиля, голос, кантилена! И эта певица живет в комнатушке и спит на раскладушке. Было битком народу и огромный успех.

29 мая 1957 г.

(…) Новая напасть. Очень, очень плохо – придется обследоваться [это о состоянии своего здоровья, тут Марк Маркович паникует – к счастью, без оснований], а в перспективе только – нож и яма!

Вечером звонил Мирон и сказал, что решено поручить мне восстановление «Аиды», «Травиаты», «Риголетто» и «Сев. цирюльника».

12 июня 1957 г.

Вечером – концерт симфонического в Политехническом институте. Кондрашин похвалил мое чтение. (…)

24 июня 1957 г.

Свершилось! Я подал заявление о переводе в лекторы, с освобождением от худручества!

Вечер дома. Неужели я свободен от этих постылых оков? И без снижения жизненного уровня? Скажем, без чрезмерного?

Завтра сдаю дела.

26 июля 1957 г.

(…) Вечером был с Верой на концерте Гилельса, поразившего меня исполнением 1го конц. Чайковского.

[Август – отпуск, Прибалтика. 20 августа 1957 г.]

[После отпускa]. Приезжаю в «первопрестольную»; встречает нас густое, развесистое, истинно столичное хамство. Два часа стоим в очереди в камеру хранения. (…) В ЦПКО – выставка (международная) живописи и графики, посвященная Всемирному фестивалю молодежи и студентов. Необычайно интересно все! Есть типично формалистические «каки», но есть восхитительные вещи, особенно в графике. С моей точки зрения, лидируют мексиканцы – впечатление потрясающее! Особенно «Хосе Гваделупе Посада» – Л. Мендеса. Покупаю папку пейзажей, 2 гравюры и пачку открыток.

23 августа 1957 г.

(…) Был с Мишей в Горьковском музее [на выставке горьковских художников]. Хорош Бордей («Парус»), «Ростов» Никифорова, портреты Ашкенази.

2 октября 1957 г.

Заходил в филармонию. Вениамин жаловался на Лазаря. Хочет уйти.

Просматривал дневник за 1951 г. и понял, отчего я так плохо себя чувствую. Каждый день издевательство и травля со стороны стервыЧернышихи или ее подручных – и это в течение 5 лет! Никакое здоровье этого безнаказанно перенести не может. Мое состояние попрежнему отвратительное.

17 октября 1957 г.

Вечером перебрал все прошлогодние газеты.

[Далее вклеена маленькая газетная вырезка со следующим текстом]: «Однажды – был такой случай – лектор по тетрадке прочел о том, что, согласно Гегелю, «во главе государства должен стоять монах». Один из студентов поинтересовался, как же происходит назначение или выборы такого главы государства, ибо у монаха, повидимому, не бывает наследников. Лектор ответил: «Гегель был идеалист и в детали не входил». Впоследствии выяснилось, что попросту машинистка, перепечатывавшая конспект, пропустила букву «р» в слове «монарх».

21 октября 1957 г.

В 730 выехали в Кулебаки. До Павлова – шоссе, после – кошмар, приезжаем в 1500 с разбитыми вдребезги задами! Концертлекция «40 лет советской музыки», пристойно. Спим все пятеро в большой комнате гостиницы, чисто, тепло.

22 октября 1957 г.

В 730 выезжаем и в 1500 без особых приключений возвращаемся домой с одной «палкой» [имеется в виду один проведенный концертлекция, что отмечалось вертикальной черточкой, «палкой», против фамилии каждого артиста в черновой ведомости по лекторию] и задами, разбитыми вдребезги ужасающей ездой по буеракам арзамасского «шоссе»!

22 ноября 1957 г.

(…) Вечером был с Ел. Вас. у Разуваевых [друзья Марка Марковича: Елена Васильевна Митрофанова, канд. техн. наук, химик, ассистент Г.А. Разуваева; Григорий Алексеевич Разуваев – профессор Горьковского университета, химик, действительный член Академии Наук СССР]. Очень интересно послушать от очевидца о деталях, обычно ускользающих в официальной передаче. Йог, катящийся за 500 километров на богомолье, кремация, прокаженные в Ганге, храм в Бенаресе, вообще – йоги с их гнусным юродством. Самое страшное: девочка, посвященная солнцу! Вообще, по моему впечатлению, – страшная страна, где царит чудовищное изуверство. Хорош эпизод в храме сикхов. Понравилась материя, где сквозь голубую дымку поблескивает пламенный контур рисунка. Изумительна эмаль на бронзе, рдеющая, как уголь, несравнимо даже с китайским и японским искусством. В проспектах хороша графика. Книг, газет и журналов … провозить нельзя, т.к. на них изображена свастика. Фотографии провозить … можно. Sic!

[Свастика, для нас долго бывшая только лишь знаком немецкого нацизма, на самом деле является одним из древнейших символов, известных человечеству; он восточного происхождения и обозначает такие понятия, как вечность, движение, вращение, круговорот, цикличность и, возможно, даже солнце и саму жизнь; гитлеризм лишь узурпировал этот символ, незаконно присвоил его себе, вследствие чего свастика стала вызывать негативное отношение во многих странах и в особенности в Советском Союзе].

6 декабря 1957 г.

Был в городе, встретил В.Г. Боруховича, зашли в кафе, выпили. У него депрессия изза болезни желудка; надо его хорошенько развлечь. (…) Окончил сегодня 1 том «Саги о Форсайтах», окончил с усилием, т.к. трагедия Флер и Джона поистине душераздирающая. А весь роман изумительно хорош, вот высокая литература в полном смысле слова.

11 декабря 1957 г.

(…) Вечером концерт Вл. Симеонова. Дворжак, «Из Нового света», Сметана, «Влтава», Чайковский, «Ромео и Джульетта», «Фракия» Петко Стайнова. Дирижер изумительный, при нем все както заискрилось и заблистало.

21 декабря 1957 г.

Дозвонился в Мединститут. За пьесу не садился, французским не занимался; весь день ушел черт знает куда. Вечером в Доме врача «Песни кино», потом забежал в фил., послушал «Франческу» – Гусмана. Впечатление хорошее.

[Израиль Борисович Гусман – главный дирижер симфонического оркестра Горьковской филармонии с 1957 по 1988 год].

30 декабря 1957 г.

Песня почти закончена и уже передана Измаилу. [Сатирические куплеты в адрес И.Э. Шермана; Измаил, скорее всего, – артист эстрады Горьковской филармонии И. Рахимов].

Мне передали, что есть недвусмысленное постановление партсобрания об его увольнении, т.к. получены уничтожающие характеристики и из Казани, и из Ленинграда.

Завтра последний день 1957 года и последний день моего far niente [итал. – ничегонеделание]: пора, пора приниматься за дело; филармония прекрасно обеспечивает мою жизнь, но «на причуды» надо подрабатывать еще 500–600 р. в месяц. (…)

31 декабря 1957 г.

В 900 начался в опере концерт – полнейший бордель, каждый делает, что ему взбредет в башку. Все же я рад, что старый год заканчивается удачно: халтурой на стороне. И то, слава Богу!

Сижу дома, один, в теплой комнате, где хотя и не царит идеальный, желанный мне порядок, все же нет бедлама, чисто, уютно. Грею суп и жду часа, когда начнется 1958!

Одиночество меня сейчас не тяготит. Пришла Верушка, очень оживленная и веселая, хотя добиться порядка на балу все же не удалось. Чокаемся рюмкой водки и заедаем бутербродом с бараниной.

Год 1957й – удачнейший год моей жизни. Я освободился от постылого худручества, я наконец получил работу, которая меня не тяготит, дает моральное удовлетворение, хорошо оплачивается, обеспечивает мне досуг – это величайшее благо! (…) Все же есть и неудачи.(…). Я ничего не написал за шесть месяцев и, следовательно, ничего не заработал. Надо кончать «каникулы», которые я на радостях себе устроил, и приниматься за дело, т.е. за писанину, т.к. в театре мне, вероятно, ничего не перепадет. Поменьше лениться, еще дальше и лучше организовывать свой быт и свой труд. Положительным считаю начало занятий французским языком, которым должен пристойно овладеть к 1. 6. 58 г.

Поменьше лениться, вот основное!

[Последняя запись в тетради 1957 года – выдержки из романа И. Ефремова «Лезвие бритвы»]:

«Три кита современной нашей общественной жизни: зависть, болтовня во всех ее видах и покупка бесчисленных вещей.

…человек глуп потому, что он тянется к звездному небу, забыв, что сама Земля есть звезда…

…без разносторонних интересов человек быстро сделается равнодушным ко всему эгоистом …

…стараются развлечь печального и усталого человека бодрым криком, разухабистой ритмикой, тем, что называют веселыми песнями. И добиваются противоположных результатов, потому что отталкивают слушателя и раздражают его.

Мужчины только притворяются, что любят сухое вино, тонких девушек и музыку Хиндемита. На деле все они обожают сладкие вина, толстых женщин и музыку Чайковского.

Везде и всегда с осторожностью относитесь к воспоминаниям людей старшего поколения. Они вовсе не думают обманывать себя и других, но сами видят перед собой мираж отобранных памятью ощущений и образов».

Семь лет М.М. Валентинова – только фрагмент его долгой жизни. В ней нет конца – мудрого и всегда печального. Еще досаднее – нет и начала – двадцатых, тридцатых, сороковых, когда силы били ключом и мир открывался в первозданной свежести. Но и то, чем мы располагаем – щедрый дар умного и талантливого человека.

Поражает прежде всего одаренность Марка Марковича, его глаз художника и слух музыканта. В своих оценках искусства он почти всегда безупречен. Его разборы полотен живописцев и оперных спектаклей могли бы составить самостоятельное исследование. Его общение с выдающимися дирижерами Рождественским и Кондрашиным и певцами Петровым и Суховицыной, современными живописцами и музыкантами – общение на равных. С высоты собственного таланта и художнического опыта глядит он на современное искусство без снобизма, но и без снисхождения. Как великий поэт века, Марк Маркович мог бы сказать о себе:

Меня, как реку, суровая эпоха повернула,

И я своих не знаю берегов…

Несовпадение личности Марка Марковича Валентинова и тех «берегов», в которых он провел жизнь, – особая трагическая тема. На первый взгляд может показаться мелочным постоянный подсчет копеек, истраченных на обеды и на бытовые траты. Какаято керосинка, неудачно купленная, железнодорожный билет, который приходится добывать через начальство, тщетная попытка попасть в баню, очереди, житейские неудобства и обиды, продиктованные обстоятельствами времени, но и людской жестокостью и своекорыстием мелких начальников, составляют заметный пласт дневников, отобразивших время, когда даже лекция «Пушкин и музыка» записывалась стенографисткой, и постоянная оглядка входила в норму жизни.

И при всем этом, при постоянной борьбе и досаде, Марк Маркович добр. Он не плетет интриг, столь обычных в театральном мире, он не пишет доносов, он защищается, как защищаются дети – прозвищем, данным обидчику, бранным словом, размахиванием кулаком без настоящего удара. И никогда на беззащитного прохожего. Через дневники проходит много простых людей, перед которыми Марк Маркович не гордится ни образованием, ни должностью. Добр он и к своим детям. Трогательное описание удачных слов Ксаны и Агнюши, постоянная забота о находящихся на расстоянии Марке и Анне – не забыть отправить посылку, перевести деньги, не обидеть…

Через детали времени и одной жизни возникает объемный мир.

З.И. Кирнозе

ВОСПОМИНАНИЯ

В 2004 году исполняется сто лет со дня рождения Марка Марковича Валентинова – выдающегося нижегородского искусствоведапросветителя, оперного режиссера и музыковеда. Настоящий сборник – это дань его памяти.

Художественная жизнь Нижнего Новгорода разнообразна: несмотря на трудности конца XX – начала XXI века здесь работают театры и музеи, филармония и выставочные залы. И это благодаря тому, что в нашем городе поддерживается давняя культурная традиция. Ее становление во многом связано с именем М.М. Валентинова. Вторая половина тридцатых годов ХХ столетия, затем сороковые, пятидесятые, шестидесятые и семидесятые годы – время его подвижнического труда, в значительной мере определившего театральную и музыкальную жизнь города.Можно выделить пять важнейших областей, в которых Марк Маркович проявил свой талант. Это театральная режиссура, преподавательская работа, чтение публичных лекций, литературное творчество и пятый, особый вид деятельности, который можно назвать бескорыстным культуртрегерством.

Первое поприще – это, главным образом, Горьковский государственный театр оперы и балета им. А.С. Пушкина, где Марк Маркович долгое время работал главным режиссером. Общее число его постановок здесь – сорок пять спектаклей (из них тридцать пять опер и десять оперетт). Высокий уровень режиссуры, присущий и сегодня многим работам театра, во многом обусловлен той «высотой планки», которую в свое время задал М.М. Валентинов. Второе поприще – Горьковская государственная консерватория им. М.И. Глинки, где он вел оперносценическую подготовку студентов. Его занятия до сих пор с благодарностью вспоминают многие вокалисты.

Третий род деятельности Марка Марковича связан, в основном, с Горьковской государственной филармонией – общее число прочитанных им лекций, с учетом его работы в лектории с поездками по районам Горьковской области, составляет, повидимому, несколько тысяч. Здесь он представал в роли «человека публичного», и его выступления перед концертами были не менее интересны, чем сама музыка. Этим Марк Маркович заслужил поистине всенародное, в масштабах нашего города и области, признание. Кроме того, ему довелось работать в музыкальном училище и домах культуры, обществе «Знание» и театрах других городов. Наконец, М.М. Валентинов много трудился как литератор. Его перу принадлежат несколько пьес, которые шли и идут по сей день в различных театрах нашей страны, а также большое количество стихов, малая часть которых публикуются в настоящем сборнике.

Пятое поприще, которому он сам, наверное, и не придавал особого значения и где результаты работы невозможно оценить в цифрах, – это повседневное общение с окружающими, когда почти каждый незаметно для себя получал от него какието знания в области искусства, литературы или истории. Это был, если угодно, способ существования Марка Марковича: его окружала аура высокой культуры, и он обладал великим талантом заинтересовать собеседника, никогда не впадая в дидактичность и ничего ему не навязывая. Каждый, кто имел возможность общаться с Марком Марковичем, испытывал на себе его личное обаяние, что часто бывало связано с интереснейшими рассказами об искусстве и художниках, о музыке и музыкантах, о театре и артистах. Те, кто был знаком с Марком Марковичем, благодарны ему за это не меньше, чем за его профессиональную деятельность.

В настоящем сборнике публикуются некоторые материалы о жизни и деятельности Марка Марковича Валентинова. К сожалению, сборник не получился таким полным, как хотелось бы: чтото уже навсегда забыто, какието документы утрачены, многих из современников Марка Марковича уже нет в живых. Тем не менее, собранные материалы позволяют оценить характер и масштаб личности М.М. Валентинова.

Именно авторам этих воспоминаний, а также всем, кто принял участие в создании книги, хочется выразить глубокую и искреннюю признательность. Особую благодарность семья Марка Марковича выражает инициатору и составителю этого сборника Александру Николаевичу Донину, издательству «Бегемот» и его директору Эрзютовой Ольге Викторовне – племяннице Марка Марковича.

ИСТОКИ

Из воспоминаний М.М. Валентинова (младшего) о родителях

Мой отец, Марк Маркович Валентинов (старший), родился в 1869 году, в городе Богодухов Харьковской губернии, в семье обедневшего мещанина, происходившего из «николаевских солдат». Учился в гимназии в городе Харькове, но не окончил ее в силу следующего обстоятельства.

Однажды к его старшему брату, студенту медицинского факультета, с которым он вместе жил, пришел один из товарищей и попросил спрятать у себя нелегальную литературу, т.к. опасался обыска.

Ночью неожиданно явилась полиция. Найденная у них литература повлекла неприятные последствия: дядя был исключен из университета, а отцу предложили уйти из гимназии, т.к. он был отдан под надзор полиции.

Через некоторое время отец поступил в музыкальное училище и окончил его по классу сольного пения. Приближался срок призыва на военную службу, и он поступил вольноопределяющимся в один из пехотных полков Харьковского военного округа.

Прослужив положенный срок, был произведен в офицеры и вышел в запас.

Мой отец был вполне культурным человеком, превосходно знавшим русскую классическую литературу, весьма осведомленным в отношении театрального искусства, т.к. лично общался с его выдающимися деятелями не только в области оперы, но и драмы. Его музыкальность, память и живой ум, богатство личных впечатлений, неоднократные деловые поездки в Италию, Францию, Германию заменили ему высшее образование, которого он не получил.

По окончании военной службы он стал работать в качестве певцабаритона в различных мелких труппах – «товариществах», где исполнял первые партии в операх и опереттах. Однако невыгодные данные: маленький рост и, повидимому, не слишком надежный верхний регистр (моя мать говорила, что, по словам его сослуживцев, он испытывал страх перед высокими нотами), побудили его оставить деятельность певца и перейти в суфлеры. Работа оперного суфлера при его исключительной музыкальности, позволила ему стать одним из наиболее высоко ценимых мастеров этой специальности. Помню, как в послереволюционные годы, когда уже в течение 20 лет он не держал в руках клавира, отец сел в будку и, убедившись в том, что из клавира вырвано 20 страниц, преспокойно просуфлировал их наизусть! Однако, кроме музыкальности, у него были и другие полезные качества: исключительные организаторские способности, хладнокровие, выдержка, которые вскоре позволили ему покинуть суфлерскую будку. По моим соображениям, гдето около 1906 г. петербургские купцы Кабанов и Яковлев пригласили его в качестве управляющего (теперь это главный администратор) в арендованный ими в Петербурге летний театр «Олимпия».

Хорошо начавшийся сезон неожиданно прервался: деревянный театр после спектакля, ночью, сгорел до тла! Тут и сказались блестящие организаторские способности отца: в двухмесячный срок театр был отстроен заново, и труппа получила возможность работать.

Сложившаяся репутация дельного администратора, проявившего себя помимо «Олимпии» в целом ряде оперных гастрольных поездок, обратила на него внимание директоров Акционерного общества Владикавказской железной дороги, выстроившей в Кисловодске целый комплекс зданий, так называемый «Курзал», в котором был хороший театр со всем необходимым оборудованием.

До отца антрепренером, державшем сезон в Кисловодске, был Форкатти, работавший там несколько лет и имевший свой дом на Шоссейной улице. Почему он оставил антрепризу, я не знаю, возможно, что к этому времени он умер.

Отец получил «Курзал» на чрезвычайно выгодных условиях. ВЖД (так я буду для краткости именовать Управление Владикавказской железной дороги) сдавала ему на срок полтора – два месяца (июль, август) театр с декорациями, костюмами и бутафорией и парк «Курзала», где находились эстрадараковина симфонического оркестра и малая сцена.

За это Валентинов должен был держать в театре первоклассную оперную труппу, оркестр, хор и балет (балет – в скромном количестве, как и во всех тогдашних антрепризах). Но главным условием было то, что в каждом спектакле должен был участвовать в качестве гастролера какойлибо выдающийся артист, имя которого на афише привлекало зрителей не только из Кисловодска, но и со всех остальных курортов минераловодской группы. Тем самым стимулировался приток пассажиров, едущих сюда, и оживлялось железнодорожное движение минераловодской ветки, где ежедневно ходило 26 пар поездов!