Курс

Тут-то и “нарисовался” другой старый приятель – Сёма. В курсантской форме, эйфории от первого отпуска и полный повествований о крутости офицерской жизни и перспективах достойного будущего. И после пары недель рассказов и убеждений в том, что гражданские – это неполноценные люди, у Андрюхи в голове поселилась мысль, думать долго которую времени уже не было. Радиоэлектронику и науку он не хотел бросать, но почему бы ещё не стать и военным? И не просто военным, а космическим военным! Ведь есть же Можайка! И мысль эта очень понравилась Андрюхиным родителям, сестре и бывшей классной руководительнице. Отдать склонного к попаданию под чужое влияние Андрюху в военное училище было озарением.

После отбытия Сёмы Андрюхе предоставили возможность ещё и пообщаться с офицером – подопечным классной из предыдущего выпуска. Ещё более воодушевлённый рассказами о проживании в огромной семье, в которую неминуемо превращается курс после лет, проведённых в казарме, Андрюха собрал документы, прибыл в военкомат, прошёл медкомиссию и был зарегистрирован в кандидаты в абитуриенты. Но на навёрстывании отставания в физической подготовке никто не заострил внимание. Поначалу Андрюха пытался бегать и заниматься, но потом решил для себя: «вот поступлю – и приложу все усилия, чтобы стать человеком в физическом плане». И он оказался не прав.

Скидок на будущие успехи в ликвидации физической деградации не делалось. И, чтобы сдать нормативы, Андрюхе пришлось бегать уже не по горизонтальному лесу около дома, а сдыхать на подъёмах в холмы, самым противным из которых и оказался изначально понравившийся. В конце концов ему удалось показать, что он не безнадёжный и не рахит, и есть реальные результаты, пусть не позволяющие укладываться в нормативы на хорошо и отлично, но демонстрирующие нужный потенциал.

Со сдачей экзаменов проблем не возникло. Физика, математика и английский были сданы играючи на пятёрки, русский – на трояк, и после прохождения психологических тестов Андрюхе дали понять, что он один из главных кандидатов в курсанты.

Но, кроме проблем с физподготовкой, имелась ещё одна, а из неё возникла и третья. И этими проблемами были дисциплина в палатке и «залёт» на плацу во время смотра.

Белые ночи не располагали ко сну. У Чука часто возникало желание покурить или похохмить. Палатку поднимали и заставляли таскать воду в вёдрах на холм. И нельзя было сказать, что это доставляло удовольствие. Ругаться с Чуком было бесполезно. Да и самому иногда хотелось почудить. Но усталость и раздражение нарастали. И всё бы не так страшно, но нарастали усталость и раздражение и в первой палатке, в которой, как и в четвёртой, после трудного дня энергия не падала на ноль. В конце концов сержанты, в случае ночного шума, уже не обращали внимания на другие палатки, а поднимали первую и четвёртую. И их, хоть и не умышленно, но начали стравливать.

В одну из ночей, подняв обе палатки, но не имея чёткой информации, в которой произошло очередное нарушение дисциплины, сержанты стали это выяснять. И ещё не сплочённый курс, а зелёная абитура, начали кивать друг на друга. И привело это к тому, что старшие палаток сцепились. До неуставщины не дошло. Но, если ранее старшие просто недолюбливали друг друга, то теперь возненавидели. Особых претензий у Андрюхи к Денису и не было. Просто не нравилась его активность и амбиции быть самым главным. Это потом мы называли таких «рубанками». Но здесь дело было в другом. И об этом Андрюха пока не догадывался.

Денису были известны успехи Андрюхи, и ему не давал покоя Андрюхин статус, как уже получившего авторитет и перспективы. Сам же Денис сдавал на тройки. Они продолжали перепалки. Взаимная ненависть возрастала.

После завершения экзаменов для кандидатов устроили первую пародию на строевой смотр. Всех построили на площадке, приехал генерал и цинично стал обходить строй. Безмозглость Андрюхи при этом не заставила его сбрить усы. Может, кто и подсказывал, но, вероятно, плохую шутку сыграла самоуверенность, которая подводила многих ближе к финишу и победе. Андрюху «взяли на карандаш».

Последующая пара суток прошла очень нервозно. И вот настал этот волнительный день. Андрюху вызвали на мандатную комиссию и поздравили с поступлением в ряды курсантов самого престижного военного вуза страны. Солнце сияло сильнее обычного, трава зеленела ярче обычного. Редкое удовлетворение и покой – дело сделано! Он уже не неудачник. День, когда сбывается огромная мечта, не забывается всю жизнь. И один такой день настал.

Андрюха вспомнил, как ещё неделю назад в ожидании очередного забега на дистанцию в три километра, которая начиналась с подъёма на его любимый холм, он услышал странный гул. Сержант притормозил забег и велел ждать. Из-за ангара показался строй. Первокурсники. Военный лагерь перед отпуском. Шли походным шагом. Гул сапог, полная выкладка, но-о-о… эт-то уже не были недоделанные гражданские! Неподготовленных абитуриентов зрелище завораживало.

Впервые Андрюха услышал «голос курса». Голос, который остался в памяти на всю жизнь. Безмолвные и усталые, они продолжали быть одним целым. Одной семьёй и готовой пробудиться скрытой силой. Полным антиподом толпы. Единым организмом, иммунная система которого вычищала все индивидуальные закидоны и слабости, как минимум, на время нахождения в строю. И эта скрытая сила подсознательно улавливалась опешившими абитуриентами, застывшими в безмолвном уважении. Казалось, возникни перед курсом стена из бетона – они прошли бы её насквозь и не обратили внимания на падающие обломки. Какая мечта могла быть достойнее для подростка, чем оказаться в этом строю?

«Курс!» – прозвучала команда. Гул перешёл в синхронный ритм пары сотен сапог, и, казалось, земля слегка задрожала, и даже солнце выглянуло посмотреть на красоту хоть и не парадной коробки, но всё же произведения упорного труда в целый год, заставившего разношёрстных обезьян, коими был лагерь абитуры, эволюционировать в людей. «Запе-вай!» «Песня о Щорсе» не совсем походила под строевую, но, вероятно, она была заготовлена у них именно на случай убитости после многокилометрового марш-броска. Начала пара звонких голосов: «Шёл отряд по берегу, шёл издалека». И загремел голос всего курса: «Шёл под красным знаменем командир полка…»

После команды «марш» Андрюха взлетел на холм и уложился в норматив. Но ему не верилось, что когда-либо он тоже сможет стать человеком и приедет в этот лагерь в составе своего курса перед первым летним отпуском. Теперь же мечта его сбылась. Захотелось сходить на то место, где он увидел курс, вновь вспомнить пережитые ощущения, и почувствовать всё по-новому – в незабываемых красках счастья.

«Интересно, как там Чук с его четвёрками? Всё зависит от проходного балла и результатов остальных». Получив поздравление от курсового, Андрюха направился к своей палатке в поисках Чука. Улыбка счастья не сходила с лица. И в этот момент перед ним возник Денис. Издевательская наглая ухмылка и почти шёпот:

– Ты что, дятел, думаешь, что прошёл? С пятёрками? Забудь, чучело! Я прошёл с тройками, а ты можешь паковаться и валить!

– Да пошёл ты…, – огрызнулся Андрюха и направился дальше.

Но вскоре его остановил Сашка из палатки Дениса и выдал информацию так же полушёпотом:

– Ты поостерегись! Он – сын генерала!

– Спасибо, Саш, но я уже мандатку прошёл и зачислен.

– А, ну, тогда ладно… Поздравляю!

Чук улыбался, но уже по улыбке было ясно, что он не прошёл. Это слегка опечалило, ведь сблизились за месяц. Но эйфорию напрочь не убило. Да и Чук, казалось, не унывал и уже просчитывал какие-то ходы, переключившись на идеи, о которых Андрюхе было невозможно догадаться.

Приятные мысли толпами шатались в голове. О том, как напишет домой. О том, как все узнают. О том, как приедет в первый отпуск, и все обомрут…

Пара часов абсолютного блаженства проплыла в счастливом полузабытьи. Наступало время обеда. И вдруг Андрюху нашёл сержант. «Тебя вызывают на повторную мандатную комиссию. Не знаю, что там, но такое у нас впервые». Та же палатка, тот же полковник, но выражение его лица уже не столь приветливое. «Я вынужден Вам сообщить, что, в силу некоторых обстоятельств, мы пересмотрели Ваше дело. У Вас были проблемы с физической подготовкой и с дисциплиной. Поэтому было пересмотрено решение о Вашем зачислении. Мне жаль! Мы будем рады видеть Вас среди наших абитуриентов через год».

Как вышел из палатки, Андрюха не помнит. Солнце всё ещё светило. Трава и деревья были ещё зелёные. Но образ «курса» уже скрылся в пыли за холмом и больше не был слышен. Пытаясь убедить себя, что это всё реально, но не в состоянии выйти из прострации, Андрюха сел на теплотрассу и какое-то время сидел никем не замеченный, с ошалелым выражением лица. Первым подошёл курсовой. Андрюха выдавил несколько слов, описывающих случившееся, чем ненадолго озадачил капитана. Но вскоре тот догадался: «А-а-а-а! Денис не проходил со своими тройками. Кого-то надо было подвинуть. Тут ничего не поделать. Извини! Но я тебе этого не говорил!»

Прошёл час или два. Он так и сидел в отрешении на теплотрассе, никому не нужный и в отсутствие сил думать «что дальше?». Бегавший вдалеке и явно чем-то озабоченный Чук не сразу его заметил. Наконец Чуковы дела позволили ему отлучиться, и он воссел на трубе, уставившись в недоумении. «Так… и так…» – кратко рассказал Андрюха. Крайнее ошаление Чука длилось недолго. Он предложил идти к курсовому и выше и искать помощи и правды. Услышав, что курсовой уже в курсе и заявил, что ничего не поделать, Чук ещё немного попыхтел и спросил, что Андрюха думает делать дальше. «Понятия не имею, – ответил тот и заявил: Домой я не поеду. Ещё не знаю куда, но не домой».

Казалось, Чук именно такого ответа и ожидал и незамедлительно озвучил план дальнейших действий, подробности которого Андрюха помнил смутно. Главное, что уловил, – домой возвращаться не надо. В общем, дело обстояло так.

В Краснодаре создано новое Военное Училище РВСН. Да, это уже не космос, но близко к нему. Речь шла о новейших мобильных межконтинентальных ракетных комплексах «Тополь» и о новейшем специально созданном училище, куда собиралось всё самое передовое: от перспективных и неординарных офицеров в преподавательский состав до абитуриентов, которые по тем или иным причинам стали отвергнуты Можайкой, но набрали неплохие баллы. С этой целью в Можайку и прибыла команда «покупателей» с целым полковником во главе, имевшим в два метра рост, 47 размер обуви, простодушную улыбку, весело спрыгивающим по лестнице с кипой личных дел под мышкой и придающим своим видом живости всей закостенелой обстановке в среде вознёсшихся выше небес обитателей Можайки. Чук заявил, что, если его берут без экзаменов, то Андрюхой с пятёрками не погнушаются уж точно.

Не особо воспряв духом, Андрюха под конвоем Чука забрал свои документы и сдал их представителям КРЯКа (Краснодарский ракетно-ядерный колледж). Как и предвидел Чук, Андрюхе было заявлено, что его берут. Улыбка на его лице говорила не о радости от свершившегося факта, а скорее являлась ухмылкой из глубины души: «Где-то я уже это слышал сегодня».

Два дня до отправки тянулись долго. Пребывание в лагере Можайки начинало тяготить, как просыпающаяся после наркоза боль от зашитой раны. Настал момент погрузки на машины, и Андрюха первый раз за последние дни ощутил позитив в душе и предчувствие чего-то интересного, хотя и абсолютно неведомого. Полностью избавиться от тяжести ситуации в ближайшие дни, а, может, и месяцы надежды особо не было. Грузовики привезли будущих стратегов на Московский вокзал, с которого начиналась и на котором закончилась Андрюхина «дорога в космос». Впереди – два дня поезда. Потом —неизведанное.

После первого десятка часов пути позитивные мысли так и не спешили навестить голову. К тому же должны были проезжать Брянск, и предательская тоска по дому и беззаботному детству принялась бередить рану. Под хруст поедаемого сухпайка вспоминалась мамкина картошка и помидоры. И не верилось, что детство прошло и уже не вернуться в компанию шумных одноклассников, в огни дискотек, рейды по цветметовским свалкам, к возне с двигателем на велике в сарае, мерению весенних луж в сапогах, ожиданию очередного беззаботного лета. Но друзья уже далеко, и у всех своя жизнь. Велик с мотором давно угнали, и очередное лето уже настало. Но оно совсем не беззаботное.

Поезд был скорым и не останавливался на Втором Брянске, а слегка притормаживал. Проводники даже не опускали подножки, а некоторые и вообще не открывали дверей. Андрюха написал письмо родителям, но не был уверен, что сможет отправить его на станции. Открыть дверь проводника уговорить удалось. Поезд притормозил до скорости пешехода, но так и не остановился. Свисая над перроном, Андрюха крикнул проходящему мимо мужику: «Отправьте, пожалуйста!» и помахал конвертом. Конверт спланировал и опустился на перрон рядом с лужей. Андрюха только успел увидеть, что мужик подбежал, поднял конверт и помахал, мол, «всё сделаю». Теперь родители должны узнать, где он. Наверно, удивятся, что тот уехал на север, а через месяц написал с юга. «Что такое пара-тройка тысяч километров для бешеной собаки?».

Протоптанная вдоль путей дорожка, по которой иные счастливчики имеют возможность просто идти в вольное «куда-то», уже начала ассоциироваться с потерянной свободой. Он ещё много раз будет видеть её, возвращаясь из отпуска. Всегда будет бороться с нахлынувшей тоской и пытаться заблокировать атакующий мозг предательский вопрос: «Неужели это на всю жизнь?»

Сейчас поезд в первый раз увозил его всё дальше от родных мест. Постепенно природа за окном менялась. Начиналась жара, которая не приносила особых проблем. В вагоне ехала почти одна абитура. Ни детей, ни стариков. Открыли всё, что можно, и тёплый сквозняк гулял без остановки. Сухпай был вполне съедобным, лежать можно сколько угодно, и большинство воспользовалось советом набираться сил и ловить момент «вынужденного оттяга», так как в ближайшие полгода он больше не наступит. Верилось с трудом.

Вскоре за окном начали появляться объекты, ставшие для Андрюхи символом того Краснодара, в котором прошла его юность. Пирамидальные тополя. Это потом они обосновались и в средней полосе, а сейчас разделяли перелесками именно ростовские и кубанские поля. И вот он – Краснодар. Всё было в диковинку. Сам южный воздух, природа и то немногое, что удалось рассмотреть из кузова крытого грузовика по дороге с вокзала до КСП. Именно на Краевом Сборном Пункте проходили экзамены в КВВКИУРВСН. Это уже не был военный лагерь, и в наличии имелся трёхметровый забор по периметру, давящий самим своим существованием и явно посягающий на свободу.

Через некоторое время стали формировать курсы и готовить к отправке в училище. Все были распределены по группам и отделениям, и для курса был назначен вожак – старшина. На втором факультете АСУ, куда поступили два Андрюхи, старшиной стал пришедший из войск Заварин. Высокий, здоровый, с соответствующим голосом и манерами. Казалось, что существуют специальные роддома, где рожают и выращивают именно старшин и оттуда распределяют сразу по войскам. Позже Андрюха был уверен, что образ Казбека в мультике «Белка и Стрелка. Звёздные собаки» писали именно с Заварина.

На курс поступили ещё несколько человек, пришедших из войск. Они являлись потенциальным сержантами, и на них была возложена обязанность обучить всех базовым армейским навыкам, перечень которых начинался с пришивания погон и петлиц, подшивания, правильного ношения обмундирования и наматывания портянок. Ну и, конечно же, после освоения этих навыков и получения прочей первичной информации о казарме и порядке в ней начались традиционные высокоинтеллектуальные занятия под названием «Подъём – отбой».

Жизнь на КСП пошла веселее. Через пару дней настал момент представления курсовых офицеров и начальника курса. Перед строем стоял майор и два старлея. «Равняйсь! Смирно!» – скомандовал Заварин, чётким строевым подошёл к майору и доложил о том, что курс построен. Звали майора Бабков Александр Александрович. И с первого взгляда в нём просматривалась сдерживаемая ядерная энергия, рвущаяся превратить в боевое подразделение стоящую перед ними кучу идиотов, которую и курсом пока назвать язык не поворачивался. Принцип «дави помалу» пока главенствовал, но никто и представить не мог, как мало времени на это главенствование ему было отведено.

Перед Бабковым предстал настолько разношёрстный коллектив обормотов, что задача выявления потенциальных вожаков и превращения их в сержантский состав, на котором всё держится в армии, казалась невыполнимой. Разброс в персонажах варьировался от долговязого Джона Афипского, Никулин рядом с которым отдыхал, до добродушного и открытого душой Серёги Фёдорова, с которого потом писали образ Леверн Хукс в «Полицейской академии». Были здесь и сыны генералов и полковников. Но генералы и полковники, добившись личной встречи с Санычем, не настаивали на особых привилегиях для своих отпрысков, а покорно просили «сделать человека из этого подлеца». И за все последующие годы Андрюха не смог никого отнести к данной категории. Хотя ангелов тут не было, это точно.

За пять лет было всякое. Это были и пять лет «залётов», и пять лет «муштры», и парадных коробок, ставших украшением города, и учёбы, и нарядов, и караулов, и свадеб, иногда и драк. Иногда было стыдно за кого-то, чаще за себя. Но после Можайки Андрюха ни разу не сталкивался с подобной подлостью. Данная зараза просто не имела шансов прижиться на курсе Бабкова. Казак «до мозга костей», Саныч практиковал доведение курса до бешеного исступления, подводя к черте, но не переходя её. Пять лет искоренения пофигизма, малодушия, слабостей, стукачества, воровства и прочих низменных мерзостей под девизом «не заставляйте меня шашку вынимать» сочетались с пламенными речами об истинном смысле офицерской доблести и её проявлении в повседневной жизни и не могли не сказаться на психике каждого.

Привитая стойкость к «залётам» и способность выслушивать приговор, глядя в глаза, создала у старшего офицерского состава училища отношение к определению «бабковец», как к диагнозу. И многие, поймав курсантов на мелких нарушениях, порой просто махали рукой и уходили восвояси. До крупных залётов бабковцы старались не доводить, так как приговор выносил начальник курса, что воспринималось равносильно расстрелу. Но выносить такие приговоры своим курсантам Саныч не позволял никому другому. Вытаскивая раздолбаев из лап жаждущих крови полковников и генералов и проявляя готовность стоять до конца за каждого, Саныч мог потом «испепелить взглядом», возбуждая непреодолимое желание провалиться сквозь землю.

У Саныча просматривалась некая дифференцированная методика. Любителей покачать права он не ломал любой ценой, а методично задалбывал. Терпил же старался довести до нормальной реакции на прессинг и заставить показать зубы. Талант сочетать крайнюю жёсткость, но без срыва в беспредел и унижения, с индивидуальным подходом со временем выковывал у курса тот стойкий и сплочённый дух большой семьи, о котором на гражданке слышал Андрюха. Пройдя после выпуска своего курса многие круги ада, поучаствовав добровольно во всех военных конфликтах девяностых и начала нулевых, потеряв двух своих сыновей, Саныч ни разу не проявил намёка на сломленность духа и неоднократно давал понять, что именно его бабковцы давали ощущение достойно прожитой жизни. Сейчас всё только начиналось.

Новейшее Краснодарское Высшее Военное Командно-Инженерное Училище Ракетных Войск Стратегического Назначения располагалось на улице Северной и во времена до шопинго-тусовочного и кабацко-оттягочного безумия фактически являлось центром общественной активности и визитной карточкой города. В 84-м проект возведения корпусов и хозпостроек был реализован на 10 %. Масштаб и внушительность архитектуры ещё не просматривались. Лишь спустя год, и после возведения первой из пяти частей главного учебного корпуса, улавливалась задумка и величие будущего строения, в архитектуре которого сочетались монументальность и хай-тек. Пока из нововозведённых зданий была лишь современная казарма, и бабковцам в ней выделили первый этаж.

Время перед курсом молодого бойца тянулось медленно, и почти вся деятельность сводилась к ожиданию. Выполнялись хозяйственные и организационные мероприятия. Часы между построениями бабковцы проводили в летнем кинотеатре, и тратились они на более близкое знакомство и кучкование. Приунывающих салаг приободряли пришедшие из войск. «Ничего, скоро будет некогда скучать, и время полетит», – уверял Ефим приунывшего Андрюху с компанией. Улыбающийся Ефим в трудные моменты давящей армейской повседневности всегда вселял оптимизм. Пусть не всё у него гладко шло со службой и учёбой, но петь, смеяться и заряжать надеждой на лучшее он умел.

Курс молодого бойца начался, и время на сопли вышло. Величайшим счастьем для первокурсника являлся вожделенный момент отбоя. А самым уютным на земле местом стала кровать в казарме. Реализацию возможности испытать кайф от «впадания в отключку» не затягивал никто. Хрен его знает, что ждёт завтра. Может, и этой возможности не будет, а придётся дневалить на тумбочке и вздрагивать от ночных глюков, самым страшным из которых был привидевшийся майор Бабков.

Позже, уже в другой казарме, Саныч практиковал методику тайного влезания в окно перед подъёмом. Горе было курсу, дежурному, и сержантам, если подъём был задержан хоть на секунды. И не дай Бог, если курс вставал вяло, потягиваясь, а не проявлял рвение дрессированных барбосов с горящими глазами, выстроенных по линейке и виляющих хвостами, которых, к счастью, не было. Самых ласковыми фразами в исполнении Бабкова считались: «Не заставляйте меня шашку вынимать!» и «Если вам что-то не нравится, пишите рапорт – и вас отчислят!»

Дни КМБ заполнены плотно. Хороший объём базовой информации необходимо загрузить в мозг гражданского полуфабриката для доведения его до промышленного военного образца. Много внимания уделялось строевой подготовке. Время, проведённое на плацу, приносило требуемый результат, но до слаженной коробки было ещё далеко. Бабковцы с благоговением смотрели на то, что вытворяли старшие курсы, которые уже приводили в состояние ступора и открытых ртов жителей Краснодара, проходя по улице с исполнением строевых песен. Это уже не был «Щорс» от замученных марш-броском можайцев. Это уже гремело!

Со временем все курсы делали это. Но существовала и пара подразделений, чьей задачей было стать истинным шедевром и визитной карточкой училища. Месяцы, проведённые на плацу этими коробками, поначалу вызывали только сочувствие у остальных курсантов. Но то, что они выдавали в результате, не могло сравниться ни с чем увиденным Андрюхой в престижных столичных полках и в других частях. Хотя затея и сродни вырезанию шедевров изо льда, в неё вложили душу начальник факультета, курса, курсовые и сами курсанты.

Существовал и ещё один персонаж, служивший визитной карточкой КВВКИУРВ. Курсанты звали его просто «Дед».

Дед был преподавателем кафедры механики, а по совместительству – знаменитым Алексеем Алексеевичем Кадочниковым – автором «Русского стиля» и уникальных методик рукопашного боя. Его подопечными были не только курсанты молодого КВВКИУРВ, но и спецподразделения. Часть программы выступления парадных коробок находилась в ведении Деда. После эффектных, с элементами фокусов, перестроений начиналась демонстрация уникальных трюков. В результате упорных тренировок массовое исполнение авторских приёмов обращения с автоматами от Деда шокировало зрителей. Далее шла демонстрация приёмов рукопашного боя, начиная с традиционных из общевойсковых методик, и с плавным переходом в шедевры от Кадочникова. Во времена Ютьюба Андрюха упорно пытался найти хоть какие-то записи выступления коробок КВВКИУРВ, но так и не смог этого сделать. Очень жаль!

Второй по важности была тема личного оружия. Боевой автомат Калашникова уже не рассыпался в руках, как на уроках НВП в школе, когда удавалось разбирать его за семь секунд. Нужна была сила в пальцах. Но разборке-сборке автомата на время в училище внимания не уделялось. Офицеров волновала готовность курсантов к первому выезду на стрельбище и к чёткой отработке всех действий от «на огневую позицию…» до доклада «…стрельбу закончил». Не допустить возможности усталых и запрессованных чудиков тупить являлось главной задачей.

Это был первый выезд в открытых кузовах бортовых газонов на стрельбище в Горячий Ключ. Возможность замёрзнуть жарким краснодарским летом полностью отсутствовала. И это был первый глоток псевдосвободы после трёхнедельного заточения в казарме и на плацу.

Но программа отношений с личным оружием по окончанию стрельб была выполнена менее чем на треть. Ещё предстояло познакомиться с маниакальным отношением Бабкова к понятию «чистый автомат». Если зарядить современные стиральные машины на неделю стирать этот автомат во всевозможных порошках, соответствия требованиям чистоты, предъявляемым Санычем, добиться не удастся. Более того, если у курса появлялся хоть намёк на личное, переименованное в «лишнее», время, наилучшим способом его препровождения, по приказу Бабкова, являлась чистка оружия. Даже если предыдущая закончилась полчаса назад, а из автоматов не то что не стреляли, а на них даже, по традиционному армейскому выражению, муха не занималась любовью. Последующие десятилетия Андрюха не мог смотреть фильмы, в которых стреляют. Маниакально-навязчивая мысль не оставляла ни малейшей возможности вникать в суть, а парализовала мозг банальным вопросом: когда эти уроды начнут чистить свои стволы?!