Ленин. 1917-06

– Да? Ну, ладно. Продолжим, – Пётр обернулся опять к Прохору. Ты говорил, что из коридорчика во двор выскочил. Ну, как засов закрыл. Показывай.

– Сию минуту-с, Пётр Петрович, – засуетился тот, – За мной пожалуйте.

Коридорчик действительно заканчивался дверью, которая выводила в старый питерский дворик. Слева Пётр сразу увидел арку, через которую, видимо, приказчик и попал на улицу. Не соврал.

Позади послышалось сопение. Пётр оглянулся. Задержанные дружно следовали за ним. Матросы и не подумали их останавливать, напротив, тоже последовав за солдатом. Никто не желал пропустить ни единой детали зрелища.

Пётр вздохнул и не стал препятствовать. Пусть смотрят. В виновность фабричных он уже не верил, а Прохор от матросов не сбежит. Он оглядел дворик.

Прямо напротив двери из коридора находился какой-то заброшенный сарайчик весьма непрезентабельного вида. Выглядел он чрезвычайно ветхим, потрескавшаяся дверь даже не была заперта на замок, а просто подпёрта каким-то колом. Мартынов ни за что не обратил бы на него внимания, если бы на потрескавшейся потемневшей двери рядом с тем местом, где в неё упирался кол, не виднелось свежей, явно сегодняшней царапины.

– Слышь, Прохор, – спросил он, – а это чей сарайчик, не знаешь?

– Понятия не имею, – презрительно отозвался тот, – кому такая развалюха нужна?

Пётр осторожно подошёл к сараюшке, стараясь не наступить на видневшиеся в пыли следы. Сзади дружно затопотали.

– Николай … Григорьевич, – обернувшись, попросил Пётр, – посмотри, пожалуйста, чтобы никто сюда пока не подходил. Тут следы, затопчут.

Маркин догадливо кивнул и, сделав шаг, сразу оказался между свидетелями и Мартыновым. Зрители послушно замерли, не отрывая глаз от происходящего.

Пётр вгляделся К двери сарая и обратно вело множество свежих следов. Но, похоже, оставлены все эти следы одним человеком. Обутым в остроносые штиблеты.

– Николай, – Пётр уже не обращал внимание на условности и отчество опустил, – Ну-ка, дай-ка сюда Прохора.

Маркин взглянул на приказчика – и тот мгновенно оказался рядом с Мартыновым, преданно глядя тому в глаза.

– Так, хорошо. Ну а теперь отойди назад.

Пётр наклонился над следами, оставленными приказчиком, внимательно их оглядел и тут же перешёл к другим следам, в изобилии украшавшим почву у двери сарая. Они выглядели идентично. Все следы были оставлены Прохором.

Расспрашивать приказчика Мартынов уже не стал.

– Николай. Пусть все стоят там, где стоят. Я сейчас.

С этими словами он отодвинул кол, припиравший дверь и осторожно протиснулся в душную темноту. Уже в метре от двери не было видно ничего.

Пётр достал спичку, зажёг. Тьма отодвинулась. Ага, ты посмотри. В паре шагов от двери располагался филиал склада продуктовой лавки Дементия Фёдорыча. Казёнка, окорока, колбасы, сыры.

Из-под ящика с окороками, стоявшим с краю, виднелся какой-то отчётливый круглый след, частично уходящий под ящик. След был очень чётким – что-то округлое в сечении стояло на этом месте ещё сегодня. Пётр зажёг очередную спичку и посветил в сторону от ящика. Ну так и есть. Вон он – деревянный кругляк, оставивший этот след. А вот ещё. Здесь кругляк откатывали в сторону.

Ну да! Чтобы освободить место, куда поставить ящик с окороками! И, конечно, везде следы остроносых штиблет!

Пётр вернулся во двор.

– Прохор, – вопросил он, – ты зачем в сарай сегодня всё это натащил? Спрятать хотел?

Тот побледнел и отшатнулся.

– Пётр Петрович, – голос приказчика дрожал, – да с чего вы взяли? Я ж ни сном, ни духом. Не был я никогда в том сарае. Ведать не ведаю – откуда там всё это взялось.

– Ну да, – усмехнулся солдат, – то-то там весь пол твоими следами истоптан. Да и земля у двери. Я ж недаром тебя подзывал На следы поглядел. Потом сравнил с теми, что в сарае. Твои это следы, Прохор. Заврался ты.

Тот опустил голову. Через несколько секунд снова поднял и заговорил. На лице его было покаянное выражение.

– Ваша правда, Пётр Петрович. Бес попутал. Как эти душегубцы хозяина кончили, я не сомлел. Как на духу теперь признаюсь. Подумал – хозяин мёртвый, ему всё равно уже, а я службу потерял. А есть-пить надо. Ну, вот и перетаскал, сколько мог, в сарайчик. Потом штиблеты от сарайной пыли оттёр – и как вам рассказывал, через арку на улицу – и вас увидал. А там сами знаете. Виноват, каюсь, украл. Но в душегубстве не повинен!

– М-да, – Пётр выглядел задумчивым, – Братва, а ну-ка, обыщите его.

Матросы с готовностью выполнили приказ. У приказчика оказался обычный набор джентльмена – расчёска, носовой платок, бумажник с двадцатью рублями и уйма разнообразных ключей. Один из них сразу привлёк внимание Петра тем, что, в отличии от прочих, был от какого-то здоровенного замка … похоже, амбарного.

Мартынов огляделся. В стене дома, рядом с дверью, ведущей в лавку через коридорчик, располагалась другая дверь, помассивнее, похожая на вход в какой-то подвал. К ней спускались ступеньки, сверху был сделан козырёк, а на самой двери висел здоровенный замок. Амбарный.

– Слышь, Прохор, – спросил он, – а это что за дверь? Случаем, не склад для вашей лавки?

– Понятия не имею, – отозвался тот, – мало ли таких дверей в Питере.

Вздохнув, Пётр спустился к двери, вставил в замок найденный ключ и повернул. Замок легко открылся. Пётр обернулся.

– Странные дела, Прохор Фомич, – весело сообщил он, – Что за дверь – ты не знаешь, а ключ, который у тебя нашли, эту дверь отпирает. Да я уж понял. Ты теперь всё отрицать станешь, пока к стенке не припрут.

При словах “к стенке” приказчик как-то болезненно передёрнулся, но промолчал. Пётр вошёл в подвал. Да, явно склад … для продуктовой лавки. Ассортимент тот же, что и там. Только сегодня отсюда что-то вытаскивали – вон на пыльном полу свежие следы. И, конечно, остроносые штиблеты побывали и тут.

Он вышел наружу.

– Прохор, – он уже не спрашивал, а утверждал, – а товарец-то в сарай ты отсюда перетаскивал. Твои штиблеты и там наследили … и от ящиков следы остались. Ладно, не отвечай … опять соврёшь ведь. Надеюсь, нам с Николаем в Петроградском Совете поверят. То-то ты такой потный был, когда к нам на улице подбежал. Трудился в поте лица … вдову новоиспечённую обворовывал.

При этих словах Пётр хлопнул себя по лбу.

– Стой, а где же вдова? За ней уж час, как послали, если не больше. В лавке, наверное, а мы тут … расследуем. Пошли назад.

Все дружно потянулись в дверь. Как ни странно, в лавке они оказались всё же раньше вдовы. На несколько секунд.

– Что здесь происходит?! – заверещала вошедшая в дверь в сопровождении Митрохи женщина, одетая, видимо, с её точки зрения как настоящая барыня, – Вы что здесь все делаете? Ну-ка вон отсюда! У меня мужа убили … полиция должна прийти … народная милиция то есть. А вы митинг устроили.

Мелания Сидоровна, видать, к выходу на люди подготавливалась тщательно, изрядно поработав над своим внешним видом. Этак с часок. Убийство мужа оказалось недостаточной причиной для того, чтобы поспешить

– Интересно, – подумалось Петру, – она хоть Митроху-то в комнаты пригласила? Или парень так и ждал её всё это время в прихожей. Ладно, спрошу потом.

– Нет, товарищ вдова, мы не уйдём, – официальным тоном обратился Мартынов к женщине, – Вот мой мандат, выданный Петроградским Советом. А это – революционные матросы, охраняющие порядок. Их командир Николай Григорьевич Маркин. Хотите взглянуть на его мандат? Нет? Ну, ладно. Остальные – подозреваемый и свидетели. Здесь ведётся расследование убийства вашего мужа.

Вдова обвела весьма просто одетых свидетелей недоверчивым взглядом. Видимо, на приличную публику они в её глазах не тянули, поскольку она неожиданно кинулась к прилавку, открыла кассу и трагически вопросила:

– Свидетели, говорите?! А почему касса пустая? Обчистили уже? Вот какое у вас расследование! Ну-ка, возвращайте, что взяли!

– Николай, – упавшим голосом спросил Мартынов, – там и вправду пусто?

Маркин заглянул в кассу из-за плеча хозяйки.

– Да уж … озолотишься … вон, копейка в угол закатилась … а вон ещё алтын … обчистили … правда вдовы.

“Да, – пронеслось в голове у Петра, – кассу-то мы проверить забыли. Неужто и вправду кто взял? Мы ж не охраняли … любой мог. Стоп, так приказчик-то, как хозяина кончил, кассу бы точно в первую очередь не забыл. Но его ж обыскали … денег не нашли. Не двадцать же рублей в кассе было. Так … а где пиджак приказчика?

Он оглядел помещение лавки. А что это висит там, на гвоздике?

– Хлопцы, ну-ка вон тот пиджачок мне передайте. Спасибо, Павел. Прохор, твой пиджак?

– В первый раз вижу, – уже традиционно начал тот отрицать, – хозяйский, должно.

– Что ж ты врёшь, Прошка, – вызверилась вдова, – я прекрасно помню – хозяин сегодня без пиджака из дому вышел. Теплынь, сказал, жилетки хватит.

– Ну-ка, хлопцы, – уверенно распорядился Пётр, – прикиньте-ка пиджачок на Прохора Фомича. О, так я и думал.

Пиджак сидел как влитой. Кроме того, было видно, что он принадлежит к тому же костюму-тройке, что и жилетка с брюками.

Всё было ясно. Маркин пошарил во внутреннем кармане пиджака – приказчик не сопротивлялся – и, как фокусник, вынул оттуда пачку денег.

– Так, – начал он считать, – Пятьсот … тысяча … две … три … да тут почти … четыре тысячи! Получите.

Вдова успокоилась, спрятала деньги и вдруг, что-то вспомнив, повернулась к приказчику.

– Постой, Прошка, а ты-то здесь откуда? Мне ж Дементий вчера вечером сказал, что тебя выгнал. Без выходного пособия. Воруешь много больно. Не по чину.

– Та-ак, – протянул Пётр, – значит, хозяин тебя вчера выгнал. А сегодня мы у тебя в кармане ключ от склада нашли. И ты нам ещё будешь заливать, что не убивал?

Прохор хранил гордое молчание.

Вдова грозно уставилась на приказчика. Тот, сжавшись, вперил взгляд в пол.

– Ну, в общем, – продолжил Пётр, – картина ясная. Хозяин вчера Прохора уволил. Сегодня тот, однако, явился в лавку снова проситься обратно. Надел лучший костюм-тройку, нафиксатуарил усики, набриолинил волосы. Но Дементий Фёдорович обратно его не взял. Началась ссора, и Прохор хозяина убил. Видать, ссора была нешуточной, бил он в ярости – вон, всего Дементия Фёдорыча издырявил.

Потом пришёл в себя и решил лавку обокрасть, а преступление повесить на кого-нибудь другого. Выгреб кассу. Вынул у хозяина из кармана ключи и перетаскал со склада в сарай сколько смог товара. Наверное, рассчитывал позже вернуться и по темноте забрать. Сарайчик-то явно брошенный. Дверь лавки предварительно закрыл на засов Стерёгся – вдруг кто зайдёт. Перед тем, как таскать, снял пиджак и повесил на гвоздь

Потом, чтобы свалить на других, вытащил на улицу четыре бутылки водки и ящик харчей. И стал ждать, наблюдая из арки. Ну тут вы, ребята, водку с закуской увидали и соблазнились. Дальше знаете.

Кстати, если бы ты, Прохор, не кинулся продукты со склада перетаскивать, а сразу, взяв из кассы деньги и выставив на улицу приманку для ребят, встал бы в арку и ждал, кто соблазнится, у тебя могло получиться. Тогда бы кровь не успела свернуться а труп – остыть. В сарае не нашли бы продуктов, а у тебя – ключа от склада.

Жадность тебя сгубила. Николай, доставишь труп и арестованного с ребятами в Совет без меня? А то устал я что-то.

– Конечно … не вопрос … ты сегодня снова … герой-сыщик … снова размотал … диву даёшься … опять скажу … ты Нат Пинкертон … просто.

Пётр поморщился. Конечно, он понимал, что Маркин таким образом выражал своё восхищение. Нат Пинкертон был американским частным сыщиком, героем многочисленных брошюрок, продававшихся на каждом углу.

Но недавно Петру попались книги про другого сыщика – англичанина Шерлока Холмса. Вот это было действительно захватывающе! Пётр читал их запоем, стараясь потом в своей работе подражать английскому сыщику в его умении подмечать любые мелочи и строить на их основании выводы. Уже немного получалось.

– Ребята, – обратился он к задержанным, ну вы-то, конечно, свободны. Напишите только, пожалуйста, свои имена и фабрику, где работаете. Нам могут свидетели понадобиться. И идите, догуливайте. Извините, что испортили вам воскресенье.

– Да ладно, – солидно ответил чубатый, – мы не в претензии. Наоборот, было страшно интересно – как вы расследовали. Мы своим на фабрике расскажем – у всех глаза полопаются от зависти, что мы всё видели, а они нет. Мы вас, Пётр Петрович, на всю жизнь запомнили. Ну, не поминайте лихом. Даст бог свидимся.

Они потянулись к двери. Пётр с грустью глядел вслед рыженькой девчонке. Вот же чёрт. Как преступление раскрыть – так всё получается. А как с хорошей девушкой познакомиться – так не умеет он. Вздохнул и повернулся к вдове. Они остались вдвоём.

– Ну всё, – голос его теперь звучал официально, – дело раскрыто, мне пора. На всякий случай. Зовут меня Пётр Петрович Мартынов, я дознаватель Петроградского Совета. Если у вас будут вопросы – обращайтесь в Совет. Меня найдут. Всего доброго.

– Спасибо вам, – вдова сменила гнев на милость, – я впервые увидела такое мастерство. Вам никакие царские полицейские в подмётки не годятся. Вы, Пётр Петрович, пожалуйста, захаживайте в лавку, как будет оказия. Я теперь осталась одна … слабой женщине будет трудно.

Она явно на что-то намекала.

– Спасибо за приглашение, непременно зайду … как смогу. Если будут какие-нибудь неприятности с преступниками – попросите в Совете найти либо меня, либо Николая Маркина. Это – командир тех матросов. Впрочем, кажется, я об этом уже говорил. Всего вам доброго, не буду больше мешать

Он вышел из лавки и побрёл в казармы, размышляя, отчего же как попадётся милая девушка, так у него никогда не получается познакомиться.

– Ну, что же вы так долго? А я вас тут жду, жду, – прозвучал за спиной обиженный девичий голосок. Он обернулся. Рыженькая девчонка внимательно и очень серьёзно смотрела ему в глаза.

– Знаете, – продолжала девушка, – сейчас, когда революция, можно, наверное, без условностей. Я очень хочу с вами познакомиться … но не знаю – как. Мне просто стало страшно, что вот вы уйдёте – и я вас больше не увижу. Вы такой большой и умный! Ничего, что я сама знакомлюсь? Вы не подумайте, я вообще-то не такая … с вами у меня в первый раз. Меня Таня зовут. А вас – Пётр Петрович, я знаю.

– Пётр, – почему-то осипшим голосом выдавил Мартынов.

– Что? – переспросила Таня, подходя ближе.

Пётр откашлялся.

– Таня, называйте меня просто Пётр. Или … Петя … если хотите. Какой … я вам … Пётр Петрович?

Он вдруг понял, что от смущения не говорит, а выдавливает из себя слова. С усилием. Как Маркин.

Таня, похоже, тоже поняла, что этот огромный парень смущается и робеет куда больше, чем она сама. И засмеялась. Звонко и весело. Доверчиво взяла Петра под руку. Как бы незаметно прижалась.

– Нет, – заявила решительно, – Пусть сейчас ты Петя. Это ничего, просто смутился. На самом деле ты большой и умный Пётр Петрович, и мне с тобой хорошо и надёжно. Ой … а можно мы просто вместе погуляем?

Багровый от смущения Пётр Петрович сумел только кивнуть. Ему тоже было хорошо. Очень.

Конец мая 1917 года

На уездном съезде крестьян в Александровске Нестор Махно сделал доклад о том, что трудовое крестьянство Гуляйпольской волости не доверяет дела революции Общественному Комитету и берёт комитет под свой контроль.

Делегаты от других волостей приветствовали эту инициативу и обещали у себя на местах проделать то же самое. Эсеры были довольны, но эсдеки (социал-демократы) и кадеты (конституционные демократы) заявили, что этот акт идёт вразрез с политикой Временного Правительства, что это, дескать, пагубно для дела революции.

Подавляющему большинству крестьянских делегатов такое не понравилось. Прозвучали весьма резкие ответные выступления.

Эсдеки и кадеты отступили. В противном случае делегаты от крестьян покинули бы зал заседания, что сделало бы съезд недействительным из-за отсутствия кворума. А эсдеки с кадетами ещё надеялись преодолеть эти настроения.

В итоге съезд вынес резолюцию о переходе земли в пользование трудового общества без выкупа и избрал уездный комитет. Эсеры радовались, эсдеки и кадеты злились, а делегаты от крестьян, разъезжаясь по своим местам, советовались, чтобы организоваться на местах самим, без помощи этих политических "гавкунов". Чтобы объединиться. Иначе, говорили они можно остаться опять без земли.

Вскоре родилась декларация Гуляйпольского Крестьянского союза, гласившая

"Трудовое крестьянство Гуляйпольского района считает своим неотъемлемым правом провозгласить помещичьи, монастырские и государственные земли общественным достоянием". В заключении всё уездное крестьянство призывалось проводить это право в жизнь.

По ситуации в целом в стране декларация была всеьма передовой и революционной, и о ней стало известно далеко за пределами Екатеринославской губернии. В Гуляйполе начали стекаться делегации от крестьянских деревень, в том числе и из других губерний.

4 июня 1917 года.

Первый Всероссийский съезд Советов Рабочих и Солдатских Депутатов открылся 3 июня. На нём присутствовало свыше тысячи делегатов, из которых 822 имело право голоса. У большевиков было 105 мест, в чём они значительно уступали как эсерам (285 мест), так и меньшевикам (248 мест).

В первый день съезда в речи нового председателя Петроградского Совета меньшевика Ираклия Церетели, который к тому же во Временном Правительстве являлся министром почт и телеграфа, прозвучал вопрос – может ли кто-нибудь из делегатов назвать партию, которая бы рискнула взять в свои руки власть и принять на себя ответственность за все происходящее в России. Присутствовавший в зале Ленин, по воспоминаниям очевидцев, хранил молчание и оратора не перебивал.

На следующий день, 4 июня, Ленину предоставили слово для пятнадцатиминутного выступления. Прозвучали, в частности, следующие слова:

“Сейчас целый ряд стран накануне гибели, и те практические меры, которые будто бы так сложны, что их трудно ввести, что их надо особо разрабатывать, как говорил предыдущий оратор, гражданин министр почт и телеграфов – эти меры вполне ясны.

Он говорил, что нет в России политической партии, которая выразила бы готовность взять власть целиком на себя. Я отвечаю: “Есть!” Ни одна партия от этого отказаться не может, и наша партия от этого не отказывается. Каждую минуту она готова взять власть целиком.”

Значительно позже родилась легенда, что на вопрос Церетели – есть ли сейчас в России партия, готовая взять на себя власть и всю связанную с этим ответственность – Ленин с места немедленно громко ответил: “Есть такая партия!” Как мы видим, это не совсем так.

Владимир Ильич в отличии, например, от Троцкого или Зиновьева не был силён в импровизации и все свои речи предпочитал готовить заранее. Так произошло и на этот раз.

Хотя существуют и воспоминания очевидцев, в которых утверждается, что Ленин произнёс знаменитые слова действительно с места, сразу отвечая на слова Церетели.

Но очевидцев этих немного, и мы можем утверждать, что во всяком случае большинство делегатов съезда этих слов с места не слышали. Позицию партии большевиков публично Ленин озвучил только 4 июня, на следующий день после речи Церетели.

По остальным принципиальным вопросам – отношение к власти, к войне и миру и так далее позиция большевиков оставалась принципиально той же, что и неоднократно провозглашённая ранее.

Иное дело – национальный вопрос. Пожалуй, следует более подробно остановиться на предыстории.

В России Ленин был единственным политиком, который еще накануне войны прямо и открыто объявил право народов многонациональной России на самоопределение вплоть до отделения от русского государства. К удивлению своих учеников и к ужасу врагов, он это право признавал даже за Украиной.

Расчленение России, конечно, не было целью Ленина, но путь к большевистскому завоеванию народов России он видел через признание права на независимость. Это признание должно было обеспечить ему поддержку нерусских народов (около 47%!) на пути к власти. Обязанностью русских большевиков было признавать это право, обязанностью большевиков из нерусских народов – проповедовать невыход из России – такова установка Ленина.

Так сказать, и волки сыты, и овцы целы. Большевики признают право народов на самоопределение. Всё равно пока они не у власти, так что это не имеет значения. А когда возьмут власть, то народы сами не захотят отделяться. Как бы.

Гибкость тактики вождя большевиков по национальному вопросу была продемонстрирована, когда Финляндский сейм и Украинская рада (первый “Универсал”) выступили с требованиями об автономии их стран, а Временное правительство отклонило эти требования, ссылаясь на то, что такие вопросы должны решаться на будущем Учредительном собрании.

Все политические партии от меньшевиков и эсеров до кадетов, не говоря уже о более правых, единодушно поддержали правительство. Только Ленин и его партия признали право на автономию и даже на отделение от России. В частности, о требовании Украины Ленин писал:

“Ни один демократ, не говоря уже о социалисте, не решится отрицать полнейшей законности украинских требований. Ни один демократ не может также отрицать права Украины на свободное отделение”.

На Съезде Ленин сумел уточнить и детализировать свою позицию по национальному вопросу. Впрочем, не будем забегать вперёд – на эту тему вождь большевиков выступит через несколько дней.

5 июня 1917 года. На Первом Всероссийском Съезде Советов.

Активность большевиков в антивоенной и антиправительственной пропаганде оставалась очень высокой. Сторонники правительства в ответ всячески муссировали тезис о шпионаже большевиков в пользу Германии.

Ленину было к таким обвинениям не привыкать. Он давно практически не обращал на них внимания. Факт своего возвращения в Россию в предоставленном правительством Германии пломбированном вагоне Владимир Ильич особо не скрывал. Деньги охотно брал у кого угодно, соблюдая при этом лишь одно правило – не давать никаких обязательств кроме тех, согласно которым большевики должны будут делать что-либо, что они и так собирались делать.

Дело в том, что в последнее время всё активнее в оплаченном шпионаже в пользу Германии обвиняли ещё и Троцкого. Мы помним, что ещё британцы, пытаясь оправдать беззаконный арест Льва Давидовича в Галифаксе, пытались инкриминировать тому наличие десяти тысяч долларов, якобы полученных от немцев.

Слухи о связях Троцкого с немцами за это время не умолкли, а наоборот были подхвачены эсеровско-меньшевистскими газетами, для которых революционер давно был как бельмо на глазу, уступая в этом, возможно, только Ленину с большевиками.

Несчастные десять тысяч долларов, которых на деле никто никогда не видел, всё никак не желали кануть в небытие. В канун начала съезда статьёй о Троцком – немецком агенте разразился лидер кадетов и бывший министр иностранных дел Павел Милюков.

Лев Давидович был намного щепетильнее Ленина и подобные обвинения воспринимал как оскорбление. Тем более, что на деле ему никогда не доводилось иметь в кармане и десятой части такой суммы.

5 июня на Съезде Советов он с трибуны обрушился на клеветников:

“Милюков обвиняет нас в том, что мы – агенты-наемники германского правительства. С этой трибуны революционной демократии я обращаюсь к честной русской печати с просьбой, чтобы мои слова были воспроизведены. До тех пор, пока Милюков не снимет этого обвинения, на его лбу останется печать бесчестного клеветника.”

Произнесенное с силой и достоинством заявление Троцкого встретило овацию.

6 июня 1917 года.

Было проведено совещание ЦК партии большевиков. С докладом выступил Подвойский, который проинформировал о росте влияния большевиков в Петроградском гарнизоне и высказался за демонстрацию рабочих и солдат в ближайшее время, во время прохождения Всероссийского Съезда Советов.

При обсуждении выявились две точки зрения. Ленин считал целесообразным провести совместную демонстрацию рабочих и солдат против Временного правительства с требованием перехода власти к Советам. Эту точку зрения поддержали члены ЦК Свердлов и Сталин. Зиновьев, Каменев и другие выступили против.

Решение было отвергнуто.

Ленин принял это спокойно. Да, его уже начинало тяготить положение, при котором завоевание контроля над Петроградским Советом оставалось такой же несбыточной мечтой, как и в день его возвращения в Россию. Соответственно, свержение правительства при поддержке Советов, то есть цель, указанная Владимиром Ильичом во время Апрельского Кризиса оставалась столь же далёкой.

Поэтому вождь большевиков начал задумываться об иных возможностях. В частности, свержении правительства вооружённым путём без согласия Совета. Например, проведя мирную поначалу демонстрацию с перерастанием в восстание.