Право выбора

Однажды Мариона нарушила ее уединение.

– Отец не звонил на этой неделе, но через две недели у него заканчивается смена, и он должен приехать.

Кэтти очень обрадовалась.

– Папа приедет! Как хорошо, я уже устала ждать.

– Никогда нельзя уставать ждать, – грустно вздохнула Мариона, снова оставляя дочь одну.

«Где же сейчас ее приемные дети? Не звонят, не сообщают о своих делах. Вот какими глупыми бывают молодые! Придумали на семь лет расстаться! Как жаль, что молодые редко умеют ценить настоящую дружбу. Им всегда кажется, что на смену старым отношениям придут новые, и они легко забывают о доме, где их ждут, и о прежних привязанностях. Со временем они все поймут, конечно, но будет уже слишком поздно».

Мариона села за пианино, но играть не стала. Ей вдруг вспомнилась ее молодость – как она, 20 лет назад, так же сидела за роялем, а сзади подходил Аллан и потихоньку закрывал ей глаза. Далекие счастливые времена… хотя никогда, даже в юности, она не была такой беззаботной и веселой, как Кристелла и Эльза. Кэтти в них с Алланом – даже в радостные минуты на их лицах лежала благородная печаль. Жаль, что они с Алланом так мало разговаривали – он редко бывал дома, дела отвлекали… Время упущено, ушло безвозвратно. Только в молодости простительно думать, что все еще можно изменить и исправить – в зрелые годы поздно начинать жизнь сначала. Приедет Аллан – и снова начнутся хлопоты, дела, и не останется времени поговорить по душам. Нужно только предупредить Кэтти, чтобы она не повторила ее ошибок, чтобы выбирала близкого по духу человека, ценила его, берегла и никогда не отпускала.

7

В палате тускло горел свет. Бесшумные движения медсестры и дежурного врача, кружок от лампы на потолке и свист ветра за окном… Аллан приоткрыл глаза и вновь закрыл их. Он уже смирился со своей участью, и минуты серого, беспросветного отчаяния сменились равнодушным покоем. «Как прожил свою жизнь, так и умру. Так же бесславно умираю на больничной койке и вижу в последние часы перед смертью чужие лица». Аллан отвернулся к стене. Его раздражало притворное участие врачей и начальства, их суета и лицемерное волнение, но Аллан все прощал им в свой последний час. Он не терзался угрызениями совести, не припоминал мучительно всю свою жизнь от самого рождения – нет, одно лишь сожаление, что ему не удалось повидать Кэтти и Мариону, причиняло ему душевую боль. Как тяжело им теперь придется жить без него!

Аллан сдержал стон. Разговора с Марионой ему так и не разрешили, даже когда он не смог выйти на работу и отправился в больницу, даже когда врач обнаружил, что у больного тяжелое воспаление легких и жить ему осталось недолго. Обещанный звонок продолжали откладывать, а может, и просто забыли о нем, когда Аллан слег. Хотя никто не говорил ему о смерти, Аллан чувствовал, что умирает – с каждым днем ему становилось все хуже, и странный покой начинал постепенно приходить к нему. Лежа в палате один, он притворялся спящим, чтобы не слышать назойливых расспросов и не вставать, и, когда наконец заговорили о Марионе, он отказался с ней говорить. Аллан знал, что не сможет подняться и дойти до домика начальника, да и говорить было в принципе не о чем. Ему не хотелось расстраивать жену – пусть лучше ей скажут чужие люди, от незнакомых проще получать дурные новости – а она пусть запомнит его таким, каким видела в последний раз, когда обнимала на перроне и умоляла вернуться к ним поскорей, когда они на прощание говорили друг другу обычные, незатейливые слова, которые со стороны могли показаться черствыми и невыразительными, но для них в минуты разлуки приобретали особый, глубокий смысл.

В полузабытье Аллан воскрешал перед собой образ Марионы. «Береги Кэтти, – говорил он ей, – и себя береги. Обо мне не беспокойся, скоро я перестану страдать. Помнишь, мы с тобой сидели на лавочке в конце июля, в жаркий вечер, и ты сказала, что души умерших переселяются в живых и несут им новую боль и страдание? Если ты права, я бы предпочел исчезнуть без следа, чем обречь тебя на такую муку».

Заметив, что больной затих, сиделка выключила ночник. Врачи шептались в углу палаты, их тени плясали на стенах. Легкий ветерок из-под плохо прикрытой двери донесся до Аллана, и ему почудился нежный шепот Марионы; больной вздохнул с умиротворением и задремал.

В служебном кабинете набирали номер Марионы: «Надо сообщить ей все…»

8

Мариона с удивлением посмотрела на незнакомый номер, высветившийся на экране телефона.

– Вас беспокоят из больницы. Кэтти – Ваша дочь?

– Да, а в чем дело?

Голос Марионы дрогнул.

– К сожалению, Вашу дочь доставили в больницу с серьезной травмой… Ее жизни ничего не угрожает…

Обрывки фраз. Мариона вдруг поняла, что ничего не понимает.

– Я сейчас приеду.

Серые углы домов, серые здания, тревожное мигание светофора. Что с Кэтти? Почему нельзя сразу сказать?

– Попала в дорожную аварию, получила серьезные повреждения. К ней сейчас нельзя, зайдите позже.

Мариона не ответила. Вот оно, несчастье, беда, которую она давно предчувствовала. Серые коридоры, серые двери, тревожный белый свет…

– Вы ее мать? – участливо спросила медсестра, заметив аккуратно одетую женщину, в растерянности остановившуюся у входа в отделение.

Мариона кивнула.

– Останьтесь здесь, отдохните, я позову Вас, когда врач разрешит войти.

Мариона поблагодарила ее и села в кресло. Минуты летели одна за другой, сливаясь в часы.

– Не хотите ли чая?

Бодрый голос вывел ее из оцепенения.

– Нет-нет, спасибо.

Она продолжала ждать, положив руки на колени, как статуя скорби. Не на что надеяться, нечего бояться – только ждать. Хлопают двери, вокруг кипит жизнь, врачи и больные ходят по больнице – а она сидит и терпеливо ждет, и мучительному кошмару нет конца. Первое потрясение прошло только через несколько часов, когда ее окликнул врач.

– Только прошу Вас, не волнуйте больную, – предупредил он, открывая дверь в палату. Врач уже собирался уйти, но Мариона удержала его за руку.

– Пожалуйста, скажите мне все. Всю правду.

– Правду?

Врач колебался и долго молчал, всматриваясь в спокойное, печальное лицо. Что-то поразило его в маленькой стройной женщине в простом, но изящном черном платье, и он замялся, не зная, как облегчить ее муку. Он понимал, что стоящая перед ним дама не станет биться в истерике, не упадет в обморок и примет тяжелый удар с достоинством, но от этого говорить правду становилось еще тяжелее.

– Боюсь, Ваша дочь навсегда останется инвалидом и не сможет ходить. У нее серьезные повреждения позвоночника.

Выдержанность Марионы вызвала у врача восхищение. Ему часто приходилось сообщать родственникам больных ужасные новости, но даже у него при виде сдержанной скорби и боли дрогнуло сердце. Глаза Марионы расширились и потемнели, побелевшие пальцы стиснули сумочку.

– Вот как?

Врач отвернулся.

– Извините.

– Нет, Вы правильно сделали, я должна знать.

Мариона вошла в палату к дочери. Кэтти не спала, и при виде матери губы ее дрогнули в подобие улыбки.

– Говорят, меня выпишут через месяц. Понимаешь, так глупо получилось: машина вывернулась из-за угла, Клеверра успела отскочить в сторону, а я нет… Мам, когда папа приедет?

– Через неделю. Осталось ждать совсем немного, дорогая. Когда он вернется, мы с ним вместе навестим тебя.

Они одновременно замолчали, не зная, о чем говорить. Обе слишком сильно устали, чтобы говорить ненужные, пустые слова; Кэтти закрыла глаза, и Мариона вышла из палаты, тихонько прикрыв за собой дверь.

9

Впоследствии Кэтти казалось, что она не прожила, а выдержала месяц после травмы. Ее постоянно мучила боль, неопределенность ее положения, собственное бессилие и отсутствие вестей о семье. Мариона больше не навещала дочь, и Кэтти вычеркивала дни из маленького календарика, который ей подарили в больнице.

Она стойко приняла удар только потому, что не сразу поняла слова врача. Пока вокруг суетились люди, ее отвлекали от печальных размышлений, и девушка не вполне осознавала, что означают слова врача «полное восстановление невозможно», но, оставшись одна, она вспомнила разговоры окружающих. Инвалид. Она никогда не встанет с кресла и не сможет ходить. Обычная человеческая жизнь для нее теперь закрыта навсегда. Работа, подруги, развлечения – все это осталось в прошлом, не успев подарить ей радости, а впереди – длинные однообразные дни в кровати и скупые слова утешения.

Клеверра однажды зашла проведать подругу.

– Дорогая, какой страшный удар! Неужели ты никогда не встанешь на ноги? Не могу даже представить – что ж ты будешь делать? Как теперь жить?

Как жить? Кэтти вздохнула и отвернулась к стене, стиснув зубы от сильной боли; она скоро вернется домой – вот ее единственное утешение. Девушка вдруг поняла, что всем ее мечтам о тихом, скромном, маленьком счастье не суждено сбыться. Теперь у нее никогда не появится семья, не будет детей и близкой души. Кому нужна такая некрасивая девушка, да еще и калека?

Исчерпав все слова сочувствия, Клеверра заговорила о себе и стала пересказывать приятельнице сплетни о знакомых.

– Даже не представляешь, как я тогда испугалась, – начала она, – машина неслась с бешеной скоростью. Мы могли бы обе погибнуть! Алекс – ты же помнишь Алекса – он так переживал за меня! Просил несколько раз повторить рассказ и так внимательно слушал, что я подумала: уж не влюбился ли он? На мне было новое платье – нежно-розовое, помнишь, Велла еще сказала тогда…

Кэтти почти не слушала приятельницу. Заметив наконец ее рассеянность, Клеверра остановилась:

– Ты устала? Ладно, зайду в другой раз, а ты не скучай, читай журналы и не слушай врачей: они всегда все преувеличивают.

Едва за Клеверрой закрылась дверь, Кэтти уткнулась лицом в подушку и горько заплакала. Она плакала впервые после травмы и чувствовала себя такой одинокой и покинутой, что не могла больше сдерживаться. Устав от слез и волнения, девушка вскоре забылась тревожным и чутким сном.

Ей снилась Кристелла. Веселая и счастливая подруга уверяла: «Мечты сбудутся. Они всегда сбываются, стоит только поверить в них». К несчастью, Кэтти не пришлось в этом убедиться.

10

Остановившись перед подъездом, Гидеон, еще раз уточнив номер квартиры, позвонил. Он боялся, что его прогонят, не захотят с ним даже разговаривать, но, к его большому удивлению, дверь тотчас открылась, и Мариона пригласила его войти.

– Проходите на кухню.

Пустая квартира навевала тоску: здесь еще сохранились следы заботы и уюта, но ощущение заброшенности уже проникало во все комнаты. Шторы на кухне были раздвинуты, на столе в вазе стояли свежие цветы.

Мариона налила гостю чай, перед собой поставила пустую чашку.

– Я уже говорил Вам, что хочу помочь, – начал Гидеон.

– Это касается дочери? – неожиданно резко перебила Мариона.

– Нет, Вашего мужа… покойного мужа.

Мариона отвернулась. Гидеон, не скрывая интереса, бесцеремонно разглядывал ее. Да, именно такой он и представлял ее себе по рассказам сослуживца: красивая женщина в узком черном платье, прелестные волосы убраны в прическу, руки с тонкими гибкими пальцами пианистки лежат на столе. Про себя он с интересом отметил, что она продолжала носить обручальное кольцо, и слегка усмехнулся. Заметив его пристальный взгляд, Мариона убрала со стола руки и сухо спросила:

– Что Вы собирались мне предложить?

– Аллан много рассказывал о Вас. Со смертью супруга Вы лишились значительной части дохода, а у Вас большая семья.

– Вас это не касается, извините.

Мариона собиралась встать, но Гидеон удержал ее.

– Я хочу дать Вам совет. Дело в том, что Вы могли бы потребовать возмещение ущерба. В преждевременной смерти Аллана виновато начальство, и, если начать судебное разбирательство, можно выиграть крупную сумму денег.

– Я не буду в этом участвовать.

– Но почему? Вам не нужны деньги? Если Вы не можете оплатить услуги адвоката, не беспокойтесь: я найму его сам. Мне нужно только заручиться Вашим согласием.

– Вы очень добры ко мне, но я вынуждена отказать.

Мариона встала.

– К сожалению, я не могу ходить по судам, мне нужно ухаживать за больной дочерью, и, боюсь, Вы напрасно потратили на меня столько времени.

– А что с Вашей дочерью? Можно нанять сиделку.

– Нет, спасибо, я справлюсь сама.

Гидеон допил чай и направился к выходу. «Она либо безнадежно глупа и не понимает своей выгоды, либо я ей настолько отвратителен, что она не хочет иметь со мной дел». На пороге Гидеон обернулся: Мариона ждала, и на ее лице он увидел знакомое выражение, которое так часто удивляло его у Аллана – выражение непонятной упрямой покорности. Ему вспомнились слова напарника: «Плыть по течению, чтобы сохранить себя». В ту минуту Мариона напомнила ему Аллана, а он никогда не понимал таких людей. Сухо простившись с ней, Гидеон навсегда покинул их дом, вычеркнув из памяти понравившуюся ему женщину.

Часть вторая. Корал

1

Корал остановился перед дверью кабинета с номером 51, нерешительно постучал в дверь и, не получив ответа, отошел к окну. В свинцово-сером небе трепещущей точкой блестел мерцающий огонек метеорологической станции. Жаль, что он не верит в НЛО, а то бы сейчас мог фантазировать, кто прилетит на землю и в каком году это удивительное событие произойдет. Историк. История не знает слова «бы», но разве может сухая бездушная наука запретить ему предаваться мечтам? Сколько раз полет фантазии уносил его прочь от скучной университетской действительности, от серых однообразных будней? Разве он не имеет права мечтать?

Услыхав шаги за спиной, Корал, смутившись своих мыслей, быстро обернулся и увидел профессора.

– Вы ко мне? – профессор открыл дверь и пригласил юношу войти.

– Я бы хотел начать вести исследовательскую работу под Вашим руководством, – начал Корал.

Профессор неторопливо сел за стол, разложил бумаги и долго перелистывал страницы, потом, не найдя того, что искал, убрал бумаги в стол и вышел из кабинета, оставив Корала в совершеннейшем недоумении. Юноша не знал, стоит ли ждать профессора или ему пора уходить, но профессор неожиданно вернулся и принес две чашки горячего чая.

– Угощайтесь, – он откинулся на спинку стула и закрыл глаза, – не правда ли, нет на свете ничего лучше чая? И как можно начинать разговор не в уютном кресле, а на бегу, в коридоре? Беда нашего времени: вечно спешим, торопимся, суетимся, как муравьи. Вот теперь я готов Вас выслушать. Какой темой Вы интересуетесь?

– Я хочу изучать историю обрядов или современные проблемы глобализации, что Вы посоветуете?

Впервые в глазах профессора блеснули искорки смеха, и Корал сразу почувствовал, как между ними тает лед.

– И вам безразлично, что я выберу? Проблемы глобализации… да, эта тема сейчас очень популярна. В СМИ постоянно высказываются разные точки зрения, да и вы между собой наверняка не раз обсуждали… Знаете, Вы человек молодой, а я старый и консервативный, мне новые веяния не по душе, поэтому я склоняюсь к истории обрядов.

Корал кивнул.

– Никогда не пожалеете, что выбрали эту тему, доверьтесь моему опыту. Это ничуть не менее интересный вопрос. Мы сейчас сидим и пьем чай, а кто знает, где и когда зародилась такая традиция? Национальная черта англичан, чайная церемония японцев… Заметьте, в обыкновенном чаепитии тоже проявляется тесная связь поколений, эпох и народов. Разве не романтично говорить об этом?

Профессор улыбнулся.

– Приходите ко мне каждый четверг после 5 часов, будем беседовать об истории обрядов.

2

Следующим вечером Корал сидел в небольшом уютном кафе и, забыв о проливном дожде за окном, не сводил глаз с очаровательного личика девушки. Кира внимательно слушала его рассказ о посещении профессора, и, хотя ее лицо не выражало ни живейшего интереса Кристеллы, ни томной задумчивости Эльзы, ни скромной вежливости Кэтти, все в ней отдаленно напоминало юноше друзей, и у него потеплело на сердце. Кира куталась в пушистый шарф, ее нежные волнистые волосы касались его руки, но Корал не ощущал того душевного смятения, неловкости и робости, которые появляются в минуты зарождения глубокого чувства. Кира просто нравилась ему и манила, как любая девушка на ее месте, но ради нее он не стал бы рисковать жизнью или бросаться в воду.

В кафе играла неторопливая музыка, и Корал ждал, что Кира захочет потанцевать, но она только плотнее куталась в пушистый шарф и улыбалась – девушка не умела танцевать.

– Послушай, – Кира чуть ниже наклонилась над столом, и Корал ощутил легкий аромат ее волос и пушистого шарфика, – а у тебя есть какая-нибудь сокровенная мечта? Такая, о которой никому, кроме самых близких друзей, не рассказывают? Мы ведь с тобой близкие друзья?

Коралу не хотелось отвечать. Едва ли Кира могла стать его близкой подругой, но, не желая обидеть девушку, он галантно ответил:

– Я мечтаю преподнести тебе в дар весь мир.

Музыка игра негромко, но маняще. Кира рассмеялась, откидывая длинные пряди с лица, и доверчиво прижалась к плечу Корала.

Корал никогда ни о чем не жалел – о словах, поступках и однажды принятых решениях. Выросший без родителей, он привык брать пример с приемного отца, и, хотя в детстве он редко видел Аллана, а, став взрослым, уехал из дома, мальчик впитал самую суть мировоззрения Аллана, далеко не всегда его понимая. Вот почему, несмотря на молодые годы, он относился ко всему с философским спокойствием, которое обычно приходит лишь с годами и зовется мудростью.

Он никогда не жалел о выборе темы для своей дипломной работы. Еженедельные занятия с профессором оказались увлекательнейшими рассказами о давно прошедших временах, оказавших больше влияние на настоящее. Профессор учил Корала видеть главное. Окажись на его месте человек честолюбивый и расчетливый, он бы сразу отказался слушать рассуждения за чашкой чая, вместо того чтобы рыться в архивах в поисках нового интересного материала, но Корал был преемником Аллана, и, хотя молодая кровь будила в нем иные желания, он с удовольствием посещал 51 кабинет и зачастую сидел с профессором до темноты.

Его отношения с Кирой приняли межу тем несколько натянутый характер. Кира не умела смотреть на вещи как философ или романтик, и ей не хватало одних только встреч в кафе и долгих прогулок, но не слишком опытная в любовных делах девушка не знала, как дать понять Коралу, что она не удовлетворена. Корал же не ждал слишком многого от их союза, который со временем должен был распасться так же, как всегда заканчиваются все подобные отношения, не основанные ни на чувстве, ни на расчете. Кира, не влюбленная в Корала, не могла решить, как ей поступить – стоит ли связать свою судьбу с человеком, совершенно ей чужим, или лучше подождать – время покажет? Однако судьба распорядилась иначе, сняв с ее плеч груз ответственности за происходящее, и ждать ей не пришлось слишком долго…

3

На втором году их затянувшихся отношений одна подруга Киры выходила замуж и пригласила Киру с Коралом вместе на свадьбу. Читая приглашение, Кира искренне удивлялась:

– Она позвала нас вдвоем, хотя прекрасно знает, что мы не расписаны. Вот видишь, в глазах окружающих мы с тобой почти семейная пара.

Корал кивнул, рассеянно улыбаясь, Кира же пыталась убедить себя в верности принятого недавно решения – предложить Коралу пожениться. Раз он сам медлит, надо брать инициативу в свои руки. Времена сейчас изменились, жизнь диктует свои правила, а ей никак нельзя упускать свой шанс. Кира решила завести разговор о браке сразу после свадьбы друзей – вдруг он тоже об этом подумает или даже (смутная надежа не покидала ее) сам сделает предложение? Мысль о том, что она станет законной женой и укрепит свое право на внимание Корала, немного утешало Киру в отсутствие «книжной любви». Кира не читала любовных романов и не воображала свиданий с рыцарями на балах, но, как любой девушке на ее месте, ей хотелось, чтобы достойный избранник оставался верным ей до гроба. Они с Коралом были, в сущности, совершенно разными людьми и мало подходили друг другу: Корал желал чего-то смутного, неопределенного, едва различимого сквозь дымку мыслей и ощущений, там неизменно звучали триумфальные гимны, и девушка с бледным лицом пела одну и ту же печальную песню о любви. Он никогда не говорил об этом с Кирой, и девушка чувствовала его неоткровенность, но старалась не обижаться и не придавать большого значения его вздохам, мечтам и размышлениям. «Главное – он меня любит, в этом нет сомнений», – считала Кира. И в самом деле, он вел себя с ней безупречно, всегда был предупредителен, тактичен и нежен, дарил цветы и окружал такой заботой, что Кира чувствовала себя совершенно счастливой.

Получив приглашение, Кира сразу начала готовиться к празднику, купила новое платье и подарки друзьям и делала все с таким энтузиазмом, что Корал, глядя на нее, не переставал удивляться ее оживленному лицу. Он не догадывался о ее планах; Корал продолжал посещать вечерние занятия у профессора и работать.

Все их деньги, впрочем, тратились в основном на оплату комнаты, найденной по объявлению, и на довольно скудное питание. Кире раз в месяц присылали деньги из дома, и она тотчас отправлялась по магазинам, чтобы обновить гардероб или купить приятные мелочи для дома. Но от заключения брака Корала удерживали, конечно, отнюдь не материальные трудности.

4

В то время как Кира выбирала подарок друзьям и готовила наряд, будущая пара решала сложный вопрос: как организовать веселый пышный праздник, не имея никаких денег, кроме скудной зарплаты жениха. После недолгих колебаний отмечать свадьбу решено было дома. Соня перечитала все кулинарные книги, долго выбирая блюда для застолья, составляла список покупок, взяла напрокат свадебное платье и накануне праздника вечером сидела в полумраке, положив голову на плечо Антона, и отдыхала от дневной суеты. Несмотря на серьезные материальные затруднения и усталость от хлопот, молодые чувствовали себя совершенно счастливыми.

– Милочка, послушай, может, не будешь готовить салат? Ты ведь так устала, а завтра нам еще предстоит развлекать гостей, – говорил Антон.

– Спасибо за заботу, но я хочу провести праздник именно так, как запланировала, ведь такой день случается всего раз в жизни!

Они сходили с ума друг от друга. Соня ни на минуту не отходила от жениха, а Антону казалось, что девушка устала или чем-то недовольна. Они любили друг друга так, словно дышали одним воздухом, вместе с тем их естественная забота и искренне внимание не могли не вызвать умиление.

5

Едва ли Корал мог ответить на вопрос, чем его так привлекла Юлия. Она не была красавицей, не обладала тонким вкусом и врожденным изяществом, которое всегда производит такое выгодное впечатление; на первый взгляд она мало чем отличалась от остальных гостей на свадьбе, но это мимолетное впечатление вскоре уступало место интересу и удивлению. Девушки презрительно отворачивались, услыхав ее громкий смех и неестественный жеманный голос. У нее не было постоянного кавалера, но все юноши замечали ее присутствие и считали своим долгом обменяться с ней хоть парой слов. Несмотря на раскованность, она не давала никому поводов для вульгарных заигрываний или низких шуток – Юлия чувствовала тонкую грань, отделяющую приличие от пошлости, и не переступала ее. С ней разговаривал все мужчин, хотя никто не мог сказать, что она ему нравилась – просто Юлия вызывала интерес, и казалось таким естественным делом присесть рядом с ней на диван. Ее ненавидели все женщины, но она никогда не давала повода открыто оскорблять ее и держалась от женского общества в стороне.

Кира столкнулась с ней лицом к лицу, когда выходила из комнаты, и сразу ощутила необъяснимую неприязнь к такой модной, нарядной, чересчур ярко и вычурно одетой девушке. Юлия посторонилась, пропуская ее в дверь; не став исключением из общего правила, Кира окинула уничтожающим взглядом свою соперницу и прошла мимо, высоко подняв голову.

В то время как Антон и Соня наслаждались своей идиллией, вокруг Корала, Киры и Юлии разыгрывалась старая драма с новыми актерами – древняя, как мир, пьеса, где все роли давно расписаны вплоть до отдельных слов. Юлия всецело завладела вниманием юноши. Корал сначала нерешительно, затем все более уверенно заговорил с ней, потом пересел на диван и продолжил непринужденную беседу так, словно никогда и не отходил от нее. Внимание юноши льстило Юлии – никогда прежде она не добивалась успеха так быстро и почти без усилий с ее стороны. Теперь она уже не могла остановиться. ее захлестнул азарт и восторг.

Корал никогда не мог понять, что заставляет мужчину увлекаться такой девушкой, как Юлия. До этого дня он считал себя свободным от подобного влияния и был уверен, что ни за что не поддался бы соблазну, но Юлия лишила его способности рассуждать – его будто захватило огромной волной и несло навстречу гибели, а он не мог и не хотел сопротивляться.