Полная версия
Конец эпохи Путина. Записки политолога
Почему волнения не были подавлены силой? Вот это очень интересный вопрос. Высший слой бюрократии империи в значительной массе состоял из членов правящего дома, а «заговор великих князей» являлся звеном тройного заговора военных, думцев (буржуазии) и высшей аристократии. Значит, высшие сановники имели возможность блокировать работу полиции. Действительно, полиция, которая могла в те дни подавить бунт в зародыше, бездействовала. Военные также имели возможность повлиять на ситуацию, но, видимо, решили использовать беспорядки в столице для оказания давления на государя. Возможно, они неверно представляли масштаб проблемы. И уж точно войска перешли на сторону протестующих без воли на то генералов.
Беспорядки в Петрограде приняли неконтролируемый характер. Дума, которую царь распустил перед своим отречением, находилась в ступоре, боясь высунуть нос из Таврического дворца. Николай II отрекся от престола, но великий князь Михаил, видя, как хаос охватывает все вокруг, испугался и отказался принять верховную власть. Вот так ФАКТОР УСЛОВИЙ спутал заговорщикам все карты: хотели сменить монарха, а обрушили монархию. Далее ход событий уже никто не мог контролировать: в столице сложилось двоевластие (Временное правительство и петроградский Совет); в армии образовалось двоевластие (командная вертикаль и солдатские комитеты); на производстве и транспорте тоже возникло двоевластие (владельцы с управляющими и фабрично-заводские комитеты, отраслевые советы). Страна быстро погрузилась в смуту.
В считанные дни сложилась революционная ситуация: низы не пожелали жить по-старому, а верхи расписались в полнейшей неспособности по-старому управлять. Произошло это в результате наложения двух факторов – системного и фактора условий. Если бы система оставалась дееспособной, никакие волнения не смогли бы привести к краху. Если бы в момент дворцового переворота не произошло волнений в столице, если бы войска Петроградского гарнизона сохранили верность режиму, монархия в России еще продержалась некоторое время. Вышло так, что случайное стечение обстоятельств и событий, которое никто не мог ни предвидеть, ни предотвратить, вызвало революцию в России.
Значит ли это, что революцию можно было остановить? Нет, системный фактор неумолим: если система сгнила и не отвечает требованиям времени, она рухнет. Но вот КОГДА она рухнет, зависит от условий. Вступление России в войну, цепь неудач, усталость населения от войны, дезорганизация на транспорте и в промышленности, множество других условий создали предреволюционную ситуацию, при которой социальная система и экономическая конструкция находятся в очень неустойчивом состоянии и могут разрушиться в любой момент при наложении двух и более неблагоприятных условий. Нарушение равновесия системы приводит к созданию революционной ситуации. Если оперировать понятиями из области физики, то война стала причиной перехода социальной системы из метастабильного к нестабильному состоянию, а нестабильное состояние обрушилось в хаос из-за попытки изменить систему управления.
Можно ли целенаправленно создать революционную ситуацию? Нет, можно попытаться спровоцировать условия, в которых возникает революционный всплеск. Но если отсутствует базовое условие – системный кризис, или этот кризис еще не вступил в завершающую стадию (метастабильное состояние системы не перешло в нестабильное), любые попытки вызвать революцию путем кесарева сечения останутся бесплодными.
Даже когда вроде бы все условия созрели, трудно рассчитать, когда, где и какие события способны дать толчок революции (переходу от нестабильности к хаосу). Возвращаясь к ситуации февраля 1917 г., можно утверждать, что именно наложение двух событий – а именно это верхушечный антиниколаевский заговор и низовое волнение в столице – спровоцировало крах империи, в достаточной мере прогнившей и ослабевшей к тому времени. Но если бы эти события оказались разнесены во времени, кто знает, сколько бы еще продержался царизм в стране?..
Сейчас в РФ уже вполне оформилась метастабильная предреволюционная ситуация: система деградировала, почти исчерпала запас прочности; ресурсная база, необходимая для поддержания устойчивости, неуклонно сокращается. Но условий для того, чтобы правящий режим рухнул, словно карточный домик, пока нет. Однако аналогии с ситуацией столетней давности прослеживаются невооруженным взглядом:
– Как и тогда, страна вляпалась в совершенно ненужные войны, цели которых непонятны, наверное, даже для тех, кто их затеял.
– Как и тогда, РФ потеряла значительную часть экспортных доходов, что надорвало экономический базис системы. Напомню, что в начале ХХ столетия основными статьями экспорта были зерно и нефть, а основным торговым партнером России являлась Германская империя.
– Россия снова упустила момент, когда крах системы можно было предотвратить или, по крайней мере, значительно отсрочить, с помощью мобилизационного рывка. Романовская империя могла удержаться от падения в пропасть, прими царь-тряпка всерьез рекомендации генералитета о необходимости национализации оборонной промышленности и мобилизации тыла. Нынешний режим гипотетически мог отодвинуть свой крах, если бы нефтяные сверхдоходы 20-летия путинской стабильности не оказались бездарно промотаны, а целенаправленно использовались для создания несырьевого контура экономики. Однако все годы путинизма продолжалась ускоренная утилизация остатков советского технологического и промышленного потенциала.
Кстати, я веду речь не только о «железе», которое в любом случае устаревает и нуждается в обновлении. Гораздо более опасна, хотя и менее заметна, утрата научных, инженерных и рабочих кадров, способных это «железо» спроектировать, построить и эксплуатировать. Ладно, еще лет пять назад можно было успокаивать себя тем, что мы продадим нефть и все, что надо, купим за границей, включая самое современное «железо». Но сегодня нефтяная палочка-выручалочка вдруг перестала быть волшебной. В наследство от «тучных» лет России достались колоссальные долги. Ныне 40 % валюты, поступающей в страну от экспорта, уходит на выплаты по нахапанным тогда кредитам.
– Как и сто лет назад, в стране медленно, но верно нарастает управленческий хаос, связность системы управления разрушается, субъект управления рвет нити, связывающие его с управляемым объектом. То есть если переложить последнюю фразу доступным языком, бюрократия впадает в маразм. В 1916 г. туркестанский генерал-губернатор боролся с инфляцией тем, что приказывал пороть тех торговцев на базаре, которые, как ему казалось, необоснованно завышают цены. Можно ли придумать нечто менее адекватное? Сегодня карательные органы сажают за решетку блогеров и пользователей соцсетей, позволяющих себе высказывать крамольные мысли, например о том, что бога нет. Но как это может спасти кремлевский режим от краха?
– Сейчас, как и тогда, власть стремительно теряет авторитет (не путать авторитет с рейтингом). Тогда в народе судачили, что царица спит с Распутиным и шпионит на кайзера. Ныне народ обсуждает таланты близкого к телу виолончелиста и стремительный рост благосостояния царского зятька.
– Сегодня, как и век назад, Запад имеет мощные финансовые рычаги воздействия на нашу элиту, только характер этого влияния имеет иную природу. Тогда царское правительство влезло по уши в долги к лондонским и парижским банкирам. Стабильность финансовой системы Российской империи находилась в полнейшей зависимости от благорасположения зарубежных кредиторов. Нынешние хозяева РФ вывезли на запад капиталы, которые они «заработали рабским трудом на галерах», и таким образом попали в зависимость от тех, кому отдали «свои» деньги.
– Сейчас, как и перед крахом романовской империи, элита расколота на два лагеря – либералов-космополитов и имперцев-консерваторов. Тогда граница была очерчена четче: верхушка бюрократии и духовенство принадлежали к консервативному лагерю, а нарождающаяся экономическая элита – буржуазия – все решительнее требовала либерализации системы.
Нынче буржуазии как таковой нет. Власть и собственность слиты воедино, поэтому по внешним признакам трудно различить «имерцев» и «либералов». Но факт раскола это не отменяет, и с каждым днем противоречия между этими группировками элитариев будут лишь нарастать. Например, между теми, кто попал под санкции, и теми, кто стал заложником политики конфронтации с Западом.
Когда баррель зашкаливал за $100, ресурсов на раздербан хватало всем, а что не могли «освоить» сразу, отдавали в долг Америке. А сейчас «кормовая база» клептократии резко сократилась, и скоро в повестке дня встанет вопрос о сокращении количества «едоков». Ни имперцы, ни либералы не желают стать этими самыми лишними едоками. Внешняя монолитность путинского режима обманчива. По мере обострения экономических проблем будет рушиться и «дружба» элитариев, что самым фатальным образом скажется на устойчивости системы и создаст дополнительные условия для возникновения революционной ситуации.
Кто делает революцию?
Итак, для возникновения революционной ситуации достаточно двух причин: системного кризиса и комплекса неблагоприятных условий, выводящих систему из равновесия. Но для того, чтобы произошла, а тем более победила революция, этой совокупности не хватит. Нужен СУБЪЕКТ, который воспользуется революционной ситуацией и заявит свою претензию на гегемонию; субъект, представивший проект альтернативной социальной системы; субъект, который способен стать генератором новой элиты, формирующей каркас новой системы.
Напомню, что системный фактор определяет, ПОЧЕМУ происходит революция; от фактора условий зависит, КОГДА разразится революционный кризис; субъектный же фактор отвечает за то, КАКОЙ революция будет.
Может ли так случиться, что революционная ситуация назрела, а революционного субъекта нет или он очень слаб? Конечно, может. В этом случае либо революционный кризис разрешается в пользу реакции, и ситуация на какое-то время стабилизируется, отодвигая свой конец; либо социальная система, впав в хаотическое состояние, будучи не в состоянии нащупать новую парадигму развития, разрушается необратимо. В этом случае она не претерпевает революционных изменений, а, например, разваливается на части. Так на месте одного государства может появиться, скажем, три, причем страдающие одинаковыми болезнями.
Рассмотрим пример первой русской революции. Системный кризис в стране налицо: самодержавие деградирует уже не одно десятилетие. Россия безнадежно отстает в научно-технической гонке от передовых стран Запада и даже от Японии, которая осуществляет форсированную индустриализацию.
Экономическую ситуацию можно охарактеризовать так: перманентный кризис с небольшими передышками. Государственные финансы после реформы Витте плотно сидят на кредитной игле. Нет ни одного года с бездефицитным госбюджетом, государственный долг стремительно нарастает. При этом обслуживать его становится все проблематичнее, поскольку цены на зерно постоянно снижаются, а на нефтяном рынке Рокфеллер агрессивно теснит Россию.
Более сорока лет с момента отмены крепостного права не удается решить земельный вопрос. Сельское хозяйство остается крайне непродуктивным, в нем доминируют архаичные технологии. При этом крестьянское население продолжает увеличиваться. Земельный фонд в расчете на одного едока сокращается. Как следствие в деревне нарастает социальное напряжение.
А тут еще и война на Дальнем Востоке, война, для романовской империи настолько бессмысленная, насколько она вообще может быть лишенной смысла. Даже в случае победы Россия не получала ровным счетом ничего, поскольку принципиальных противоречий с Японией не имела, ресурсами для форсированного освоения дальневосточных территорий и Маньчжурии на обладала. Торговать через «окно в Азию» стране было совершенно нечем, никаких сырьевых источников она там не искала. Это был тот случай, когда издержки на ведение войны даже в случае победы не окупались.
Системный фактор наложился на фактор условий 9 января 1905 года, когда войсками была расстреляна рабочая демонстрация, направлявшаяся к Зимнему дворцу для передачи государю петиции. Это событие стало триггером революции. Можно долго спорить о том, стало Кровавое воскресенье тщательно спланированной провокацией (чьей?) или к кровопролитию привела цепь трагических случайностей. В контексте рассматриваемого вопроса это совершенно не имеет значения. Революционная ситуация возникла, страна забурлила. Крестьяне громили помещичьи усадьбы, рабочие бастовали, террористы взрывали высших сановников. Но кто за всем этим стоял, кто руководил и направлял, определял цели, ставил задачи? В чьих интересах происходила вся эта «движуха», кто от этого выиграл? Существовал ли СУБЪЕКТ, имеющий своей целью слом старой системы и строительство новой? Давайте разберемся.
Революция могла носить только буржуазно-демократический характер. Поэтому будет логичным предположить, что именно буржуазия и являлась тем самым революционным субъектом, точнее, выдвинула его на политическую сцену. Однако на самом деле буржуазия в России еще не выросла из детских штанишек, была финансово слаба, политически незрела, не имела классовых инструментов защиты своих интересов, будь то партии, отраслевые союзы, лоббистские клубы, масонские ложи и т. д. К тому же буржуазия находилась между двух огней: сверху развитие капитала тормозило самодержавие, отчаянно пытавшееся сохранить свой феодальный статус-кво. Снизу же угроза исходила от нарождающегося рабочего движения, покушающегося на святое – норму прибыли.
Дальновидные охранители режима, верно оценив угрозу монархии, исходящую от крепнущего капитализма, пытались сыграть на противоречиях между трудом и капиталом. Так возник, например, феномен «полицейского социализма», автором концепции которого считается жандармский полковник Сергей Зубатов. Суть идеи сводилась к тому, чтобы создать контролируемое охранкой рабочее движение, ставящее перед собой исключительно экономические цели (улучшение положения рабочих), но дистанцирующееся от политической борьбы.
Этот инструмент Зубатов планировал использовать для давления на буржуазию, которая постоянно нуждалась бы в мощи госаппарата, обладающего силовыми структурами, способными подавить рабочее движение. В целом замысел оказался провальным, потому что надежно контролировать рабочее движение, увести его в сторону от политики не получилось. Со всей очевидностью это показала одесская стачка 1902 года, быстро принявшая неконтролируемый характер.
В общем, буржуазия, какой бы передовой она сама себе ни казалась, продемонстрировала свою неготовность стать генератором революционного субъекта. К тому же правящий режим не стал в ходе кризиса обострять отношения с «третьим сословием», бросив буржуазии кость в виде Манифеста 17 октября 1905 года, обещавшего некоторые демократические полусвободы и политические полуправа. Капитал лелеял иллюзии, что, получив возможность отстаивать свои интересы в парламенте, он постепенно дожмет самодержавие без баррикад на улицах и горящих барских усадеб.
Кстати, когда я говорю о капитале и буржуазии, то имею в виду и так называемую «передовую интеллигенцию», то есть интеллигенцию, органическую по классификации Антонио Грамши, интеллигенцию, порождаемую передовым классом и выполняющую функцию генератора смыслов, роль идеологического рупора буржуазии. Революционно настроенная, либеральная, прозападная интеллигенция противостояла интеллигенции традиционной (по Грамши), которую воспроизводят общественные институты, принадлежащие к старому укладу.
Скажем, духовенство или офицерство – интеллигенция традиционная, генерируемая традиционными общественными и государственными институтами, возникшими еще в феодальную эпоху. А вот техническая интеллигенция, университетская профессура, газетные репортеры – это уже интеллигенция, порождаемая новым укладом. Спрос на ее услуги создается передовым классом, каковым в начале XX столетия являлась буржуазия. Самым естественным образом эта органическая интеллигенция становилась источником революционных идей.
Кстати, рождение органической интеллигенции, как ее понимал Грамши, происходит и сегодня, на наших глазах. Традиционные СМИ в целом выполняют роль охранительную. Если же вы желаете новых идей – добро пожаловать в блогосферу. Конечно, свыше 90 % контента здесь – всевозможный мусор типа фитоняшек и светских сплетен, но при желании вы без труда найдете таких блогеров, как el_murid или kungurov. Но это так, к слову…
Могла ли революционная интеллигенция, вызревш внутри нее организации играть в 1905 году роль революционного субъекта? Конечно, нет. Хотя бы потому, что она была неотделима от передового класса (буржуазии) и не играла самостоятельной роли. Совершенно иначе обстояло дело в период перестройки, когда именно интеллигенция сыграла роль главного могильщика советского строя. Однако к тому времени она имела в обществе куда более значимую роль, являясь, не побоюсь такого определения, передовым общественным классом.
Способен ли был пролетариат взять на себя роль революционного субъекта? Если уж буржуазия оказалась не готова к этому, то что говорить о совершенно незрелом пролетариате. Не стоит забывать, что большинство фабрично-заводских рабочих являлись рабочими в первом поколении, только-только вышедшими из деревни, не разорвавшими пуповину, связывающую их с сельской общиной. Частым явлением была откочевка рабочих в деревню в сезон полевых работ. Разве мог столь незрелый класс выдвинуть из своей среды революционного субъекта?
Российские социал-демократы назвали свою партию рабочей, однако по сути своей это была буржуазная партия, состоящая большей частью из интеллигентов, а слово «рабочая» в названии разве что апеллировало к потенциальному электорату. Застолбили себе «лейбористскую» нишу заранее, в ожидании наступления в стране эпохи парламентской демократии. Так или иначе, но социалистические партии в революции 1905 г. сколь-нибудь значимой роли не играли, являясь, если так можно сказать, субподрядчиками на ниве организации низовой «движухи» и террора (эсеры).
Крестьянство, самое многочисленное сословие империи (свыше 80 % населения), также не способно было выдвинуть субъекта, определяющего революционную повестку дня. Однако именно крестьянство более всего выиграло даже от проигравшей революции, получив отмену выкупных платежей, ярма, наложенного на него еще в 1861 году. Впрочем, это не решало ключевой для России земельный вопрос.
Значит ли все вышесказанное, что цепь событий революции 1905–1907 гг. носила стихийный, случайный характер? Нет, если принять версию, что главными субъектами революции выступали внешние силы. Это было вполне логичным. Войну Японии с Россией финансировал западный, прежде всего английский, капитал. Проигрыш островной империи означал потерю всех инвестиций, вбуханных в ее милитаризацию. Могли ли капиталисты допустить такое?
Между тем нанести военное поражение России представлялось делом немыслимым. Даже полный разгром русского флота в Порт-Артуре и при Цусиме лишь обеспечивал Японии возможность ведения боевых действий на суше. Но разгромить все более усиливающуюся русскую армию – задача, практически невыполнимая. Если в начале войны пропускная способность Транссибирской магистрали составляла всего две пары поездов в сутки, то теперь она была доведена до 12 пар в день. Действующая армия могла в достатке получать припасы и пополнение. Для Японии же, по мере удаления линии фронта от побережья, транспортное плечо возрастало. Вести затяжную войну на истощение Япония не могла, поскольку и так уже находилась в состоянии высшего напряжения сил.
Из этого естественным образом вытекает, что если Россию нельзя разбить на фронте, это необходимо сделать в тылу – создать империи такие внутренние угрозы, перед лицом которых она вынуждена будет искать мира с Японией. Бурные события 1905 г. как раз и стали «вторым фронтом» против России. И за всем этим вполне определенно торчали уши внешних «модераторов». Довольно подробно этот вопрос рассмотрен в моей книге «Как делать революцию. Инструкция для любителей и профессионалов». Как только Петербург замирился с Японией и получил в Париже золотой займ на кабальных условиях, революционный накал в стране пошел на спад.
В целом картина получилась следующей: система показала себя достаточно сильной, чтобы выдержать революционный кризис. Революционный субъект внутри общества еще не созрел, не оформился. В итоге революция проиграла, реакция победила, империя отсрочила свою смерть на десятилетие.
В начале 1917 г. ситуация была уже несколько иной. Тройной заговор военных, думцев (буржуа) и аристократов (великие князья) представлялся уже серьезным субъектом. Парадокс в том, что сами заговорщики не воспринимали себя в качестве революционного субъекта и не имели цели совершить революцию, которую невольно спровоцировали своими действиями. Но по факту субъекту пришлось стать революционным, хоть он и был к этому не готов.
Качества субъекта определили и характер Февральской революции, в ходе которой верхи вроде бы получили все, о чем ранее даже не могли мечтать. Получили, но не знали, как удержать. Естественным стремлением элиты стало «притормозить» революцию. То есть революционный субъект стал стремительно мутировать в контрреволюционный.
Сейчас довольно распространена такая точка зрения, будто Октябрьская революция – не более чем продолжение Февраля, его этап, следствие, естественный итог. Я считаю такое мнение в корне неверным. Дело в том, что после краха самодержавия на сцену вышел совершенно иной субъект, представляющий иные слои общества. По сути, Февральская революция – верхушечный переворот. Представители элиты решили переставить мебель в гостиной и ненароком разрушили ветхое здание империи. Элита перепугалась, не знала, что делать с массами, которые все более «разогревались». Массы все настойчивее выдвигали свои требования, прежде всего требования мира и земли, которые элита была не в состоянии удовлетворить, но и открыто отвергнуть страшилась.
Вот тут-то на сцену решительно вышел новый революционный субъект, взявший на себя смелость быть выразителем интересов низов. Для простоты будем обозначать этого субъекта как ленинскую «партию нового типа» – РСДРП(б), хотя по факту субъект был, конечно, многоуровневым и сложносоставным. Подробнее я затронул этот вопрос в посте «Россию ждет большая чистка», говоря о роли Генерального штаба императорской армии в осуществлении Октябрьского переворота и последующем становлении Советской республики.
Февраль – это то, что мы называем сегодня цветной революцией. Давайте будем разделять революции на верхушечные («цветные») и социальные. В чем различие между ними? Как отмечалось на научно-экспертной сессии «Ждет ли Россию революция?», проведенной центром Сулакшина, разница между ними в том, что в случае цветной революции революционный субъект формируют верхи. Объектом воздействия со стороны верхушки выступает народ. Элита переформатирует государство и общество сообразно своим интересам. В ходе социальной революции революционный субъект уже действует от имени низов, диктуя свою волю верхам, или просто сметая их, если они не способны или не желают удовлетворять требования масс.
Если смотреть в этом ключе, то период с февраля по октябрь 1917 года вместил в себя две разные по характеру революции. Историк Андрей Фурсов как-то точно подметил, что в момент революции подлинно революционный класс должен, хотя бы на короткое время, вылезти из своей классовой шкуры и стать выразителем интересов всего общества (подавляющей его части). Только это может обеспечить безоговорочный успех революции. Вот и давайте посмотрим, насколько это утверждение верно применительно к истории революции 1917 г.
Сумели ли февралисты стать выразителями интересов общества в целом? Да, падение самодержавия было встречено населением столиц и крупных городов с бурным восторгом. Царизм себя уже изрядно дискредитировал, особенно в глазах просвещенной части общества. Но поддержка Временного правительства была как бы авансом. Низы желали реальных, а не верхушечных перемен: прежде всего – земли и мира.
Но революционный субъект, представленный имущими классами, к такому повороту не был готов. Генералам нужна была победа в войне. У политиков руки были связаны обязательствами перед Антантой. Капиталисты жаждали барышей на военных заказах. Крупные землевладельцы вовсе не настроены были делиться с чернью своими экономическими активами. Революционный класс не смог вылезти из своей классовой шкуры и потому оказался сметен.
Было ли неизбежным в 1917 г. перерастание «цветной» революции в социальную? Не вижу даже гипотетических возможностей «заморозки» революции на этой стадии. Да, февральский «майдан» в Петрограде поначалу был выгоден заговорщикам, они использовали его как рычаг давления на царя Николая, вынуждая того уступить трон Михаилу. И вот отречение состоялось, всем спасибо, все свободны, а «майдан» даже не подумал расходиться, распространяясь вширь и вглубь со скоростью лесного пожара. В считанные дни вышли из-под контроля армия и флот, полиция была упразднена. В столице возникла крайне опасная ситуация двоевластия. Джинна уже невозможно было загнать в бутылку, нельзя «выключить» революцию.