Лэйла-стероид

– Здравствуйте, я – Вася, мне никто не звонил? – сказали на том конце провода. Как только Дима собрался кинуть трубку, она снова поспешно заговорила. – Нет, нет, это я просто вспомнил старинный анекдот, про степени раздражения, это когда несколько раз звонят в квартиру и спрашивают: "А Вася дома?" и когда хозяин уже доведен до белого каления, звонят опять и говорят то, что я вам и сказал в начале разговора.

Несмотря на головную боль, Молохов рассмеялся.

– Насчет белого каления тут вы точно угадали, но к чему вся эта присказка?

– А подумайте.

– Знаете, я не в настроении разгадывать загадки и…

И тут внезапно до него дошло. И это была действительно последняя капля.

– Послушайте, – заорал Дима, – я, конечно, тоже понимаю юмор, но более неудачного момента для своих идиотских шуточек вы не могли выбрать при всем желании.

– Бог ты мой, – испуганно произнесли в трубке, – какой ты сердитый Д. Молох. А разве тебе не хочется, журналистская твоя голова, узнать, чем убили того парня с пробитой шеей, которого некий Бомж сфотографировал в некой клинике?

Молохов скрипнул зубами.

– Вам нужен текст письма? – сдержанно спросил он.

– Нужен, но попозже. Не отвечай вопросом на вопрос, идиотская манера.

– Меня вообще не интересует больше это дело, – Дима вдруг понял, что это чистая правда. Может быть из-за усталости, но тем не менее. – Мне осточертели все эти тайны, все эти трупы, считайте, что я уволился.

– Секунду, – что-то заставило Диму не прерывать связь, а молча стоять и слушать. – Бросить это дело ты не можешь, по той простой причине, что уже вовлек в него посторонних людей и посторонние интересы, так что уж будь любезен расхлебывать то, что заварил. И для начала, покажи телеграмму Эскулапу, когда он придет.

Молохов снова ощутил уплывающую куда-то вниз почву уверенности в себе. Так всегда бывает, когда события начинают окончательно выходить из-под контроля. Вместе с чувством растерянности накатила усталость.

– Кто вы такой, а? – тихо спросил он. – Что вы за птица?

– Конкурирующая организация, – пояснил майор, впервые начав говорить своим натуральным голосом. – По ряду причин я не могу встретиться сейчас с господином Эскулапом лицом к лицу, поэтому ты послужишь нам своего рода посредником. Для начала же, повторяю, покажи ему текст телеграммы.

– Иди ты на… – выкрикнул Молохов. – Я не буду играть в ваши гребаные игры.

– Строптивый ты, – вздохнул Скал. – Впрочем, я и сам был таким… когда-то. Ладно, – размытый голос приобрел жесткие очертания. – Сейчас к тебе зайдет старый приятель, он со мной виделся сегодня и объяснит, как себя следует вести. Вы с ним сейчас в одной луже, так что делай выводы. Пока.

Швырнув трубку вместе с телефоном в дальний угол, Дима стоял у стены и кусал губы до тех пор, пока не прозвенел звонок у двери. Прежде чем пойти открывать, Дима вдохнул не по-ноябрьски теплый воздух и открыл дверцу бара. Вытащив наружу полупустую бутылку «Московской», он поплелся в прихожую.

Замок, как всегда, заело, но сегодня Дима не стал сдерживаться и так пнул дверь, что ручкой сбил штукатурку со стены. Взглянув в проем помутневшими глазами, Молохов медленно поднял вверх бутылку и обхватил горлышко пересохшими губами. Водка лилась в горло, за рубашку и за шиворот. Вскоре пустой сосуд упал на пол.

– Заходи, Бомж, – вяло падая на колени сказал Дима. – Мы ведь с тобой в одной луже.

Генка не ответил, продолжая смотреть укоризненным взором на отключившегося Молохова, которому наконец посчастливилось на какое-то время забыть Бомжа, повешенного на лестничных перилах.

5

Все человечество делится, в сущности, на профессионалов и любителей. Поскольку знать все на свете невозможно, то даже будь вы многоталантливым человеком, всегда найдется тот, кто в какой-то конкретной области будет более компетентен, чем вы. И упаси вас Бог, кем бы вы ни были, встретится с профессионалом по темным делишкам.

"Вечерний звон" 30 ноября 20… года.

Первой мыслью, пришедшей в голову очухавшегося Молохова была:

“А я-то думал, что это у меня голова болела утром. Вот что такое головная боль.”

Кровь долбила черепную коробку с безжалостностью сумасшедшего дятла, грозя расколотить ее, как пустой орех. Не открывая глаз и тихонько постанывая, Дима сполз с дивана на пол и бесцельно зашарил в воздухе пальцами, сам не зная, что ищет. Тем не менее, что-то он нащупал. Это что-то походило на стакан с ледяными гранями.

Потом он наткнулся на чьи-то пальцы.

Дима отпрянул назад с такой стремительностью, что боль достигла своего максимума, сразу после которого отключается сознание. Но как раз таки эту блаженную грань Молохову преодолеть не удалось. Скорчившись, он рухнул на пол и уже не сопротивлялся, когда ему приподняли голову и влили в рот какую-то жидкость. Диму усадили, чтобы вода с растворенным в ней

“Алказельцером. Узнаю по вкусу.”

лилась в горло без помех. Благодаря этому, а также 10 минутам лежания на диване с холодным полотенцем на лбу, Молохов наконец очухался и смог безболезненно открыть глаза.

В кресле, рядом со стройным силуэтом старинных часов сидел давешний старик и держал в руке трижды проклятый номер «Вечернего звона».

– Скажи, дед, – хрипло проговорил Дима, – почему вот так просто человека отправляют на тот свет? Фактически ни за что. Я понимаю, время такое и все же.

– Чушь, – сказал Эскулап, сворачивая газету и глядя поверх больших очков в золотой оправе на Молохова, смотревшего с полудетской требовательностью. – Времена не меняются, как и люди. И 200 лет назад людей убивали из-за того же, за что убили твоего приятеля сегодня.

– За что же это?

– Ты Дюма читал? «Три мушкетера». Конечно читал, что я спрашиваю, – старик откинулся на спинку кресла. – Так вот, помнишь, как Атос утешал Д’Артаньяна: «Любовь – это игра, в которой выигравшему достается смерть». Ты и твой покойный приятель ввязались в игру, которая на любовь совершенно непохожа, так что смерть достается проигравшему.

– Он… он все еще висит там? – тихо спросил Молохов после некоторого молчания.

Эскулап мотнул головой.

– С ума сошел? Работали профессионалы, так что его уже никто и никогда не найдет.

Помолчали. Потом Эскулап спросил:

– Надеюсь, не собираешься биться головой о стену и жалобно блеять о своей вине?

Лицо Молохова исказилось в трудно поддающейся анализу гримасе. Это была какая-то немыслимая смесь из самых разнообразных чувств.

– На спуск фотоаппарата он нажимал сам, – глухо пробормотал Дима. – Я сделал все, чтобы не втягивать… Генку в это.

– Хорошая позиция, – одобрил старик. – Лучше на ней и остановись, а то…

Он умолк, видя, как приподнимается на кровати Молохов. Глаза Димы разгорались по мере того, как им овладевала какая-то мысль.

– Как вы узнали о смерти Генки, если он там не висит? – с тихой злобой произнес Молохов. – Или вы…

– Точно, – спокойно произнес Эскулап. – Я видел, как его убивали и видел кто это сделал.

– Я понимаю, вы не могли ничего поделать, но…

– Мог, – возразил старик. – Я мог, например, вызвать милицию. Да в конце концов просто закричать, напугать тех шестерок, которые вешали твоего приятеля. Но я не стал ничего делать. И вовсе не потому, что он был уже мертв, когда его подвесили.

– Но почему же?

– Да потому, что в отличие от тебя я хорошо знаю правила начавшейся игры, поэтому и последовал главному из них…

– Мы пойдем в полицию, к моему другу, – твердо сказал Молохов глядя в пол. – И вы все ему расскажете.

– И главное из них, – невозмутимо закончил Эскулап, – не вмешиваться, пока не поймешь смысл происходящего. Иначе можно не только подохнуть за дело, которое, в сущности, тебя не касается, это не самое страшное, хуже то, что смерть твоя толкнет колесо событий в другую сторону и оно покатится, неконтролируемое и опасное уже не только для тебя, но и Бог еще знает для кого. А это самая подлая вещь на свете – подохнуть и пусть остальные трепыхаются, когда тебе уже все-равно.

Старик вытащил из кармана пальто длинную сигарету и щелкнул зажигалкой, скрытой в ладони. Дима тупо смотрел на красивый инкрустированный мундштук, из-за которого обычная сигарета приобрела весьма респектабельный вид.

– Кстати, насчет полиции, – отвечая на последнее высказывание Д. Молоха сказал Эскулап. – Я не пойду туда по двум причинам. Во-первых, повторяю, труп твоего папарацци никогда не найдут, а во-вторых, полиция не станет лезть в это дело, даже если у меня поедет крыша и я расскажу все, что знаю.

Эскулап выпустил облако дыма. Молохов пристально взглянул на поблескивающие сквозь молочное облако стекла. Только тут он понял, что не ему тащить этого человека в милицию.

“Он знает правила. Твою мать, вот в чем дело”.

Дима вдруг ощутил тупое равнодушие внутри.

– Объяснитесь-ка, – твердо зная, что не хочет никаких объяснений попросил Молохов. – Объясните вот это ваше “во-первых” и “во-вторых”. Я еще не готов играть по правилам вслепую.

– Хорошо, – старик вытащил мундштук изо рта и положил сигарету на край пепельницы. – Повесили фотографа по приказу Скалина Евгения Викторовича. Когда-то он работал на ФСБ, частным, так сказать, образом. Его детективное агентство кормилось от федералов, делая за них всякого рода работу, грязную или просто неудобную. В прошлом Скалин прошел подготовку в спецназе. И в те незапямятные времена я был одним из его учителей. Передал весь свой опыт, так что становится полностью понятным мой первый пункт. Труп папарацци никогда не найдут.

– Допустим, – Молохов потер шею. – Если, конечно, вы не переоцениваете свой талант. Ну а почему полиция не полезет в это дело? ФСБ не КГБ и прежнего влияния уже не имеет.

– Тут ты прав, парень, хотя и жаль, – старик стиснул сигарету и нервно затянулся. – Те снимки, которые у тебя есть, все объясняют лучше меня.

– Уж просветите тупого, – мрачно сказал Дима.

– Хочешь узнать, кто на этих снимках? – прищурившись спросил Эскулап. В клубах дыма он походил шамана, раскрывающего тайны прошлого.

– Я уже ничего не хочу…

– Двое из них были лучшими киллерами на государственном поводке. А тот, кому выкололи глаза именовался Джейсон Патрик. Последние десять лет он был командиром спецгруппы «Регистан», подчиняясь непосредственно главе ЦРУ Ди Маршану. Надеюсь, теперь понятно, почему полиция не станет вмешиваться? Это не их епархия, а они ведь тоже играют по правилам.

Молохов тихо рассмеялся.

– Как все просто, – проговорил он, качая головой. – Вы знаете в лицо Патрика, знаете кому он подчиняется и вместе с тем, он спокойно приезжает в Москву, устраивает кавардак… Что-то не стыкуется.

– Ну почему же, – старик излишне пристально взглянул на Молохова. Так смотрят на человека, если подозревают, что тот о чем-то умалчивает. – Я все никак не могу съехать с игрушечной аналогии. Война разведок походит на шахматную партию, в которую играют два государства. Лицо своего противника ты видишь, все его фигуры у тебя как на ладони. Однако твоя задача не в том, чтобы схватить несколько фигур с доски и убежать с ним далеко-далеко. Так партию не выиграешь, а только заработаешь репутацию идиота. Необходимо, соблюдая все правила, – при этих словах Эскулап поднял палец, – предугадать ход, который сделает соперник и уже потом с полным правом взять одну из его фигур. Только так можно победить.

– Хотите сказать, что приезд Джейсона Патрика… Остальные на фотографиях, я так понимаю его группа, был разрешен?

– Умный мальчик, – Эскулап похлопал в ладоши. – Приезд группы «Регистан» действительно был согласован с верхушкой ФСБ. Скалин плясал под дудку Сомова, но поскольку он умный человек, то наверняка догадался об этом и воспользовался предоставленной свободой действий. Ему дали в помощь, неофициально, конечно, двух лучших киллеров, а группе «Регистан» дали добро на приезд в Россию. Была слабая надежда, что Скалину удастся перехватить…

Тут Эскулап умолк и опустил голову. Молохов разглядел недобрую ухмылку на его лице.

– Все началось еще в «Амфоре», – негромко сказал Дима. – Убили… Кожухова, если не ошибаюсь. Прямо под носом у ФСБ. И если я правильно понял, то в этой больнице… Кто там был, а?

Старик молча взглянул в глаза Димы.

– Дороги назад у меня все равно нет, – скрестив руки на груди сказал Молохов. – Все то, что вы мне рассказали до сих пор, дело прошлое и практически то, что я теперь знаю, на будущее повлиять не сможет, но… договаривайте, короче.

– Кожухова убила «Капелла», – забытая сигарета погасла, уткнувшись в пепельницу. Эскулап смотрел в окно, покрытое каплями моросящего дождя. – За ней по всему миру числится еще много таких же почти невозможных операций. Они делают то, что кажется просто невероятным. И до сих пор еще никто не смог выйти на нее. “Капелла” не оставляла следов.

Старик устало потер шею, собираясь с мыслями.

– Кожухов англичанам на хрен не нужен, – продолжил он огрубевшим голосом. – Ну провалился и провалился. Это была приманка для «Капеллы». И она сработала. В сеть попали трое. Один ускользнул, второго застрелили, а девчонка попалась.

– Девчонка?

– И чертовски привлекательная, надо сказать. Вот за ней-то и приехал Джейсон Патрик. Им разрешили взять ее себе.

– А Скалин должен был этому помешать, – Дима покачал головой. – Что-то все это очень сложно. Зачем тогда было отдавать такой козырь?

– Зачем отдавать, говоришь? Не знаю. Соображения высокой политики. Или банальная взятка. Сомов, глава ФСБ, не распространяется на эти темы. В любом случае он решил обезопаситься с обеих сторон. Выиграй Скалин, девчонка осталась бы здесь. Выиграй Патрик, Бог с ним, так все и запланировано.

– Зачем им всем… эта «Капелла»? Если я правильно понял, то она не работает ни на кого конкретно, предлагает свои услуги то тем, то тем. Равновесие вроде бы сохраняется.

– Ты так и не понял? – Эскулап с неожиданной резвостью нагнулся и схватил в руки "Вечерний звон". – А это что? – он ткнул пальцем в фотографии. – Это тебе не причина надеть на нее хомут? Американская спецгруппа, профессионал из ФСБ, двое лучших убийц на государственном пайке, каждый из которых стоит нескольких спецназовцев… Восемь профессионалов пошли к черту!

После некоторого молчания, Эскулап продолжил более спокойно:

– Но и это не главное. Да, на «Капеллу» работают специалисты, лучше которых возможно никого нет, но повторяю, это не главное. Вернувшись к шахматам, представим такую картину, ты объявил шах или мат и в это время, кто-то подошел, взял твою угрожающую чужому королю фигуру и выбросил в мусорник. Причем, ты даже не заметил, кто это сделал. А потому, все в порядке и игра продолжается. Твой противник доволен, но только до тех пор, пока он не объявит мат и «Капелла» не предложит помощь тебе.

– Она вне правил, – задумчиво сказал Молохов. – Вот, что всех волнует.

– Именно, – Эскулап стукнул кулаком по столу. – Правда теперь это уже неважно.

– Что неважно, – Дима встал и заправил рубашку в брюки. Стоявшие в углу часы пробили одиннадцать.

– "Капеллу" решили оставить в покое, – сквозь зубы сказал Эскулап. – Слишком дорого обошелся наезд на нее и им и нам.

И тут Молохов начал смеяться. Он смеялся так, словно старался выбить из себя всю горечь и боль, накопившуюся с так паршиво начавшегося дня. Дима свалился на диван и продолжал хохотать.

– Так вот… вот… – выговорил он сквозь неразборчивое бульканье, – вот в чем дело.

Эскулап спокойно смотрел на беснующегося журналиста и только одна жилка на его щеке подергивалась.

– Вы, люди старой закалки, – с трудом проговорил Дима, – до сих пор не можете усвоить одну простейшую истину, что реклама – двигатель торговли.

– Ты это к чему? – Эскулап неторопливо поправил очки.

– Неужели вас не удивило, что эта ваша чудотворная «Капелла» на сей раз так грубо сработала? Это же была реклама, дед. Сейчас ведь наверняка по всем неофициальным каналам разойдется история, как русские вместе с американцами в лужу сели. Теперь у «Капеллы» дела пойдут еще лучше.

– Очень может быть, – сухо сказал Эскулап. – Хотя думаю дело не в этом. В рекламе «Капелла» уже не нуждается. И просит она за свою работу намного меньше, чем эта самая работа стоит. Но хватит о пустом. Пора кажется и о нас с тобой поговорить.

– Слушай, дед, – с неожиданной злостью спросил Молохов. – А ты то с какого боку в это дело влез?

Улыбка Эскулапа, появившаяся сразу же после слов Димы удивительно напоминала оскал.

– Труп в офицерской форме в ординаторской, – сказал он. – Когда-то этого покойника я звал сыном. И еще, не знаю, собирались ли они с Илоной Ленс пожениться, но моя злоба предпочитает думать именно так. Еще вопросы есть?

Молохов вспомнил историю болезни Илоны и поежился.

– С этим ясно, – осторожно сказал он. – А что от меня требуется?

– Все просто. Продолжай то, что начал с фотографом. Ищи информацию, разузнавай, не мне тебя учить журналистскому расследованию. Ну и я подкину тебе пару адресов.

– Скотина ты старая, – мягко и ласково сказал Молохов. – Меня значит поперед себя, чтобы в случае чего, первая пуля мне досталась.

– Ай, ай, ай, – сокрушенно покачал головой Эскулап. – Как нехорошо. Не прошло и пары часов, а ты уже и про друга своего забыл.

Молохов почувствовал спазм в горле.

– Это ты к чему? – сипло спросил он.

– А к тому, что перед тобой сейчас проблема выбора. Хочешь заняться весьма интересным журналистским расследованием? Займись. Не хочешь, Скалин отправит нас с тобой вслед за папарацци.

– С тобой? – ошарашенно переспросил Дима.

– Видишь ли, после того, как «Капелла» попортила майору личико, боюсь, он слегка свихнулся. Скалин очень огорчится, если узнает, что я не сумел тебя уговорить.

– И ты работаешь вместе с психом? Дед, это же глупо.

– Майор нашел меня через неделю после событий в клинике, – еле слышно проговорил Эскулап, устало склоняя голову. – Я тогда был в ярости и тут же согласился на предложение Скалина отыскать убийц моего сына.

Дима посмотрел на седые волосы старика и внезапно ощутил острую и ошеломляющую жалость к этому некогда сильному мужику, после смерти сына решившему мстить, но не предполагавшему, какое это трудное дело – месть.

В том состоянии в каком находился Молохов, было чрезвычайно трудно почувствовать что-то другое.

Что-то более разумное.

“Все понятно. Выбор шикарный. Не соглашусь, присоединюсь к Генке вместе со старичком. Соглашусь и мы с ним проживем до того момента, пока надобность в нас не отпадет.”

Молохов, занятый внутренними мыслями очнулся только тогда, когда Эскулап обратился к нему во второй раз:

– О каком сообщении шла речь?

Дима показал на стол. Эскулап подошел и взял в руки бланк. Судя по тому, сколько он держал его в руках, он прочитал текст несколько раз.

– Вот и первое, что нужно сделать, – помахав письмом в воздухе сказал старик. – «Исследование присланного образца закончено. Барток», – задумчиво прочитал он. – Барток – эксперт. Очень хороший специалист. Если уж Скал сумел чем-то заинтересовать Мишу Бартока, то об этом стоит узнать поподробнее. Я дам тебе его адрес. Съезди и узнай.

Он вдруг поднялся, подошел к Молохову и, положив обе руки ему на плечи, пристально посмотрел в глаза.

– Это унизительно, – сказал он, – спрашивать человека, станет ли он ради спасения собственной жизни работать на преступника и убийцу друга. Но я поставлю вопрос по-другому: хочешь ли ты помочь мне, Молохов?

Через минуту Дима записал адрес Бартока и молча пошел к двери, захватив по пути дипломат.

Эскулап молча смотрел ему в спину и беззвучно постукивал длинными пальцами по левой ладони.

* * *

Михаил Язепович Барток как раз закончил традиционное чаепитие, которое в отличие от придерживающихся старинных обычаев англичан он перенес с пяти на 12 часов. Выйдя на пенсию, старый, но еще весьма бодрый эксперт завел привычку, о которой мечтал всю свою беспокойную жизнь. Он теперь мог валяться в постели до 11 часов дня. Барток, будучи на сто процентов жаворонком, до самой пенсии не мог привыкнуть к строгому режиму ранних вставаний рабочего человека и теперь, каждое утро переворачиваясь на другой бок и закрываясь одеялом, он чувствовал себя счастливым человеком, получающим компенсацию за перенесенные ранее неудобства.

Поставив тщательно вымытую чашку на кухонный шкафчик, Барток услышал звонок в передней. Он удовлетворенно кивнул, поскольку терпеть не мог, когда его отвлекали во время абсолютно бесполезных, а потому крайне приятных дел.

– На сей раз кто-то пришел вовремя, – довольно пробурчал маленький и круглый Михаил Язепович, несколькими семенящими шагами преодолевая расстояние от кухни до входной двери. – Посмотрим, посмотрим.

Накинув цепочку, Барток щелкнул замком. Он потянул на себя дверь и благодушно уставился на молодую физиономию, оказавшуюся десятью сантиметрами выше подслеповатых глаз эксперта.

– Одну минуточку, молодой человек, – пробормотал Барток, доставая из кармана пиджака очки в традиционно роговой оправе и водружая их себе на крупный прямой нос. – Прежде чем вас впустить, я должен убедиться, что не видел вашего, так сказать, лица в уголовной хронике.

Молохов, которому было вроде бы и не до смеха, все же улыбнулся, глядя на требовательный взгляд Михаила Язеповича.

– Я доволен осмотром, – заявил эксперт и захлопнул дверь. Зазвенела цепочка и на сей раз Дима получил возможность зайти внутрь.

Барток сделал жест рукой, предлагая гостю пройти в комнату. Молохов кивнул и, взглянув на лежащий на полу ковер, принялся стаскивать пыльные туфли. Михаил Язепович кивнул в свою очередь и слазил под обувную полку за специальными «гостевыми» тапочками. Дима и Барток уютно уселись на широкий диван перед приглушенно бурчащим телевизором. Сложив руки на довольно-таки крупном животе, Михаил Язепович посмотрел на слегка нервозного гостя.

– Итак, что вас привело ко мне?

– Вот это, Михаил Язепович.

Дима протянул эксперту письмо. Эксперт кинул на нее быстрый взгляд и улыбнулся уголком рта.

– Как же как же, – проговорил он. – Помню. Лаконичный, так сказать, текст, не правда ли? А что делать? Если уж меня заставили пройтись до почты, то я постарался задержаться там не слишком долго.

Молохов так и не понял, что больше не нравилось старику, сама почта или прогулка до нее. Он предпочел промолчать и слушать дальше. Тут, правда, Михаил Язепович умолк и молчал до тех пор, пока не заговорил Дима.

– Я бы хотел… – начал он.

– Взглянуть на результаты исследования, разумеется, – перебил Барток. – Это, естественно, вы молодой, вы торопитесь. Сейчас, я удовлетворю ваше, так сказать, любопытство.

Старый эксперт подошел к тумбочке, стоявшей под дубовым столом, с толстенными резными ножками. Выдвинув верхний ящик, Барток вытащил пухлую папку. Молохов с ужасом взглянул на протянутые результаты исследования и, к удовольствию Михаила Язеповича, запросил пощады:

– Простите, – робко сказал Дима. – Но все это…

– Слегка объемисто, не правда ли? Да, я, так сказать, не признаю поверхностного отношения к делу. Либо подробно, либо никак. Таков мой обычай.

– А мне Семен Андреевич рассказывал несколько иное, – осторожно, но не без лукавства сказал Молохов.

– Это Эскулап, что ли? – спросил Михаил Язепович, становясь удивительно серьезным. – Несмотря на то, что у него есть прозвище, что уже должно характеризовать человека как способного на некую несерьезность, Семен еще со студенческой поры стал, как бы это сказать… нерасполагающим к несерьезному. Да-с… Если вы от Семена Андреевича, то я, пожалуй, взгляну на итог моих исследований еще раз.

Рассеянно глядя в угол, Барток взял из рук Молохова увесистую папку и кинул ее в угол дивана.

– Поскольку результаты оказались слегка… неординарными что ли, я позволил себе усомниться в серьезности намерений приславшего образец. Как ни нелепа мысль о том, что найдется желающий разыграть Мишу Бартока в тот момент, когда он и самому себе, так сказать, не интересен, все же, все же…

Барток говорил и одновременно делал множество вещей. Выключил телевизор, задернул шторы на окнах и нажал на книгу, стоявшую в ряду своих собратьев на средней полке высокого шкафа.

– Я склонен к легкой театральности, – с некоторым смущением сказал Михаил Язепович, когда часть шкафа отошла в сторону, открывая ход в другую комнату, из которой доносился шум работающего компьютера. – Как видите, просто вход в обычную комнату, обычного, так сказать, многоквартирного дома, однако, доля фантазии и желание превратить что-то в нечто и – вуаля.

Вслед за Бартоком Молохов зашел в столь оригинально скрытое помещение и воззрился на обилие всевозможной исследовательской аппаратуры, среди которой полноватый Михаил Язепович исчез с удивительной ловкостью и быстротой.