Затмение

По моему телу пробежали мурашки, моё затуманенное сознание начало складывать эти жуткие кусочки в одну цельную картину, историю, в которой я – именно я, Маргарита Рассказова, самая счастливая женщина на земле, – стала главной героиней.

Дальше всё было как в тумане. На следующий день после больницы – следственный изолятор, потом суд. Взволнованное лицо Павла, который приходил ко мне на свидания каждый день, вещал про лучших адвокатов, про то, что не пожалеет никаких денег, сделает всё, что в его силах.

Более всего он негодовал на своих приятелей, которые неизвестно когда, видимо по дороге на очередную тусовку, спрятали в его машине наркотики и чисто случайно про них забыли.

Адвокаты, нанятые Павлом, пытались добиться, чтобы дело о хранении наркотиков рассматривалось отдельно от дела о непредумышленном убийстве трёх человек. Но обвинение беспощадно сваливало всё в одну кучу. Родители погибших студентов оказались большими шишками, вращались в дипломатических кругах, и уж они-то постарались, чтобы обвинение работало на все сто процентов. Впрочем, их негодование было оправдано, и я покорно принимала их нападки в суде и плавилась под испепеляющими взглядами матерей, лишившихся по моей вине своих чад. Родители жертв, а под их напором и обвинение настаивали на пожизненном сроке, но мой адвокат добросовестно бился за мои права. Спасибо Павлу за то, что он оплачивал услуги именно этого специалиста – опытного, уверенного, а главное, неподкупного. Схватка между обвинением и защитой была серьёзная, но я как будто отсутствовала на процессе, не могла сосредоточиться и была полностью погружена в свои мысли. Очнулась я лишь на несколько минут, когда выносили приговор: тринадцать лет женской колонии строгого режима.

Для меня этот срок был равносилен пожизненному заключению. Тринадцать лет! Годы, которые должны были стать лучшими в моей жизни. А может быть, я уже исчерпала свой лимит счастья к своим двадцати годам, думала я, лёжа на жёсткой койке в камере предварительного заключения. Может быть, я слишком упивалась тщеславием, властью, успехом? Слишком упивалась собой и теперь буду за всё это жестоко наказана? Но, собственно, кому было плохо от того, что я была так счастлива? Я ни разу не перешла никому дорогу, не пакостила и не строила козней. Наоборот, была отзывчива к просьбам людей, поддерживала коллег, а в последние месяцы, получив хорошую прибавку к жалованью, помогала родственникам материально, в конце концов, изо всех сил пыталась скрасить жизнь замечательного человека – Павла Боя. Я пыталась успокоить себя, размышляя о том, что большинство людей за всю жизнь не испытывают того калейдоскопа эмоций, который получила я за свой недолгий век. Да, я уже смотрела на свою жизнь как на трагично завершившуюся сказку о прекрасной принцессе. Впереди тринадцать лет колонии строгого режима, которые будут тянуться целую вечность, а когда эта вечность закончится, я выйду из тюрьмы тридцатитрехлетней женщиной, у которой за спиной не будет ничего, кроме горького тюремного опыта и пары-тройки хронических заболеваний. Никто не вспомнит, какой умницей и красавицей была Рита Рассказова тринадцать лет назад, да и я сама вряд ли вспомню. Тринадцать лет – это вся моя сознательная жизнь – с того дня, когда я пошла в первый класс, и до той злополучной аварии. А лично для себя я неоднократно отмечала, что настоящая яркая жизнь началась только два года назад, с поступления на вожделенный факультет журналистики и выхода на работу – в редакцию лучшего модного журнала города. Конечно, в мыслях у меня было и создание семьи, и рождение детей, но я шутя говорила себе, что этому я посвящу свою «следующую» жизнь, лет через пять, когда прежняя мне надоест. Я ощущала себя кошкой с множеством жизней и множеством вариантов того, как можно их прожить. С такими темпами, как у меня, на каждую жизнь мне хватило бы лет пять-семь, и таким образом я бы уложилась в биологический срок, отведённый обычному человеку. Размышляя так, я дивилась, как бездарно некоторые люди проживают всего одну-единственную жизнь, не пытаясь её приумножить и приукрасить. Теперь же мне предстояло долгое существование в заточении, полное страданий и сожалений, вдали от всего, чем я дорожила, мне была уготована жизнь, которую я никак не планировала проживать.

Возможно, было бы легче смириться со своей горькой участью, если б я чувствовала за собой хоть каплю вины за произошедшее тем злополучным вечером на Ленинском проспекте. Но я, вспоминая каждую мелочь, не могла признать, что хоть где-то допустила оплошность, что хоть где-то могла поступить иначе и предотвратить трагедию. Камень на дороге, джип, который протаранил меня и выбросил на пешеходный переход, – они истинные виновники случившегося. А я вовсе не убийца, а жертва, выжившая в этой трагедии. Однако, кроме меня и близких мне людей, так мало кто считал. Эта история бурно обсуждалась в СМИ, а интернет просто кишел различными версиями случившегося. Какие только заголовки не встречались! «Хладнокровное убийство на Ленинском»! «Наркоманская выходка светской львицы»! Надо же, «посмертно» я получила титул «светской львицы». Возможно, до этого было недалеко, однако в действительности стать ею я так и не успела. И вот, сделав мне «подарок» в виде высокого звания, общество в довесок наградило меня сразу двумя ярлыками – не только убийцы, но и наркоманки. Так уж случилось, что я никогда не попадала в компании, где мне могли бы предложить травку. Но обычные сигареты я иногда покуривала, как правило, тонкие женские, – и пары снимков, на которых я была запечатлена с сигаретой в руке, хватило обвинению, чтобы убедить суд в том, что Маргарита Рассказова вела разгульный образ жизни и употребляла наркотики. В понимании прокурора это было очевидно, учитывая места, где я работала и отдыхала, и личностей, с которыми я общалась. Действительно, среди знакомых Павла было немало людей, увлекающихся лёгкими наркотиками, и сказать что-либо в свою защиту по данному вопросу было крайне сложно. Бой, в свою очередь, перетряс всех своих знакомых в поисках того, кто мог оставить наркоту в его машине, но никто так и не сознался. Он даже предлагал кому-то круглую сумму, чтобы тот взял вину на себя, но ничего не вышло. Тогда Павел дал сбивчивые показания о том, что спрятал наркотики сам и забыл про них. Но никто почему-то эти показания даже к делу не подшил, настолько было очевидно, что Бой не раздумывая взял бы на себя вину абсолютно за всё случившееся тем вечером. Возможно, конечно, Павел недостаточно усердно старался убедить суд: он тоже был растерян и подавлен и не мог так решительно рушить и свою жизнь вслед за моей. Но и я не готова была принять от него подобных жертв. Я и без того была безмерно благодарна ему за всё, что он делал для меня, за его поддержку. До самого вынесения приговора Павел вселял в меня уверенность, что мы победим, добьёмся условного срока и очень скоро окажемся дома и забудем эту историю как страшный сон. Я понимала, что эти слова утешения не имеют ничего общего с реальным будущим, но мне так приятно было слушать его версию нашей дальнейшей безоблачной жизни, что я не пыталась его переубедить и делала вид, что верю каждому его слову.

Теперь, в день вынесения безапелляционного решения суда, я лежала в тёмной камере и смотрела туда, где должен был быть потолок. Темнота в помещении была кромешная, точно таким мне представлялось моё будущее. Уснула я, лишь когда перегоняла в голове все самые ужасные мысли и моя подушка была мокрой от слёз. В этой камере мне оставалось отбывать всего два дня. Два последних дня в родном городе. Два последних дня, когда мои близкие смогут прийти и попрощаться со мной на долгие годы. Наутро я проснулась с тяжёлой головой, опустошенная и как будто даже больная. Походила по камере, попыталась собраться и взять себя в руки. Получалось не очень.

После обеда пришёл Павел, серый и понурый. Ни весёлых расцветок, ни привычных кружев в его одежде не наблюдалось, всегдашний огонёк в зелёных глазах потух. Мы сели в комнате свиданий за стол друг напротив друга. Павел взял меня за руки, крепко сжал мои ладони и беззвучно заплакал. Глядя в его глаза, полные слёз, я думала о превратностях судьбы: гений моды и стиля, кумир современной молодёжи и не только, в замызганной комнате свиданий целует и заливает слезами руки осуждённой преступницы. Мне было больно видеть его страдания. Я представляла, как он винит себя во всём случившемся – в том, что подарил мне этот злополучный кабриолет, что водил дружбу с наркоманами и подвозил их несколько раз на своём авто, и даже в том, что однажды позволил себе приблизиться ко мне, а это по цепочке привело к событиям, разрушившим мою только что начавшуюся жизнь навсегда. Я знала, что переубеждать его бесполезно. Он заговорил первым:

– Марго, дорогая, пожалуйста, помни об одном: я буду ждать тебя столько, сколько потребуется. Не забывай про амнистии, возможно, твой срок окажется совсем не таким большим, как ты сейчас представляешь. Но даже если ты уже приготовилась к худшему, то знай, что и через тринадцать лет я сделаю всё, чтобы ты могла сразу вступить в полноценную жизнь, вернуться к любимому занятию. Я понимаю, что сейчас это мало утешает тебя, но я должен был успеть сказать это. – Речь Павла была сбивчива, я никогда не видела его таким. – И пожалуйста, Рит, не забрасывай своё ремесло, ты талантище, пиши, займись книгой. Ты же давно хотела попробовать что-то глобальное. Не в такой обстановке, конечно, но я по себе знаю, что это поможет тебе отвлечься и скоротать время. Не падай духом, живи, ты так любишь жизнь, ты умеешь ценить её как никто другой. – На этом Павел резко остановился и обхватил голову руками, затем встал и нервно встряхнул руками: – Бред, какой бред я несу! Как неуместны сейчас слова!

Я с нежностью и удивлением наблюдала за ним – таким я его не видела никогда, несмотря на год совместного проживания. Передо мной, как загнанный зверь, метался настоящий брутальный мужчина: распахнутая рубашка, оголяющая широкую волосатую грудь и крепкую шею, которую обычно обрамляли столь привычные цветные платочки, бабочки и галстучки, трёхдневная щетина, растрёпанные волосы, на которых не было ни капли укладочного средства. Такой образ мне был очень по душе, и я, залюбовавшись, на секунду забыла, что таким он стал из-за глубокого переживания, связанного со мной. Тут же я встрепенулась от мысли, что и Павел никогда не видел меня в столь запущенном состоянии. Три недели я прожила в спартанских условиях, не имея под рукой даже намёка на косметические средства. Только перед заседаниями суда у меня была возможность мало-мальски привести себя в порядок. Но, слава богу, Бою было сейчас не до оценки моего внешнего вида. Я попросила его успокоиться и присесть, мне захотелось поддержать его:

– Паш, послушай, тебе не обязательно что-то говорить сейчас. Я прекрасно поняла, что ты хотел донести до меня, и всегда буду помнить твои слова. Ты научил меня быть сильной, и я буду такой до конца, насколько хватит сил. А сейчас давай просто посидим ещё немного, пока есть время.

Павел сел рядом со мной на потёртую банкетку и приобнял за плечо. Так мы сидели минут десять, говорили на отвлечённые темы. Бой рассказывал о том, что происходило в редакции во время моего отсутствия, поделился парой светских новостей. Я уткнулась носом ему в грудь и вдыхала аромат его тела как в последний раз, хотя последнее свидание у нас намечалось только на завтра. В этот момент у меня возникла ассоциация с курортным романом, когда в предпоследний вечер перед отъездом можно ещё прощаться не так пылко, как в последний раз, когда так подогревает осознание того, что ты больше не увидишь своего возлюбленного.

Мой надзиратель постучал в дверь, заглянул, не дожидаясь ответа, и попросил меня проследовать в камеру. Павел сдержанно поцеловал меня в макушку и прошептал:

– До завтра.

Я осторожно высвободила свою руку из его тёплых ладоней и вышла из помещения не оглядываясь.

По дороге в камеру я уже думала о том, какие слова скажу Павлу завтра на прощанье, во время нашего последнего свидания, не догадываясь, что оно уже позади.

Глава 2

Сидя в камере после свидания с Боем, я невольно начала прокручивать в голове возможный сюжет своей будущей книги. Павел был прав: я давно хотела заняться каким-то личным глобальным проектом. Для начала я собиралась выпустить что-то вроде сборника своих статей. По крайней мере, это не заняло бы столько времени, сколько написание отдельного романа, например, – а как раз времени у меня хронически не хватало. К тому же после публикации непременно последовали бы презентация и другие приятные мероприятия, связанные с выходом книги. Теперь же со временем у меня проблем не было, но ни одной презентации в ближайшие годы мне не светило. И от этой мысли мне снова стало не по себе. Лишь ненадолго думы о творческом проекте отвлекли меня от суровой действительности. Но углубиться в депрессивное состояние я не успела. Дверь камеры распахнулась, и появившийся молодой надзиратель прошипел:

– На выход, к тебе снова гости.

Что за проходной двор, подумалось мне. Кто бы это мог быть? Все, кого я планировала повидать, сегодня уже были у меня – с утра родители, а Павел ушёл меньше часа назад. Надеюсь, никто из журналистов не просочился ко мне на свидание. До этого момента Павел и адвокат успешно оберегали меня от папарацци. Также мне не хотелось встречаться ни с кем из друзей и коллег. Не здесь, не в таком виде и душевном состоянии.

На прошлой неделе ко мне «в гости» забежала Верочка из редакции. У нас с ней с первого дня моего выхода на работу сложились тёплые приятельские отношения. Первое время она была моей наставницей, объясняла, что к чему, покровительствовала и защищала от нападок со стороны матёрых коллег, если что-то у меня не получалось. Вера, профессиональный визажист, работала в журнале не намного дольше меня, но, видимо, ей было приятно взять шефство над новой молоденькой сотрудницей. Впрочем, мы очень быстро сравнялись, я вскоре разобралась, что к чему, делала большие успехи и за короткий срок стала правой рукой шефа. Вера же по сей день вела свою маленькую рубрику о красоте и, видит Бог, завидовала мне не слишком-то белой завистью. Впрочем, это не мешало нам по-прежнему вести девчачьи задушевные беседы и вместе ходить по магазинам. На многие светские мероприятия я также брала Веру с собой. В общем, когда моя приятельница присела на банкетку напротив меня в комнате свиданий, мне хватило пары минут, чтобы понять: Верунчик пришла лишь для того, чтобы убедиться в старой, теперь подтверждённой ещё и на моём примере истине – чем выше взлетишь, тем больнее падать. Я тогда поторопилась поскорее закончить свидание, сославшись на жуткую головную боль, и попросила Павла, чтобы он больше никому не сообщал, где и когда можно навестить меня.

На этот раз в комнате свиданий меня ожидал незнакомец, что уже само по себе радовало. Высокий худощавый мужчина средних лет встретил меня смешливым взглядом и лёгкой улыбкой. Так состоялась моя первая встреча с Владиславом Ждановым, человеком, который изменил всю мою жизнь.

Мужчина смотрел на меня с интересом, но профессиональное чутьё подсказывало мне, что к прессе этот человек не имеет никакого отношения. Одет он был в чёрный костюм, без галстука, и тёмный плащ до колен. Симпатии этот тип у меня не вызывал. Я уже хотела было развернуться и уйти, но природное любопытство оказалось сильнее, что-то подсказывало мне, что этому человеку есть что сказать, и я уселась поудобнее на банкетке, приняв позу «вся во внимании». Человек в чёрном плаще присаживаться не собирался. Он слегка подпёр стенку и заговорил:

– Добрый день, Маргарита Сергеевна. Меня зовут Владислав Жданов. Очень рад встрече с вами. – Он замолчал, продолжая с любопытством меня разглядывать.

Я смотрела на него выжидающе и в итоге не выдержала:

– Чем обязана, господин Жданов?

Он как будто пропустил мимо ушей мой вопрос и, не отпуская меня взглядом, произнёс:

– Да вы ещё совсем дитя, дорогая Маргарита.

Я и без его замечания прекрасно знала, что без косметики, дорогих костюмов, туфелек на шпильках, с забранными в тугой пучок на макушке волосами и растрёпанной челкой могла спокойно сойти за школьницу.

– Это же преступление – лишить свободы и заточить в тюремные стены такое прекрасное создание, – продолжил посетитель.

– Владислав… – Я сделала паузу, в ожидании, что Жданов скажет, как называть его по отчеству, но он рукой подал знак, чтобы я продолжала. – Я была бы признательна, если бы вы прояснили для меня цель своего визита. У меня нет настроения болтать с вами о несправедливости в этом мире и о моей несчастной доле в частности.

– Я понимаю вас, – улыбнулся он. – Но дело в том, что я именно по этой части. В моих силах исправить последствия того решения, которое суд вынес по вашему делу.

– Я не знала, что есть такая профессия: восстанавливать справедливость, – удивилась я.

– По профессии я юрист, – продолжил он уже с более серьёзным видом, видимо, заметив, что его снисходительная улыбочка вызывает у меня раздражение. – Работал по специальности, пока не занялся одним интересным проектом, который сейчас является делом моей жизни. Именно частью этого проекта я хочу предложить вам стать. На подробности сейчас нет времени, могу лишь сказать, что если вы согласитесь, то уже завтра покинете эти стены и отправитесь не в тюрьму, а в одно живописное место, где сможете спокойно работать на благо общего дела, а также реализовать свои личные идеи. Естественно, эта информация не будет доступна общественности, для всех вы официально будете отбывать положенный срок. Пожалуй, пока это всё, что вам нужно знать, можете подумать ночь. Завтра я приду за ответом. Но мне кажется, вряд ли моё предложение может оказаться хуже, чем тринадцать лет женской колонии.

– Ну почему же? – возразила я, подавшись вперёд. – Я с лету могу сказать, что может оказаться хуже! Быть распроданной по органам или отправиться в какую-нибудь страну третьего мира в качестве секс-рабыни. А в тюрьме хотя бы можно ждать и надеяться на светлое будущее, пусть и далёкое.

Лицо Владислава снова расплылось в улыбке:

– В сутенёрстве или торговле человеческими органами меня ещё никто не подозревал. У вас действительно богатая фантазия, Маргарита. Видно, издержки профессии. Я прекрасно понимаю ваше беспокойство и недоверие. Но, как ни парадоксально, я не могу представить вам доказательств искренности моих слов, пока не буду уверен в вашем положительным решении. – Владислав наконец-то присел напротив меня и продолжил: – Могу лишь попробовать убедить вас в одном: для того чтобы осуществить то, в чём вы заподозрили меня, совсем не обязательно проявлять такую изобретательность. Поверьте, для этих грязных дел не стоит так утруждаться и проворачивать ту схему, которой пользуюсь я, чтобы буквально перехватить обвинённого человека на пути в тюрьму. Конкретного человека, Рита. Нас интересуют только талантливые и одарённые личности и только несправедливо осуждённые, только те, которые не имели абсолютно никакого злого умысла, а стали жертвой стечения обстоятельств. Вы, несомненно, талантливая молодая девушка. Мало кто в вашем возрасте может похвастаться такими достижениями.

– Это точно, – иронично заметила я.

– Ну и, вне всякого сомнения, вы стали жертвой обстоятельств и уж точно не желали никому вреда. Вы хороший человек с острым умом, именно поэтому вы нам подходите.

Я окончательно запуталась в том, что говорил этот человек. Назрела масса вопросов, но я поняла, что сейчас не получу ответов на них. Сложнее всего было поверить во все эти небылицы про чудесное спасение несправедливо осуждённых, на которое теперь и у меня якобы появился шанс.

Господин Жданов поднялся и поправил пальто:

– До завтра, Маргарита. И не ломайте долго голову, поверьте, для вас существует единственно верное решение, – подытожил он и направился к выходу.

В тот момент, когда рука Жданова потянулась к ручке двери, я вдруг очень заволновалась, что этот человек, моя последняя какая-никакая надежда, уйдёт и больше не вернётся, передумает, решит, что такой экземпляр, как я, в общем-то не представляет особой ценности для его «глобального проекта», и не станет дожидаться моего ответа.

– Владислав, подождите! – почти крикнула я и тут же замолчала, коря себя за то, что выдала голосом всё своё отчаяние. Особенно я пожалела об этом, когда он оглянулся и одарил меня самоуверенной улыбкой. Он знал, что я не дам ему уйти. Он и не собирался уходить без моего утвердительного ответа, который намеревался получить сегодня же.

– Зовите меня Влад, – сказал он с таким видом, как будто мы начинаем долгосрочное сотрудничество.

Да будет так, решилась я.

– Влад, я согласна, – сказала я уже ровным голосом и опустила голову, – заберите меня в ваше живописное место. И чем быстрее, тем лучше.

– Мне жаль, но переночевать тебе придётся в стенах этого здания. Машина и самолёт будут только завтра утром. Постарайся выспаться, путь неблизкий.

После этих слов Влад уверенно дёрнул ручку двери и удалился.

Глава 3

Какой же наивной дурочкой надо быть, чтобы после встречи с этим странным типом испытать такое невероятное облегчение! Неужели я поверила его словам? Почему я не чувствую страха перед завтрашним днём, когда моя судьба окажется в руках человека, который не вызвал у меня ни малейшей симпатии. Очень подозрительного человека, который говорил о непонятных вещах, который, возможно, рассказал мне небылицу, придуманную им за пять минут до встречи со мной. Любопытство – вот что двигало мной. Откажись я от этого сомнительного предложения, я бы извелась потом, думая: а что бы было, если б я тогда рискнула и пошла за этим человеком? Я знала себя. Когда он только начал говорить, я уже знала, что соглашусь даже на самое его абсурдное предложение. Но откуда он так хорошо знал меня? Так, размышляя над головоломкой, которая сегодня была мне загадана, я не заметила, как провалилась в сон – глубокий и безмятежный – впервые за последнее время.

Разбудили меня на рассвете. Я быстро собрала скромные пожитки, проследовала к выходу и, выйдя на улицу, сделала освежающий глоток утреннего июльского воздуха. Было часов пять, не больше. Влад встречал меня, стоя у бронированного микроавтобуса. Странно, но я была рада видеть этого малознакомого человека. Я поймала себя на том, что почувствовала себя свободной. «Не рановато ли?» – осекла я сама себя. Хотя в сложившихся обстоятельствах для меня понятие «свобода» стало относительным. Разве могла я сейчас хоть где-то стать по-настоящему свободной? Но всё же в моей ситуации стоило признать, что и несвобода бывает разной. Какой она будет для меня, зависело сейчас только от Владислава Жданова, и я сделала несколько шагов к нему навстречу.

Влад распахнул передо мной дверцу автомобиля, предназначенного для перевозки заключённых, и галантным жестом пригласил пройти внутрь. Сам же он сел рядом с водителем, больше в машине никого не было. Жданов извинился, что приходится перевозить меня как заключённую, но это лишь для конспирации и ненадолго. И правда, через полчаса на МКАДе машина остановилась, Влад открыл мне дверь и помог выбраться из салона, снял с меня наручники и отпустил водителя. Тут же к нам подъехал чёрный седан, и на этот раз Жданов сел рядом со мной на заднее сидение автомобиля. Ехали молча. Грустные мысли снова полезли в голову. Что бы ни случилось дальше, я, возможно, уже никогда не увижу близких мне людей – родителей, Павла. Что будут думать они о моём внезапном исчезновении, какие меры в связи с этой ситуацией предпримет Влад?

Я заметила, что мы свернули со МКАДа в направлении Рязанского шоссе. Вчера Влад говорил про самолёт, и, судя по направлению, в котором мы двигались, ждал он нас где-нибудь в Быково. Минут через сорок мои догадки подтвердились. Мы оказались на небольшом аэродроме. Естественно, ни регистрации, ни паспортного контроля мы не проходили, а сразу двинулись в направлении обособленно стоявшего, видимо, уже подготовленного к встрече пассажиров, маленького частного самолётика.

Я на таких никогда не летала, внутри самолёт был обустроен как номер хорошего отеля. Кресла и диванчики обтянуты белой кожей, на стене большая плазма, посередине круглый стеклянный столик. Господин Жданов путешествовал с комфортом, отметила я. На борту нас встретил молодой стюард по имени Макс, вежливо поздоровался и предложил устроиться поудобнее. Капитан корабля, высокий широкоплечий мужчина лет пятидесяти, также вышел из кабины поприветствовать нас: крепким рукопожатием – Влада и галантным кивком – меня. Спустя пять минут самолёт уже набирал высоту, а ещё через десять нам принесли шикарный завтрак. Глазунья с сыром, мягкие булочки с маслом, блинчики с повидлом и ароматный кофе. Впервые за долгое время я поела с аппетитом. После трапезы меня неумолимо начало клонить в сон. Подъём в пять утра во все времена был для меня тяжёлым испытанием. В обычной жизни я зачастую в это время только ложилась спать.