Либерализм в России в начале ХХ века

Поставленные в монографии проблемы будут освещены на широкой базе разнообразных видов источников (документы и материалы либеральных партийных структур, либеральная печать, воспоминания видных лидеров либерального движения). Современные когнитивно-информационные методы исторического исследования позволяют проследить процессы переходов российского либерализма из одного качественного состояния в другое, выявить причины эффективности или неэффективности каждого из его направлений.

Выражаю искреннюю признательность моему другу Н. И. Канищевой за ценные советы и рекомендации, моему сыну С. В. Шелохаеву и моему ученику К. А. Соловьеву за помощь при подготовке рукописи монографии к печати.

Глава первая

Размежевание и самоопределение

Современное состояние историографического поля истории русского либерализма начала XX в.25 позволяет, аккумулируя достигнутые предшественниками результаты, предложить собственную интерпретацию эволюции данного направления общественной мысли и общественного движения. Представляется бесспорным вывод отечественных и зарубежных исследователей о том, что русский либерализм в рассматриваемый период продолжал оставаться аморфным идейно-политическим течением общественной мысли, а также расплывчатым общественно-политическим движением. Тем не менее на рубеже веков в русском либерализме стала более или менее отчетливо проявляться тенденция к его переходу в качественно иное состояние.

Аморфное состояние либерализма было детерминировано, с одной стороны, спецификой пореформенной модернизации, инициируемой «сверху» и реализуемой под неусыпным контролем самодержавной власти, что тормозило формирование гражданского общества и его институтов. С другой стороны, пореформенные трансформационные изменения хотя и с трудом, но, тем не менее, начали оказывать известное стимулирующее влияние на рост общественной активности, способствовали расширению круга участников освободительного движения в целом и представителей либеральной оппозиции в частности. Вместе с тем формы и методы, в которых и с помощью которых осуществлялась пореформенная модернизация, объективно вели к нарастанию противостояния между традиционными властными политическими институтами и формирующимися новыми общественными структурами. Нарастание «разрыва» между властью и обществом, в свою очередь, стимулировало появление более сложных форм общественного движения.

Современный уровень исторического знания позволяет «вписать» проблемы истории русского либерализма в более широкий контекст формирования и функционирования новых общественных институтов и структур, взаимодействия и противостояния новых направлений общественной мысли и общественно-политических движений, включая их высшую фазу – формирование политических партий и организаций. Отсюда следует вывод: русский либерализм начала XX в. следует рассматривать как составную органическую часть единого процесса освободительного движения в России в системе других направлений общественной мысли и общественно-политических движений. Только такой комплексный подход позволит выявить и осмыслить общие закономерности и особенности эволюции каждого сегмента общественной мысли и общественного движения начала XX в.

К настоящему моменту в отечественной и зарубежной литературе обстоятельно показаны разные состояния сегментов русского либерализма (его базовые идейно-политические основы, стратегические и тактические установки, организационные формы), выявлен вектор их направленности. Речь идет о различных коммуникационных формах эволюции земского и интеллигентского либерализма, об общем и особенном в системе мировидения, мировоззрения и мироощущения их представителей. Существующий в литературе акцент на выявлении диссонансов между различными сегментами русского либерализма несколько затушевывает наличие характерного для либерализма общего «инвариантного ядра» – права и свободы личности, что, на мой взгляд, разумеется, с учетом исследовательских разночтений и разного рода оговорок, позволяет рассматривать эти сегменты в контексте понимания либерализма как единой научной проблемы.

В современной отечественной и зарубежной историографии считается общепризнанным, что переход русского либерализма в качественно новую стадию своей эволюции был зигзагообразным. В отличие от развитых европейских стран, где смена этапов эволюции либерализма заняла весьма продолжительное время, в России эта смена осуществлялась в более сжатые исторические сроки. Так, например, в Англии либерализм в своей эволюции последовательно прошел пять стадий (интеллектуальную, политическую, экономическую, демократическую, социальную), которые в общем и целом были так или иначе синхронизированы с этапами политического, экономического и социального развития страны. Принципиально иная ситуация сложилась в России, где либерализм, образно говоря, на долгое время «застрял» на интеллектуальной стадии, ибо конкретно исторические условия не позволяли ему стать повседневной практикой, привычным образом жизни.

Изучение опыта эволюции русского либерализма именно на его интеллектуальной стадии позволяет сделать вывод о том, что на теоретическом уровне либеральной интеллектуальной элите удалось сконструировать рациональную модель преобразования России. Причем эта интеллектуальная работа была оперативно проделана в предельно сжатые сроки в условиях нарастающего системного кризиса, активизации массовых движений, а также появления конкурентных моделей преобразования России, разработанных и представленных общественному вниманию представителями консервативных и социалистических направлений общественной мысли. В результате русский либерализм именно на теоретическом уровне совершил стремительную «пробежку» от первой до последней стадии, встав не только на один уровень с европейским либерализмом, но по целому ряду показателей опередив его.

Интеллектуальное наследие русского либерализма начала XX в. представляет собой причудливый сплав традиционных славянофильских идей с современными западными конституционными и социальными учениями. Зачастую программные положения одного сегмента либерализма повторяют положения другого сегмента. Представители разных сегментов либерализма входят в состав одних и тех же организационных структур. По сути, смена земского типа либерализма интеллигентским типом либерализма оказалась так до конца и незавершенной. Тот и другой типы либерализма одновременно взаимодействовали и противостояли друг другу. Более того, в конкретных российских реалиях было трудно или даже практически невозможно по многим параметрам отделить земского либерала от его коллеги-интеллигента, ибо тот и другой в принципе делали общее дело – стремились преобразовать свою страну в русле разработанной и предложенной ими обществу либеральной парадигмы.

Логику эволюции русского либерализма начала XX в. наиболее адекватно можно раскрыть на основе анализа процесса разработки его программы, тактики и новой формы объединения – политической партии. Первые два компонента аккумулировали исходные мировоззренческие представления русских либералов, и в то же время они стали основой их размежевания и самоопределения. В связке с разработкой программы и тактики в главе будет рассмотрен сложный и противоречивый поиск адекватных организационных форм объединения в рамках различных сегментов либерализма.

1. Доктрины и программы: общее и особенное

Одна из характерных, я бы сказал типичных, черт русского либерализма – его способность к интеграции представителей разных, казалось бы, не совместимых по мировоззренческим и доктринальным основаниям, течений и направлений общественной мысли: от приверженцев традиционных славянофильских идей (идеалистов) до сторонников современных западноевропейских философских, социологических, правовых и политических теорий (рационалистов). Такая мировоззренческая и доктринальная «всеядность» русского либерализма была, на мой взгляд, обусловлена незавершенностью процесса размежевания разных направлений русской общественной мысли. Подобная ситуация была характерна и для консервативного и для социалистического направлений общественной мысли.

В отечественной философской литературе уже не раз предпринимались попытки анализа теоретических основ русского либерализма26. Характерно, что эти мировоззренческие основы, как правило, рассматриваются исследователями через призму анализа взглядов наиболее ярких и типичных представителей либеральной среды. Как показывает историографический опыт, на данный момент исследователям так и не удалось воссоздать единую целостную мировоззренческую либеральную картину мира. По всей видимости, это не удастся сделать и в ближайшей перспективе, ибо в научном сообществе интерес к либерализму, вызванный событиями конца 1980-х – 1990-х гг., уже прошел свой пик.

Сложность проблемы, на мой взгляд, состоит в том, что русский либерализм, как в теории, так в идеологии и политике был эклектичным, вобравшим в себя разные, нередко диаметрально противоположные, западноевропейские и отечественные философские, социологические и правовые доктрины. По сути, русская либеральная мысль представляла собой некую открытую мировоззренческую систему, вбирающую в себя как новейшие теоретические изыскания в области гуманитарных наук, так и результаты практического опыта в странах с различным уровнем политического, экономического и социального развития. Эта ситуация была обусловлена тем, что в странах, где либерализм еще не стал ни практикой, ни образом жизни, он обречен на бытование на интеллектуальном уровне, который позволяет конструировать самые различные модели преобразования действительности. С этой точки зрения русский либерализм представлял собой некий «интеллектуальный клуб», где в рамках общей и весьма широкой либеральной мировоззренческой ценностной системы можно было разрабатывать и транслировать общественному вниманию разные теоретически мыслимые модели реформирования России. Именно на интеллектуальном уровне теоретики и идеологи русского либерализма пытались разработать такие рациональные модели переустройства страны, которые могли быть восприняты дисперсным общественным сознанием.

Подчеркивая наличие «инвариантного ядра» у русского либерализма, следует обратить внимание на несходное понимание различными его течениями и направлениями предпосылок и условий для достижения каждым из них конечной стратегической цели – завоевание гарантированных конституцией прав и свобод личности, что позволило бы раскрыть ее потенциальные творческие возможности во всех сферах жизнедеятельности.

Рассмотрение данной проблемы целесообразно начать с понимания ее представителями правого сегмента русского либерализма, ярким представителем которого был видный общественный и политический деятель Д. Н. Шипов. Учитывая, что его взгляды обстоятельно проанализированы в монографии С. В. Шелохаева27, сосредоточу внимание лишь на некоторых исходных положениях мировоззрения Шипова, которые были положены в основу будущей программы и тактики правого сегмента русского либерализма.

Миропонимание, мировоззрение и мироощущение Шипова базировались на христианских православных ценностных идеях. Он был убежден в том, что смысл жизни каждой личности и человечества в целом заключается «в постепенном, но неуклонном движении по направлению к идеалу христианского учения – установлению Царства Божия на земле»28. Шипов был уверен в том, что никакой действительный прогресс в судьбе отдельной личности и человечества в целом немыслим, «пока не произойдет необходимой перемены в основном строе образа мыслей большинства людей». При этом религиозно-нравственное «устроение личности» должно быть, по его мнению, синхронизировано с условиями развития общественной среды, ибо «только разумное согласование и параллельное осуществление этих двух начал и может обеспечить переустройство личной и общественной жизни, согласно требованиям высшей правды»29.

Идея эволюционного и гармоничного развития духовной и общественной жизни являлась для Шипова базовой. С одной стороны, она была важна для понимания внутренней логики российского исторического процесса. С другой стороны, она могла быть использована для конструирования идеального варианта общественно-политического переустройства России. Этот идеальный конструкт и должен был заменить «современный строй общества и государства», которые, по мнению Шипова, как раз и противоречили христианскому учению. Основная роль в осуществлении этой замены отводилась самому человеку, который должен был «всеми силами содействовать постепенному обновлению общественного строя в целях устранения из него господства насилия и установления условий, благоприятствующих доброжелательному единению людей»30.

Основную пружину развития социальной и государственной жизни Шипов усматривал в постепенной смене идей «низших» идеями «высшими». «Общественный прогресс, – писал он, – всегда выражается в освобождении от влияния идей, которые человечество переросло в своем духовном развитии, и в возрастающем сознании долга заботиться не столько о своем личном благополучии, сколько стремиться к обеспечению блага общего. Царство истины, добра и высшей правды – конечная цель мира, заключающая в себе смысл мирового прогресса и его разумное основание»31.

Из этой посылки логически следовало, что эволюция человеческого общества должна определяться не борьбой классовых и социально-политических сил, а прежде всего зарождением новых идей, которые будут последовательно усваиваться общественным сознанием. «Признавая внутреннее устроение личности главной основой улучшения и устроения всего социального строя, – писал Шипов, – нельзя в то же время не принять во внимание, что перевоспитание человеческой души совершается постепенно и что существенное воздействие этой основы на общественную жизнь возможно лишь тогда, когда сознание высоких идеалов, поставленных перед человечеством, сделается достоянием большинства людей»32.

Осуществлению высшей цели человеческого бытия, по мнению Шипова, должно всячески содействовать государство, основанное на двух исходных принципах – праве и власти. «Государственный строй и установленный в нем правопорядок, – отмечал он, – должны исходить из признания равенства всех людей и обеспечения каждой личности полной свободы в своем духовном развитии, и в своих действиях, не причиняющих ущерба, не производящих насилия в отношении к своим ближним в христианском значении этого слова»33. В своей практической деятельности государство, неизменно подчеркивал Шипов, должно руководствоваться принципом христианской этики и считать своей главной задачей «улучшение общественной жизни ради всех своих членов». Государство «должно вести народ к тому, чтобы он стремился к нравственному совершенствованию», создавать условия «для развития личной и общественной самодеятельности»34.

Шипов считал, что обе стороны – власть и народ – должны руководствоваться единым, лежащим на них нравственным долгом. Гражданские идеалы, по его мнению, должны быть всегда органически связаны с идеалами нравственными. Правовые нормы, устанавливаемые государством, не должны отставать от роста общественного сознания и всегда находиться «в соответствии с выясняющимися требованиями высшей правды и справедливости и содействовать тем дальнейшему воспитанию духа личности и общества»35.

Считая наследственную монархию наиболее исторически совершенной формой государственного устройства, Шипов был убежден в том, что монарх должен «для восстановления нравственного взаимодействия власти с обществом» привлечь к участию в управлении страной народное представительство. Ссылаясь на исторический опыт России (периоды, когда власть в критические моменты призывала к управлению народ – Земские соборы), Шипов считал, что такая необходимость назрела и в данный момент. Поэтому созыв Земского собора должен был, как и в прошлые времена, восстановить разрушенное единство между властью и народом, оказать стимулирующее влияние на развитие всех сторон государственной и общественной жизни.

Отмечая, что состояние образования и культуры в стране еще не позволяет в данный момент перейти к всеобщим выборам в Земский собор, Шипов считал, что его следует формировать из представителей земского и городского самоуправления, которые кровно связаны с жизнью основной массы населения, хорошо знают его нужды и чаяния. Взаимоотношения между монархом и Земским собором должны строиться на осознании той и другой стороной «моральной солидарности» и «нравственного долга». «Организация народного представительства и отношение между ним и государем, – подчеркивал Шипов, – должна быть создана не во имя разделения их прав, а во имя сознания необходимости разделения и наилучшего выполнения лежащих на них обязанностей пред государством, в целях постепенного осуществления в жизни идеалов добра и правды»36.

По мнению Шипова, только при этом условии «из государственной жизни может быть устранен элемент политической борьбы, и народное представительство сможет явиться выразителем соборной совести народа и сосредоточить все свое внимание на уяснении и удовлетворении материальных и, что еще важнее, духовных потребностей населения; только при этом условии государственная власть явится исполнительницей велений народной совести и будет почерпать необходимую ей силу в доверии и в поддержке населения»37.

Являясь убежденным противником любых насильственных методов разрешения политических и социальных конфликтов, Шипов настаивал на том, что «всякое государственное преобразование должно совершаться с осторожностью и постепенно, не вызывая обострения политических отношений в стране»38.

Мировоззренческая концепция Шипова, разделяемая сравнительно небольшой группой его единомышленников, была положена в основу программы правого сегмента русского либерализма и прочно вошла в историографию как программа меньшинства земских съездов.

В свою очередь, другие сегменты русского либерализма (по преимуществу представители «Союза земцев-конституционалистов» и «Союза освобождения») довольно критически воспринимали «идеалистические основы миропонимания» своих правых коллег, считали ставку на приоритет морально-этических норм во взаимоотношениях между властью и обществом не выдержавшей проверку временем, а следовательно, бесперспективной.

Основываясь на современных им правовых, социологических и политических учениях, историческом опыте передовых западноевропейских стран, представители «центра» и левого сегмента русского либерализма исходили из единства мирового исторического процесса39. Считая в принципе использование европейского опыта вполне приемлемым для России, представители центрального и левого сегментов русского либерализма акцентировали внимание на примате конституционных и правовых норм, позволяющих, с их точки зрения, лучше обеспечить и гарантировать права и свободы личности.

Имеющиеся идеологические расхождения между центральным и левым сегментами русского либерализма проявлялись в заимствовании различных форм европейского опыта (предпочтение английского, либо французского, либо германского вариантов), установлении приоритета различных форм государственного устройства, выборе различных путей и методов решения поставленных ими целей. При этом важно подчеркнуть, что в отличие от славянофила Шипова, делавшего ставку на моральные и этические принципы, на основе которых и должно осуществляться совершенствование личности, представители других сегментов русского либерализма не питали каких-либо иллюзий относительно как природной, «естественной» сущности человека, так и исторической сущности государства и власти. По их мнению, европейский опыт убедительно показал, что либерализм может стать эффективной преобразующей идейно-политической силой только в том случае, если окажется способным предложить обществу не «идеальную» (на все времена и исторические эпохи), а именно рациональную модель общественного переустройства, соответствующую конкретному уровню развития общественного сознания и общей культуры.

Опыт западноевропейских либералов давал их русским коллегам богатую интеллектуальную пищу для отбора более или менее приемлемых для них моделей общественного переустройства. Однако при всех возможных заимствованиях русские либералы, хотели они того или нет, все же вынуждены были ориентироваться на конкретные российские исторические условия. Поэтому либеральная модель общественного переустройства России вполне может быть охарактеризована как интегральная. В случае успешной реализации этой модели российский опыт, в свою очередь, мог быть востребован и в других странах.

На первый взгляд может показаться, что западноевропейский и отечественный опыт должен был убедить идеологов правого крыла русского либерализма в том, что самодержавие не желает трансформироваться в соответствии с духом времени, а бюрократия продолжает действовать в традиционном стиле. Однако правые либералы не спешили расставаться с прежними иллюзиями о возможности союза между властью и обществом. С завидным упорством они ожидали, что рано или поздно монарх и правящая элита в целом «прозреют» и наконец осознают необходимость конструктивного диалога с обществом.

Что касается земцев-конституционалистов, не говоря уже об освобожденцах, то они эти иллюзии разделяли в гораздо меньшей степени, хотя, прямо скажем, тоже не были от них совершенно свободны. Тем не менее они более решительно и целеустремленно выступали за реформирование политического режима в западноевропейской парадигме, видя в этом главную предпосылку и условие для решения комплекса экономических, социальных, национальных, конфессиональных и культурных проблем.

Осознавая несомненную аморфность, а также проистекающую из нее неэффективность практических действий, каждый из либеральных сегментов пытался, так или иначе, консолидироваться на собственной идейно-политической основе. А для этого требовалось произвести размежевание не только между сегментами, но и внутри каждого из них. В результате этого размежевания должна была быть осуществлена иная самоорганизация и самоопределение либеральных группировок на базе соответственной программы, долженствующей, в свою очередь, послужить основой для формирования партийных структур.

Однако процесс выработки программы оказался непростым делом, ибо обусловливался прежде всего мировоззренческими разночтениями между различными сегментами либерализма. Учитывая, что содержание программной «Записки» Шипова и ход ее обсуждения обстоятельно проанализированы в монографиях С. В. Шелохаева и К. А. Соловьева40, сосредоточу внимание лишь на некоторых ее исходных положениях. Руководствуясь в своей личной жизни и политической практике православным миропониманием, Шипов объяснял «ненормальность настоящего порядка государственного управления» отсутствием «необходимого в государственной жизни взаимного доверия между правительством и обществом» и выражал это положение в афористической форме: «правительство не доверяет общественным силам – общество не имеет уважения к правительству». Шипов считал, что это проистекает из того, что правительство «стремится к административной централизации во всех отраслях местного управления и к опеке над всеми сторонами общественной жизни». По его мнению, сохранение самодержавия «возможно лишь при живом и тесном общении самодержавного государя с народом». При отсутствии этого условия «самодержавие царской власти теряет свое идейное значение и заменяется самодержавием министров и бюрократии, с которым русское общество никогда примириться не может». Шипов считал, что бюрократический режим ведет к разобщению «царя с народом», создает «почву для проявления административного произвола и личного усмотрения». Такой порядок «лишает общество необходимой уверенности в строгой охране законных прав всех и каждого и подрывает уважение к правительству»41.

Выход из сложившейся ситуации Шипов видел в том, что обществу следует предоставить более широкие трансляционные возможности «доводить до сведения самодержавного Государя о своих нуждах и о действительном положении вещей на местах», а для этого общество должно получить права «свободы совести, мысли и слова». Шипов считал целесообразным привлечь в Государственный совет представителей общественных учреждений, допустив их, таким образом, до участия в обсуждении правительственных законопроектов в депутатских комиссиях. Причем эти проекты, до внесения в Государственный совет, подлежали опубликованию «для всеобщего сведения», а общественным учреждениям давалось право «представлять свои мнения или отзывы по тому или другому законопроекту». Возражая против бюрократической традиции приглашать «сведущих людей» по своему личному усмотрению, Шипов настаивал на избрании для этого общественных представителей, ибо только в этом случае они «могут являться представителями общественного мнения»42.

«Записка» Шипова прошла неоднократную «обкатку» среди членов кружка, в который входили кн. П. Н. и С. Н. Трубецкие, кн. Павел Д. Долгоруков, Н. А. Хомяков, М. А. Стахович, Ф. Д. Самарин, Р. А. Писарев, Н. В. Давыдов, В. О. Ключевский. В ходе обсуждений обнаружились принципиальные разногласия. Так, Самарин считал, что современное русское общество вообще не заслуживает доверия власти, ибо оно не имеет никакой позитивной программы. А если это так (сам Самарин в этом не сомневался), то он выступает решительно против привлечения общественных представителей к законодательной деятельности. По его мнению, если бы вдруг подобный опрометчивый шаг стал реальностью, то это имело бы для русского общества роковые последствия, ибо с логической неизбежностью привело бы к установлению в стране конституционного режима. Будучи категорическим противником подобной перспективы, Самарин вообще отказался от дальнейшего участия в совещаниях шиповского кружка.