Рейх. История германской империи

«Союз трех императоров» подвергся суровым испытаниям в ходе русско-турецкой войны 1877–1878 годов. Тогда Англия и Австро-Венгрия стремились не допустить российской гегемонии на Балканах. Германия попыталась примирить интересы своих партнеров по «Союзу трех императоров», став инициатором созыва Берлинского конгресса для рассмотрения условий Сан-Стефанского мира между Россией и Турцией. 19 февраля 1878 года, выступая в рейхстаге, Бисмарк заявил: «Содействие миру я не мыслю таким образом, чтобы мы в случае расхождения мнений изображали третейского судью и говорили: «Должно быть так, и за этим стоит мощь Германской империи». Я мыслю его скромнее… скорее как посредничество честного маклера, который действительно хочет совершить сделку… я льщу себе, что при известных обстоятельствах мы можем с таким же успехом быть доверенным лицом между Англией и Россией, как уверен в том, что мы являемся им и между Россией и Австрией, если они сами не смогут договориться».

Но русский канцлер князь Александр Горчаков отнюдь не во всем верил Бисмарку. И на то были веские причины. Он надеялся на поддержку со стороны Германии российских планов в отношении Балканского полуострова на Берлинском конгрессе, но там Бисмарк фактически соблюдал нейтралитет. В результате против России объединилась, по словам Горчакова, «злая воля почти всей Европы» и Петербургу пришлось уступить многое из того, что было добыто кровью русских солдат. После конгресса Горчаков писал Александру III, что «было бы иллюзией в будущем рассчитывать на союз трех императоров».

Бисмарк же считал, что «из-за Балкан Германия не пожертвует ни одной костью померанского гренадера», и не хотел ввязываться в «восточный вопрос» ни на стороне России, ни на стороне Австро-Венгрии. И на итоги Берлинского конгресса он смотрел совсем иначе, чем глава русской дипломатии: «На самом деле на Берлинском конгрессе не было высказано ни одного русского пожелания, принятия которого не добилась бы Германия, иногда даже путем энергичных шагов перед английским премьер-министром… Вместо того чтобы быть за это признательным, нашли соответствующим русской политике продолжать… работать над дальнейшим взаимным отчуждением России и Германии, в чем нет надобности в интересах как одной, так и другой из великих соседних империй. Мы ни в чем не завидуем друг другу и нам нечего приобретать друг у друга, что могло бы нам пригодиться». Справедливости ради необходимо признать, что на тесный союз с Россией Германия пойти в принципе не могла. В этом случае из-за остроты русско-австрийских противоречий против них немедленно бы сложилась мощная коалиция в составе Англии, Франции и Австро-Венгрии (между этими тремя державами не было никаких противоречий), а заодно и Турции, война против которой не сулила бы никаких шансов на успех. Добиться больших уступок России, чем это было сделано в Берлине, Бисмарк при всем желании не мог, ибо это означало бы радикальным образом поссориться как с Англией, так и с Австро-Венгрией. Германская дипломатия рассчитывала, напротив, заключив более тесный союз с Дунайской монархией, заручиться по меньшей мере благожелательным по отношению к Германии нейтралитетом Англии. В конце 1870-х годов это было еще возможно, а два десятилетия спустя, с нарастанием англо-германского промышленного, торгового и военно-морского соперничества, надежды на нейтралитет Англии в любом серьезном конфликте между Германией и Францией потеряли под собой какие-либо серьезные основания.

Но Бисмарк был прав в том, что Германская и Российская империи могли существовать только вместе, не вступая в вооруженный конфликт друг с другом. Их участие в Первой мировой войне в составе враждебных коалиций предопределило крах как Романовых, так и Гогенцоллернов. Поражение же возглавляемой Германией коалиции предопределило и крах Австро-Венгрии. Дунайская монархия в последние четыре десятилетия своего существования не способна была ни к какой серьезной дипломатической активности без германской поддержки. Сохранить контроль над разноплеменным населением двуединого государства Вена и Будапешт были в состоянии только при условии, когда можно было дипломатическим и военным путем ограничить притязания государств, стремившихся к отделению от Австро-Венгрии ряда ее провинций. К числу этих государств относились Сербия, Италия и Россия. Противостоять даже коалиции всего лишь России и Сербии Габсбургская империя в одиночку уже не могла. Это роковое обстоятельство вызвало необходимость германского вмешательства в австро-сербский конфликт в 1914 году и спровоцировало мировую войну, равно гибельную как для Габсбургов, так и для Гогенцоллернов. Бисмарк ясно видел подобную трагическую перспективу и всеми силами старался предотвратить развитие событий в этом направлении. Однако новое поколение политиков, бизнесменов и военных, пришедшее вместе с новым императором, опьяненное успехами германской промышленности, растущей мощью германской армии и флота, опрометчиво решило, что империи по плечу противостоять всему остальному миру, добиваясь торгово-промышленного первенства.

Тем не менее император Вильгельм II, отправивший Бисмарка в отставку, первоначально пытался найти какой-то «модус вивенди» с Россией. Он считал Берлинский конгресс основной причиной охлаждения отношений с Россией. В мемуарах изгнанный из своего отечества кайзер писал: «Однажды князь сказал мне, что его главная цель состоит в том, чтобы не допустить соглашения между Россией и Англией. На это я позволил себе ответить: «Момент, чтобы отодвинуть возможность такого соглашения на очень долгое время, был бы почти налицо, если бы в 1877—78 гг. русских пустили в Стамбул. Тогда английский флот немедленно выступил бы на защиту Стамбула, и конфликт был бы налицо. Вместо этого русским навязали Сан-Стефанский договор и принудили их к отступлению перед воротами города, к которому они подошли после кошмарных боев и трудностей и который они уже видели перед собой. Это породило в русской армии неугасимую ненависть к нам… Вдобавок еще уничтожили и этот договор и заменили его Берлинским, еще больше опорочившим нас в глазах русских, как врагов их «справедливых интересов на Востоке». Таким образом, желанный для князя конфликт между Россией и Англией был отодвинут на долгое время.

Князь не разделял этой критики «своего» конгресса, результатами которого он, как «честный маклер», так гордился, и серьезно заметил, что он обязан был предотвратить всеобщий пожар и предложить свои услуги для посредничества».

Еще до начала Берлинского конгресса русский уполномоченный граф Петр Шувалов в беседе с Бисмарком затронул перспективы русско-германского оборонительного и наступательного союза. Бисмарк вспоминал: «Я откровенно обсуждал с ним трудности выбора для нас между Австрией и Россией в случае, если тройственный союз восточных держав оказался бы непрочным. В споре он, между прочим, сказал: «У вас кошмар коалиций», на что я ответил: «Поневоле». Самым верным средством против этого он считал прочный, непоколебимый союз с Россией, так как с исключением этой державы из коалиции наших противников никакая комбинация, угрожающая нашему существованию, невозможна.

Я с этим согласился, но высказал опасение, что если германская политика ограничит свои возможности только союзом с Россией и согласно русским пожеланиям откажет прочим государствам, то она может оказаться в неравном положении по отношению к России, так как географическое положение и самодержавный строй России дают последней возможность легче отказаться от союза, чем могли бы это сделать мы, и так как сохранение старой традиции прусско-русского союза всегда зависит только от одного человека, т. е. от личных симпатий царствующего в данный момент русского императора…

Я сказал ему, что если бы мы упрочению союза с Россией принесли в жертву наши отношения со всеми остальными державами, то при нашем открытом географическом положении мы оказались бы в опасной зависимости от России в случае резкого проявления Францией и Австрией стремления к реваншу… Я отклонил тогда «выбор» между Австрией и Россией и рекомендовал союз трех императоров или, по крайней мере, сохранение мира между ними». Однако австро-русские противоречия на Балканах делали этот союз непрочным и недолговечным.

Берлинский конгресс помог предотвратить опасное для России столкновение с Англией и Австро-Венгрией, к которому она была совершенно не готова. Однако уступки, на которые неизбежно вынужден был пойти Петербург, российское общественное мнение поставило в строку не столько даже Вене, сколько Берлину, который-де не оказал русским той поддержки, на которую они рассчитывали. Между тем для Германии совершенно невозможно было стать на сторону России, рискуя получить против себя в перспективе мощную коалицию Англии, Франции и Австро-Венгрии, при том, что в случае войны с Англией и Францией на содействие России рассчитывать не приходилось.

Реальный политик, «железный канцлер» лишь в поддержании «европейского равновесия» видел залог сохранения и процветания Германской империи. Он стремился не допустить формирования сильных антигерманских коалиций, но при этом сам формировал континентальный союз, который объективно оказался направлен и против России, и против Англии. Хотя у Бисмарка были совсем иные стремления.

В рамках формирования центральноевропейского союза – того, что потом, в годы Первой мировой войны, стали называть Срединной Европой, – «железный канцлер» в 1879 году заключил секретный союзный договор с Австро-Венгрией, который был опубликован лишь в 1888 году. Этот договор должен был, по замыслу Бисмарка, с одной стороны, гарантировать двуединую монархию от российской экспансии, а с другой стороны, позволял Германии ограничивать австро-венгерские аппетиты на Балканах и тем самым уменьшать вероятность новых конфликтов между Веной и Петербургом. Как отмечал «железный канцлер» в мемуарах, на повестку дня встало «заключение органического союза между Германской империей и Австро-Венгрией; этот союз не расторгался бы, как при обыкновенном договоре, а был бы включен в законодательство обеих империй и подлежал бы расторжению не иначе, как путем специального законодательного акта». На практике данный союз в конечном счете привел к тому, что не Германия умерила активность своего союзника на Балканском полуострове, а, наоборот, Австро-Венгрия заставила своего старшего партнера втянуться в локальный австро-сербский конфликт с самыми печальными последствиями для обеих центральноевропейских империй.

С Россией же вопрос о столь тесном союзе никогда не стоял на повестке дня. Более того, Бисмарк подчеркивал в своих мемуарах, что договор с Австрией «заключен нами для совместной защиты от русского нападения». При этом он, однако, сетовал, что австро-германский союз не содержит тех гарантий на случай войны с Францией, которые имеются в нем на случай войны с Россией. Между тем, как справедливо полагал Бисмарк, война с Россией более вероятна для Австрии, тогда как Германии в будущем следует скорее ожидать конфликта с Францией. При этом «железный канцлер» оставался в убеждении, что «между Германией и Россией не существует такого расхождения интересов, которое заключало бы в себе неустранимые зародыши конфликтов и разрыва. Напротив, совпадающие интересы в польском вопросе (связанные с недопущением воссоздания независимого польского государства. – Б. С.) и последствие традиционной династической солидарности в противоположность стремлениям к перевороту создают основы для совместной политики.

В какой-то мере австро-германский союз послужил толчком к возобновлению «Союза трех императоров» – российского, германского и австрийского (последний по совместительству – апостольский король Венгрии). Теперь он был оформлен специальным соглашением, заключенным в январе 1881 года в Берлине и призванным успокоить Россию в связи со сближением Германии и Австрии (в 1884 году его продлили еще на три года). Договор о «Союзе трех императоров» предусматривал благожелательный нейтралитет его участников в случае, если один из них вступал в конфликт с другой великой державой. Три государства также обязались учитывать интересы друг друга на Балканах и допускать изменения статус-кво в этом регионе только по взаимному согласию. Однако договор, направленный на укрепление «династической солидарности», очень скоро превратился в клочок бумаги из-за все более расходившихся между собой интересов трех империй. После опубликования секретного прежде австро-германского соглашения, явно направленного против России, даже формальное сохранение «Союза трех императоров» стало невозможным. Убеждая русского посланника в необходимости такого союза, германский канцлер говорил: «Поверьте мне, не в ваших интересах сеять раздор между Германией и Австрией. Вы слишком часто недооцениваете, как важно находиться на шахматной доске Европы втроем… Всю политику можно свести к формуле: попытайся держаться втроем, пока сомнительным равновесием распоряжаются пять великих держав (три вышеназванных плюс Англия и Франция. – Б. С.). Вот настоящая гарантия против коалиций». «Железный канцлер» считал, что в Европе Германия уже достигла своих естественных границ и ее дальнейшее территориальное расширение не только бессмысленно, но и опасно. В 1887 году ему удалось заключить с Россией так называемый «договор перестраховки», по которому обе стороны обязались придерживаться благожелательного нейтралитета, если на партнера будет совершено неспровоцированное нападение. Однако он остался фактически только на бумаге, поскольку вступал в противоречие как с франко-русским, так и с австро-германским союзами. А уже в 1890 году Вильгельм 11 отказался продлевать этот договор, нерасчетливо ликвидировав даже столь слабую подпорку русско-германской дружбы, возведенную «железным канцлером» в последней попытке предотвратить раскол Европы на две враждебные коалиции.

В 1882 году Бисмарку удалось привлечь к австро-германскому союзу Италию. Три страны заключили оборонительный Тройственный союз против Франции. Однако дружба с Италией оказалась короткой. Итало-французские противоречия из-за Туниса, непосредственно спровоцировавшие Рим на сближение с Берлином и Веной, были в конце концов преодолены, а основные территориальные претензии Италии были совсем не к Франции, а к Австро-Венгрии, поскольку в австрийских владениях проживало значительное число этнических итальянцев. Поэтому в ходе Первой мировой войны Италия так и не выполнила своих обязательств по Тройственному союзу, резонно отметив, что германское нападение на Францию отнюдь не подпадает под пункты союзного договора. Наоборот, в 1915 году итальянцы без всякого повода напали на Австро-Венгрию, которая даже перед этим выразила готовность уступить неверному союзнику Трентино, а через год объявили войну и Германии.

Под конец жизни Бисмарк уже не сомневался, что Россия превратилась во врага Германии, в том числе благодаря неуклюжей политики Вильгельма II и его окружения. Но еще в сентябре 1879 года канцлер писал королю Баварии: «Если император Александр, не желая войны с Турцией, все же вел ее под влиянием панславистов, то, учитывая усиление внимания этой партии, можно опасаться, что панславистам удастся получить подпись императора для дальнейших военных предприятий на Западе… Я не могу отделаться от мысли, что в будущем и, быть может, даже в близком будущем, миру угрожает Россия и притом только Россия. Сведения, которые, по нашим донесениям, Россия за последнее время собирала, чтобы выяснить, найдет ли она, в случае если начнет войну, поддержку во Франции и в Италии, дали, конечно, отрицательный результат. Италия признана была бессильной, а Франция заявила, что в настоящее время не хочет войны и в союзе с одной Россией не чувствует себя достаточно сильной для наступательной войны против Германии». В действительности главной угрозой миру в начале XX века стала именно Германская империя, чего «железный канцлер», отдадим ему должное, всеми силами пытался избежать.

Бисмарк прекрасно понимал, что судьба Австро-Венгрии тесно связана с судьбой Германской империи. Особенно уповало на Берлин политическое руководство венгерской части Дунайской монархии. В 1884 году Бисмарк говорил князю Бернгарду Бюлову: «Здесь, между Дунаем и Карпатами, сидят венгры. Для нас это то же самое, как если бы там были немцы, потому что их судьба тесно связана с нашей. Они держатся и падают вместе с нами. Это существенно отличает их от славян и румын. Венгрия является для нас самым важным фактором на всех Балканах, которые, как известно, начинаются сразу же за венской Ландштрассе». Однако германо-венгерское сближение объективно еще больше ограничивало возможности Берлина в рамках австро-германского союза. Венгрия, для которой балканские проблемы были вопросом жизни и смерти государства короны Святого Стефана, решительно выступала против поощряемой Сербией пропаганды югославянского единства, склонна была опираться на германскую помощь в предотвращении сербского ирредентизма. Берлину никак нельзя было устоять под совместным нажимом Вены и Будапешта в пользу его участия в балканских делах Габсбургской монархии.

После обнародования австро-германского договора дружба Германии и России превратилась в призрак. Но Бисмарк по-прежнему верил, что «непосредственная угроза миру между Германией и Россией едва ли возможна иным путем, чем путем искусственного подстрекательства или в результате честолюбия русских или немецких военных вроде Скобелева, которые желают войны, чтобы отличиться прежде, чем слишком состарятся». Имелось в виду возможное воздействие военных групп влияния на своих императоров в пользу будущей войны. Однако жестокая ирония судьбы сказалась в том, что именно германская военная группировка получила самое мощное политическое влияние и спровоцировала мировой пожар.

Между тем в Германии среди значительной части элиты сохранялся скептический взгляд на ценность Австро-Венгрии как союзника, и на то были свои резоны. Так, 16 августа 1891 года прусский посланник в Ольденбурге граф Антон Монте писал князю Бернгарду Бюлову о внутреннем положении Дунайской монархии, точно предсказав ее печальный конец: «Двуединство (Австрии и Венгрии. – Б. С.) при ближайшем рассмотрении представляет собой самое жалкое произведение, которое когда-либо было создано легкомысленными дилетантами. Как долго еще армия сможет оставаться воплощением государственного единства?.. Мадьяры мадьяризируют только немцев и евреев, т. е. как раз те элементы, которым они в интересах государства не должны были бы запрещать пользоваться немецким языком; в то же время они совершенно беспомощны перед румынами, хорватами и словаками. Если мадьяры достигнут своей цели, т. е. личной унии (имеется в виду ограничение связи двух частей Австро-Венгерской империи личной унией и упразднением общеимперских институтов. – Б. С.), то распад Австрии неизбежен. Но вместе с тем территория Венгрии сократится наполовину. Я сомневаюсь, что после этого мы будем еще достаточно сильными для того, чтобы без прямого присоединения этого католического чурбана поддержать в оставшейся Австрии влияние, необходимое для нашего самосохранения, и обеспечить себе в будущем достаточно сильное влияние в Венгрии, Хорватии и Трансильвании. Если же мы останемся между двумя жерновами – Францией и Россией, мы погибли. Уже сейчас количественное соотношение сил весьма неблагоприятно. На Италию и так рассчитывать не приходится, а одна французская армия численно превосходит нашу… А сколько мы должны были бы оставить на восточной границе, хотя бы для того, чтобы оказать австрийской армии моральную поддержку!.. У нас есть два явных смертельных врага, а у Австрии только один… Если Германия будет разрушена, европейская цивилизация погибнет. До Одера будет простираться объединенное славянское государство, перед лицом которого остатки Германии и Франции потеряют всякое значение». Германский дипломат очень точно предсказал геополитическую ситуацию, сложившуюся после Второй мировой войны. Только в действительности крах Германской империи привел не к гибели, а к консолидации европейской цивилизации, к преодолению вековой германофранцузской вражды и созданию Евросоюза.

Не настраивало германских политиков на оптимистический лад и то, что австрийская армия с 1859 года не выигрывала ни одной военной кампании. В случае европейской войны не было оснований верить в то, что она сможет один на один противостоять Российской империи и сковать все силы русской армии, пока Германия будет разбираться с Францией. Становилось ясно, что часть германских войск придется выделить против России, ослабив Западный фронт. Это уменьшало шансы на успех блицкрига и повышало вероятность вступления в войну Англии. В случае же затяжной войны внутренняя нестойкость Австро-Венгрии становилась ахиллесовой пятой германской коалиции. В Антанте же подобным слабым звеном была Российская империя. Однако на стороне последней были огромные людские ресурсы и обширная территория, что не позволяло сокрушить ее в ходе всего одной военной кампании. Поэтому чисто теоретически союз с Россией для Германии был бы предпочтительней, избавив ее от Восточного фронта, который Австро-Венгрия, даже окажись она в Антанте, вряд ли бы рискнула создать. Но германская солидарность и растущая близость Петербурга и Парижа толкали Берлин в объятия Вены.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.