Полная версия
Мозаика. Из жизни писателей, художников, композиторов, артистов, ученых
К нему явился бедный, невзрачный чиновник, недавно уволенный со службы по сокращению штатов, и сказал, что он нашёл рукопись.
– Где же рукопись? – нетерпеливо спросил Некрасов.
– Дома… Я пришёл только…
Некрасов прервал его:
– Скорей поезжайте за ней, скорей!
И сунул чиновнику в руку 50 рублей на извозчика.
Находка была немедленно доставлена. Некрасов дал чиновнику еще 50 рублей. Тот сиял от радости: ведь он никогда не имел столько денег. И попытался было вернуть поэту прежние 50 рублей, поскольку жил рядом.
– Оставьте их у себя! – сказал Николай Алексеевич. – У вас есть дети?
– Много-с!..
– Это им от меня на игрушки.
И были бесконечно счастливы – и поэт, и чиновник…
ГРЕЧНЕВАЯ КАША
Цензорские рогатки вынуждали прогрессивных редакторов и издателей при царизме изощряться в изыскании средств и способов обмана и обхода блюстителей политической благонадёжности литературы. В этом тяжёлом искусстве некоторые редакторы доходили до курьёзной виртуозности.
Н. А. Некрасов, как издатель и редактор «Современника», находился под особенно бдительным наблюдением царских церберов. Проведал он, что его цензор – страстный любитель гречневой каши, что она действует на него магически. Под её влиянием старик весь уходил в наслаждение пищеварением, делался мягким, сговорчивым, ничего не соображал, подписывал корректуры, почти не читая их.
Поэт подкупил кухарку цензора, – и та ставила на обеденный стол хозяина гречневую кашу в тот день, когда ему предстояло чтение корректур для «Современника».
Так гречневая каша играла благодетельную роль в судьбах русской литературы Х1Х века.
МЫШОНОК В ПОСТЕЛИ
Фёдор Михайлович Достоевский (1821 – 1881) утром 1 апреля 1875 года вышел из своей спальни мрачный. Жена, Анна Григорьевна, тревожно спросила его о здоровье.
– Здоров, но случилась досадная история: у меня в постели оказался мышонок. Я проснулся, почувствовал, что что-то пробежало по ноге, откинул одеяло и увидел мышонка. Так было противно! Надо бы поискать его в постели.
Анна Григорьевна позвала горничную, кухарку. Сообща они перетрясли всю постель, сменили на ней бельё, – ничего не нашли. Отодвинули от стен столы, этажерки, диван, стулья – нет мышиной норки!
Фёдор Михайлович попросил жену зайти к нему в столовую.
– Ну, что, нашли мышонка? – брезгливо спросил он.
– Где его найдёшь? Убежал. Но страннее всего, что в спальне не оказалось никакой лазейки, очевидно, забежал из передней.
А Фёдор Михайлович стоял и весело улыбался:
– Первое апреля, Анечка, первое апреля!
И все долго смеялись над его шуткой, вспомнив, что первое апреля – обманный день.
ОПАСНАЯ ШУТКА
Фёдор Михайлович Достоевский высоко ценил литературный талант Софьи Ивановны Смирновой. В «Отечественных записках» напечатали её роман «Силы характера». Писатель хотел непременно прочесть его. Анна Григорьевна принесла ему номер журнала с этим романом. Но сама наперёд прочла его.
Герой произведения Смирновой – ужасный ревнивец. Некий негодяй послал ему анонимное письмо, в котором рассказал, будто жена этого ревнивца ставит ему рога, носит на груди в медальоне портрет любовника и проч.
Анна Григорьевна, уверенная в том, что Фёдор Михайлович тоже уже познакомился с романом Смирновой, вздумала пошутить, чтобы потом посмеяться вместе с ним.
Изменив свой почерк и имя, отчество адресата, она переписала из романа письмо анонима и послала его по почте на имя мужа.
На следующий день, пообедав, Достоевский ушел в свой кабинет читать корреспонденцию. Минут через десять вошла к нему Анна Григорьевна, чтобы посмотреть, какое впечатление произвело на него письмо «анонима».
Фёдор Михайлович, насупившись, тяжёлыми шагами грохал по комнате, бросал свирепые взгляды на жену, наконец, остановился перед её лицом и грозно повёл допрос:
– Ты носишь медальон?
– Ношу.
– Покажи мне его!
– Зачем? Ведь ты его много раз видел.
– По – ка – жи ме – даль – он!!
Последнюю реплику Фёдор Михайлович рявкнул во весь голос. Анна Григорьевна поняла, что дело пахнет не шуткой. И начала торопливо расстёгивать ворот платья. Фёдор Михайлович, разъярившись, рванул цепочку с шеи жены. Она порвалась, и медальон был в руках мужа. Он открыл его и увидел в нём портреты – свой и дочки Любочки.
– Ну что, нашёл? – спросила Анна Григорьевна. – Федя, глупый ты мой, как мог ты поверить анонимному письму?!
– А ты откуда знаешь об анонимном письме?
– Как откуда? Да я тебе сама его послала.
– Как сама послала? Что ты говоришь? Это невероятно!
– А я тебе сейчас докажу!
И Анна Григорьевна принесла ему листки, на которых она упражнялась в изменении почерка.
– И ты сама сочинила это письмо? – продолжал допытываться Фёдор Михайлович.
– Да и не сочиняла вовсе. Просто списала его из романа Софьи Ивановны. Ведь ты его вчера читал. Я думала, что ты сразу догадаешься.
– Ну, где же тут вспомнить! Не понимаю только, зачем ты его мне послала?
– Просто хотела пошутить.
– Разве возможны такие шутки? Ведь я измучился в эти полчаса.
– Кто тебя знал, что ты у меня такой Отелло и, ничего не рассудив, полезешь на стену!
– В таких случаях не рассуждают. Вот и видно, что ты не испытала истинной любви и истинной ревности. Ты всё смеёшься, а подумай, какое могло бы произойти несчастье. Ведь я в гневе мог задушить тебя! Умоляю тебя, не шути такими вещами. В ярости я за себя не отвечаю.
На шее Анны Григорьевны осталась кровавая царапина.
Фёдор Михайлович горячо каялся в своём поступке и просил у жены прощения.
РУССКИЙ ОТЕЛЛО
Фёдор Михайлович Достоевский артистически читал художественные произведения. Его охотно приглашали выступать на литературных вечерах, куда он отправлялся со своим «верным оруженосцем», женой Анной Григорьевной. Но и на этих вечерах сказывалась страшная черта характера писателя – ревнивость.
Многие литераторы, по принятому этикету, целовали руку Анны Григорьевны, а Достоевский не терпел этого. И после допекал жену придирками, подозрениями. На литературных вечерах Фёдор Михайлович перед выходом на сцену находился в комнате для чтецов. Он то и дело наблюдал из-за кулис, с кем рядом сидит и разговаривает в зале его жена. А то по несколько раз посылал в зал распорядителя узнать об этом.
Выйдя на сцену для чтения, Достоевский сначала долго шарил глазами по залу, ища жену. Чтобы избавить его от этих поисков, Анна Григорьевна нарочито садилась на видном месте или привставала и отирала лоб белым платком.
Мужнина слежка надоела ей. Она заявила ему дорогой на новый вечер:
– Знаешь, дорогой мой, если ты сегодня будешь так всматриваться и меня разыскивать среди публики, то, даю слово, я поднимусь с места и мимо эстрады выйду из зала.
– А я спрыгну с эстрады и побегу за тобой узнавать, не случилось ли чего с тобой и куда ты ушла.
КОРОВА ПОТЕРЯЛАСЬ
Семья Фёдора Михайловича Достоевского лето обычно проводила в собственном домике в Старой Руссе. На этот сезон писатель брал корову у кого-либо из местных крестьян как бы в аренду. Хозяин уж знал, что осенью он обратно получит вместо тощей – откормленную скотину да еще 10—15 рублей.
Ф. М. Достоевский был нежнейшим семьянином и рачительным домоводом. Детей любил безгранично.
Случилось, что как-то вечером корова не вернулась с поля. Все взрослые члены семьи пошли искать её. Пошёл и Фёдор Михайлович. Он спрашивал всех встречных:
– Тётка, не встречала ли бурую корову?
– Паренёк, не видал тут бурую корову?
Литературные друзья Фёдора Михайловича диву давались: как это прославленный на весь белый свет писатель, поднимающий и решающий глубочайшие философские, социальные и психологические проблемы, может заниматься такой обыденной прозой, как поиски коровы?!
А необъятная душа Достоевского, видимо, вмещала всё человеческое.
СЧАСТЬЕ ПЬЯНЧУГИ
В марте 1879 года Фёдор Михайлович Достоевский проходил по Николаевской улице Петербурга. Неизвестный датрыга нагнал его и так сильно ударил по затылку, что писатель рухнул на мостовую и расшиб себе лицо в кровь. Собралась толпа. Городовой составил протокол о происшествии. Пьяницу схватили и отправили в участок. Пригласили туда и Фёдора Михайловича. На допросе он умолял полицейского офицера освободить виновного, которого он, потерпевший, прощает.
Но так как об избиении известного писателя в газете напечатали заметку, протокол полиции передали в суд. На разборе дела ответчик, крестьянин Фёдор Андреев признался, что был «зело выпимши и только слегка дотронулся до барина, который от этого с ног свалился».
Фёдор Михайлович и тут заявил, что прощает обидчика и просил мирового судью не наказывать крестьянина. Судья принял во внимание просьбу писателя и только оштрафовал Андреева на 16 рублей «за произведение шума» – с заменой штрафа 4-х дневным арестом.
У подъезда судебной камеры Федор Михайлович дождался осуждённого и вручил ему 16 рублей на уплату штрафа.
СКВОЗЬ ЦЕНЗУРНЫЕ РОГАТКИ
Начальник ІІІ отделения генерал А. Л. Потапов запретил постановку пьес «Воспитанница» А. Н. Островского, «Нахлебник» И. С. Тургенева. Но вскоре он ушёл со своего поста. Его обязанности временно исполнял генерал И. В. Анненков, брат известного литературного критика и мемуариста Павла Васильевича Анненкова.
П. В. Анненков, как друг Тургенева, попросил брата разрешить представление его комедии. Новый цензор ответил:
– С удовольствием! И не только эту, а и те пьесы, которые ты признаешь нужными. Только присылай поскорее, потому что на этом месте я останусь недолго.
Павел Васильевич послал брату несколько пьес, среди которых были и «Воспитанница», и «Нахлебник». Так многие запрещенные ранее пьесы увидели сцену.
ТАЛАНТЛИВАЯ ОТСЕБЯТИНА
Артист В. Н. Андреев-Бурлак талантливо исполнял роль Счастливцева в пьесе А. Н. Островского «Лес». Но имел слабость подменять авторский текст своим.
Узнал об этом Островский (1823 – 1886) и пожелал лично ознакомиться с Андреевым-Бурлаком. На очередном представлении «Леса» автор был восхищен игрой этого артиста. В антракте драматург зашёл к нему за кулисы:
– Замечательно!.. Это замечательно!.. Только знаете что? Я этого никогда не писал… Но замечательно! Всё замечательно!
И разрешил артисту внести в текст пьесы отсебятину, которая была потом воспринята многими исполнителями этой роли.
СОВЕТ ОСТРОВСКОГО ГРАФОМАНУ
Бездарный молодой человек осаждал Александра Николаевича Островского просьбами о советах, как сделаться драматургом. Островский убеждал докучливого посетителя:
– Ждите удобного случая. Это само свыше налетит. Ждите очереди.
Через некоторое время графоман принёс Островскому свою комедию. Драматург прочёл её и забраковал. Но, пожалев неудачника, порекомендовал ему:
– Займитесь чем-нибудь другим.
– Да чем же? Я, ей Богу, не знаю…
– Женитесь, что ли, – пошутил Александр Николаевич.
Спустя два месяца молодой автор снова пришёл к нему:
– Я исполнил ваше приказание.
– Что такое?! Объяснитесь толком – я вас не понимаю!
– Вы мне велели жениться – я женился!!
– Ну, и что ж, я поздравляю. Дай Бог вам счастья!
– Прочтите мою новую пьеску!
– Вот те раз! Да я ведь вам советовал жениться нарочно, чтобы отлечь вас от писательства, а вы всё-таки продолжаете стремиться к литературе.
– А я думал, что вы заставляете меня жениться, чтобы у меня лучше пьесы выходили.
– Ну, уж коли вы так рассудили, то делайте, что знаете, а мне некогда читать ваши пьесы… Извините…
ЖЕМАННАЯ ДАМА
На банкете у тверского вице-губернатора присутствовал и Михаил Ефграфович Салтыков-Щедрин (1826 – 1889). Рядом с ним за столом сидела жеманная, нарядная, сверкающая бриллиантами дама. Взглянув на суровое лицо сатирика, она испугалась, хихикнула и, прикрыв лицо веером, пропищала:
– Ах, Михаил Ефграфович, не смотрите на меня: я боюсь, что вы будете меня изучать, а потом опишите.
Салтыков-Щедрин успокоил её:
– Для вас я безопасен.
А потом шепнул соседке, сидевшей по другую сторону от него:
– Таких и изучать не надо: их глупость видна с первого взгляда.
БЛАГОДАРНОСТЬ ЕЖЕДНЕВНО ОБЕДАЮЩЕГО
После 25-ти летнего юбилея со дня выхода в свет «Губернских очерков» М. Е. Салтыкова-Щедрина студенты Н-ского университета ежегодно отмечали этот день товарищеским обедом. На очередном их собрании кто-то предложил послать талантливому сатирику студенческое приветствие и поздравление. Эту идею приняли единодушно. Немедленно составили телеграмму с подходящим текстом и общей подписью: «Ежегодно обедающие студенты».
Спустя два часа от Щедрина пришёл ответ: «Благодарю. Ежедневно обедающий Щедрин».
ИМПРОВИЗАЦИЯ ЧЕРНЫШЕВСКОГО
Николай Гаврилович Чернышевский (1828 – 1889) в годы ссылки в далеком Забайкалье нередко участвовал в чтениях, проводившихся в камерах заключенных. Он обычно приходил с толстой тетрадью, раскрывал её и читал свои новые повести с массой действующих лиц и приключений, с отступлениями научного характера.
Всё читанное им было совершенно в стилистическом отношении. Автор читал спокойно, плавно, внимательно глядя в тетрадь и переворачивая её страницы. Один из слушателей, заглянув через плечо чтеца, увидел, что в тетради не было написано ни единого слова! Николай Гаврилович добродушно мистифицировал слушателей изумительными импровизациями.
СЛЁЗЫ ЛЬВА ТОЛСТОГО
Софья Андреевна Толстая рассказывала, что Лев Николаевич Толстой (1828 – 1910) во время работы над эпопеей «Война и мир» однажды вышел из своего кабинета весь в слезах. Его спросили:
– Что случилось?!
Махнув рукой, он досадливо ответил:
– Да что вы понимаете?.. У меня только что умер князь Болконский…
СТАРИК В ТУЛУПЕ
Как-то в редакцию журнала «Русская мысль» зашёл старик в тулупе и меховой шапке и подал секретарю рукопись рассказа крестьянского писателя Сергея Терентьевича Семёнова. Секретарь обещал ответ недели через две.
В назначенное время старик явился в редакцию, секретарь попросил его подождать, а сам ушёл в кабинет редактора, откуда доносился оживлённый разговор.
Беллетристику в «Русской мысли» вёл тогда Александр Михайлович Ремизов. Секретарь доложил ему, что старик пришёл за ответом о рассказе Семёнова.
– Да, да… Я прочитал. Пусть подождёт. Сейчас я выйду.
Прошло часа полтора. Разговор в кабинете редактора продолжался. Секретарь напомнил:
– Этот старичок дожидается.
– Да, да. Сейчас приду, – сказал Ремизов.
Прошло ещё немного времени. Секретарь в третий раз напомнил о старике. Ремизов схватил рукопись и вышел:
– Где этот старичок?
Старик поднялся с дивана.
– Это вы – Семёнов? Мы прочитали рассказ.
Ремизов внимательно взглянул на старика и онемел: перед ним стоял сам Лев Николаевич Толстой! Это он два с лишком часа покорно сидел в углу, ожидая приёма у редактора, чтобы просить о напечатании рассказа Семёнова.
Жалея растерявшегося редактора, Лев Николаевич виновато сказал:
– Да нет, ничего… Я тут отдыхал…
КРЫСЫ СТРАШНЕЕ ПУЛЬ
Лев Николаевич Толстой ужасно боялся крыс. Во время Крымской войны, сидя в ложементах, он один раз увидел крысу и, спасаясь от неё, выскочил наружу и побежал на бастион под ураганным огнём неприятеля.
«ПОГОДИ, ДУШЕЧКА, РОЖАТЬ»
В жизни Льва Николаевича Толстого число 28-е имело как бы фатальное значение. Великий писатель родился 28-го августа 1828 года. Старший сын его, Сергей Львович, родился тоже 28-го числа.
27-го ночью приспело время Софье Андреевне родить этого сына. Лев Николаевич приходил к роженице и уговаривал её:
– Погоди, душечка, рожать: ещё нет 28-го!
А в 4 часа утра 28-го Софья Андреевна благополучно разрешилась от бремени.
ПОШУТИЛИ
Лев Николаевич Толстой любил иногда пошутить. Однажды в большом зале-столовой Ясной Поляны собрались к обеду многочисленные гости и члены семьи Толстого. Только где-то замешкалась старая графиня. Лев Николаевич вдруг предложил:
– Давайте удивим Софью Андреевну: спрячемся все под стол.
И сам первым полез туда. За ним и все прочие. Длинная и широкая скатерть скрыла их.
Вошла в зал графиня и удивилась: никого нет! Вскрикнула:
– Где же Лев Николаевич и все остальные?!
Шутники со смехом вылезли из-под стола.
ВЕРХОМ НА ДЯДЕ СТЁПЕ
Шурин Л. Н. Толстого, Степан Андреевич Берс, был здоровенным детиной. Лев Николаевич, уже пожилой, нередко, подойдя к «дяде Стёпе» сзади, моментально вскакивал ему на плечи, и тот с удовольствием катал писателя рысцой по комнате.
ПОЧЁТ ГЕНИЮ
В 1884 году Л. Н. Толстой посетил своего друга, великого художника Николая Николаевича Ге, в его доме на хуторе Плиски, вблизи Ивангорода Черниговской губернии. Однажды, обозревая окрестные сёла, Лев Николаевич зашёл в школу. С разрешения учителя посидел в классе, послушал урок. Потом тихо, незаметно ушёл.
Учитель, поздно догадавшись, что посетитель был Лев Толстой, вместе с учениками пустился догонять писателя, но тот где-то исчез. Как в землю провалился! Вернувшись в класс, учитель и его питомцы целовали стул, на котором сидел Лев Николаевич.
Узнав об этом случае, Н. Н. Ге восторженно говорил многим:
– Вот так любят и чтят гения простые сердца!
КАЗНЬ КОМАРА
На одном обеде у Льва Николаевича Толстого рядом с хозяином сидел его друг – Чертков. Обедали на террасе. Было жарко. Комары носились в воздухе, пищали, жалили лица, руки и ноги обедающих.
Шла веселая застольная беседа, все острили, шутили, смеялись. Вдруг Лев Николаевич взглянул на Черткова и шлёпнул по его лысине: это он казнил комара, от которого осталось кровяное пятнышко.
Чертков нахмурил брови и укоризненно посмотрел на Толстого:
– Что вы наделали, Лев Николаевич?! Вы лишили жизни живое существо! Как вам не стыдно!
Лев Николаевич смутился. Веселье стихло.
ОТКРОВЕННОСТЬ
Антон Павлович Чехов посетил Льва Николаевича Толстого в Гаспре. Они беседовали о многом. На прощанье Чехов подал Толстому руку. Тот задержал её и сказал:
– Поцелуйте меня!
И сам поцеловал Антона Павловича. А затем сунулся к его уху и энергичной старческой скороговоркой изъяснился:
– А всё-таки пьес ваших я терпеть не могу. Шекспир скверно писал, а вы – ещё хуже.
РАЗГОВОР НА ВЫСОКУЮ ТЕМУ
Сын Л. Н. Толстого Илья Львович привёз к отцу своего приятеля фотографа Ф. Т. Протасевича. Думая, что с великим писателем-философом надо вести разговор на высокие темы, фотограф спросил:
– Скажите, Лев Николаевич, есть Бог или нет?
Толстой помолчал, а потом, улыбаясь, заговорил:
– Вы видели когда-нибудь микроскоп?
– Видел.
– И что же вы в нём видели?
– Видел в капле воды инфузории.
– Что, если бы одну из этих козявок спросили, есть в Калуге фотограф Протасевич, что бы она на это ответила?
ЗАГАДОЧНЫЕ ФАКТЫ
Поразительно, что многие знаменитые писатели дают о других авторах-классиках крайне дурные отзывы.
И. С. Тургенев рассказывал Льву Толстому:
– Раз у Виардо были гости, и должен был приехать Жюль Верн. Все с нетерпением его ждали. И представьте, это оказался самый глупый человек во Франции!
Известно, что сам Лев Николаевич ни во что не ставил Шекспира и других корифеев художественной литературы. Так о Жорж Занд он судил:
– Отвратительная женщина! Я не понимаю её успеха.
Толстому возразила его сестра – Мария Николаевна:
– Нет, у неё есть хорошие вещи. Вот, например, «Консуэло».
При этом имени Лев Николаевич сделал брезгливую гримасу:
– Нет, нехорошо. Всё фальшиво, дурно, скучно… Я никогда не мог читать.
НЕУТОМИМЫЙ КНИГОИЗДАТЕЛЬ
Флорентий Фёдорович Павленков (1839 – 1900) получил военное образование в кадетских корпусах и Михайловской артиллерийской академии. В студенческие годы увлёкся идеями декабристов, революционных демократов-шестидесятников. В военном ведомстве прослужил около 5 лет. В 1866 году вышел в отставку и всю свою дальнейшую жизнь посвятил народному просвещению.
За 35 лет издательской деятельности Флорентий Федорович выпустил 750 прекрасных книг (тиражом более 3,5 млн.), в том числе 200 биографий выдающихся людей, отечественных и зарубежных, чем положил начало серии «ЖЗЛ», по предложению А. М. Горького продолженной в советское время.
В издательстве Павленкова впервые в России увидели свет «Происхождение семьи, частной собственности и государства» Ф. Энгельса, сочинения В. Г. Белинского, А. И. Герцена, Д. И. Писарева. За революционность содержания некоторые издания Павленкова были сожжены царскими цензорами, а сам он более 10 лет просидел в крепости, тюрьме и ссылке.
Несколько десятков лет кряду Флорентий Фёдорович неустанно трудился над созданием знаменитого однотомного Энциклопедического словаря, вышедшего 7 раз. Это «любимое детище» автора было в России досель невиданной маленькой народной энциклопедией, проникнутой духом протеста против самодержавно-помещичьего строя.
Цены своим изданиям Ф. Ф. Павленков довёл до предельной дешевизны. Например, его «Наглядная азбука для самообучения грамоте» стоила одну копейку. Так она и называлась: «Азбука-копейка».
Все доходы от своего предприятия Павленков завещал отдать на организацию 2000 сельских библиотек.
Похоронили Флорентия Фёдоровича в Петербурге, на Волковом кладбище. На одной стороне памятника на его могиле выгравирована надпись: «ФИЗИКА – А. ГАНО», а на другой – «ЭНЦИКЛОПЕДИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ», т. е. названия первой и последней книг, изданных истовым ревнителем народного просвещения.
УМНЫЙ КОТОФЕИЧ
Литературный критик, публицист, социолог и философ Николай Константинович Михайловский (1842 – 1904) очень любил своего большого пушистого серого кота.
Когда писатель работал, около него неизменно сидел этот Котофеич и мурлыкал длинную успокоительную песню. И прерывал он её лишь тогда, когда Николай Константинович клал перо.
ВЫШЕЛ, ПОМОЛЧАЛ И ВЕРНУЛСЯ
Писатель Глеб Иванович Успенский (1843 – 1902) до конца жизни не мог преодолеть застенчивости. Друзья с трудом уговорили его однажды выступить с ними на благотворительном литературном вечере. Он согласился прочесть свой новый очерк.
Когда подошла его очередь читать, он вышел на сцену, глянул в переполненный публикой зал – и обомлел от страха. Постоял, постоял молча, повернулся и ушёл за кулисы.
«СВЕЩА»
Известный юрист, поборник суда правого в дореволюционной России, почетный академик, сенатор, писатель, непревзойдённый оратор Анатолий Фёдорович Кони (1844 – 1927) чистосердечно принял Октябрьскую революцию.
В годы голода и разрухи он, престарелый и больной, прочёл в аудиториях Петрограда около тысячи лекций. Люди разных чинов, званий и возрастов слушали его чтения с затаенным дыханием.
По просьбе студентов Наркомпрос предоставил ему лошадь, бричку и кучера. Кучер, прослушав одну лекцию Анатолия Фёдоровича, потом аккуратно посещал их все. И простодушно выразил ему своё восхищение:
– Ты, брат, вижу, свеща! (свеча – А. Т.)…
В 1921 году, в день рождения А. Ф. Кони, слушатели поднесли ему самый драгоценный тогда подарок – белый хлеб. Растроганный лектор сказал:
– Эта награда – лучшая из всех, полученных за всю мою жизнь.
«КАПИТАЛ» МАРКСА В ТЮРЬМЕ
В тюрьму, где сидел В. Г. Короленко (1853 – 1921), политическим заключённым принесли передачу – книги, среди которых был и «Капитал» Карла Маркса. Строгий смотритель тюрьмы вначале не хотел пропускать эту толстую книгу. Но арестанты убедили тюремщика, что это самая поучительная книга для тех, кто хочет нажить капитал. Тогда страж узилища похвалил книгу, и она беспрепятственно попала к заключенным.
ЗЛАТОУСТ ОБМИШУЛИЛСЯ!
В «Истории моего современника» В. Г. Короленко между прочим рассказал, как тюремный священник, любитель красноречия, произнёс перед уголовными арестантами слово по случаю неудачного покушения революционера А. К. Соловьёва на Александра II.
«При этом, – писал Владимир Галактионович, – с тюремным священником произошло неприятное ораторское приключение. Выйдя на амвон, чтобы объяснить повод благодарственного молебна, вперёд настроившись на патетический лад, он начал громко и в приподнятом тоне:
– Дорогие братия! Вот и ещё одно священное покушение на злодейскую особу его императорского величества…»
