Клинки и крылья

– Ну, чего ты начинаешь, Бригхи? – (Более серьёзный малыш встряхнул головой; кончики его ушей, казалось, сейчас вспыхнут от досады). – Нельзя хвастаться перед чужаками! И вообще… – (Боуги покосился на неё с открытой враждебностью). – Вдруг она из этих?..

– Да не-ет… – (Заботливо подхватив цыплёнка, Бригхи обошёл Тааль, точно она была столбом или деревом). – Непохожа на этих. Неказистый облик для них, и слишком обыкновенный.

В сознании Тааль против воли прозвучали тихие, обволакивающие слова Фиенни: «Ты стала красивой девушкой»… Замечание боуги уязвило её, и это неприятно удивляло. А ещё она, кажется, догадывалась, кто среди боуги именуется этими.

– Но если все языки понимает…

– Врёт, наверное.

– Я не вру! – она постаралась сказать это без злости, но уверенно. Скрипучая музыка тем временем сменила мотив, стала более тревожной и прерывистой; Тааль всё больше хотелось пойти на звук. – Но я не тауриллиан. Кто-то из ваших сородичей позвал меня вот этим, – она дотронулась до монеты и, не устояв перед искушением, мстительно добавила: – Кто-то взрослый, я думаю. А дар понимать слова всего живого достался мне от атури, духов стихий… Если вам это о чём-нибудь говорит.

Впрочем, их странная словесная игра уже показала ей, что очень даже говорит. Кажется, только атури в ней и были силой, способной выручить из любой беды как «мышку», так и «ястреба». Жаль, что Тааль, после разочаровывающего знакомства с Хнаккой и Эоле, уже не обрести такую же детскую веру.

– А-а… Точно! – (Бригхи шлёпнул себя по лбу, и Тааль лишь сейчас заметила, что между пальцами у него протянуты полупрозрачные перепонки). – Вспомнил! Мать говорила мне, что передавала послание какой-то чужачке через русалок. Ну, тех, что в Молчаливом Городе.

Его друг покачал головой и встал, по-стариковски покряхтывая.

– Твоя мать, как обычно, рисуется… – (По-видимому, уважение к старшим тут не распространено; в гнездовье Тааль любой птенец за такой тон получил бы клювом по макушке). – Ещё бы через мёртвого ёжика передала, как некроманты из Обетованного раньше делали.

Сердце Тааль пропустило удар. Она спрятала монету, стараясь складками мешочка прикрыть задрожавшие пальцы.

– А ты откуда знаешь, как делали некроманты в Обетованном?

– Да так, просто слышал. – (Теперь малыш-боуги наблюдал за ней с бо́льшим любопытством). – А что?

– Н-нет, ничего… – (Тааль повернулась к сорванцу Бригхи, который почему-то гораздо меньше её пугал). – Ты проводишь меня к своей матери? Мне очень нужно поговорить с ней.

– А что мне за это будет? – Бригхи хитро сверкнул глазами. Тааль задумалась.

– Могу рассказать тебе о драконах-призраках из Молчаливого Города, – предложила она, мысленно извинившись перед Фиенни за такое кощунство. По крайней мере, там эти проныры точно не побывали, поскольку живы.

– Пфф… Призраках. Я видел и настоящих драконов, – тоном капризного властителя отверг Бригхи. Тааль разволновалась ещё сильнее: раз он видел драконов и, возможно, общался с тауриллиан, то они где-то рядом – вместе с Гаудрун и Турием, вместе с…

– Лучше научи его языку русалок, – осклабился второй боуги. – А то ему матушка не позволяет – говорит, маленький ещё, вот исполнится триста…

Бригхи внезапно залился краской – да так, что даже Тааль ему посочувствовала.

– Научить не смогу, но перевести что-нибудь сумею, – пообещала она, вслушиваясь в далёкие рывки дудок, рожков и струн. Солнце почти скрылось, и на кроны дубов опускалась мгла. Холмы на востоке уже заволоклись ею, непрошенно напомнив о песчаных горах в Пустыне. Чутьё подсказывало Тааль, что ей крайне желательно добраться до жилищ боуги раньше, чем окончательно придёт ночь.

– Тогда пошли, – пожал плечами Бригхи, усилием воли возвращая себе хамоватый вид. Цыплёнок у него на ладошке снова стал золотником, а потом превратился в печенье, от которого боуги с аппетитом отгрыз кусок. В серединке печенья желтело масло, и на ум Тааль пришли все рассказы о боуги, которыми она заслушивалась в детстве.

– Погоди-ка, – позвал второй боуги, хотя Бригхи уже занёс ногу, чтобы переступить через дубовый корень. – А если она из возвращенников?

– Из кого?.. – услышав нелепое слово, Тааль еле сдержала смех. Оба боуги, однако, сразу стали не по-детски серьёзны.

– Да, я ведь и не уточнил! – (Откусив ещё часть печенья, Бригхи преисполнился солидности и надул щёки). – Ты из возвращенников или из сиденцев?

– У нас это важно, – сказал его дотошный друг. – Вся деревня уже лет восемьдесят только и разбирается, что сиденец, а кто возвращенник. Борьба идёт такая, что держись.

– Ф фмыфле, хошешь ли ты, фтобы эти… – (Проглотив остатки печенья, Бригхи вытер жирные от масла губы). – Ну, чтобы тауриллиан прорвали барьер и вернулись? Чтобы правили в Лэфлиенне и Обетованном, как в старину? Мы живём на их землях и всё такое, но многие у нас не хотят этого. Мои родители, например.

– Нет, не хочу, – убеждённо ответила Тааль. – Я совсем не хочу этого, Бригхи. Потому я и здесь.

– Ну и хорошо, – сказал боуги, успокоенно встряхнув ушами. – Значит, всё в порядке. Только запомни, что ты сиденец.

Тааль кивнула и улыбнулась. После её улыбки взгляд второго боуги необъяснимо потеплел.

– Меня зовут Ришо, кстати. Или ещё – Ришо Вещие Сны… И в моей семье все возвращенники.

***

Боуги двигались бесшумно, как тени, – если можно себе представить тень с острыми ушами и рыжей макушкой. Тааль еле успевала за ними, не уставая мысленно проклинать свои гигантские, негибкие ноги и тяжёлые кости, которые так трудно передвигать. Привыкнет ли она когда-нибудь к такому несовершенному телу? Вернут ли ей возможность летать?..

Лучше пока не думать об этом – пока два странных провожатых то скользят меж дубовых стволов, то подныривают под низко нависшими ветками, едва касаясь башмачками из мягкой кожи папоротников и густого мха. Тааль выбилась из сил, дышала часто и глубоко, когда скрипучая музыка наконец зазвучала совсем рядом.

– Мы чужачку привели! – простодушно объявил Бригхи, выскочив на большую поляну в самом сердце леска. Тааль заметила, что Ришо презрительно сморщился. – Она с поверхности Холма и говорит, что кто-то из наших звал её.

Тааль остановилась, застенчиво оглядываясь и прижимая к заколовшему от бега боку мешочек с монетой. Музыка смолкла, и теперь на неё смотрели десятки по-кошачьи жёлтых или зелёных раскосых глазок. Все боуги оказались рыжими разной степени яркости и маленькими – настолько, что Тааль ощутила себя вдвойне громадной и неуклюжей. Самый высокий из них (мальчик или мужчина? – в сумерках не рассмотреть, да и по играющему выражениями лицу не угадать возраст), наверное, не дотягивал макушкой ей до пояса.

Выступая из чащи как естественное её продолжение, к поляне жались пять или шесть домишек с окнами, мерцающими зеленоватым светом. Тааль не сразу поняла, что каждый домик будто вырастает из дуба, сплетаясь задней стеной с кряжистым стволом. Крошечные дымовые трубы кое-где высовывались из дупел, ступеньки создавались корнями, а округлые крыши прикрывали навесы из дубовых листьев. Над одной из входных дверок висела гирлянда из нежно-голубоватых колокольчиков, и Тааль почему-то нестерпимо захотелось подойти ближе, чтобы вдохнуть их запах… Наверное, ей передались привычки Фиенни – с его жасмином и страстью к уюту.

Боуги – никак не меньше двух-трёх десятков – расселись вокруг огромного плоского пня, как вокруг стола. Пень был уставлен деревянными плошками, горшочками и кувшинчиками; обежав застолье взглядом, Тааль заметила множество плодов и сластей, которых никогда не встречала раньше. Бригхи невозмутимо привалился к пню и затолкал за щёку горсть орехов; этим вечером он явно успел проголодаться, заигравшись в лесу. Пухленькая женщина в венке из кувшинок сердито махнула рукой, отгоняя светлячка, – они кружили здесь повсюду, так что на поляне было светло, словно сумерки ещё не наступили.

Две парочки, видимо, плясали до появления Тааль – а теперь замерли неподалёку от пня, глядя на неё без всякого страха. Вообще, она тут явно никого не испугала – несмотря на свой нелепый рост. Разве что вызвала снисходительное любопытство.

Тааль вздохнула. И что у неё за талант попадать в глупые ситуации?.. Вот что хочешь теперь, то и говори. Жаль, рядом нет Турия с его красноречием – он бы представил Тааль-Шийи, псевдо-спасительницу Лэфлиенна, куда убедительнее, чем она сама…

– Добрый вечер, – сказала она, тщательно подбирая звуки на чужом языке. Кто-то одобрительно хмыкнул. – Простите, что помешала.

– Сразу к делу, – сквозь зубы, но весело протянул Ришо, по-прежнему стоя рядом с ней. – У нас не любят размазываний…

– Иди-ка сюда! – один из мужчин, дрогнув ушами, с напускной строгостью позвал Ришо, и тот поплёлся к пню, разочарованно опустив плечи. Наверное, ему польстила бы возможность провести «переговоры» от лица Тааль.

– Как ты попала под Холм? – спросила миловидная юная боуги – одна из плясавших под наигрывания музыкантов. Она смотрела на Тааль в общем-то доброжелательно, но не без женского оценивания украдкой. Швырнула пару беглых взглядов на её ноги, талию, волосы – и почему-то повеселела… Не очень-то хороший знак. – И откуда знаешь наш язык?

– Я не понимаю, что значит «под Холм», – пояснила Тааль, обречённо ожидая неизбежного момента, когда её посчитают дурочкой. – Мы ведь в лесу, а холмы – вокруг, разве нет?..

Кое-кто из боуги засмеялся – точно тихий мелодичный перезвон прокатился над поляной и затих, запутавшись в дубовых ветвях. Но большая часть хранила настороженное молчание.

– Откуда ты взялась, такая наивная? – недоверчиво спросил пухлощёкий боуги, очень похожий на отца Ришо – возможно, брат. Он встал из-за пня и вытер о зелёную куртку пальцы, жирные от масла. – Почему без приглашения пришла в наше убежище?

– Дай ей ответить хоть на один вопрос, Большой Ли, – примиряюще попросила женщина, скромно сидящая в стороне. Лишь по голосу Тааль догадалась, что это не мальчик: волосы женщины были очень коротко обстрижены, а ещё она, кажется, носила брюки – зелёные, с серебряной вышивкой, не менее щегольские, чем у боуги-мужчин. – И кто сказал, что она пришла без приглашения? Это я позвала её… Проходи, странница. Будь нашей гостьей!

По поляне пробежал взволнованный шёпот – быстрый и почти неразличимый, как случайный порыв ветра тихим днём. Кисло переглянувшись с отцом Ришо, Большой Ли продолжил вытирать пальцы о солидный живот.

– Ну что ж, Дана, как и всегда, делает всё, что захочет… К чему советоваться с другими, ведь правда?

– Ах, только не ссорьтесь… – сонно протянула другая боуги, доплетавшая длинный венок из фиалок. На неё одну появление Тааль, кажется, не произвело большого впечатления. – Сегодня такая дивная ночь, и карп в лесном озере проплыл семь кругов – к счастью…

– Не лезла бы хоть ты, Че-ре-паа-шка, – протянул Бригхи, успевший тем временем уплести четверть угощения. Он явно передразнивал её медлительную речь, но боуги нисколько не обиделась – только посмотрела куда-то сквозь него и вернулась к своему венку.

– Ты сам подарил мне ту монету, Большой Ли, помнишь? – спокойно спросила Дана, убирая за ухо короткую прядь. – Твою старую монету для фокусов. И сам показал колодец, куда можно её опустить, чтобы связаться с призраками Молчаливого Города. Я именно так и поступила.

– Это было давно, – проворчал Большой Ли. – Когда по Городу ещё не бродил этот чужак из Обетованного…

– Вы о мастере Фаэнто? – (Тааль обрадовалась тому, что у неё наконец появился повод вмешаться; зато все, к сожалению, снова уставились на неё). – Как раз он мне и посоветовал прийти к вам. Когда я… Когда мы нашли монету, он решил, что вы поможете мне встретиться с атури… С духами.

– Мы не властны сделать этого, если духи сами не захотят говорить с тобой, – сказал кто-то почти из самой чащи; он всё время стоял в тени, так, чтобы свет месяца его не коснулся. Тааль ощущала холодок враждебности, исходивший от его неподвижной фигуры.

– Думаю, они захотят, – как можно скромнее и доброжетальнее возразила она. – Они уже не раз со мной говорили.

Как и следовало ожидать – новая волна перешёптываний и новое молчание после. Закончив венок, Черепашка неспешно устроила его на голове; для этого ей пришлось слегка прижать уши.

– Назови своё имя, – ободряюще попросила Дана. Через всю поляну Тааль встретилась с нею взглядом – и почувствовала, как её обволакивают покой и уверенность. Желтизна глаз Даны не пугала, напоминая о хищниках, грифах, Двуликих: она была тёплой и живой, как дикий мёд или солнце полудня.

– Тааль, майтэ из гнездовья у Высокой Лестницы… Атури и кентавры прозвали меня Тааль-Шийи, Сновидица.

Ришо встрепенулся, услышав прозвище, похожее на своё, – но промолчал, получив сердитый тычок отца.

– Майтэ? – Большой Ли фыркнул от смеха. – Большая выросла майтэ, ничего не скажешь… Да и крылья потеряла где-то по дороге. Наверное, сбросила, как змейка кожу.

– А я слышала, что такое бывает, – сквозь зевок пробормотала Черепашка; на неё шутливо зашикали.

– По-моему, всё ясно: дело в магии. – (Отец Ришо со злостью пододвинул к себе горшочек с маслом; в тишине тот оглушительно проскрипел по кольцам пня). – Кто-то заколдовал эту майтэ – а я не сомневаюсь в том, что она правда майтэ: только они так туго соображают, – наложил искусные чары, превратив в… В то, что мы видим, – хмыкнув, он размазал масло по круглой булочке. – В самку людей из-за моря.

В самку?! Тааль вспыхнула – больше от смущения, чем от обиды, – и инстинктивно стиснула локти, скрестив руки на груди. Фиенни приметил у неё этот жест и пытался отучить, но не добился успеха.

– Это сделали духи, – выдохнула Тааль, ища спасения в глазах Даны. Так заботливо и чутко могла бы смотреть её мать – если бы, конечно, была здорова. – Атури испытывали меня, а потом, когда я прошла испытания и… И Пустыню Смерти… – (Мысли о беспамятстве тех дней и бдении всё ещё причиняли ей боль; говорить об этом, да ещё перед толпой, совсем не хотелось). – …Решили изменить мою суть.

– Они решили – и ты не смогла воспротивиться?.. – (Большой Ли с насмешливым сочувствием поцокал языком). – Бедняжка. Типичная безропотная майтэ, вы правы… Вот только пролететь через весь Лэфлиенн и миновать Пустыню у неё сил хватило. Как и выжить в Молчаливом Городе.

– Добрый волшебник из-за моря помог, – елейным тоном проговорил боуги из тени. Кое-кто снова засмеялся, хотя было уже совсем не смешно. – Наверное, нечасто к нему такие милые гостьи забредают – да ещё и без клюва с крыльями, как удобно…

– Спрячь своё жало, Лорри Язва! – негромко, но внушительно посоветовала Дана. Тааль показалось (хотя, возможно, так просто лёг лунный свет), что в её золотистом прищуре сверкнул гнев. – Надо было не лечить тебя от чар, когда атури в тот раз превратили тебя в каменного скорпиона. Тебе, знаешь ли, даже шло.

Лорри недовольно завозился, но примолк. Тааль, ещё не оправившись от стыда, прокашлялась; в горле у неё пересохло.

– Я отправилась в путь, чтобы помочь… кое-кому, – сбивчиво прохрипела она, уже не надеясь на успех. Пляски под луной, фокусы и горшочки с маслом у боуги, как выяснилось, прикрывали и ум, и продуманную жестокость. – А потом узнала, что нужна атури, чтобы… – (Тааль поколебалась: она, конечно, не забыла слова мальчишек о сиденцах и возвращенниках – но есть ли смысл держать это в секрете?). – Чтобы остановить тауриллиан.

Раздалось несколько возгласов – не то возмущённых, не то радостных. Большой Ли поймал одного из светлячков и, помрачнев, зажал его в кулаке; светлячок медленно сменил цвет на густо-малиновый.

– Как это понимать, Дана? Все мы знаем, что некое чистое существо, – (он с убийственной насмешкой покосился на Тааль), – нужно тауриллиан, чтобы закончить обряд и построить Мост… Сами понимаете, какой и куда. А она является, и вот пожалуйста – всё вдруг совершенно наоборот! Она, оказывается, летела сюда помешать им. Ну надо же, какая отвага, от майтэ и ожидать трудно…

Дана не успела ответить, поскольку вмешалась юная плясунья:

– Не просто чистое существо, а самое чистое в Обетованном, – поправила она. Услышав заветное слово, Тааль вздрогнула.

– Вы хотели сказать – в Лэфлиенне?..

– Мы привыкли называть Обетованным весь мир, о превращённая майтэ. – (Боуги по-кошачьи сморщила нос). – К чему делить материки на «там», где якобы так чудесно, и «здесь», где якобы хуже?.. С тех пор, как Зелёная Шляпа уплыл в это хвалёное Обетованное, мы не получили от него ни одной доброй вести. Может, наши предки и пожили там какое-то время – однако теперь там не осталось удобных полян, а фокусы с кладами никому не интересны.

Зелёная Шляпа?.. Выходит, в Обетованное можно вот так просто «уплыть»; но на чём – в такую-то неизмеримую даль? Возможно, дело в тех деревянных махинах с резьбы тауриллиан в Молчаливом Городе – в тех, о которых Фиенни не успел рассказать ей?..

Тааль нервно заломила руки, уже не пытаясь справиться с волнением и перестав что-либо понимать.

– Я ищу вашей помощи. Больше мне не к кому обратиться.

– Можно подумать, у нас мало своих сиденцев… – заметил Лорри; он немного выступил из тени, и Тааль заметила, что его шевелюра отливает не рыжиной, как у остальных, а опасным багрянцем. – Зачем ты пришла? Мы не лезем в дела бессмертных, не нужно нас туда втягивать. Так идёт уже много веков, и мы не жалуемся. Мы в убежище, право на которое заслужили давным-давно. Мы под Холмом: это всё, что ты видишь. А тауриллиан – на поверхности, вместе с кентаврами, оборотнями и прочими, кто выбрал жизнь южнее Пустыни… Да и сама Пустыня – там же, и твой волшебник, и дорога к твоему гнездовью. Я слышал, что в Городе мёртвых есть портал прямо к нам, сюда, но думал, это всё слухи… – (Лорри покачал головой. На ухо к нему сел крупный светлячок, и он сразу стал казаться совсем не опасным – только грустным и очень уставшим). – Кем бы ты ни была на самом деле, лучше уходи. Игры духов и тауриллиан – не для нас… И никто из всего селения дольше меня не отговаривал тогда Шляпу от его ухода. Я всё сказал.

Лорри сел за стол – вернее, повалился, точно опустевший мешок. Все притихли; Бригхи старательно отводил от Тааль глаза. А ей казалось, что ночь уже близится к рассвету, что прошло ужасно много времени – и теперь, по воле рыжих фокусников, ей уже никогда не выбраться из дубового леска…

Встала Дана.

– Ты хотел сказать, Лорри, что тауриллиан на поверхности вместе с теми, кто выбрал рабство, – глуховатым голосом произнесла она, и мальчишеский палец с коротким ногтем укоризненно уткнулся красноволосому в грудь. – С теми, кто согласен на грядущую войну за заморские земли. С теми, кто добровольно ходит к бессмертным и питает их своей жизненной силой, отдавая её ради обряда возвращения, ради их колдовского Моста… Так же, как – к чему умалчивать? – как это делаешь ты.

Лорри дёрнулся, словно от пощёчины, и светлячок испуганно слетел с его уха.

– Лишнее говоришь, Дана, – угрожающе произнёс отец Ришо. – Это не наше дело. Всякий под Холмом свободен в выборе.

– Вот именно. В том числе я. – (Несколько невесомых шагов по поляне (под узкими ступнями боуги, казалось, даже трава не сгибается) – и вот Дана уже стоит рядом с Тааль, снизу вверх протягивая ей маленькую ладошку. Наклонившись, Тааль осторожно дотронулась до тёплых шершавых пальцев). – И вот он, мой выбор.

– Мама, ну… – протестующе пискнул Бригхи, но отвлёкся на нетронутую башенку из черничных пирожных. Дана, даже не обернувшись, улыбнулась одними глазами.

– Я приглашаю тебя в свой дом, Тааль-Шийи – к себе и Вирапи, моему мужу. Будь среди нас, как среди друзей.

ГЛАВА VI

Кезорре, портовый город Ирпио

– Проходите, – буркнул стражник, отдавая растрёпанный свиток торговцу кожами. Тот со вздохом облегчения отшвырнул свиток с глаз долой – в тележку, откуда свешивались куски не распроданного товара. И, погоняя ослика, решительно прошёл через узкие ворота; кладка желтоватого камня вокруг них чудовищно крошилась. После великолепия Вианты это наводило на печальные мысли о кезоррианской провинции. Рядом с торговцем семенила его жена – худая, жилистая женщина с младенцем на руках. Судя по испуганно-ошарашенному лицу, она до сих пор не верила своему счастью: возможности вырваться отсюда.

Очередь ещё на полшага продвинулась вперёд, и Синна начала нервничать. До них оставалось всего два человека. Стражник ужасно медлителен, а солнце печёт даже сквозь вуаль, но всё же – так мало…

– Нас ведь могут и не пустить, правда? – почти одними губами прошептала Синна, повернувшись к Авьелю. Собственно, она лишь озвучила то, что и так было известно им обоим. Однако волшебник поддерживал её под руку с таким безмятежным видом, будто вышел на прогулку в предместьях. В последние дни Синна до скуки насмотрелась на его смуглое суровое лицо с орлиным носом, но по-прежнему не выяснила, как этот невероятный человек может быть уверенным и храбрым даже посреди полнейшего безумия.

Во всех магах, наверное, есть что-то необъяснимое. А особенно – в магах, привыкших к войне.

– С чего бы это? – так же тихо ответил Авьель, неотрывно глядя на низкую стену впереди. – Наши документы в порядке.

Он имел в виду пропуск от имени новых властей Кезорре – разумеется, искусную подделку. Сделана она была, как догадывалась Синна, не без участия магии. Под кратким текстом стояла печать Вианты, рядом с которой пауком распластался личный росчерк одного из главарей Дома Агерлан. На свету под строками проступал силуэт золотистого сокола, которому, видимо, суждено стать новым здешним гербом…

Проблема только в том, что никакого именного пропуска для Авьеля никто не подписывал. Более того, по «закону» – закону крови и произвола, единственно возможному в Великой войне, – он, как и все волшебники, обязан был присягнуть на верность новым властителям Кезорре, из Высоких Домов и из числа жрецов Прародителя. А также – в точности исполнять их приказы и принять соответствующую веру, позабыв своих прежних богов. Ах да: ещё письменно заявить о том, что он поддерживает королеву Хелт и никогда, ни при каких обстоятельствах не выступит против неё и «дела, начатого в защиту магии и во имя справедливости во всём Обетованном»…

Хотя был и другой вариант, конечно. Умереть.

Ходили слухи, что милосердные властители даже оставляют за ослушниками право выбрать для себя способ казни – ибо доброта и благость Прародителя не имеют границ, а все люди созданы равными.

Но Авьель, полунищий боевой маг из городка Лоберо, едва не разорённого набегом шайальдских кочевников, не сделал ни того, ни другого. Вместо этого он собирался наглейшим образом бежать из страны: под чужим именем, с поддельным пропуском и в обществе леди Синны эи Заэру, за которую Дома с радостью потребовали бы от Дорелии немаленький выкуп.

Перед сном Синна смиренно молилась каждому из четвёрки дорелийских богов, чтобы у Авьеля всё получилось. Всего за несколько дней он стал её последней надеждой выжить и добраться до дома – как, почему это произошло? Что за дикая случайность правит всеми, что за хаос царит в головах?.. Синна отчаялась в этом разобраться. Она не поняла – да и, пожалуй, не очень хотела понять, – откуда взялись тёмные чары на картине Лауры и был ли ир Пинто, приятель Ринцо, причастен к кровавой каше, начавшейся в королевстве Кезорре. Она просто рвалась домой, к отцу, который брошен один на один с армией Альсунга – рвалась праведными и не очень способами, забыв обо всех увещеваниях и советах. Отец в письме попросил её при необходимости идти к старому чару Энчио; но чар, скорее всего, сожран той громадной чёрной змеёй, как и все Правители (кроме тех, кто поддерживал заговорщиков). Либо (в лучшем случае) чуть позже добит людьми, чья жестокость и подлость не уступают змеиным…

Синна знала, что Авьель не понравился бы отцу. Да и девушку, готовую в гуще интриг и резни довериться совершенно незнакомому мужчине, лорд бы счёл просто дурой. Она была уже готова признать, что так и есть: стремление что-то кому-то доказывать осталось там – на залитых кровью улицах Вианты. Она собиралась выслушать всю отцовскую ругань, все проклятия, накопившиеся у старика за эти жуткие месяцы, – только бы он был жив. Только бы они оба остались в живых и вновь были вместе.

Иначе какой во всём этом смысл?..

– А место на корабле? – спросила Синна, покрепче прикалывая вуаль. Даже сюда, на засушливую пыльную дорогу, долетал морской ветер из гавани – а им совсем не нужно, чтобы при всех показались её приметные рыжие волосы. Если стражник опознает знатную чужеземку, никакого дома ей уже никогда не увидеть. – Мы купим его сегодня же?

Авьель усмехнулся по-своему – криво и зло. Он вообще умел быть на редкость неприятным типом: при дворе в Энторе Синна избегала таких грубиянов.