Закат христианства и торжество Христа

Свидетельствует Д. Робертсон: «Необходимость имени „Бог“ доказывается тем, что существуют глубины нашего бытия, которые не может или не хочет признать натурализм».

Собственно, религия и претендует на такие глубины жизни как чувство неистощимой тайны, понимание конечного смысла существования и непобедимую силу безусловной самоотдачи.

Если мы пытаемся изгнать их в божественных образах, они возвращаются в образах демонических… Существуют глубины откровения, проблески вечности, сознание святости и священности, уверенность в безусловном, сверхчувственном и выходящем за пределы обычного опыта. Всё это невозможно объяснить в чисто натуралистических категориях без искажающей редукции. Существует Глагол Божий, «Так говорит Господь», и его слышат пророк, апостол и мученик, а натурализм объяснить его не может[10].

Эволюция религиозного сознания – это религиозный модернизм, переоценка ценностей, преодоление табу, освобождение жизни духа от дурацких оков «мнения», моральное освобождение от предрассудков, если хотите, – духовный эксгибиционизм, достигаемый исповедальностью, открытостью, поселением Христа в себе…

Как и все прочее в этом мире, религия развивается; религиозная свобода – первейшее из средств совершенствования религиозных чувств. Чем совершеннее религия, тем человечней человек. Фанатическая религия – сигнал из первобытности. Религия – это эволюционная человеческая деятельность, и те, кто недостаточно понимает это, не должен встречать закат той или иной религии как катастрофу.

Как сказал Ричард Бартон[11], удел всех организованных религий одинаков: «…Они возникали, воцарялись, боролись, а потом исчезали, подобно тому, как разрастается и исчезает в мире звук колокольчика верблюда». Надо иметь в виду, что человек именует добром то, что ему нравится, а злом то, что ему неприятно или приносит вред. Но эти понятия изменяются в зависимости от места, времени и людей. Знаете, «правоверие» опасно еще и тем, что слишком часто путает добро и зло, то, что нравится одним и не нравится другим. Любое «правоверие» суть чистая идеология, причем крайне опасная: «правоверные» – самые зашоренные и несправедливые люди в мире.

«Неужели вы полагаете, что Бог – католик? – некогда спрашивал ироничный Георг Кристоф Лихтенберг. И добавлял: – Удивительно, как охотно люди сражаются за религию и как неохотно живут по ее предписаниям». Джонатан Свифт блистательно развил мысль: «У нас много религий для того, чтобы ненавидеть друг друга, но мало, чтобы любить друг друга». И еще: «Любовь к Богу нередко разрастается до ненависти к людям» (Фридрих Риккерт).

У Бога действительно нет религии[12]. Вот что по этому поводу писал Махатма Ганди:

На основании долгих размышлений и опыта я пришел к выводу, что: 1. всякая религия истинна; 2. всякая религия заключает в себе некоторые заблуждения; 3. все религии почти так же дороги мне, как мой индуизм. Я отношусь к другим верам с таким же благоговением, как к своей собственной. Я поклоняюсь Богу через служение народу.

Не бывает «ложной» веры – бывает порочный духовный опыт, всегда сопровождаемый нетерпимостью, бескомпромиссностью, агрессивностью, авторитарностью, страхом, морализаторством, мотивацией наказания, сверхусердием в служении, негативными чувствами, закрытостью, ожиданием грядущей награды, бегством от мира и от себя, депрессивной пассивностью, консерватизмом и догматизмом церковной жизни. Не без оснований отец Александр Шмеман называл неочищенную и непросветленную религиозность средоточием демонизма.

Вообще же религия и вера, защищающие догматизм, ханжество, мракобесие, обскурантизм, предрассудки и привилегии клира, – саморазрушительны.

Американский публицист Сэм Харрис в бестселлере «Конец веры: Религия, террор и будущее разума», написанном по следам теракта 11 сентября 2001 года, жестко критикует все разновидности религиозной веры за то, что они не стремятся к совместимости и терпимости, не только порождая конфликты цивилизаций и препятствуя созданию здорового мирового сообщества, но приводя к религиозным войнам и международному терроризму.

Как только религия называет себя истинной, а все другие ложными, начинается ее закат. Притязания церкви на «истинного бога» свидетельствуют только о ее неразвитости. То, что примитивный человек принимает за «истинную веру», как правило, является зашоренностью или фанатизмом, потому что Бог не имеет ограничений, рамок и конфессиональной принадлежности. «Русский Христос» – просто нонсенс, потому что Христос всемирен и надмирен. Самые фундаменталистские из религий характеризуются самыми суровыми правилами поведения людей и следуют принципу «Расплата за грехи – смерть». Поэтому неудивительно, что они воспитывают фанатиков и экстремистов. Тоталитарные секты обычно рождаются в лоне таких церквей.

Церковь стремится превратить человека в автомат, разум его – в секрецию, а душу – в пустые слова. Религиозные разногласия – состязания в невежестве, когда каждый выдает свою тусклую лампу за свет яркого солнца[13]. «Ложные учителя и обманутые ученики напрасно преследуют миражи пустыни, в изнеможении возвращаясь назад. Они являются жертвами собственного воображения»[14].

Кстати, исламский суфизм, при всей молодости этой религии, привлекателен трансконфессиональной терпимостью и непрерывностью, выраженной в стихах поэта:

Семена суфизмабыли посеяны во времена Адама,дали ростки во времена Ноя,расцвели во времена Авраама,Начали развиваться во времена Моисея,Созрели во времена Иисуса,Дали чистое вино во времена Мухаммада.

В отличие от других религиозных деятелей, суфии полагали, что понимание и восприятие текучи и на каждой стадии развития люди постигают новую тайну и видят мир по-иному.

Ни одна церковь не имеет ни права, ни основания «распространять среди людей свое исповедание во что бы то ни стало», потому что исповедание идет не от церкви, а от персональных отношений взыскующей души с Богом.

Религия есть искание. Искание высшего смысла жизни, призывающей и освещающей благодати, обретение Бога в недрах самого себя.

Г. Э. Лессинг был не только «реформатором немецкой национальной литературы», но одним из отцов неопротестантизма, побуждающего к терпимости и взаимопониманию между религиями. В духе реформаторского прагматизма он попытался заменить проблему истинности религии ее действенностью. Лессинг рассматривал не столько притязания разных религий на обладание истиной, сколько эволюцию духовности и религиозную «педагогику» истории. То и другое ведет религии по ступеням развития ко все более совершенным формам и образам. Религии, опирающиеся на откровение, – это шаг вперед в сравнении с «естественными религиями», но без доминирования нравственных ценностей они остаются архаичными формами духовности.

Третье и вечное Евангелие Лессинг усматривал в религии, освободившейся от «спекулятивных истин разума», но обогащенных высокой моралью. Только освободившись ото зла и добившись терпимости, можно приблизиться к единому высшему сознанию и просветленному состоянию.

Людвиг Фейербах, в своем стремлении перевести теологию на язык антропологии[15], преследовал цель «опустить» божественность с небес на землю, иными словами, наделить человека божественными прерогативами любви, мудрости и справедливости – тенденция, в наши дни продолженная такими религиозными модернистами, как Джон Макмарри, Рудольф Бультман и Карл Барт.

Впрочем, Фейербах искал Бога не в глубинах человеческих, но в отношениях между людьми: «Человек вместе с человеком, единство Я и Ты, есть Бог». Впрочем, такая постановка имеет право на существование, ибо любовь действительно соединяет людей.

Модернизация религии – не столько продвижение к лучшему пониманию его божественности, сколько постижение реальности бесконечной глубины бытия. Религиозность суть признание, во-первых, божественной трансцендентности, стоящей за «материальной реальностью», и, во-вторых, признание ее присутствия в глубинах нашего «Я», дающего нам возможность соприкоснуться с «иными мирами».

Я не согласен с Сёреном Киркегором, который настаивал на существовании бесконечного качественного различия между Богом и человеком. Один тот факт, что Бог является в мир через нас, опровергает такого рода абсолютное различение[16].

Обретение Бога – ощущение духовного света, свидетельство благодати в душе человека. Осознав Бога в себе, человек сам становится пространством божественного сияния.

Религия – одна из главных духовных опор человека в суровом и безразличном мире материи. Но не только опора, но и поддержка, и стимул, и средство умиротворения. Она помогает человеку освоиться в мире, побуждает его к милосердию и добру, спасает от внутренних вожделений и внешнего давления.

Религия – победа человека духовного над человеком-зверем. Быть религиозным – значит пестовать духовность, обретать Бога в трансцендентных глубинах собственного «Я».

Религия необходима, ибо расширяет сферу духа за пределы рассудочного и земного, что особенно важно в том мире, где рациональность слишком часто обращается в свою противоположность.

Мухаммед говорил: «Набожные глупцы ранили меня в спину». Религиозная зашоренность не ранит, а убивает. Религия истинно духовных людей озарена и позитивна, она не знает зла, тьмы, еретичества, правоверия и абсолютизма. Это религия света и любви ко всему существующему. Без любовного приятия всего существующего вера впадает в самообман, ожесточается и угасает. Только через любовь можно прийти к Христу и наблюдать красоту во всех ее проявлениях.

Религия – это святость, это терпение, это милосердие, это любовь, то есть всё то, что больше всего необходимо нам сейчас. Религия – дитя милосердия, основа любви к живому. В том, что все религии, независимо от различий между Ману, Зороастром, Буддой, Моисеем, Иисусом, Павлом, Магометом, исповедуют любовь к ближнему, кроется глубочайшая духовная сущность: «Бог есть любовь». Ибо пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем (Апостол Павел).

Вера получает, любовь дает. Никто не сможет получить без веры, никто не сможет дать без любви. Поэтому, чтобы получить, мы верим, а чтобы воистину дать, мы любим. Ибо, если некто дает без любви, нет ему пользы от того, что он дал[17].

В мире растущего насилия религия все больше берет на себя функцию носительницы любви, уважения к личности, самоуважения, понимания других как самого себя. Формула этой любви: вести себя как личности, являющиеся членами общества личностей, говорит Г. Темпль.

Чем сильнее насилие цивилизации и науки над человеком, тем больше ему необходима защитная раковина религии, веры. Причина сбоев культуры – в том, что давление рационального нарастает, а защита иррационального смята.

Религия, позитивная вера – это история человеческой совести, ее становления и укрепления, ее раскрытия и ее торжества. Именно совесть – то главное, что отличает человека от животного, и именно религия – институт совести, организующий и направляющий человеческий дух по гуманистическому руслу культуры.

Религия, говорил Фридрих Ницше, возвестивший о смерти Бога, может быть средством спасения от грубости материи, прибежищем от грязи политической агитации.

Религия – устремленность человека к высшей чистоте.

Религия относится к сфере чувств, она то, что стоит за ними и их порождает. Она – забота о судьбах ценностей. И если материальная эволюция и прогресс духовных ценностей совпадают, то это и есть религиозный прогресс.

Религия потому и вечна, что ее главный предмет – абсолютные человеческие ценности.

Абсолютных религий не существует. Все они созданы людьми и все они человечны. Кроме того, творцы религий, как правило, лучше неофитов и прозелитов. Увы, это факт: божественность религии убывает среди людей. Как сказано в Бхагавадгите, большинство людей поклоняется богам потому, что хочет добиться успеха в своих земных делах. А столь ли много среди нас блаженных и святых?

Дональд Уиби, говоря о связи религии и истины, отмечает три отличительные черты религиозности – трансценденцию, конечность человека и спасение. Религия всегда имеет дело с трансцендентным миром, считает человека несовершенным (смертным, греховным, страдающим) и ищущим спасения, бегущим из наличного состояния в надежде на лучший (совершенный) мир.

Религия – не столько вопрос бытия Бога, сколько проблема состояния души человека и ее защиты. «Не то религия, что вера в бытие Божие, но то, что последует Ему – есть Он или нет», – писал Григорий Сковорода.

Не надо впадать в грех буквализма, начиная с дебатов о божественном, а проникаться проблемами земного: не искать ответы, а облегчать жизнь. Сегодня монастырские стены проходят через наши души: это – барьер, воздвигаемый против ударов бытия.

Сегодня мы знаем, что стадное сознание гоминоидов – это безрелигиозное или дорелигиозное сознание. Я утверждаю, что возникновение личности и зарождение религиозности происходили одновременно. Религия превращала гоминоида в человека по мере его самоосознания, выделения индивида из стада. Пробуждение человеческого «Я», возникновение ценностей, рождение религиозных чувств и нравственности – процессы, шедшие одновременно и окончательно распрямившие человекоподобное существо.

Не труд, а самоосознание, вера и религия создали человека. Личное начало и вера в существование высшего, надмирного позволили человеку достичь успехов в практической деятельности и подняться на новую ступень биологической и социальной эволюции.

По мнению Чарльза Дарвина, человек не мог бы достичь высот в умственном и нравственном отношении без сложного нюансированного религиозного чувства. Можно без преувеличения утверждать, что эволюция гоминоидов в человека произошла в процессе формирования и усложнения религиозных чувств.

Как и знание, религиозность была формой упорядочения представлений о мире. Появление ценностей, высших образцов, святынь выделывало стадное животное в человека, давало ему информацию о том, что, помимо осязаемых вещей, в мире наличествуют духовные сущности, которые можно использовать для объяснения скрытых движущих сил окружающего мира. Религия, как впоследствии производная от нее наука, расширяла мир человека, обогащала психику, объединяла внешний и внутренний миры. Именно религия давала человеку первичное объяснение окружающих вещей и его самого.

Важнейшая функция религии – преодоление экзистенциального раздвоения человека, обретение единства с миром и людьми. Отличительное качество человека – экзистенциальная тревога, связанная со свободой и возможностью выбора между добром и злом. Поскольку человеку не дано вернуться к животному состоянию, он страстно ищет иных способов единения с миром. Все мировые религии призваны помочь ему обрести это чувство – путем собственно человеческого самовыражения, укрепления духовности, предпочтения любви и прощения. В известной мере религия спасает человека от самого себя – от своей разрушительности, от неврозов, от так называемого «негативного экстаза», религия позволяет человеку стать личностью и бескорыстно любить.

Религия – способ охраны души, высшее проявление культуры, духовная потребность, необходимая для душевной стабильности. Разрушение атеистического общества и деградация атеистической культуры – не лучшие ли доказательства необходимости немедленного возврата к религии?

Мы говорим, что душа, дух – иллюзорны. Но разве не иллюзорна материя? Материя есть гипотеза, – так полагает не один Карл Густав Юнг. Когда произносят слово «материя», создают символ чего-то неизвестного, что может быть как духом, так и чем-либо другим; оно может быть даже Богом. Чем глубже погружаемся мы в глубины материи, тем больше проявляется ее божественная сущность. Может быть, исследуя материю, мы в известной мере исследуем структуру Божественного…

Душа – орган человечности, соединительное звено между небом и землей. Душа не противостоит плоти, но управляет ею: призывные голоса совести, долга, ответственности, чести звучат из сокровенных глубин духа человеческого. Именно душа печется о непрестанном совершенствовании духовных сил личности и укрепляет чувство ответственности за деяния. В душе коренятся вера, надежда, любовь, милосердие, нравственные добродетели.

Религия является одновременно глубинной потребностью человеческой души и курсом психотерапии. Если вы регулярно медитируете или молитесь, можете не ходить к психологам. Если хотите, религия мощнейший антидепрессант.

Религия необходима для стабилизации душевной жизни. Примиряя человека с трагизмом его удела и не давая ему полностью поработить себя, упорядочивая сознание и поведение, стабилизируя психику посредством молитвы и медитации, выражая основные принципы человеческого существования, религия является залогом психического здоровья. Упадок веры имеет своим первейшим следствием рост психических заболеваний, истерии, стрессов и фрустраций. Осознав глубинную связь теологии и психологии, Юнг гуманизировал ту и другую, освободив первую от предрассудков и вторую от рациональности.

Религия облегчает жизнь, она делает легким и радостным то, что без нее – ужас бытия. Вера придает жизни новое измерение и новую прелесть, которая может оказаться лирическим очарованием, а может – стремлением к суровости и героизму.

Религия – освобождение от зла мира путем приобщения к высшей силе.

Еще мудрый Аристокл заметил, что мало таких убежденных атеистов, которые в тяжкую годину не были готовы признать божественное провидение. Перед смертью запоздалое религиозное чувство посещает даже самых яростных богоотступников, таких как Дидро, Вольтер, Бодлер.

Как атеисты в час предсмертный свойТрепещут перед тайной роковой…

Религия не делает человека счастливее, нравственнее или сильнее – она делает его защищеннее и богаче. Не умаляя самоценность человека, не ограничивая его антропоцентричность, она, в отличие от науки, не посягает на его место в мире: не отбирает у него сначала центральное место в мироздании (Н. Коперник), затем божественное происхождение (Ч. Дарвин) и, наконец, свободу выражения собственного «Я» (З. Фрейд).

Наряду с реальностью вещей существует высшая человеческая реальность – наш внутренний мир. Это самая непосредственная реальность. «Кошмар, – писал Ф. К. С. Шиллер, – обладает высшей реальностью, и он не станет менее тягостным от того, что мы найдем его причину».

Угасает человечность, угасает религия. Происходит возрождение человеческого, возрождается вера.

В начале XIX века Сёрен Киркегор предсказал, к чему приведет рост атеизма: к страхам, бесплодным фантазиям и утопиям, а также к утрате человечности.

В мире, где всегда «недостает света и милости Божьей», отказ от внутреннего Бога ведет к еще большему их дефициту – к бездне нищеты, бесправия и корысти.

Если хотите, центральная функция религии – поддержка человечности, регуляция духовности, равновесия идей и мотивов.

Все великие религии содержат в себе гуманистические моменты, способствующие творческой активности и самосовершенствованию человека. Все они объединяются именно гуманистической ориентацией. Вера в сверхъестественное обращается в веру в человека, как только высшей ценностью становится божественное в человеке.

Гений христианства заключается в остром чувстве приоритета персонального человеческого начала.

Нет ни одного человека без религиозной потребности, то есть без потребности поклоняться высшему. Просто предмет поклонения у каждого разный.

Личностный Бог – источник духовного богатства Человека. Из этого источника он черпает свою творческую энергию и свою надежду. Бог немыслим без Человека, ибо проявляется лишь через него. Бог – деятельная сущность людей. Бог – та сила, с помощью которой мы способны понять и оценить мир. Как говорил Эдгар Брайтман, ни один научный закон не может быть открыт без вмешательства божественного откровения, интуиции Творца.

Практическая ценность религии – в ее интимности. Логика, наука имеют дело с объектами, религия – с формированием субъективных переживаний. Раз человек переживает, он верит, а раз верит, он религиозен.

Ценность христианства (как и иудаизма) – в высотах человеческой субъективности: именно здесь, в той глубине, где человек соприкасается с Богом, мышление приобретает глубоко личностный характер и каждый становится мерой отношения к миру.

Религиозность – это и обращенность к другим людям, и интроспекция, и открытость, и интимность, и альтруизм, и спасение души. И все это – одно, разные облики Одного. Религия – не унификация, а плюрализация Божественного в нас.

В религии человек божий, Homo Dei, с религиозным пылом ищет самого себя. Наука и философия, конечно, тоже ищут человека, но извне его; здесь же он остается один на один с собой и Божеством.

Религиозный опыт – это творческий энтузиазм, состояние захваченности, полоненности, одержимости, но не в мире материи, а в бесконечном континууме непостижимого, чудесного, не поддающегося осмыслению и контролю.

Стержень религии – ненасилие, ахимса. Религиозный дух одерживает победу не тогда, когда приобщает к религии еще сто тысяч дикарей. Он одерживает победу, когда ослабляет насилие, напряжение, жестокость, вражду. Если бы религия имела лишь один такой аргумент, как Сергий Радонежский, или Франциск Ассизский, или Махатма Ганди, то одно это уже полностью оправдало бы ее.

«Не убий и не начинай войны; не помысли народ свой врагом других народов; не укради и не присваивай труда брата своего; ищи в науке только истину и не пользуйся ею во зло или ради корысти; уважай мысли и чувства братьев своих и все сотворенное ими сохрани и почитай; чти природу как матерь свою и помощницу; пусть труд и мысли твои будут трудом и мыслями свободного творца, а не раба; пусть живет все живое, мыслится мыслимое; пусть свободным будет все, ибо все рождается свободным…» – да если бы от религии осталось только это, то одного этого хватило бы, чтобы говорить о высочайшей культуре.

Бессмертие и Бог необходимы человеку, каждый раз, когда его подводит нравственное чувство. Фактически на этих основаниях человек строит культуру, зависающую в воздухе каждый раз, когда забывают о фундаменте. Но и сама религия только тогда может быть названа нравственной, когда не разделяет людей на враждующие лагеря и не требует уничтожения одного из них другим. Такими и были заветы Иисуса Христа, но, увы, не его апостолов и не церкви, присвоившей себе его имя.

Религия как средство запугивания для меня хуже атеизма. Когда в «Сумме Теологии» Святого Фомы я читаю: «Да возрадуются святые благодати Господней, разрешившей им лицезреть мучения проклятых в аду», – то даже с учетом времени написания этих страшных слов сказанное является свидетельством некрофилии, а не святости.

Как Гор Видал, я являюсь оппонентом трех мировых религий бронзового века, исповедующих грозного и мстительного бога и считающих женщин существами низшего ранга. Но при этом я не могу забыть двух фундаментальных вещей: культуры, из них выросшей, и нового сознания, проклюнувшего в Иисусе Христе.

Религия пракультурна: все философии имеют религиозное основание, все религии имеют философский смысл. На самом же деле – не только философии, но все человеческие институты, ибо все они вышли из религии. Жрецы рабовладельческого Египта были хранителями древнего знания, и в средневековой Европе Просвещение, как оно того не отрицало, рождалось в монашеских кельях. Достаточно сказать, что величайший ученый всех веков и народов Роджер Бэкон был монахом, как и математик Луллий, как и Мерсенн, как и Иоанн Креститель Реформации – Эразм Роттердамский.

Христианство было не менее плодотворным истоком культуры для новой эры, чем эллинизм для варваров. При этом следует иметь в виду не только ортодоксальную линию Августина – Аквината, но все многообразие христианской культуры, все ереси, все внутренние религиозные процессы, в том числе – Абеляра, Эриугену, Иоанна Скотта, Аверроэса, Уиклифа и т. д, и т. п. вплоть до Джордано Бруно и других инакомыслящих, подрывающих основы христианства и тем самым укрепляющих его.

Религия не просто культурно-плюралистична, но и неисчерпаема. Она говорит не только на языках Августина, Оригена, Фомы Аквинского или Мартина Лютера, но на музыкальных языках литургий и ноэлей, на поэтических языках Тассо и Данте, на математическом языке Луллия, на физических языках Ньютона и Паскаля.

Религиозность для меня никак не связана с влиянием религиозных догм на убеждения и нравственный выбор: религиозность по своей сути должна раскрепощать, а не зомбировать человека. Великая вера не должна развязывать страх, эксплуатировать эгоизм и конформизм, играть на темных силах массы, вселять в душу отвращение к здоровому инстинкту.

Ничто не подрывает религию и церковь так, как неверный акт, несущий верную проповедь, как проповедник Христа, лишенный любви, веры, совести и жизненно-совестных дел… Пастырь с искренним горящим сердцем строит веру и церковь; пастырь, лишенный сердца и не умеющий молиться, создает мертвый приход и подрывает бытие своей церкви (И. А. Ильин).