Полная версия
Сказы казачьего Яика
Владилен Машковцев
Сказы казачьего Яика
© Машковцев В.И., 2021
© ООО «Издательство «Вече», 2021
© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2021
ООО «Издательство «Вече»
http://www.veche.ru
Сказы казачьего Яика
Сказки, притчи, побайки и былины
Яик Горыныч
Для квачи – мочало. Для сказки – начало. Садитесь, дети, в кружок, а кто байку запомнит, тому дам пирожок…
Кто из вас знает, какие реки на земле нашей текут к морям? Река Днепр Славутич, река Дон Иванович, река Волга-матушка, река Енисей-батюшка. А мы живём с вами на реке, что именуется Яик Горыныч. Осетры в наших местах по десять пудов, а рыба-севрюга сама в лодки прыгает. Почему же прозвали реку Яиком Горынычем?
А потому и прозвали, что жил когда-то здесь трёхглавый змей-ящер Горын. Хвостат и велик ростом, страхолюден был дракон, будто три крокодила громадных в одно чудище срослись. Тело его мерзкое было покрыто крупной зелёной чешуей. Стрелы от этой железной чешуи отскакивали, сабли ломались. Да и боялись люди трёхглавого ящера, уходили подальше, за леса и степи.
Не страшился змея-ящера токмо дикий лесной человек Див. Волосатый Див медведей, как зайцев, на части разрывал. Ел он сырое мясо, коренья, ягоды. А змей Горын осетриной питался. Иногда Див отбирал у ящера осетров, рыбой лакомился, жену свою Дивину и семерых дивят угощал.
И стал опасаться Горын семейства Дива. Мол, вырастут семь дивят, тогда плохо будет ему. И решился трёхглавый змей-ящер убить Дива. Прокрался он ночью к пещере, где спали дивы. Но собака, которая жила с дивами, залаяла. Пришлось Горыну обратно в реку уползти.
На другой день схитрил Горын и сказал Диву:
– Отдай мне свою собаку на съедение. Очень уж я люблю собачатину. А тебе, Див, за собаку я поймаю сорок самых больших осетров да в придачу белугу и кучу севрюги с икрой.
«Какой глупый Горын! – подумал Див. – Три головы имеет, а соображает плохо: за одну худую собаку даёт сорок осетров, великаншу-белугу и кучу севрюги с икрой».
Дивята кричали и плакали – не хотели отдавать любимого пса на съедение Горыну. Но лето было сухое, лоси и медведи ушли в другие леса, сайгаки перекочевали стадами к северу. Голодно было в пещере у Дива. И отдал он собаку на съедение трёхглавому змею-ящеру. Горын наловил рыбы, в пещеру принёс, дубину-палицу у Дива попросил.
– Зачем тебе палица? У тебя лапы с громадными когтями. Тебя и тигры боятся, – рассмеялся Див.
– Буду белугу и крупных осетров бить палицей, – опять схитрил Горын.
– Бери, я себе из обгоревшего дуба новую палицу излажу, – согласился простодушный Див.
Ночью, когда луна спряталась за чёрным облаком, трёхглавый ящер Горын пробрался в пещеру, убил спящего Дива и его жену. Дивятам удалось ускользнуть, в лес убежать. С тех пор они и бродят по лесам, кричат страшно, плачут.
А Горын стал владельцем реки на долгие годы. Потому река и называется Яик Горыныч. А ежели хотите узнать, куда делся Горын, платите бабке за новую байку алтын!
Атач – гора магнитная
Только с 1895 по 1910 год на землях станицы
Магнитной было добыто 347 пудов золота
Принесли деду булку ситную – за быль про гору Магнитную. Подарили деду тулуп, потому что он стар и глуп. Полоса у него не прополота, а петух из червонного золота. Дед в избе сидит с батожком и любуется петушком. Но украсна сказка концом. Дед когда-то был кузнецом…
Росла у кузнеца дочка Малаша. В год, когда атаман Нечай ушёл в набег на Хиву, собирала Малаша во степи щавель. Нарвала она полный передник зелёной кислятки, пошла домой. Идет юница, песенку поёт. И увидела она в яме сайгачонка. Лежит он в провале, выбраться ему не можно. Малаша вытащила сайгачонка, принесла его в станицу. А люди смеются:
– Какой он уродливый, горбоносый! И к чему он тебе? В богатых станицах не едят казаки мясо сайгачье. Лучше бы жеребёнка привадила из дикого табуна. Вырос бы для хозяйства конь.
Но кузнец не бранил дочку. Мол, чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало. Малаша выходила сайгачонка. Отпоила его молоком козьим, откормила киселём овсяным. И ожил, порезвел горемыка.
– Я золотом обернусь, – говорил сайгачонок Малаше.
Но в засушливое лето проходило мимо станицы сайгачье стадо. И ушёл сайгачонок с родичами. Погоревала-погоревала Малаша и смирилась. А золота от сайгачонка и не ждала.
Осенью, однако, сайгачонок вернулся. Где-то он охромел. Малаша привела сайгачонка к отцу в кузню:
– Посмотри, отец, копыто. Кажись, там заноза. Вот и хромает козлик-горбоносик.
Кузнец Кузьма вытащил из копыта колючку. Но заметил кузнец и другое – чёрные вкрапления в роговине копыта. Кузьма имел понятие рудознатное: значит, ходил сайгачонок по железной руде. Снарядил кузнец ватагу и двинулся конно по сайгачьим тропам к северу.
У верховья реки наткнулась казачья ватага на железную гору. Издали походила гора на петуха. И четыре горушки возле, будто куры.
– Петух! – показал на гору кузнец.
– Истинно петух! – согласились казаки.
Вся гора усыпана чёрными и рыжими глыбами, рудной крошкой. Чёрные глыбы магнитны, железо чистое. И не надобно в земле копаться. Грузи руду в лодки и плыви до Яицкого городка.
Место было безлюдное. Но встретили казаки одного башкирина. Он крицу в огненной яме выжигал.
– Мин тимерче, Мустафа! Мин Атач! – показал на гору башкирин.
– Что лопочет этот татарин? – спросили казаки у Кузьмы-кузнеца.
– Он сказал: «Я – кузнец, Мустафа! Мой Петух!» Атач, по-ихнему, петух. Гора называется Петухом.
Кузнец Кузьма понимал и ногайцев, и хайсаков, и башкир. Он решил помочь башкирину. Выхватил Кузьма клещами раскалённую крицу из обжиговой ямы. Бросил её на камень и начал обжимать ударами молота – токмо искры во все стороны посыпались.
И подружились два кузнеца. Но рудой железной они так и не разбогатели, хотя ковали на продажу сабли, серпы и вилы. А Малаша нашла у речки Гумбейки золотой самородок, по виду – маленького сайгачонка. Кузьма подарил самородок Мустафе. Мол, возьми на дружбу золото – сайгачонок счастье приносит.
На другой день Мустафа тоже преподнёс Кузьме подарок – золотой самородочек, вылитого петуха. И дали они клятву молчать. Не говорить никому, что окрестности горы Магнитной усыпаны золотом.
Но удача всегда случайна. И раскрылась однажды тайна. Дед лукавый сидел на завалинке, подшивал старые валенки. А соседка шла за водой. Казачка глазастой была, молодой. И видела баба сама, как выпал петух золотой из пима.
Говорят казаки из Гурьева – не держите в свинарнике курево. Говорят в станице Зверинке – не прячьте червонцы в кринке. Говорят в станице Наваринке – не храните золото в валенке.
Ворона Дураша
Не за синим морем-океаном, не за горами высокими, а на земле нашей казачьей жил один старый атаман. Было у него два сына – непутёвых и жадных. А третьим в доме рос приёмыш, отрок Макар. Жила в хате атамана и невесть откуда прилетевшая говорящая ворона Дураша.
Но разговаривала ласково ворона только с Макарушкой.
– Здравствуй, Макар-Макарушка! Дай мне гороху! – картавила птица-ворона.
– Дам тебе гороху, Дураша, но сначала надобно отварить горох. Шибко он твёрдый, – отвечал Макарушка.
– Сыру дай мне, Макар! – просила ворона.
– Сыр едят люди богатые, Дураша! – улыбался Макарушка.
– Дай сыру – покажу схорон с динарами, – не унималась птица, хлопая крыльями.
Братья смеялись над Макарушкой.
– Блаженный Макар с вороной беседует. Ворона обещает ему показать, где клад укрыт с червонцами золотыми. Ха-ха-ха!
Иногда братья хлестали нагайкой Макарушку, выгоняли его из хаты вместе с вороной Дурашей. Тогда Макарушка обитался на сеновале. Ворона воровала у соседей куски хлеба, вяленую рыбу и прилетала на сеновал.
– Грызи, Макарушка!
Такова уж доля сиротская. Макарушка был терпелив. Дрова колол, воду носил, сено косил, рожь молотил. И коней овсом кормил. А ходил оборванцем, в зипуне заплатанном.
Люди корили атамана:
– Пошто сироту обижаешь, на растерзание и глумление отдаёшь Макарушку сыновьям своим?
– Бог всё видит! – отвечал неопределённо атаман.
Так вот и пролетело несколько лет. И настало время старому атаману умирать. Вызвал он к себе сыновей и приёмыша Макара. И сказал атаман:
– Разделил я наследство на три неравные части. Каждый из вас выберет для себя лишь одну долю. Но первым будет выбирать часть завещанного Макар, а то ведь обидите сироту.
У братьев лица позеленели, руки затряслись. Мол, что же такое происходит, люди добрые? Чужаку, сироте нищему достанется самая жирная доля!
– Каковы же части наследства? – упали сыновья на колени перед умирающим отцом.
– Первая доля – дом со скарбом и конюшней. Вторая доля – табуны овец и хата на заимке. А третья доля – ворона говорящая, Дураша. Ну, кто желает получить главное богатство – ворону Дурашу?
Взвыли перед атаманом сыновья:
– За что, отец, кара жестокая, несправедливая? Ведь Макар выберет дом со скарбом и конюшню. Или возьмет хату на заимке со стадами овец. А хутор не дешевле хоромин со скарбом и конюшней! Вот и достанется одному из нас дурацкая ворона. За что же такая казнь? За какие грехи несчастья?
Атаман молчал, не отвечал сыновьям. Тогда они сцепились между собой.
– Я после Макара первым долю выбираю, значит, тебе ворона достанется! – вопил один.
– Нет! – кричал другой. – Я возьму хутор с овцами, а ты с вороной каркай!
И чуть было не подрались братья, уже рубахи у них по швам затрещали. Но Макарушка успокоил братьев:
– Не шумите зазря, не рвите льняные рубахи. Я по праву делаю выбор первым. И выбрал я не хоромы со скарбом и конюшней и не хутор с баранами, а говорящую ворону Дурашу.
Братья онемели от простодушия Макарушки. Мол, слава богу, что он блаженный. Ворону ободранную за сокровище принял! На радостях дали они сироте шматок сала, полмешка муки ржаной и разрешили поселиться в старой бане. А отца без поминок похоронили – не могли простить ему покушения на их законное богатство.
Но вскоре порушилось состояние братьев. Работать они не умели, а в набеги с казаками ходить боялись. И пришлось им продать хоромы со скарбом и хату на заимке с овцами. Обнищали братья, собирали объедки в харчевне, прислуживали еврею-шинкарю.
А Макарушка разбогател нежданно. Шёл он как-то летом по степи, притомился, на камень присел. А камень большой, округлый, красного цвета. Ворона Дураша в небе резвилась. Но вдруг птица подлетела, каркнула, села на плечо Макарушке:
– Карр! Карр! Под красным камнем динары, Макар!
Отвалил Макарушка камень, а там, в яме, медный сундук с червонцами золотыми, динарами и дукатами. Купил Макарушка лесу корабельного, срубил себе дом добротный, печку изладил. Конюшню во дворе поставил. Завёл корову и бычка, пару коней чалых. Братьев-обидчиков Макарушка к себе в подручники взял. Одел и обул их, научил землю пахать, рожь сеять.
А клад Макарушка перепрятал. Но знала об этом только ворона Дураша.
В гостях у царя Осетра
После зелёной пятницы и красной субботы как-то пришло голубое воскресенье, и пошел Макар-Макарушка на реку Яик рыбу ловить. Сел он в лодку, заплыл на островок. Но разморило его солнце, и уснул он на островке в кустах.
Проснулся Макарушка от шума, рыка и брани несуразной. Выглянул из-за коряги и обомлел: на песке, возле его лодки, лежала израненная хищными зубами русалка. А поодаль бесновались и ругались между собой три головы дракона Горына.
Одна голова кричала:
– Я съела две тыщи татар, двадцать купцов, два полка русичей, а русалок и не пробовала. Эту русалку я съем!
Другая голова рычала:
– Я истребила тьму ногайцев, хрустела косточками калмыков, глотала хайсаков, славянами закусывала. А вот вкуса русалки не ведаю. И в центре я, потому русалку на съедение мне отдать надобно!
Правая голова гневалась:
– Это я Диву горло перегрызла, а вы семерых дивят упустили в лес. У меня больше всех заслуг. И русалку я первой заметила и укусила. Русалка – моя добыча!
В сей миг и закружилась над трёхглавым Горыном говорящая ворона Макарки – Дураша. Ворона каркала, обращаясь к дракону:
– Горын – дурак! Ты дурак, Горын! Карр! Карр! У тебя три головы и нет ни одной умной! Карр! Карр! Три головы поссорились! А зачем ругаться? Ныряй в реку, Горын. И плыви к верховью, до горы Железной. Там, у Магнит-горы, еще две русалки резвятся. Жирные русалки. Ты поймаешь, Горын, ещё двух русалок. И тогда на каждую голову будет по одной вкусной русалке. И не надо будет ссориться. А эту русалку я покараулю до твоего возвращения. Карр! Карр! Это тебе говорит, Горын, самая умная на свете ворона – Дураша!
– Ты права, Дураша! – согласился Горын, кивая тремя безобразными головами. И нырнул дракон в реку, аж брызги в разные стороны. И поплыл он быстро к северу.
Макарка вылез из-за коряги и погрозил вороне кулаком:
– Какая ты злодейка, Дураша! Зачем ты сказала дракону о двух русалках у Магнит-горы? Горын настигнет их и поймает. Почему ты, Дураша, предала русалок?
– Я предала русалок? Карр! Карр! Какой ты глупый, Макар! Никаких русалок у Железной горы нет. Там два медведя в малиннике сидят. А на берегу лежат два скелета. Я только что там была. Очень испугалась, когда один скелет посмотрел на меня. А из черепа другого скелета выползла черная змея. Ужас! Карр! Карр! Почему ты сидишь, Макар? Перенеси русалку в лодку. И плыви поскорее в море Хвалынское. Крикнешь там на третьей волне царя Осетра. Эта русалка – его приёмная дочь. Торопись, Макар! Карр! Карр! Но не вздумай опускаться на дно морское. Из лодки даже не выходи.
Макарка нарвал травы, лопухов, устелил днище лодки. Перенёс израненную русалку в лодку, вскинул парус и поплыл к морю Хвалынскому.
– Спасибо, Дураша!
– Из твоего спасибо шубу не сошьешь. Дай мне сыру! – порхала над лодкой ворона.
– Сыр едят бояре, – улыбнулся Макарка.
– Дурак! – обозвала его ворона.
– Я накопаю тебе червей, – налегал Макарка на весла, помогая парусу.
– Фу, какая пакость! Я давно не ем червей. Предпочитаю крабов, красную икру.
– А красную икру – токмо к царскому двору! – шутил Макарушка.
– Изверг! – рассердилась ворона Дураша и полетела на огород бабки Дуни воровать бобы и горох.
В это время у Магнит-горы злобствовал, бил хвостом по мелководью трёхглавый дракон Горын.
– Где русалки? – спрашивала одна голова.
– Я вижу на берегу два скелета, – хрипела другая морда.
– Нас обманули! Где же справедливость? – повизгивала третья пасть.
Над Горыном стрекотала насмешливо сорока-белобока:
– Что ты ищешь, Горын? Неужели ты стал лакомиться скелетами? Это любопытно. Я знаю одно местечко. Там битва была. Очень много скелетов! А русалочка ваша плывет в лодке Макара к морю, к отцу своему царю Осетру. Хо-хо-хо! Хи-хи-хи!
– Садись на мои зубы, сорока. И перья от тебя полетят, – грозила левая голова.
– Я проглочу тебя, птичка, живьём, – угрожала правая пасть.
– Не обращайте на эту болтушку внимания. Вперёд! В погоню за проклятым Макаром! – повелела центральная голова.
И ринулся дракон Горын в погоню за лодкой Макарушки. Закипела вода в реке, волны на берега обрушились. Сайгаки с водопоя разбежались. Гуси дикие с омутов повзлетали.
Но поздно бросился в погоню Горын. Макарка уже выплыл из реки в море Хвалынское, а моря Горын боялся. Там бы его одолело войско царя Осетра.
– Как тебя зовут, русалка? – спросил Макар.
– Я принцесса Марина, приёмная дочь царя Осетра.
– А как же ты попала в реку Яик, во владения мерзкого Горына?
– Заигрались мы с тюленями, не заметили опасности. И не поймал бы меня дракон, если бы я не выпала из хрустальной ладьи.
– Не горюй, доставлю я тебя к батюшке, царю Осетру.
– Мой батюшка тебя отблагодарит щедро, Макарушка.
– А мне и не надо ничего, ежли токмо крабов для моей вороны Дураши. Она у меня, аки боярыня. Изысканные лакомства требует. А я люблю репу, баранью лопатку, ковригу ржаную.
– Скоро третья волна будет, Макарушка. Ты прокличь зов царю Осетру. Изранена я, сил нет, – прошептала русалка.
И на третьей волне кликнул Макарка зычно:
– Великий царь Осетёр! Зажги во дворце зелёный костёр! Пошли за мной упряжку с белугами и другими рыбами-слугами! Подай мне ладью хрустальную! Покажи страну свою тайную!
Забурлило море, провалилась бездна под лодкою. Подлетели три рыбы-белуги, а в серебряной упряжке – ладья с дверцами. Два краба открыли дверцы. И занёс в ладью Макарушка на руках русалку-принцессу. И унесли их белуги на дно моря Хвалынского, в хрустальный дворец. Не прислушался к советам вороны Макар и пожалел об этом.
Царь Осётр восседал на рубиновом троне. Корона его была облагорожена голубыми сапфирами, аметистами фиолетовыми, агатами дымчатыми, гранатами малиновыми.
– Каким гробом тебя наградить, молодец, за спасение принцессы? – спросил морской царь. – Есть у меня каменные гробы, есть коралловые, медные, серебряные, золотые, хрустальные.
– Для чего мне гроб? Не собираюсь я умирать. Мне надобно домой. Мне бы репу, лопатку баранью, ковригу ржаную…
– Из моего царства живыми никогда не выходят, молодец. Хоть ты и спас принцессу, просит она тебя миловать и наградить, но сотворить сие не можно. Выбирай, молодец, любой гроб и ложись. За великую заслугу могу одарить золотым гробом.
– Ежли гроб, то давай деревянный, – покарябал затылок Макарушка. – И штобы дерево было сухое, сосной пахло. А внутри бархат, шелка заморские, парча, золотом шитая. Ну и одежонку мне справь: сапоги сафьяновые, платье дорогое, шубу боярскую, шапку бобровую. И, само собой, сабельку булатную. Добра у тебя, царь, вижу – много!
– Так тому и быть, – ударил трезубцем царь Осётр. Разлапистые крабы принесли гроб, обитый внутри бархатом, обрядили Макарушку в драгоценные одежды, подали саблю булатную.
Перекрестился Макарка и лёг в гроб. Захлопнулась крышка.
Запокачивался гроб. Унесли его куда-то.
– Вот и сверши попробуй доброе дело! – закручинился в гробу Макарушка. – Штоб у этой паршивой русалки раки хвост отгрызли!
Но почувствовал он, что гроб кверху летит стремительно.
– Должно быть, умер я. И душа моя в рай вместе с гробом летит, – подумал бедолага.
– Ударь в крышку коленом, открой темницу, – услышал вдруг Макарушка знакомый голос русалки-принцессы.
Поднатужился он, отбросил крышку гроба. А кругом море, берегов не видно. И рядом, на волнах, четыре севрюги резвятся, русалка плавает. А в небе луна светлая, звёзды.
– Решила я освободить тебя, Макарушка, вопреки воле отца моего грозного. Плыви на север до устья Яика, а там уж сам дорогу найдёшь. На коня пересядешь.
– Срамно для казака в гробу плыть, вдруг люди узрят. Позора не оберёшься.
Ударила русалка трижды хвостом по волне, и гроб превратился в богатую лодку. Поплыл Макарка к устью Яика. Русалка и слуги-севрюги до самого берега лодку провожали. Выбрался на сушу путешественник, когда взошло солнце.
Ворона Дураша его встретила:
– Карр! Карр! Где крабы, Макар?
– Прости, Дураша, о крабах я и забыл, хотя мог одного прихватить.
И полетела ворона в казачью станицу, крича и каркая:
– Карр! Карр! Побывал у царя Осетра Макар! И одарил его царь одеждой знатной и саблей булатной! И наградил его царь шапкой боярской, бобровой. И чуть не женил на дочке своей чернобровой.
А Макарушка улыбчиво приговаривал:
– Не так уж глупа ворона. И нет от вороны урона.
Гуслярица о казаке Гаркуше
Цветь первая
Крица зреет в горниле, в горении. Слово всходит предвиденьем, всполохом. Кровь у русичей в три поколения остро пахнет полынью и порохом.
Взрокочи, судьба златострунная, и зачни гуслярицу казацкую. Будут слушать нас люди старые. Будут плакать и дети малые…
Поднесут нам ковригу духмяную. И солонку, севрюгу копчёную. И серебряный ковшик с брагою. И рушник с петухами алыми. Атаман бросит гривну цельную. Да алтын – голопуп голутвенный. И взлетит, затрубит белым лебедем гуслярица велеречивая.
Замолчат волкодавы лохматые, и замрут журавли над колодцами. Приподнимутся горы горбатые, в тучах скроются черные коршуны. И затихнет станица хлебная, окунётся в леса солнце медное. И под пеплом погаснут медленно огомётки в селитроварнице.
Замолчит и стозвонная кузница. И над срубом застынет матица. Зазвучит гуслярица былинная, золотая слеза в сердце скатится. И поведают гусли о вольнице, о Гаркуше и звероящере. И о Дуне-колдунье, которая погубила Гаркушу проклятием.
Цветь вторая
Рокотнет гуслярица былинная. Золотая слеза в душу скатится. Будет знать мурава зелёная, где земля начиналась казацкая. Как побили Мамая поганого, князь Димитрий Гаркуше кланялся: приглашал он вольное воинство на хлеба – во дружину славную. Мол, погибли мои соратники, полегли мои други-дружинники. Под рукой-де не вижу сокола для полёта под солнцем высокого. Князь был светел, душой не кривителен. Звал в Москву на места медовые. Обещал он татарскую скарбницу и дарил серебро столовое. Обещал он хоромы тесовые и кормёжку до смерти сытую. Предлагал он великие почести, зря в боях обещал не испытывать.
А Гаркуша-казак так ответствовал:
– Нам не можно жить под болярами. Мы измлада свирепо разбойные. Не годимся для службы княжеской. Мы уйдём воевать на окраины для татар наказанием божеским, поелику рассеяны нехристи и трепещут после побоища.
За Гаркушу цеплялась девица, заманиху-траву в тюрю сыпала. Казаки Дуню дёгтем мазали, в курьих перьях валяли рогатиной. Ворожбу Дуня древнюю ведала, колдовским обладала понятием. Девка бросила чёрную молнию, казаков окатала проклятием:
– Чтоб вы сдохли в чужбине, охальники! В ковыли упадут ваши черепы! Будет нищим-слепцом вечно мучиться атаман за отступ, за глумление!
А Гаркуша смеялся раскатисто, повелел девку грязью забрасывать. Чтоб не смела пужать предсказаньями, ворожбой заниматься пакостной. И увёл атаман войско буйное через волок Волги-матушки. Триста стругов из Дона синего грозно двинулись к морю Хвалынскому.
Цветь третья
Триста стругов по Волге-матушке хищно ринулись к бурному Каспию. Откупилась оброком Астрахань. И ушли казаки до Яика.
Змей Горын проживал на Яике – зверогадина мерзко трёхглавая. Встретил змей казаков громким хохотом. Поединка аспид потребовал. Я, мол, Дива убил могучего, с вами ж делать мне просто нечего. Я не ведаю лакомства лучшего и питаюсь давно человечиной.
Да, питался тот змей человечиной. Но ордынцев не ел – видно, брезговал. Взял Гаркуша саблю булатную и кольчугу надел железную. Взял Гаркуша пику пудовую и корчагу с горючей жидкостью. Казаки атаману смелому снарядили коня тяжёлого.
Что за жизнь? Из огня да в полымя! Кто помолится за пропащего? И с восхода до жаркого полудня отражал атаман звероящера. Где скончанье сражению страшному? Где для бегства хотя бы лодица? Помогла Гаркуше уставшему пресвятая Мать Богородица!
Отступил звероящер к берегу, стихли рыки его несуразные. И увидел Гаркуша девицу, ту, что дёгтем и грязью мазали. Снизошла она между грозами по чудесно сброшенной радуге. В туеске подала сок берёзовый и цветок-одолень в красной ладанке.
Как испил казак соку чистого, так воспрял молодецкою силою. Конь цветок-одолень почувствовал, заиграл воинственно гривою. Налетел Гаркуша на аспида, снёс ударом клыкастые головы. И корчагу с горючей жидкостью бросил он на Горына павшего.
Пригвоздил он Горына пикою. Изрубил на куски горящего. С той поры на великом Яике и не стало трёхглавого ящера.
Цветь четвертая
Как не стало трёхглавого ящера, долго не было времени хмурого. Но дошла беда и до Яика. С юга выползло войско Тимурово. И горели степи хайсацкие, полыхали станицы мирные. И отважно жены казацкие выходили в сражения с вилами. Брали отроки пики лёгкие, помогали отцам и братьям. По упавшим в сече не плакали, не склонялись к погибшей матери. Навалилась тьма, злое воинство. Закружились над степью вороны. Кто терял в сече руку правую, принимал саблю в руку левую.
И пришельцы в той битве падали в ковыли, от пожара бурые. В бой летели полки отчаянно, бил Гаркуша орду Тимурову. Но лихие эмировы лучники ослепили Гаркушу стрелами. Атаману глаза повыбили, чтобы плакал слезами кровавыми.
Всем своя звезда предназначена. Прокопытила конница ярая. И осталась от войска казачьего после битвы ватага малая. Одолели пришельцы силою, конным строем, мечами, латами. И дрожали детёшки сирые, и юницы, что в дебрях прятались.
Люди, вы и в печали возрадуйтесь. Сердце девичье верностью выросло. Та, которая шла по радуге, с поля брани Гаркушу вынесла. И ушли казаки в кущи тёмные, отступили в болото смрадное. До Железной горы – кости белые. Велико было поле ратное.
