На крыльях ветра

И с высоты взирали на людей.

Пылали щеки, холодели вены,

В твоей реальности закончился апрель,

Забытый лик надежды сокровенной

Вдруг на холсте осветит акварель.

И снова всадники, и драйвера слетели,

Болезнь в душе – спасение во сне,

Всего лишь сбой – твоя мечта простая,

И перепишешь файлы, но не все.

Всего лишь вирус – мысль, что все случится,

Одно лишь правило – безмолвие скопить,

Твой путь как синус к цели не стремится,

А жизнь – заранее проигранный гамбит.

2004 г.

Лак. (Инне)

Ты окунула пальцы в ночь

И превратилась в дьяволицу,

А утром снова дождь и дочь,

И тень обыденности в лицах.

Но млечный путь шарфом на плечи

Послушно лег, и вновь согрел,

И в миг повел тебя далече

В прозрачной тьме, где месяц бел.

Ночь стала ласковой подругой,

В бездумье радостном творя,

То, что нельзя, там где упруго,

Где нет законов букваря.

Стираешь утром лак незримый,

И вновь порядочная мать,

Уходишь в офис. Вечер – фильмы,

Но не заставят ночью спать.

2004 г.

Говорили:

– Хочу напиться!

– Что, опять Танатос?

Тогда уж лучше сразу умереть,

Чем отравлять себя,

Играя в виноватость

И стоить оправданий глухих сеть.

– Хочу его!

– Прости, но это Эрос.

Старо как мир. Смешно как анекдот.

Секс, как кино,

Разбавит жизни серость,

Раздавит, уничтожит и пройдет.

– Дай денег мне!

– Зачем? Ведь не потратишь!

Когда их много – нечего купить.

И в казино одна.

И до утра – тишь.

И завтрак предоставит общепит.

– Работу, дом, семью…

– Пять дней – и ты все бросишь.

Представь, пять дней не говорить с зарей!

Не слышать от небе « I love you»

Сможешь?

– И я так думаю. И я грущу порой.

– Свободу, может быть?

– Не может! А конечно!

Беда лишь в том, что есть она в тебе.

И мы не роботы.

И я люблю быть грешной.

А максимум свободы лишь в рабе.

_ Ну что же? Что тогда?

Терпенья ты не дашь мне.

Я не хочу все это продолжать!

Зачем молчишь, звезда,

Зачем горишь над башней,

Поешь о чем-то, в воздухе дрожа.

2004 г.

Полгода.

Саламандрами горели дни и ночи,

Из туманов вырастали города,

Ведьмы пели мантры,

Ты забыл мой подчерк,

В дальних странах с почтальонами беда.

Яркий блеск сапфировых событий,

Изумруды улиц и людей,

Ускоряли бег секунды,

Солнца нити

Нас не связывали крепче и сильней.

Красных крыш не скромные вуали

Заменили в памяти твой лик.

Ты молчишь.

Полгода мы не лгали,

Ведьмы прошлое сожгли, как черновик.

2004 г.

Луиза Ноттингтон.

Возьмите же перчатку, мой сеньор,

Через три дня

В полночном карнавале

А объятьях молодости, страсти и вина

В бардовой маске и загадочной вуали

Я встречу вас – вот слово вам мое.

Венеция укроет нас от глаз

Ревнивых графов,

Баронесс неверных,

Не будет вальсов -

Лишь огни таверны.

Я не оставлю ничего от вас.

Не зря зовете рыжею тигрицей,

Прощайте, котик,

Мой ночной герой,

Не приезжайте в Ноттинг,

Милый мой,

Дуэли с графом не должно случиться.

Она назначена?! О Боже, на заре?

Зачем же мнете вы в руках перчатку?

И если вы умрете,

Кто же сладко

Меня утешит в полуночной тьме.

Не нужно слов – нет времени для них.

Хочу быть вашей

В эту же минуту

Нет страсти краше,

Чем пред смертью лютой.

Целуй свою Луизу Фредерик!

2004 г.

Сандаловый талисман.

– Сколько дал он тебе за бессмертие?

Залепетали лотосы,

Обернутые

Синей фольгой тьмы.

И птичьи возгласы,

Словно стертые

Чужой рукой, немы.

– Ты подарила ему смысл, материк и столетье.

Законы древние,

Не работают

В африканской деревне,

Выжженные

Злобою.

– Почему сандаловый талисман получил он?

Рай для зоологов,

Нефтяных магнатов

И ювелиров.

Порядка строгого,

Непредвзятого,

Нет в краю сапфиров.

– Потому что Африке был предначертан Ливингстон.

2004 г.

ENTER

Отожму ENTER – снова твои глаза

Не в клавишах, не в песне – между строк,

Знакомый свитер – и грозит душе гроза,

Мешается, как сахарный песок.

Я ненавижу сладкий чай и свитер,

Но что-то заставляет пить его,

И надевать любовь и отжимать твой ENTER…

Заела песня. DEL и чай в окно.

2004 г.

Пломбир с папайей и кусочками гидры.

Подайте сердце мне его

Под острым соусом из страсти,

Чтоб с пылу – с жару обожгло,

Чтоб насладиться нынче всласть им.

Так быстро? Дешево? Легко?

Так жирно! Тягостно! В кино

Я не пойду с ним. О другом

Твердит желудок мой давно.

Опять вчерашний ресторан.

И голод. И вопрос, что выбрать

Среди рецептов разных стран

Один накормит сердца гидру.

Куплю мороженое – что ж -

Чуть дольше, холодней, безумней

И жарким взглядом не поймешь

Бронежилет души разумной.

Желанье страстно обладать,

Все съесть и снова не оставить,

Но он не тает и опять

Как лед у берегов Австралий!

Хочу всего его слизать,

Но голод силы отнимает,

И вот уж он посмел сказать:

«Мне гидру с перцем и в томате!»

И голова горит в огне,

И челюсти на части душу

Всю рвут. Он не подвластен мне!

Зачем же мне тогда он нужен?

Уходим! Срочно отступаем!

Закажем лучше бутерброд.

Подумаешь, пломбир с папайей -

Ну что ж из головы не йдет.

И есть не хочется и скучно.

Врач запретил пломбир кусать,

Но ведь кусок души откушен -

И гидра будет тосковать.

2004 г.

Тишина.

Четыре призмы – двадцать пять в них граней,

Нет – нет! Не сходится, ведь лишняя одна -

Она бесцветней, холодней, кристальней,

И в ней не видит отражения Луна.

И в ней света нет совсем – лишь вакуум бестелесный,

Пустое множество, вдруг замерзший пульсар,

В ней, может быть, рождаются все бездны,

И к ней стремятся после своего конца.

X, Y, Z и t и мир четырехмерный,

Зима и осень, лето и весна,

Огонь, земля, вода и воздух, и наверно

Четыре сотых в мире весит тишина.

2004 г.

***

Мои заклины – твои заклинанья,

Как изоклины, как оправданья.

Лепил из глины мои изваяния.

Я sms-кой длинной признания,

Пишу наивно, все знаю заранее,

И как ангиной болею желанием -

Плетусь с повинной в рай после изгнания.

2004 г.

Тоска по рунам.

Камешки зеленые в руке,

И ладонь от них мне кажется зеленой,

Между линий жизни и судьбы знамена

Цвета листьев и воды в реке.

Между линий жизни и судьбы в прыжке

Замороженная временем личина

На ладони вся, и лишь одна причина

Вглядываться в то, что вдалеке:

На измене, на сомненье, налегке

Доставала ручка эти кости -

Эти руны, эти камни бросьте -

Не в душе им место, а в песке.

Море зеленью штормило, и в виске

Мысль стучала не смотреть в ладони,

Может, в буре этой кто-нибудь утонет -

Он нуждается в одной твоей руке…

Руны плачут, но не врут тоске.

2004 г.

***

Ноябрь! Обгорело солнце,

Апельсиновой коркой с небес

Осыпалась его бронза

Так звонко падала на лес,

И превращалась в снежинки.

Воронеж! Заморочились в желтое,

Запутались в неводе тумана

Кувшинки звезд, в их золоте

Не было радости и изъяна -

На синем фоне желтые льдинки.

Ушел! Села у двери

И четыре дня плакала

От того, что прилетели снегири

И зима мерзкой жабой проквакала:

«Декабрь!»

2004 г.

М. Детрих

«В одном из неснятых фильмах Федерико Фелинни…»

«Сплин».

Его ошибкой был один момент,

Когда пустил к себе,

Когда посмел подумать,

Что может изменить сказанье кинолент,

Что о его судьбе

Отснимут люди. – Мать

Его была рабыней сериалов

И много лет мечтала,

Пыталась,

Укрылась от жизни в них,

Но вот в одном из баров

Попьяне, по ошибке подписала

В контракте суррогатном « М. Детрих»

Феллини снял, снимал,

Пока однажды ночью,

Срывая занавесок пелену.

Над глупым телом женщины воочию

Герой не встретил ту, любимую, одну.

Он закричал, он взбунтовался дико:

«Судьба, прошу, отдай же мне ее.»

– Я не могу, – сказал Феллини, – нет интриги,

Твоя любимая в экране не живет.

Она вольна, как белая орлица,

Она чиста, как юная роса

В листах крапивы,

Мой герой влюбится

Не должен по сценарию творца.

Ты отпусти ее

Пока еще возможно,

Пока в кровати спит в объятьях простыней.

– Нет! Я не верю! Не отдам! – истошно

Кричал на весь отель.

Он так стремился к ней!

Он все крушил вокруг, но пункты

Из контракта,

Как прутья клетки,

Не подвластные руке,

Как пули, в сердце радостно врезались,

Жадно,

Метко

И « М. Детрих» звенело в пустоте.

И бесполезна смерть, и продолженье сериала

И выпустить его

Не смог бы я

В какой нелепый угол ты загнала

Феллини старого,

Ничтожная судьба?

Отдай девчонку – нет другого средства

Свести историю к какому-то концу,

От злобной совести

Мне никуда не деться,

Я – царь и раб -

Мне плохо как творцу.

Я тоже человек,

И кто-то может пишет

Мою судьбу в разрез моей душе,

Такой жестокий век

Окрашен цветом вишен -

Пусть в нем она оставит всех мужей,

Ты напиши, прошу,

Чтоб девушка осталась

Одна – без мужа, без любовника, без книг,

И я ей предложу,

И Маша подписала

В контракте свадебном простое «М. Детрих».

Она твоя. Она как мать прекрасна,

Как скучная достигнутая цель -

Рабыня кинолент.

Ее спасать от рабства

Уж поздно. Вновь перед тобой отель,

Зажеванные кадры сцен постельных,

Проходят чувства,

Остается лишь вина

И такт

И дочь Мария – папина царевна,

И страшно, пусто,

Если и она

Подпишет "М. Дитрих", не прочитав контракт.

2004 г.

Сегодня.

Швырнула о стену,

О камни на ковре

Острые

В обезжиренном мире тревог горстями

Загребала измену

И жгла на заре.

Верстами

Между нами лежала она,

Твой портрет

На шнурок и на шею надену,

И сегодня останусь одна,

И измену

Уничтожу совсем, разобью и забуду,

По мне лазарет

Плачет утром и днем

И сегодня в наем

Я отдам эту смуту.

А жирном море любви,

Где отчаянье – шанс все исправить,

Версты сжать, камни сгладить, наладить

Производство небьющихся ваз,

Несгораемых зданий,

Звенит селяви,

А не fuck you.

2004 г.

Восемьсот двенадцатая.

Пустынна комната,

И даже я в ней призрак,

И в каждом сантиметре боль потерь,

Любви моей окислившая золото,

И в прошлое захлопнувшая дверь,

И в титрах,

В холодных строках,

В обесцвеченных страницах,

Разлука хитро

Вяжет жизнь на спицах,

Забыв о сроках…

Мы стремились в Ниццу,

Вкушали красное вино

Шальной зари,

Хотели славы и богатств добиться -

О чувствах не хотели говорить,

Играли в домино…

Я не могу коснуться

Твоей постели, отодвинуть стул,

Завесить шторы, переставить книги,

От любви очнуться,

Забыть про снов интриги

И уйти в загул.

Лишь номер восемьсот двенадцать

Помнить комната,

Лишь цифру из истории любви,

На сердце холодно,

С собою не зови -

Не суждено нам в Ницце целоваться.

Олени.

Порочный круг времен

Крепко завязан восьмеркой,

Мы станем оленями

В рощах стального Нью- Йорка.

Ты станешь любовником

Девственно-беличьей кисти,

Я – пчелкой над донником,

Шорохом пламенных листьев.

Мы все нарисуем. Асфальт

Превратим в черепицу.

Научим мечтать

Эту денег и власти столицу.

Промчимся, как бесы,

Меж зданий, машин и прохожих,

Добычей для прессы,

Знаменьем для всех не похожих.

Я стала брусничной зарей

В подворотне мат. фака

Ты был очарованным мной

Юным гением мрака.

С талантом бессмертной руки

В эйфории предчувствий, томлений

Мы нынче незримо легки

Как нью-йоркские сны, как олени.

2004 г.

Стометровочно.

Ускорение… и на финише

Через боль, через мышцы выбежишь

Из рекорда, из прошлой победы

Королем стометровочной секты.

Но амбиций станет лишь больше -

Вновь в колодки – ведь проще в калоши

И домой, и забросить все старты,

Завязать, наплевать на стандарты.

Вдохновенье… и на выдохе,

Проклиная стальные reebokи,

Кислоту, и реакции в мышцах,

И судью, и дорожку, и лица

Тех, кто ждет от тебя лишь победы.

Тошнота, темнота вместо света.

Упоение… и на линии

Вдоха нет – только небо синее.

2004 г.

+7-906-…

В белом племени снега лютого

Были пленники, шли раздутыми.

Синий гонг нас звал в дали синие,

Был ошейник мал, дни, как линии.

Ты сбежать хотел к кораблям весны,

К берегам любви нежно – розовым,

Но тропу метель превратила в сны,

Заменила мне сердце сотовым.

2004 г.

Что делать?

Лунный свет обжигал пальцы, кончики.

Там, где нет выбражал танцы кончены.

В белой стеночке окна росписью

На коленочки – раз вы просите.

За лекарствами и невидяще щупать лес

В тредесятом царствии, верить в чудище

За богатствами и в чистилище отправлять принцесс.

Что же, Верочка, медлишь, милая,

Спичка – белочка – фетиш вспыхнула,

Занялось огнем не безумия,

Человечьим сном полнолуния,

И рассвет сожжём, как колдунии,

Ваш завет в наем взяли фурии,

Целовали в губы медсестрами,

Анальгин от простуды горстями.

2004 г.

Стадион.

Вода, залившая песчаный стадион,

Вскипевшая от фонарных взглядов,

Как губы ночи, повторяла капель звон,

Из памяти стиралась как помада.

Ей дождь хотел помочь все зазубрить,

Катрены азбукою Морса шифровал он,

Но в небесах уже Луны сиял нефрит,

А значит нынче дождь не правит балом.

А значит, защищенный от тревог

Зеркальной гладью невнимательной водицы

В глухой ночи не запоет песок

О том, что хочет он в Луну влюбиться.

2004 г.

Утренние страхи.

Опутаны кисти странными

Плетеными талисманами,

Увенчаны уши серьгами,

Каменьев цветных оберегами.

Головушку ленты яркие

Ласкали шелками дивными,

И ворот с семью булавками -

Заговоренными, сильными.

Твой страх так манил несчастие -

В лесах гомонили демоны,

В мечтах зерна зла посеяны

И вырастут разномастные.

Стояла ты манекенщицей,

Цепляясь за заклинания,

Не ведьма, не женщина – пленницей

Свободы и утра раннего.

2004 г.

Амели.

Я прочитаю ноты Амели,

Она их выучит и, может быть, сыграет.

Вчера мы с ней костре из листьев жгли

И сокрушались, что листва сырая,

Что долго корчится чернеющая желть,

Гораздо дольше, чем лицо на фотке,

Сопротивляется и не спешит сгореть -

Тогда она лила на листья водки.

Сегодня я сплетала ожерелье

Из жемчугов холодного дождя.

Она готовила отвар и карамелью

Лекарство пахло. К черту депрессняк!

Выбирая ниточки.

1. Дискотека.

Н.К.

Отчего ты ходишь по стальной дуге,

Намалеванной фломастером рассвета,

И лишь лунный свет в твоей руке

Жизнь и душу связывают где-то.

Отчего рассеянный туман,

Над рекой шипящей о растленье,

Каплями стекает в твой стакан -

А потом спешишь на день рожденья.

Открываешь очи и опять

Незнакомый дом, чужие сигареты,

И кувшинки продолжают танцевать,

И мечты сегодня безбилетны.

2. Чистотел.

А.К.

Стремилась идеальным сделать мир

И не заметила как подменила в ночку

Сияющие купола Пальмир

Рисованными ломанными в строчку.

В ничтожных рамках узкого мирка

По замкнутому кругу колесила,

И к идеалу так была близка,

Как к мужу сильному прекрасная Далила.

Шагала твердо, и тюльпанами алел

Разумный путь в разумнейшие дали,

Не замечая сорный чистотел,

Чей аромат – сомненья и печали.

3. Чаинки.

Л.С.

Наверно, проще, если бесы бедные

Не плачут пред иконами молясь,

И звезды в небесах не скачут сернами,

Лишь ярко светят – замороженная грязь.

Наверно, глубже – хной не красить волосы,

Взять за основу православный путь;

Зачем трудиться, постигая жизни полосы

Раз есть ответы у кого-нибудь.

И веря в то, что чай- дитя чинок,

Сидеть в тепле, не осязая зла,

И видеть холод, а не красоту снежинок,

Что бережно земле зима несла.

4. Медвежонок.

Т. Ш.

В смиренной доброте два пуговичных глаза

Среди разбросанных журналов и кассет

Не встретили внимания ни разу

В теченье трех последних долгих лет.

Все ждать и ждать уже без оптимизма,

А просто от безумной доброты,

Но вдруг на грудь прольет рука чай «Лисма»

И мишку выбросят ненужного в кусты.

Собачья верность уж конечно оправдает

Хозяйку взрослую, и не за что винить,

Ведь глуп Макбус, ведь время все расставит,

Ведь каждый лично выбирает в жизни нить.

2004 г.

Эхо.

Это мчалось,

Эхо билось в золотые колокольни,

Словно там приют могло найти,

Но усталость

Тихо гладила его ладони

И секундами считала до пяти.

Потерялось…

В звоне капель и бокалов стоны

Так недолго говорят «прости».

Солнце – малость

В сводах белых облаков церковных

Эхом колокольным золотит.

2004 г.

Измерения.

– Врешь! Нет доступа к этим сетям!

Там у них все сложней и глубже,

Там подсвечены розовым лужи,

И согласием маются души -

Нам не нужен

И нашим детям,

Что скулят от тоски по рассветам,

И на равных глаголют с ветром,

И не лгут же

Царям и монетам!

Черта с два я поверю в это!

Там пароли с двойным секретом,

Там запретна мечта о стуже,

Там весна говорит о муже,

И брусника о зорях тужит,

И старуший

Взгляд пистолета

Сверлит брови немым ответом,

Не пойду я туда. Но где ты?

– Я снаружи…

2004 г.

Блин…

В моей сохранной игре

Он – пыль золотой колесницы

Он – обод жемчужных карет

Он может прийти в январе,

Но может не возвратиться.

Звенит одичалый рассвет

Макушками сосны макает

В насыщенный розовый свет,

А может пока нет? Стихает

И вовсе, совсем замолкает

Божественной песни мотив.

Смотрите, мой хлопец тикает,

А может, судьба, блин, такая,

А может, Game over икает,

Столь близкий конец ощутив.

И вновь на исходную точку,

Из памяти выберу соль,

А может, веселую ночку -

Небес незаконную дочку,

И в порт побегу, как Асоль.

2004 г.

Облака.

Пронеслись над землей вурдалаки

Утром белые – ночью в огне

Привидения в полумраке,

Или просто разводы в окне,

Или просто разводы на слезы,

Подгоняемы розой ветров,

Словно блажь в оперенье мороза,

Или песни веселых хохлов,

Тех хохлов, что грозы не боятся

И восьмеркой чертям вяжут хвост,

Тех хохлушек, что ночью на пяльцах

Небо вышили, но без звезд.

2004 г.

Метель.

Оторопела от таких холодных слов

И даже ей поверила не сразу.

Она хвостом вильнула в и Ростов

Уехала вертлявая зараза.

Ты к ней тянулась из последних сил,

Вся превратившись в мысль о белоснежье,

А нынче ветер в поле разносил,

Швырял метель, и сеял безнадежье.

2004г.

Малыши.

Станет выше на одну ступень

Мельхиоровых объятий обладатель,

Милый сердцу, ласковый предатель,

Лучезарный, теплый зимний день.

Он отныне не почувствует стенаний,

В Южной Азии не будет мельтешить,

Пусть в плену гипноза малыши

Поцелуям волн не ищут оправданий.

Станет взрослой выжившая дочь,

Перестанет проклинать тетрадки,

Позабудет вкус объятий сладких,

И отринет все, что дарит ночь.

Ей туда дорога, где холера,

Только там пропащая Луна,

Вспомнит, как разлука холодна,

Как опасна для безумцев вера!

2004 г.

Бумажная юность.

Отсырели дни нашей юности,

Перегнили сны черносливами,

Акварели засохли, осунулись,

Из ванили звон переливами.

На газетный лад затянулся снег,

Оторвались оторвы, как пуговицы,

Нам с тобой от них лишь дырявый след

На бумажной шинели распутицы!

2004 г.

Чипсины.

Отломались, оторвались брови фикуса,

По лицу размазано – «Мне жаль»,

И в глазах зеленых только минусы,

Непривычной радости печаль.

На круги своя вернулись чипсины,

Им в Нигерии ведь нечего ловить;

Рафинадовые копи скрыли истины