Исходники

И Рахам вынул платье из-за пазухи и положил его к ногам девушки, которая стояла, прикрывшись руками и изгибами своего тела напоминая изящную статуэтку.

– Прости меня и позволь проводить тебя до дома, – сказал он.

– Хорошо. Пойдем. Я живу у пристани.

Всю дорогу они молчали, каждый по-своему переживая произошедшее.

У дома девушки Рахам спросил:

– Как зовут тебя?

– Сарайат.

– Можно я буду приходить к тебе, Сарайат?

– Приходи.

На том и расстались.

С тех пор Рахам стал при первой возможности наведываться к Сарайат. У нее была младшая сестра Сатайат, которая понравилась Рахаму даже больше, чем старшая сестра. Сарайат была одного с Рахамом возраста, а Сатайат – на пару лет моложе. Когда закончилась война, Рахам решил жениться на Сарайат. Отец Сарайат, Ливан, в качестве выкупа за дочь предложил Рахаму возделывать его обширное поле в течение семи месяцев.

Семь месяцев Рахам тяжко трудился на земле Ливана, и наступил день свадьбы. После застолья, хмельной и счастливый, он вошел в спальню и лег с Сарайат. Когда они погасили свечи, в спальню вошла Сатайат и села на край ложа. Она сказала:

– Я вижу, Рахам, как ты смотришь на меня. Да и ты мне по нраву. Будь же мужем и мне.

На следующий день Рахам попросил у Ливана и вторую дочь себе в жены. Ливан не отказал ему, сказав:

– Возделывай поле мое еще семь месяцев – отдам тебе в жены и Сатайат.

По понятным причинам детей у Рахама было много. Однако первых двух мальчиков унесла болезнь, когда одному было три, а другому – четыре года от роду. Умирали также и девочки. Двенадцати сыновьям удалось выжить. Имена их: Упат, Тиче, Минче, Хатэра, Тиби, Шеф, Рековер, Реконджес, Ринутет, Хонсу, Хенти, Мойсере. Последний, самый младший, Мойсере, или, как звали его близкие, Мойсе, был рожден любимой женой Рахама, Саламит. Рахам был уже в летах и не надеялся более увидеть новых своих сыновей. Оттого, наверное, Мойсе был обласкан отцом более других детей. Он не знал отказа ни в чем.

Кроме детей, в доме Рахама было множество кошек. А получилось это вот как. Однажды утром Сарайат вышла из дома – и чуть не наступила на котенка, черного как смоль, с белой манишкой. Он сидел, сжавшись в комочек, и дрожал. Сарайат умилилась его беззащитности, взяла в дом, напоила молоком и долго носила на руках, словно младенца. Она назвала котенка Сибас. Вскоре он стал любимцем Сарайат, она играла с ним, кормила рыбкой. Когда Сибас вырос в настоящего кошачьего повесу, Сарайат принесла ему кошечку. Она устроила животным целую свадьбу с наряжанием невесты и угощениями. Все в доме забавлялись выдумкой Сарайат.

Вскоре семейство новобрачных пополнилось четырьмя очаровательными котятами. Каждый день они играли, бегали и прыгали по всему дому и двору, путаясь под ногами. Одного Рахам нечаянно придавил дверью. До смерти. Как рыдала тогда Сарайат! Она обиделась на мужа и не разговаривала с ним три дня. Тогда ему пришла в голову мысль принести в дом с базара еще одного котенка. Котенок был редкой породы, и Сарайат утешилась и простила Рахама.

Прошло какое-то время, и одна из дочерей Сарайат тоже принесла котенка с улицы. Он, видите ли, увязался за ней, а ей стало жалко. Через год поголовье кошек в доме Рахама насчитывало уже тринадцать штук! Он сердился и выходил из себя, когда наступал спросонья на пушистую тварь. Грозился даже утопить их в ведре, но Сарайат неизменно вступалась за питомцев, говоря, что обижать священных животных нельзя, иначе богиня Бастет разгневается.

– Вспомни, Рахам, как ты мучился болями в спине, когда раздавил котенка, – говорила мужу Сарайат.

Мойсе

В то время как братья трудились в поле, Мойсе посещал школу писцов в Доме Муэт. Туда определил его отец, который и оплачивал обучение немалыми приношениями.

Учеба не задалась у Мойсе. Ему было сложно усидеть, часами выводя священные каракули. Частенько он получал нагоняи от учителя. «Уши юноши – на его спине», – говорили кеметские учителя, с оттяжкой прикладывая к этой спине тростину.

Однажды утром, когда братья отправились в поле, Мойсе вместо школы пошел бродить по городу, чтобы, как говорится, и город посмотреть, и себя показать. А показать ему было что. Мойсе вырос статным юношей. Под яркой цветной одеждой угадывалось атлетическое сложение тела, несмотря на то что тяжелым трудом, как его братья, он никогда не занимался. Как его мускулы приобрели такую массу и рельеф, одним богам было известно. Видимо, его мать, вынашивая Мойсе, частенько бывала в Доме Ра и любовалась на колоссальные каменные фигуры Великих.

У Дома Пта царило оживление. Ожидалась церемония освящения урожая. Множество народа собралось во дворе храма. Каждый принес плоды своей земли – да благословит Пта урожай этого года! Толпу составляли старики и женщины, некоторые с малыми детьми. Мужчин было мало.

Мойсе принялся разглядывать женщин, среди которых попадались и довольно юные особы. В этот момент он ощутил легкий порыв ветра, донесший до него тонкий аромат дорогих благовоний. Мойсе обернулся – и обомлел. Это была Она. Спроси его кто-нибудь, что значит это «Она», он не смог бы ответить вразумительно, но сердце его забилось, забилось и упало в пропасть, как это бывает, когда засыпаешь – и вдруг проваливаешься в глубокий колодец.

Через мгновение он очнулся и пошел ей навстречу – но вовремя спохватился, увидев ее свиту, состоящую из нескольких девушек и двух мускулистых рабов. Когда они проследовали мимо, ему оставалось только жадно вглядываться в складки ее одеяний, пытаясь уловить очертания смуглого молодого тела и обонять волшебный аромат благовоний, исходивший от ее одежд. Какой-то старичок ткнул Мойсе в бок и бесцеремонно произнес:

– Не про тебя пташка, сынок. Это Меританейт – жена Патипара, начальника стражи Большого Дома. Заглядываться на нее опасно.

Сказал – и исчез, растворился в толпе.

И тут трубы возгласили выход главного жреца с ковчегом благословения. Мойсе, смущенный, в смятении вышел из храма и пошел к реке, размышляя только о том, как бы снова увидеть Меританейт.

Асти

Вечером ноги сами понесли его к дому Патипара. Дом этот – вилла с бассейном и садом – находился в богатом квартале города. В тени плодовых деревьев прогуливались павлины. Бассейн был прямоугольным, со ступенями у каждой из четырех сторон. Мойсе представлял, как с восходом солнца босые ножки Меританейт легко касаются гладких и прохладных ступеней, и эта мысль вызывала на его лице жар, словно он склонялся к огню.

Забраться в сад было бы верхом неосмотрительности, поскольку там его могли встретить собаки. Поэтому Мойсе лишь влез на каменную ограду, как делал это в детстве. Мальчики во все времена любили лазить по заборам и деревьям – и вовсе не для того, чтобы сорвать абрикосов, а просто так, чтобы почувствовать высоту забора и силу своих рук.

Теперь Мойсе испытывал смешанные чувства. Он не был ребенком, но вел себя как мальчишка. Сидя на заборе, он следил за окнами дома в надежде, что Меританейт появится возле одного из них. Ему было жарко от того, что Она так близко, рядом, в паре десятков шагов. Он не хотел уходить. Лишь когда начало быстро темнеть, он спрыгнул в наступавшую прохладу вечера и побрел домой.

И на следующий день Мойсе ходил к дому Патипара, и на следующий… Луна успела созреть, как плод, и уже почти увяла, когда он, возвращясь домой, случайно оказался в квартале, где жили служительницы Дома Асет. Окно одного из домов тускло светилось красным благодаря шторам необычного – и дорогого, надо заметить, – оттенка. У порога дома сидела его хозяйка, молодая кеметянка в полупрозрачном наряде. Наряд этот женщины Дома Асет искусно складывали из прямоугольного куска ткани, оборачивая им изгибы своего тела несколько раз и связывая уголки в разных местах. Комбинируя складки и узлы, они могли создавать весьма замысловатые одеяния.

Женщина окликнула Мойсе и предложила войти к ней. Он задумался на минуту, но отчаянная любовь к недоступной Меританейт толкнула Мойсе в объятия жрицы Дома Асет, и он перешагнул порог дома с красным окном.

– Как тебя зовут? – спросила хозяйка дома.

– Мойсере… Близкие называют меня Мойсе.

– Мо-о-ойсе, – протянула женщина. – Проходи, Мо-о-ойсе, чувствуй себя как дома.

Она улыбнулась ему. Но улыбка эта не понравилась Мойсе. Он напрягся:

– А как тебя зовут?

– Меня зовут Асти, – ответила женщина и продолжила: – По всему видно, привела тебя сюда безответная любовь. Рассказывай!

Мойсе вовсе не хотел ничего рассказывать, но вместо этого вдруг горячо заговорил, глядя в пол:

– Понимаешь… Со мной случилось… Я не знаю, как сказать. Когда я думаю о ней, мое тело наполняется теплотой, становится слабым, я ложусь на бок и лежу, поджав колени. И мне так хорошо! Но это чувство скоро сменяется горячим желанием снова увидеть ее! Это чувство жжет меня изнутри. Я прихожу к ее дому и подолгу стою, глядя в окна в надежде увидеть ее. Проходят часы, прежде чем она окажется у окна. Но когда это происходит, нет на свете человека счастливее меня. Вся кровь моя вскипает и бросается к лицу, и тогда я готов прыгать и переворачиваться в воздухе, как это делают акробаты на рынке. Однажды я попробовал так прыгнуть, но упал и разбил голову.

Асти засмеялась и обхватила голову Мойсе. В следующее мгновение она припала к его губам, намеревавшимся продолжить повествование. Все случилось быстро и не так, как представлял себе Мойсе.

Потом они лежали на тростниковой циновке. Асти положила голову на его грудь.

– Что мне делать? – спросил Мойсе. – Как оказаться с ней наедине? Как добиться ее расположения?

– Очень просто! – сказала Асти. – Я дам тебе приворот. Мне понадобятся твои семя и кровь. Одна составляющая у нас уже есть, – лукаво усмехнулась она. – Я приготовлю напиток, который ты дашь ей выпить. Замани ее ко мне – как это сделать, придумай сам. Ведь это твое решение.

И она снова скривила рот в той самой улыбке, от которой Мойсе стало не по себе в самом начале разговора.

– Это еще не все, – продолжила она. – Я научу тебя, как заявить возлюбленной о себе. Ты должен прийти к ней во сне.

Эти слова Асти очень удивили Мойсе.

– Я не хожу во сне, – пробормотал он в недоумении.

– Ты ведь знаешь дорогу к ее дому? – продолжала Асти. – Когда ты уснешь, постарайся во сне пройти этот путь. Заберись в ее окно и, склонившись к ней, прошепчи свое имя. Сделать это нужно до наступления полнолуния. А чтобы ноги твои могли ходить по дорогам сна, я дам тебе трав и расскажу, как их приготовить. Ты умеешь читать священные письмена?

– Да, я обучен чтению и письму, – ответил Мойсе. – Как мне отблагодарить тебя?

– Не стоит меня благодарить. Я служу богине. Пожертвуй ей золото… Одежда твоя выдает любимого сына богатого отца.

Мойсе достал из кожаного кошелька кадет золота и положил его на низенький столик, стоявший у стены, где в нише разместилась статуэтка богини. Асти вышла в другую комнату и долго шуршала там не то сухими травами, не то листами папируса. В какой-то момент Мойсе услышал из-за стены звук, похожий на утробный выдох крупного животного, и очень испугался.

Через минуту Асти вернулась в комнату и протянула Мойсе сверток. Он взял его и тут же вскрикнул: шипы какого-то растения, завернутого в ткань, прокололи его палец. Асти с довольным видом взяла его руку, надавила на раненый палец, прильнула к нему губами, а затем сплюнула кровь из раны в миску, стоявшую на том же столике, где лежали кусочки золота.

– Ну вот, – улыбнулась она. – Вторая часть приворота готова. Теперь иди.

Мойсе, совершенно опустошенный, вышел в прохладу ночи и зашагал к своему дому.

Приворот

Вечером следующего дня Мойсе пошел на реку в уединенное место. Там он развел костер и развернул сверток, который дала ему Асти. Внутри свертка лежали свиток папируса, листья и кора растений, а также ветки с шипами, о которые Мойсе поранил руку.

Мойсе развернул свиток; блики пламени играли на его гладком лице с едва наметившейся бородкой. Пляшущий свет костра упал на ровные строчки иероглифов, которые неожиданно ожили и побежали по рукам Мойсе. Он бросил папирус на землю и стал отряхивать руки. Муравьи! Как они там оказались, непонятно. Мойсе поднял отброшенный свиток, снова развернул его, подул на всякий случай и принялся читать.

Это был рецепт приготовления напитка. Начинался он словами: «Когда Луна достигнет полной зрелости, возьми кору дерева… положи ее в кипящую воду и вари… затем положи листья дерева… и вари». Мойсе принялся последовательно выполнять написанное и провозился довольно долго – Луна, почти полная, уже высоко поднялась над горизонтом.

Наконец напиток был готов. Мойсе зачерпнул немного из котелка маленькой мисочкой и подул на парящую жидкость. Когда напиток немного остыл, Мойсе пригубил его – и тут же выплюнул, таким тот оказался горьким.

Но любопытство и желание довести начатое до конца заставили Мойсе, преодолевая судороги в скулах, выпить всю миску. Под конец напиток ему даже понравился, Мойсе зачерпнул еще, подул и выпил еще одну мисочку. Он начал было подумывать о третьей, но вовремя вспомнил, что в свитке говорилось ни в коем случае не пить более трех полных глотков, – и решил ограничиться пока что двумя.

Мысли Мойсе сами собой понеслись к Меританейт. Он представлял, как его возлюбленная омывает свое тело перед тем, как лечь в постель, как она ложится и задумчиво смотрит в потолок, как кошка прыгает к ней на постель и ластится, а она гладит, гладит ее по теплой мягкой шерсти. Как бы он хотел оказаться сейчас этой кошкой!

С этими мыслями Мойсе резко встал и зашагал к дому Меританейт. Хотя почему Меританейт? Это дом Патипара. «О, ненавистный Патипара!» – подумал Мойсе.

С первых же шагов Мойсе понял, что его качает, словно от выпитого пива. Мир вокруг изменился: он с трудом узнавал улицы, по которым шел. С другой стороны, ночью все улицы кажутся иными, чем днем. Отец как-то рассказывал ему, как после потасовки с молодцами с другого конца города шел домой ночью – и все время оказывался в незнакомых местах. Когда занялся рассвет, глаза его словно бы раскрылись, и он понял, что всю ночь плутал неподалеку от своего дома, не находя верного пути.

Вспомнив отцовский рассказ, Мойсе испугался, что не найдет дорогу к Меританейт, и стал озираться: стены, если посмотреть на них краем глаза, окрашивались радужными бликами. А вот и дом кузнеца. Наконец-то. За ним – ограда дома Патипара.

Мойсе привычным движением взлетел на ограду, огляделся и спрыгнул вниз. Было очень тихо. Так тихо, что тишина эта давила на уши. Ему вдруг стало душно, он начал задыхаться. Ноги не слушались. Шаг, другой, третий – он у стены дома. Теперь нужно схватиться за край окна и подтянуться. Та-а-ак. Вот он уже в комнате.

Меританейт спала как ребенок, подложив ладошку под щеку. Мойсе приблизился к ней, стараясь не шуметь. Странно, но он не слышал вообще никаких звуков, словно уши заложило. Он наклонился к ней и прошептал в самое ухо: «Мойсере! Меня зовут Мойсере!» Меританейт лишь чуть пошевелила губами.

Мойсе не удержался и слегка дотронулся до ее волос. О, это нежное чувство! Слезы полились из глаз Мойсе. Вдруг он почувствовал, что не может оторвать руку от волос Меританейт, словно кто-то схватил ее и держит. Мойсе очень испугался, дернулся и… проснулся. Он лежал на берегу реки, у потухшего костра, неловко подогнув по себя руку.

Свершилось

На утренние занятия он, конечно, опоздал. Проспал. Да так проспал, что решил и вовсе не идти в школу. Вместо этого он пошел знакомой дорожкой к дому Патипара. И только было влез на забор, как услышал по ту сторону негромкий разговор.

Речь доносилась из зеленой беседки у самого забора.

– Говорю, тебе, он разлюбил меня, – сказала одна женщина. – Больше месяца не зовет на ложе.

– Может, он утратил мужскую силу? – отвечал второй голос. – Может, его сглазила или, наоборот, приворожила какая-нибудь красотка из Большого Дома?

– Ничему не удивлюсь по нынешним-то временам, – отозвался первый голос.

Сердце Мойсе затрепетало. Он понял, что этот голос принадлежит Меританейт. Счастье само шло к нему в руки, и внезапно у него созрел план. «Как бы мне рассмотреть, с кем она там разговаривает?» – подумал он.

Прошло немало времени, прежде чем женщины, наговорившись, вышли из беседки. Сердце Мойсе при виде Меританейт бешено забилось. Он сполз с забора, чтобы не быть замеченным, и повис на руках.

Служанка Меританейт – именно она оказалась ее собеседницей – была женщиной молодой, коренастой, но не лишенной изящества. Мойсе успел отметить ее полные икры, широкие бедра и узкую талию. Ее сильно вьющиеся черные волосы были перетянуты яркими лентами. Мойсе решил следующим утром дождаться ее выхода из дома: она наверняка пойдет на базар, и там можно будет с ней переговорить.

Утро следующего дня Мойсе провел неподалеку от ворот дома Патипара. Долго ждать не пришлось. Как он и предполагал, служанка Йамала – так, кажется, ее окликнула Меританейт, напоминая купить что-то важное к столу, – вышла с корзиной из ворот и направилась в сторону базара. Мойсе пошел за ней.

Придя на базар, окунувшись в его гул и запахи, Мойсе долго не решался подойти к Йамале. Она же тем временем переходила от лотка к лотку, покупала фрукты, зелень, крупу, громко торговалась, отвечала на шутки продавцов, смеялась. От шума и суеты у Мойсе слегка закружилась голова. Не зря западный базар стал олицетворением толчеи, суеты и изобилия разнородных товаров. Наконец он решился и тронул девушку за локоть.

Она резко повернулась и вопросительно на него посмотрела.

– Что такое? – спросила она.

– Ты живешь в доме Патипара? – спросил Мойсе.

– А тебе какое дело? – ответила она и стала оглядываться вокруг. Левой рукой она нащупала свой кошель. На базаре не зевай: один жулик отвлекает, второй лезет за кошельком.

– Не волнуйся, – сказал Мойсе, – я не вор.

– А мне почем знать? – возразила Йамала.

– Послушай, я дам тебе это, – Мойсе достал из своего кошелька кусочек серебра, – только выслушай меня.

Взяв серебро, Йамала убирать его не стала, а зажала в ладони:

– Ну, говори, что тебе нужно?

– Понимаешь, какое дело… – начал Мойсе, волнуясь все сильнее, – я хочу встретиться с твоей госпожой. Наедине. Можешь мне помочь?

– Вот это новость! – усмехнулась Йамала. – Уж не перегрелся ли ты на солнце? Ты знаешь, кто ее муж?

– Знаю! – ответил Мойсе. – Однако я знаю и то, что он более не любит ее – и она страдает от этого. А я… Я очень ее люблю. С ума схожу по ней.

– Чудеса, – протянула Йамала. – Должно быть, богиня Асет послала нам тебя.

Она вгляделась в лицо юноши и сказала:

– Хорошо, я помогу тебе. У Патипара есть домик на берегу реки. Моя госпожа любит там бывать и смотреть на воду. Я покажу тебе, как туда пройти, и устрою встречу, а там уж ты ей и откроешься.

– Это хорошо, но я опасаюсь, как бы Патипара туда не пришел внезапно. Не могла бы ты привести свою госпожу, куда я скажу?

– Смотря куда, – ответила Йамала.

– В квартал, где живут жрицы Дома Асет, – ответил Мойсе. – Скажи Меританейт, что жрица Асти, знающая многие заклинания и рецепты снадобий, может вернуть ей привлекательность в глазах мужа. Я буду ждать ее там.

– Хорошо, – сказала Йамала, – будь по-твоему. Завтра после полудня жди ее там. Расскажешь, как найти твою Асти?

– Конечно, – ответил Мойсе и в подробностях объяснил путь к дому жрицы.

Закончив с этим важным делом, Мойсе, довольный собой, побежал в школу, а вечером навестил Асти и предупредил ее о завтрашнем посещении.

Утром он снова пришел в школу, но мысли его были далеко. Не выполнив толком задания, данного учителем, он получил от него нагоняй и, сказавшись больным, ушел. И немедленно пошагал в сторону дома Асти, то и дело сбиваясь на бег.

Асти встретила его своей пугающей улыбкой:

– Что, молодой лев, добыча идет к тебе в лапы?

– Я уже и сам не рад, что затеял все это, – ответил Мойсе, переводя дух от быстрой ходьбы на жаре.

– Когда забираешься на скалу, не смотри вниз, – сказала Асти, – пока не достигнешь вершины.

Она провела Мойсе в дом и оставила в самой дальней комнате.

– Возьми эту мазь, – протянула она ему мисочку, выточенную из камня. – Она отобьет запах пота и придаст твоему телу приятный женщине аромат. Натри ею грудь и шею.

Мойсе взял посудинку и сделал так, как сказала Асти. Минуты ожидания тянулись бесконечно долго. Вдруг раздался стук в двери, затем голоса… Женские. Сердце Мойсе, уже успокоившееся было, снова ощутимо заколотилось в груди. Мойсе слышал, как Асти пригласила в комнату Меританейт и как та рассказывала ей свою историю. Потом Асти начала обряд. Она воскурила благовония, запах которых дошел до Мойсе. Послышались едва различимые заклинания и песнопения, которые творила Асти.

– О, великая богиня Асет, – доносилось до ушей Мойсе, и дальше неразборчиво: –…Меританейт… как Усира – возлюбленного своего… как белую корову, идущую за травой зеленой… как пастух ведет стадо к водопою… Слово мое твердо. Йамин.

Наступила тишина: Асти готовила напиток для Меританейт. Та, по-видимому, его выпила. Снова послышался голос Асти. Она негромко запела, да так глубоко и проникновенно, что у Мойсе на глазах выступили слезы:

– В этот вечер, в этот вечер мне чего-то не спалось…

Допев, Асти продолжила читать заклинания. В какой-то момент все затихло, и Асти вошла в комнату к Мойсе.

– Сделано, – прошептала она, – иди к ней.

От этих слов Мойсе задрожал всем телом и на мгновенно ослабевших ногах прошел в комнату к Меританейт. Та сидела на стуле посреди комнаты. Глаза ее были открыты и блестели, словно бы она выпила вина. Взгляд ее был устремлен в стену, а вошедшего Мойсе она не замечала. Он приблизился к Меританейт, присел на корточки и взял ее за руку. Она не испугалась, лишь медленно перевела взгляд на него.

– Кто ты? – спросила Меританейт, едва двигая языком.

– Я Мойсе, – ответил он.

– Мойсе… Мне кажется, я где-то слышала это имя… – произнесла она. – Кажется, во сне… Мне приснился юноша, похожий на тебя, и некто назвал его имя: Мойсе. Быть может, я и сейчас вижу сон?

– Да, дорогая Меританейт, – горячо произнес Мойсе, – это похоже на сон. И пока он не прервался, я хочу сказать тебе… Я хочу… Ты такая красивая! Увидев тебя однажды, день и ночь я думаю только о тебе. Я хочу вечно смотреть на тебя, обнимать тебя.

Он вглядывался в ее лицо – и узрел, как тень страдания пробежала по нему. Она всхлипнула, и слезы потекли по ее щекам.

– Мне так одиноко, – сказала Меританейт тем самым пронзительным женским голоском, от которого дрогнет сердце любого мужчины. – Так обидно, Мойсе, если бы ты знал!

Мойсе поднял ее со стула и обнял. Меританейт склонила голову к нему на грудь и расплакалась. Постояв так несколько минут, он наконец решился, отстранился и поцеловал ее соленые от слез губы. Она не сопротивлялась. Напротив, поначалу робко ответив ему, с жаром стала целовать в ответ.

Кровать Асти, застеленная многими цветными покрывалами, была рядом. И все, о чем Мойсе мечтал и не мечтал одновременно, случилось.

Потом они лежали обнявшись, и Меританейт рассказывала ему:

– Понимаешь, Мойсе, мне обидно. Мне уже двадцать пять лет, и пять из них я с Патипара. Я прошла с ним долгий путь. Тогда, пять лет назад, он еще не был начальником стражи, а командовал отрядом в крепости на границе. Жизнь там – не приведи Амон. Жара, грязь, воды мало, толком не помыться. Знал бы ты, какая вонь стоит в казармах! А эти набеги одичавших разбойников! Никогда не знаешь, вернется муж из-за стены или нет.

Губы Меританейт сжались после этой фразы, а глаза заблестели слезами. Мойсе молча ревновал, понимая, как сильно красавица Меританейт любит Патипара. Та продолжила, помолчав:

– Однажды отряд под командованием друга Патипара вышел в рейд по пустыне и попал в засаду. Вернулся только один воин. Проведя бессонную ночь, рано утром Патипара выступил со своим отрядом, чтобы расквитаться с разбойниками. Примерно в трех часах маршевого хода ему открылась чудовищная картина. Между скал по разные стороны тропы лежали изуродованные тела воинов. Проклятые хеки, так назывались эти нелюди, издевались над нашими воинами, прежде чем убить их. Патипара плакал, когда рассказывал мне об увиденном, несмотря на то что до этого не раз сражался и бывал ранен. В тот день его волосы тронула первая седина.

Она замолчала. Мойсе представил себя на месте молодого кеметского воина, которому мерзкий бородач тупым ножом отрезает голову, и его затошнило. Кровь бросилась в лицо, и слезы защипали глаза. Ему вдруг захотелось стать воином Великой Пчелы, править колесницей, нестись вместе с лавиной таких же, как он, храбрых парней, круша и давя кости хеков, разбивая их черепа палицей.

Его мечтания прервал голос Меританейт: