Эрелинги

Гвернские наемники молчали.

– Ну что же вы остановились?! Вы – храбрые сыны Гверна! – крикнул Лертэно, подивившись звонкости своего голоса. – Там на ваших глазах гибнет королевство, а вы думаете: не пора ли отступать? Собрались бежать?! Или Гверн – не Мезеркиль, или Рользат не пойдет так далеко на юго-восток? О нет, они дойдут… придут на наши земли! И что станется тогда со свободным Гверном, когда начнут грабить и убивать, уводить ваших жен и дочерей? Вы будете так же стоять и смотреть? Чего вы ждете?.. Мои предки вели ваших пращуров в бой, и ни один не дрогнул, отступив. Я – последний Эртер! – Превозмогая нестерпимую боль, он поднял и крепко сжал в левой руке кальярдское знамя. – Я не хочу видеть, как рользатские собаки рвут и топчут мое достоинство, самого меня – потомка кальярдских королей! И я, Эртер, говорю вам, славные сыны Гверна, – вперед!

* * *

На холме, над полем битвы, расположилось командование мезеркильской армией. Герцог Милертский и герцог Артехейский, братья гибнущего короля, первый маршал Форльдок и граф Вользуанский внимательно следили за боем. Семнадцатилетний Рэссимонд Артехейский, не скрывая злости, носился на гнедом жеребце по пригорку, выкрикивая проклятия рользатцам. Артори Милертский, положив руки в латных перчатках на высокую луку седла, высматривал в мешанине схватки старшего брата. Его точеное лицо было спокойно, даже в глазах, серых, как пасмурное небо, никто не углядел бы и тени тревоги. Он слегка склонил голову, прислушиваясь к словам первого маршала, который обращался исключительно к нему, едва обращая внимание на герцога Артехейского и графа Вользуанского.

– Ваше высочество, – Форльдок говорил прямо, не оставляя никакой надежды, – вы должны понимать, что битва проиграна. Его величество поддался, несомненно, благородному, но безрассудному порыву, когда сам кинулся в бой. Сейчас наши силы не равны. Мы потеряли лучших рыцарей, большую часть кавалерии. Рользатцам ничего не стоит прорвать левый фланг, а мне его некем восполнить. Можно было бы положиться на Гверн, но его войска практически обезглавлены, и Варлис пытается удержать своих людей от бегства. Надеяться на наемников бесполезно – на этот раз они сами по себе. Я не могу дать им приказ о наступлении, так как все капитаны «свободных сынов» отказались продлить договор с Эрелингами. Даже если они вступят в бой, это не решит исход битвы. Сантар и Бенна, конечно, на подходе, но одному Богу известно, сможем ли мы продержаться до их прихода и какие чудовищные потери понесем при этом. А если кто-нибудь побежит, то будет все равно: успеют герцоги или нет.

Рэссимонд подлетел к ним и с отчаяньем крикнул брату:

– Артори, мы должны спасти Эрвика! Это наш долг! Если мы сейчас же не бросимся ему на помощь, можно считать, что род Эрелингов опозорен!

Первый маршал угрюмо посмотрел на младшего принца и резко бросил:

– То, что вы предлагаете, ваше высочество, настоящее безумие, и ничто иное!

Принц покраснел, на его глазах навернулись слезы злости, и он с яростью выпалил:

– Если помните, барон, там наш брат!

Форльдок грустно улыбнулся и устало произнес:

– В свою очередь осмелюсь напомнить вам, ваше высочество, что сейчас рядом с королем мой старший сын.

Герцог Артехейский хотел было ответить, но герцог Милертский поднял руку и сказал:

– Успокойтесь, Рэссимонд. Барон Форльдок в чем-то прав. Есть ли вести от Эверкера, граф?

Ноарион Вользуанский покачал головой и неторопливо проговорил:

– Увы, я не получал пока никаких донесений из Сьера… Что же до сложившейся ситуации, я не отрицаю, что можно спасти и его величество, и господина Форльдока, но этим мы погубим армию и вместе с ней Мезеркиль. Как королевский советник, я предлагаю отступить, занять новую позицию и дождаться подкрепления от Сантара и Бенна, к тому же должны подойти союзные войска Неверинга.

Маршал зло усмехнулся.

– Неверинг должен был выслать нам подкрепление еще два месяца назад, – сказал он. – А до сих пор мы воюем только своими силами. Странные союзники, советник. Насколько помню, вы вели переговоры.

Ноарион не обратил внимания на укол и выжидающе посмотрел на герцога Милертского. Тот со вздохом произнес:

– Полагаю, что о последствиях пленения моего брата никто сейчас думать не хочет?

Королевский советник уверенно ответил:

– Ваше высочество, вам лучше, чем кому-либо, известно, что государь не допустит своего плена. Но… Но даже если это произойдет, у Мезеркиля останутся регент и армия.

Принц едва кивнул.

– Значит, приходится выбирать: спасать короля или королевство, – тихо проговорил он.

– Сейчас решение за вами, ваше высочество.

Артори взглянул на фигурку старшего брата, размахивающую руками и стремящуюся избавиться от напиравших со всех сторон рользатцев. «Обречен», – подумал принц и повернулся к остальным сановникам, расположившимся чуть поодаль, задержав вопросительный взгляд на графе Вользуанском. Тот лишь печально покачал головой. Принц вздохнул, понимая, – дальше тянуть бесполезно. Было ли отступление предательством брата? В глубине души он знал, что – да. Но им с детства внушали, что они обязаны быть выше всего человеческого, они – правители Мезеркиля. Ради спасения королевства должно пожертвовать родной кровью, раз того требуют обстоятельства. Иначе это будет предательством короны. Впервые он почувствовал острую зависть к Рэссимонду. Тот, не раздумывая, пошел бы на поводу чувств и дал бы приказ идти в атаку. Он же был старше, немногим старше… может быть, несколько умнее… Их дед и отец потратили столько сил, чтобы в армии установилась железная дисциплина, чтобы рыцари не бросались сломя голову в самую гущу схватки, руководствуясь лишь собственным азартом и жаждой крови, чтобы эти благородные идиоты умели сдерживать свой пыл и подчиняться приказам. И один ненужный порыв, один проступок разрушил все, что создавалось годами. Была собрана мощная армия, Рользат был отброшен к границе, и здесь, едва ли не под стенами Сьера, они должны потерпеть поражение или перейти в оскорбительное отступление по вине самого короля, рискнувшего одним из первых броситься в бой, и преступного опоздания родичей. Что ж, на все воля Господа. Было жалко упущенной победы, было неприятно брать на себя решение об отступлении и не хотелось смотреть на пылающего негодованием Рэссимонда, орущего о рыцарских доблести и чести.

Граф Вользуанский внимательно всматривался в гвернский фланг. Ему хотелось увидеть еще раз знакомую тонкую фигурку, которую он тайком от других и от самого себя выискивал среди солдат, начиная с отбытия из Артехея. Увидеть еще раз, пока не началось паническое бегство. Впрочем, он слышал, что «свободные сыны Гверна» не бегут, по крайней мере, никто не замечал гвернца, удирающего с поля боя. Если мальчик еще жив… Вдруг он улыбнулся и сделал знак рукой герцогу Артехейскому.

– Ваше высочество, – сказал он, – помните того юношу в Артехее, который утверждал, будто в нем течет кровь Эртеров? Смотрите, кажется, мальчишка хочет уговорить гвернцев прийти на помощь нашему королю. Неужели… Что же он им сказал, если они с такой прытью побежали за ним в самое пекло?

Видя, как гвернские наемники бегут в бой, Рэссимонд завопил, что было мочи:

– Гвернцы! Сами! Без приказа пошли в бой, а я – тут! К черту вас, маршал! Морксар, Барса, Арисиль, Эльм… За мной, Артехей!

Артехейская тяжелая кавалерия, топча на своем пути пехоту, кинулась за своим принцем. Бледный Форльдок ошарашенно смотрел, как армия выходит из-под контроля. Он посмотрел на столь же бледного герцога Милертского и проговорил:

– Ваше высочество, вы понимаете, что можете лишиться еще одного брата? Их нужно остановить.

Принц снял шлем и тихо произнес:

– Как?.. Граф, хотя бы вы сдержите своих людей и не смейте выходить из повиновения! Последняя надежда на то, что Сьер и Эверкер нас не подведут.

Вользуан, который немногим ранее ратовал за разумное отступление, вдруг почувствовал необычайный подъем и азарт. Он сдержанно поклонился и с улыбкой произнес:

– Ваше высочество, я повинуюсь своему королю. К тому же, не думаю, чтобы мои ребята были хуже гвернских наемников или артехейцев.

С принца слетело мнимое хладнокровие, он развернул коня и проревел:

– Я приказываю не двигаться с места! Пока король в окружении, вы повинуетесь мне. Стоять до моего приказа!

Граф перестал улыбаться и склонил голову. Позади нетерпеливо ржали кони вользуанских рыцарей. Герцог Милертский снова повернулся к битве, пытаясь вернуть себе спокойствие. В двадцать лет сложно вызывать уважение; любовь – да, восхищение – безусловно, но почти невозможно заставить сановников, еще помнящих короля-отца, признать авторитет вчерашнего мальчишки, второго сына. Он ломал их, когда получалось. А получалось не всегда. Но всё впереди. Выждать хотя бы эту бойню, вероятно, проигранную, если только не…

К Ноариону на взмыленной лошади подскакал раскрасневшийся всадник и что-то быстро начал говорить на ухо, указывая в сторону Сьера. Постепенно на лице графа появилась улыбка и даже заиграли какие-то краски. Он похлопал всадника по плечу и громко сказал:

– Повтори все то же самое его высочеству.

Всадник – румяный, здоровый юноша, – задыхаясь, быстро выпалил:

– Только что я получил вести от лазутчика из Сьера. Видимо, рользатцы сошли с ума. Город пустой, остался один гарнизон. Все рользатские войска здесь. Эверкер откроет нам северные ворота… И Бенна! Герцог Ишар на подходе!

Герцог Милертский не удержался, вспыхнув широкой улыбкой. То облегчение, которое он наконец-то испытал, граничило едва ли не с наслаждением. Обращаясь к королевскому советнику, Артори произнес:

– Вы хотели показать свою доблесть, Вользуан, – произнес он. – Так идите. Сьер открыт. На этот раз для вас.

Принц снова отыскал взглядом старшего брата. Да, Эртер и его гвернцы сделали невозможное, и Рэссимонд не подвел, успел. В глубине души промелькнуло легкое сожаление, настолько легкое, что можно было не придавать ему значения.

В тот день солнце удачи встало на стороне Мезеркиля. Войска, занявшие Сьер, наблюдали, как рользатцев сминает подошедшая армия герцога Бенна, как где-то вдалеке штандарты Сантара добавили лазури небесам. А потом… потом, как водится, вешали остатки рользатского гарнизона, рубили головы изменникам-мезеркильцам. С благородным шлейфом победы в город вошли мародерство, насилие и убийства, которые не могли остановить ни капитаны, ни маршалы. Король грозился смертью каждому, кто будет замечен в подобных преступлениях, однако это не возымело никакого воздействия. Когда же к разгулявшейся солдатне присоединились герцог Артехейский и Гьюрт Форльдок, первый маршал, уведомив государя, начал вешать мародеров и насильников на стенах Сьера.

Гвернские наемники расположились в южной части города, где процветала проституция и находились таверны крайне сомнительного характера, больше напоминающие дешевые публичные дома. Седоус жестко поддерживал дисциплину среди своих людей, коих после битвы за Сьер осталось меньше половины. Кого-то, несмотря на боевые потери, он просто-напросто зарезал. Относительный порядок в гвернских войсках сохранялся также из-за Лертэно, переставшего выводить солдат на «увеселительные» прогулки.

Как-то сразу «свободные сыны» признали последнего Эртера своим вожаком и беспрекословно начали ему подчиняться, чего с ними не бывало добрых сто лет. В силу своего возраста и опьянения славой юноша вообще не понимал, почему он должен в чем-то ограничивать людей, бросившихся за ним без раздумий на смерть. Поэтому он поначалу защищал незаслуженно обиженных Седоусом солдат. Однако старый вояка, оставшись с Эртером наедине, надавал ему таких оплеух, что у потомка «кальярдских королей» пошла носом кровь. Эта наука пошла на пользу, и Лертэно пересмотрел свои взгляды на военную дисциплину.

В тех же самых кабаках, где веселились южане-наемники, пропадали днями и ночами светловолосые Рэссимонд Артехейский и Гьюрт Форльдок. За ними, вырвавшими победу у смерти, неотступно следовали слуги, обязанные присматривать и защищать молодых господ. Впрочем, бедолагам это с трудом удавалось, так как солдаты их быстро напаивали и оставляли спать прямо на лавках.

Принц уже мало напоминал того изысканного молодого человека, которого Лертэно впервые увидел в Артехее. По окончании битвы за Сьер младшего брата короля, едва живого, вытащили из-под груды трупов. Его левая часть лица была рассечена ударом кинжала от скулы до подбородка. Кое-как рану промыли и зашили, оставив красоваться кривой багровый шрам, залатанный грубыми нитками. Оторавшись от боли, дорвавшись до винных погребов, принц с задором принялся вместе с солдатней грабить город.

Гьюрт, получивший на поле боя пару царапин, наплевав на запреты родителя, не отставал от лучшего друга ни на шаг. Старший сын маршала, надежда и гордость Форльдоков, предавался все тем же нехитрым развлечениям, что были в чести у простых вояк. В компанию к молодым аристократам затесался и Лертэно, которого Рэссимонд и Гьюрт почитали за спасителя королевства и называли братом. Столь громкие фразы они закрепили кровью, невероятно польстив самолюбию последнего Эртера. У неразлучной с тех пор троицы вид был откровенно дикий. И можно представить, какой ужас испытывали горожане, когда эти юноши, возглавляющие хмельную ораву солдат, с улюлюканьем проносились по улицам в заляпанной вином и кровью одежде, размахивая мечами и факелами.

В один из редких тихих вечеров (первый маршал наконец-то начал вешать, а Лертэно оценил оплеухи своего наставника) Гьюрт и Седоус играли в кости. Эртер, теребя сапфировую серьгу в левом ухе, завороженно наблюдал за маленькими кубиками, взлетающими над столом. Рэссимонд, облокотившись о плечо кровного брата, без конца проводил пальцами по шраму, иногда стараясь сковырнуть запекшуюся кровь, будто от этого рубец мог исчезнуть. Конечно, подобные увечья были делом обычным, повезло еще, что глаз цел, но все равно при взгляде на свое отражение принцу становилось не по себе и очень хотелось отыскать хоть одного живого рользатца.

Форльдоку никак не везло. В попытке отыграться он снова бросил кости и сказал:

– Слушай, Седоус, а ты никак из благородного рода.

Наемник удивленно поднял на него глаза и спросил:

– С чего вы взяли, молодой господин?

– Стал бы я с тобой знаться, если в тебе не было б хоть капли благородной крови.

Принц и Лертэно рассмеялись, а Седоус только покачал головой. Теперь была его очередь бросать кости, и он опять выиграл. Почесав затылок, старый солдат с улыбкой посмотрел, как разочарование разливается по румяному лицу маршальского сына. Похлопав юношу по плечу, Седоус сказал:

– Мой отец был третьим сыном. Когда умер его старший брат, он мог бы возглавить епархию, однако почему-то решил, что духовный сан ему не к лицу, и женился на моей матери, чем несказанно разгневал деда… Да, не везло ему в жизни. Не мог усидеть на одном месте, много слез пролила моя матушка, а что она могла поделать? Как-то привыкла, и потому, когда в канун Рождества отец сгинул, она не очень-то убивалась. Все хотела, чтобы я другим был, да не вышло.

Эртер с участием спросил:

– Давно матушка померла?

Седоус махнул рукой:

– Да жива еще. Стара совсем стала, почти не соображает, а иногда такими глазами глянет, что оторопь берет. Видно, все чует материнское сердце.

Лертэно стало грустно, он сделал большой глоток из кружки, пообещав себе непременно вернуться в Артехей, как только в Сьере все закончится. Рэссимонд заметил перемену в его настроении и успокаивающе положил руку на плечо. Гьюрт с остервенением потряс кости и бросил их на стол. Увидев, что опять выпало самое маленькое число, он поскреб щетину на подбородке и чертыхнулся.

– Заговоренные, что ли?! – воскликнул он. – Кстати, Рэс, а ведь по всему нас должны в рыцари посвятить. Как-никак, а мы герои Сьера. Вряд ли наш возраст будет помехой.

Принц согласно кивнул и произнес:

– Конечно, должны, всех троих. А Лертэно в первую очередь. То, что нам нет еще двадцати, – неважно. Моего деда посвятили в рыцари, когда ему было шестнадцать.

Гьюрт снял с пальца перстень и положил его перед Седоусом. Солдат повертел кольцо перед глазами и протянул Форльдоку.

– Нет, молодой господин, – проговорил он, – не возьму. Вы как-нибудь потом долг отдадите. Ведь на этом перстеньке герб вашей матушки, не так ли? Наденьте его поскорее и никогда не снимайте.

Молодой человек ухмыльнулся и надел кольцо на палец.

– Хороший ты человек, Седоус, – сказал он, – не приходилось мне таких, как ты, встречать.

– Хороший… – Лертэно показалось, будто тень пробежала по лицу наемника. – Мало вы еще на свете живете, молодой господин. Придется вам с мое пожить, так вы разных людей повстречаете. Может быть, всему человеческому удивляться перестанете. Вот сколько я всего видел, сколько воевал. Таких ребят, как вы трое, через меня много прошло. Такие зеленые самыми первыми погибают. А вас Господь-то сохранил. Видать, для чего-то вы нужны Ему, что-то иное вам уготовано.

Гьюрт рассмеялся и весело произнес:

– Лертэно, видно, уготовано стать великим герцогом Гвернским, а его высочеству – королем Мезеркиля. А уж кем я буду – даже и не знаю. Может быть, вы, ваше высочество, став королем, сделаете меня главнокомандующим мезеркильской армии?

– Я бы предпочел остаться принцем, – с улыбкой возразил Рэссимонд, – все-таки условия, по которым я взойду на престол, будут слишком горьки для меня.

Форльдок хотел было крикнуть, чтобы принесли еще вина, однако в этот момент дверь распахнулась, все разговоры разом прекратились, и воцарилась настороженная тишина. В таверну вошел эшевен[3] короля в окружении гвардейцев. Гвернские наемники впились в эрелингский герб взглядами, полными старой ненависти. Эшевен невозмутимо обвел взглядом всех собравшихся и громко произнес:

– Кто здесь Лертэно, называющий себя Эртером?

Ответом было опасное молчание. Лертэно огляделся. Он видел, как напряглись гвернцы, готовые броситься на его защиту. Юноша медленно поднялся. Вместе с ним встал и герцог Артехейский.

– Это я, – сказал Лертэно.

Эшевен отвесил легкий поклон и проговорил:

– Его величество желает вас видеть. Мне поручено немедленно проводить вас к нему… Ваше высочество, – обратился он к Рэссимонду, – государь также изъявил желание, чтобы вы присоединились к нему на вечерней трапезе.

* * *

Эрвик V, прозванный впоследствии Мучеником, полулежал на широкой кровати под наспех сооруженным балдахином с гербом Эрелингов. Красный бархат полотна, расшитый золотыми солнцами, как рама, обрамлял фигуру его величества. Молодой король был необычайно хорош собой. Натренированное, пропорциональное тело, медовые волосы, волнами ложившиеся на плечи, совершенное лицо – чем не запретный языческий божок? Правда, красивая королевская физиономия казалась неподвижной маской, а любая мимика делала ее неприятной, почти отталкивающей, так как была совершенно неестественной для этих выверенных черт.

Словно в дополнение к живописной картине, у ложа его величества, скрючившись в неудобных позах на низеньких стульчиках, сидели граф Вользуанский и барон Форльдок.

Герцог Артехейский старался не встречаться глазами со старшим братом, сверля взглядом то потолок, то золотые солнца. Он знал, что Эрвик с отвратительной брезгливой миной его рассматривает, и очень жалел, что придется так стоять, пока царственный родич не разрешит удалиться. «Лишь бы не начались великие примеры», – подумал младший принц, заметив густую паутину на одном из кессонов потолка.

Рядом с Рэссимондом переминался с ноги на ногу Лертэно Эртер, не зная, куда деть руки и на кого смотреть. На короля – боязно, на сурового маршала – смешно, на графа Вользуанского – отчего-то неловко.

Эрвик раздраженно вздохнул и приказал герцогу Артехейскому удалиться. Обратившись к Эртеру, король задержался взглядом на подбритых висках и сапфировой серьге. Губы его на мгновение сжались, он небрежно откинул прядь со лба и заговорил:

– Мне стало известно, что вы если и не спасли мне жизнь, то уж точно уберегли от позорного плена, подняв гвернские войска. Я также знаю, кем вас считают солдаты. Граф говорил, что вы можете доказать свое происхождение, не так ли?

Лертэно, оторопев, молчал. Первый маршал раздраженно прикрикнул:

– Отвечайте!

Юноша покраснел и с запинкой произнес:

– Да, ваше величество, я могу это доказать. Часть бумаг я всегда ношу с собой, остальные остались в замке, но их будет труднее показать вам.

– Почему?

Эртер покраснел еще больше.

– Дело в том, что еще мой отец заложил замок банкиру Гультоку. Потом мой старший брат перезаложил Тельсфор тому же Гультоку, когда мы отправлялись на войну.

– Где ваш брат?

– У меня больше нет братьев.

Эрвик задумался.

– Я обязан вам, Лертэно. Ваш благородный поступок спас не короля, а Мезеркиль. Любая награда была бы смешна, так как невозможно переоценить то, что вы для нас сделали. Я думал, чем отблагодарить. Барон предлагал посвятить вас в рыцари, несмотря на ваш юный возраст. Что ж, я посвящу вас в рыцари. Граф предложил помочь в вашем бедственном положении. Я выкуплю Тельсфор у Гультока. Однако и этого было бы мало. Эртеры изначально являлись герцогами Гверна. Я верну вам титул и земли, предоставлю войска, чтобы вы наверняка добились победы над своими баронами.

От слов короля перехватило дух, и слезы брызнули из глаз Лертэно. Не зная, как полагается благодарить государей, он неуклюже поклонился и начал бормотать слова о том, как он будет предан, как обязан. Эрвик жестом прервал бессвязный поток его речи, дав понять, что аудиенция закончена и юноша может идти.

Когда за Эртером закрылась дверь, первый маршал повернулся к королю и спросил:

– Так это тот, кого мы хотели видеть владетелем Гверна, ваше величество? Вам представляется такое разумным? Я скорее соглашусь с его высочеством герцогом Милертским, что мы собственными руками создаем чудовище.

Эрвик пожал плечами и ответил:

– Он лучшая кандидатура. К тому же его уже признали дома Варлисов, Тейльсефов, Ларготов… и Туларо. Сопротивление других мы сломим. Против недовольных у нас теперь есть гвернские наемники, с которыми в одиночку можно привести герцогство к повиновению. Эти «свободные сыны» не просто признали в нем Эртера, они признали его своим. Вы знаете, барон, что означает сапфировая серьга? За двести лет существования их братства лишь один человек имел право на сапфир. Слава богу, он вовремя погиб в Лакрассарской империи, иначе неизвестно, какую смуту он поднял бы в Мезеркиле. Лертэно Эртер даже не первый маршал, как вы. Берите выше. Этому мальчику обязаны подчиняться все гвернские наемники, где бы они ни находились, по первому его зову они оставят своего нанимателя и направят свое оружие против того, на кого он укажет. Ради него они пожертвуют всем, отрекутся ото всех клятв, от самого Господа Бога. Если он возомнит себя господином Гверна, его солдаты превратят герцогство в пепелище, но возложат на его голову «венец леопарда». И чтобы этого не произошло, мы сами наденем на него герцогскую корону.

– Это то, чего боялся ваш брат. Слишком опасная игра. Варлис был бы лучшим герцогом, безо всяких «свободных сынов» и сапфиров… Но не кажется ли вам, ваше величество, что для Мезеркиля выгоднее иметь раздробленный Гверн?

– Мой вечно сомневающийся брат! Варлис только и думает, как бы захапать весь Гверн и сделать его независимым от короны. Я не знаю, чего стоило Вользуану убедить его признать мальчишку. А что до раздробленности… Подумайте сами, барон. Как только Мезеркиль вступит на гвернские земли, недавние враги объединятся против нас. Сколько времени, по-вашему, мы будем приводить мятежников к повиновению? Если оставить все как есть, то однажды появится тот, кто сумеет объединить Гверн под своими знаменами без нашей помощи. Уж лучше я, а не наемники, сделаю Эртера герцогом. Мальчишка с подачи умного советника принесет нам присягу, будет послушным, лояльным, преданным. Разумеется, нужен человек, который будет неотлучно находиться при нем и постоянно направлять его мысли и действия в нужное русло. Вы, граф, – Эрвик чуть кивнул Ноариону, – человек молодой… Вам ведь двадцать два года?.. Мальчик должен почувствовать к вам расположение и доверие. Вы сумеете, хотя бы в силу своего возраста, подружиться с ним. Я полагаю, вам удастся подвести герцога к нужным решениям.

Лицо Форльдока прорезала ухмылка.

– Если приставить графа к мальчишке, можно быть уверенным, что после смерти Эртера Гверн снова останется без господина, так как дети у герцога вряд ли появятся.

Тонкие губы Ноариона едва дрогнули. Он встал и церемонно поклонился королю:

– Ваше величество всегда может на меня положиться.

Когда Лертэно вернулся в таверну, за столами осталось немного народу. Кто-то довольно бодрым голосом его поприветствовал и осушил стакан. Гьюрт спал за столом, положив голову на руки. Седоус сидел напротив Форльдока и при свете лучины читал книгу в некогда драгоценном переплете, водя корявым пальцем по странице. Лертэно опустился рядом на скамью и быстро пробежал глазами несколько строк.