Михаил II: Великий князь. Государь. Император

Родзянко и князь Львов были озадачены моим предложением, Гучков, ставший уже сторонником этой идеи, воскликнул:

– Хорошее предложение и своевременное. Этим мы снимем напряжение в западных губерниях. Если евреи действительно поедут в Палестину, создавать своё государство, то можно будет забыть о таком явлении, как погромы, да и о черте оседлости. Кстати, и финансов у государства прибавится. Не секрет, что у еврейских банкиров очень большие деньги, а если Россия будет инициатором создания государства Израиль, то думаю, проблем с кредитами у нашего государства больше не будет.

После слов Гучкова озадаченность его коллег по Думе ещё больше усилилась. Ещё бы, известный своим русофильством человек выступает в пользу евреев. Но как бы политические монстры ни были растеряны, школа словесных баталий проявила себя. Они вступили в полемику между собой. А я сидел и внутренне усмехался над их фантазиями по поводу такого искусственно созданного государства. Над тем, что и князь Львов, и Родзянко были уверены, что еврейское государство нежизнеспособно. Князь Львов по этому поводу даже воскликнул:

– Да как жиды могут прожить одни? С кого же они будут тянуть жизненные соки? Вокруг же одни евреи, а кушать-то хочется. Не поедут они ни в какой Израиль!

Когда я это услышал, то чуть не расхохотался, но силой воли заставил себя сидеть спокойно, с серьёзной миной на лице. Как я мог убедить этих людей, что у Израиля после его образования всё будет нормально. Он станет самым процветающим государством на Ближнем Востоке. Эта моя внешняя серьёзность и неучастие в начавшейся словесной перепалке было мудрым ходом. Я стал как бы арбитром, который разводил спорщиков по углам, и на этом зарабатывая определённый авторитет. А вот Кац не удержался и влез в эти словесные дрязги. Мотивы его были понятны – защищал парень идею создания еврейского государства. Как оказалось, он тоже это сделал правильно – в глазах этих думских функционеров высшего звена мой секретарь оказался экспертом по еврейскому вопросу. И это послужило хорошим подспорьем в определении того, кто же будет заниматься этой проблемой. Без всякого моего участия Родзянко предложил создать независимый комитет по вопросу не только еврейства, но и других малых народов Российской империи, и председателем его назначить Джонсона. Все думцы эту идею поддержали, а я как бы нехотя произнёс:

– Ну что же, я согласен. Конечно, Джонсон загружен моими поручениями, но я понимаю важность вопроса взаимоотношений великороссов и малых народов империи. Поэтому согласен, чтобы он занялся этими вопросами, а не моими личными делами. Повторяю, личными, а не теми, которые помогут России выиграть войну. Вопрос организации производства напалма и «Катюш» так и оставляю за Джонсоном.

Кац на эти мои слова воскликнул:

– Михаил Александрович, да выпуск нового оружия стоит у меня в приоритете. Обещаю, что на эту задачу я отдам все свои силы. И она будет выполнена, тем более мне окажет помощь такой важный государственный деятель, как Александр Иванович.

Кац в своих словах чётко гнул линию, которую мы с ним разработали, а именно попытаться согласовать создание какой-нибудь общественной структуры под эгидой Думы. А уже потом где-нибудь к февралю, пользуясь политическими технологиями XXI века, перетащить властные полномочия в эту структуру. Чёрт с ним, пускай эта структура называется комитетом по национальной политике, лишь бы на этом этапе поддерживалась Думой. Потом мы её распиарим, подберём хороших профессионалов, чтобы в 1917 году на неё можно было опереться, чтобы не допустить катящихся на Россию катаклизмов. Я с удовольствием слушал, как Кац распинается, описывая, каким видит этот комитет, как с его помощью он понизит градус противостояния национальных окраин и метрополии. Неожиданно мой друг отошёл от согласованной линии, высказал такое, что у меня чуть не случился нервный тик. Глядя на председателя Государственной думы, он требовательно произнёс:

– Я согласен стать председателем общественного комитета по национальной политике, но только в том случае, если Дума окажет ему всемерную помощь, и в первую очередь с помещением, где будут размещаться службы. А этих служб должно быть достаточное количество, так как страна у нас большая и национальностей в ней много. При этом представителей этих национальностей нельзя принимать в одном помещении, могут быть эксцессы. Ненавидят некоторые друг друга: мусульмане – евреев, шииты – суннитов, осетины – ингушей и тому подобное. Люди они все горячие, и не дай бог случится поножовщина. Так что нужно отдельное здание с придомовой территорией, где можно поместить охрану, которая в нужный момент пресекала бы межнациональные столкновения. Такое здание я знаю, оно находится в удобном месте и, в общем-то, может быть безболезненно освобождено от прежних хозяев. Это Смольный институт благородных девиц.

Родзянко на секунду задумался, а потом, как мне показалось, обращаясь именно к великому князю, спросил:

– Я не против, но куда барышень определим?

Совершенно не зная истинного положения дел с этим институтом, а находясь под впечатлением названия Смольный (штаба будущей революции в октябре), я ответил, основываясь на логике событий, происходивших в нашей с Кацем реальности:

– Да кто сейчас посещает подобные заведения? Все благородные девицы работают в госпиталях, чтобы помогать раненым. Ну а кто любит себя больше, чем страну, обучаются где-нибудь в нейтральных странах на денежки богатых родителей. Конечно, находясь на фронте, я не в курсе, что творится в Петрограде, но мне кажется, что дело обстоит именно так. Если всё-таки кто-нибудь из барышень проходит обучение в стенах института благородных девиц я готов предоставить им свой дом в Петрограде. Для комитета он маловат, а вот для барышень, продолжающих обучение, думаю, будет в самый раз. Жена по моему поручению уезжает из Петрограда в Англию, я на фронт, так что помещение можно использовать для временного размещения института благородных девиц. Девушки в таких заведениях, как правило, аккуратные и, думаю, не повредят мою мебель, картины и столовые сервизы.

Наверное, Родзянко ожидал нечто подобное от великого князя. Он удовлетворённо кивнул и, как решённом деле, заявил:

– Если Михаил Алексеевич поможет с помещением для воспитанниц института, то не вижу проблем с занятием Смольного комитетом по национальной политике. С градоначальником я переговорю, а с попечительским советом мы попросим связаться князя Львова. Георгий Евгеньевич входит в попечительский совет института благородных девиц и ему будет проще договориться, чтобы администрация института и оставшиеся в Петрограде воспитанницы могли пользоваться любезно предоставленным Михаилом Александровичем помещением.

При упоминании его имени князь Львов оживился и тут же заявил:

– Что же, Михаил Александрович правильно говорил, что все благородные девицы сейчас работают на благо России – или в госпиталях, либо в благотворительных организациях. Я это знаю точно, так как, будучи одним из председателей Земгора, лично распределял барышень по петербургским госпиталям. Так что Смольный институт сейчас практически пустой. Думаю, что если там разместится новый комитет, то это будет хорошее дело. До меня уже доходили слухи, что в здание Смольного института хотят заселиться социалисты.

Видно, Родзянко и Гучков не любили социалистов, так как после сообщения князя Львова они начали поносить эту европейскую заразу. А через несколько минут все трое думцев насели на Каца с требованием, чтобы тот быстрее организовывал комитет по национальной политике и занимал здание Смольного института. При этом обещали созданному комитету всемерную поддержку Думы. А Гучков и князь Львов персонально пообещали финансовую поддержку всем начинаниям господина Джонсона. Одним словом, нашли мы с Кацем свою золотую жилу. Удачно пришла моему другу мысль попытаться влезть в Смольный. Одним этим выстрелом мы убивали трёх зайцев; во-первых, изъяли у будущих революционеров место дислокации их штаба; во-вторых, вполне легально и естественно получим в городе место, где можно будет незаметно к февралю 1917-го сосредоточить воинский контингент; ну а в-третьих, на этом ещё и заработаем. А что? И Гучков и князь Львов весьма богатые и влиятельные люди, кроме личных состояний, они председательствуют и в некоторых общественных организациях с немалыми бюджетами. А если эти люди что-нибудь обещают, то, как правило, отвечают за свои слова.

Дальше беседа приобрела затяжной, не очень-то интересный мне характер. Смысла что-то высиживать уже не было, можно и проколоться на незнании местных реалий. Поэтому я, сославшись на своё самочувствие и необходимость проведения лечебных процедур, откланялся. Связь договорились держать через Джонсона, который теперь будет видеться с руководством Думы часто и с завтрашнего дня начинает заниматься организацией комитета по национальной политике.

Анализ нашего первого выхода в свет мы с Кацем начали, как только вышли из кабинета Родзянко. По обоюдному мнению, вроде бы нигде особо не напортачили. Правда, у моего друга были некоторые претензии к моему поведению – мол, не так себя должен вести брат императора. На это я ему парировал, что фронтовики (кем и является брат императора) гораздо ближе к народу, чем думают всякие там начитанные интеллигенты. А вот в приличном обществе секретари никогда не перебивают своего патрона. Но это были стандартные колкости друг к другу. А если быть объективным, то никто из нас не запорол своих ролей. А ещё, по обоюдному мнению, сегодняшняя встреча в Думе является прорывом в нашем плане изменения истории.

А что? Контакт с людьми, которые могут своими поступками изменить историю, установлен. Теперь только остаётся воздействовать на этих видных думцев в нужном направлении. Ну, естественно, и самим действовать, а не только рассуждать и строить планы. Никто ведь не прилетит на голубом вертолёте, чтобы отменить ссылку в Пермь – самим нужно было думать о себе. Было признано очень перспективным предложение Родзянко организовать комитет по национальной политике. Я сразу же заявил Кацу, что как только доберусь до своего корпуса, то направлю в Питер полковника Попова Николай Павловича – большого спеца по национальным взаимоотношениям и не только. Он построит всяких там петроградских большевиков, меньшевиков и прочих эсеров в одну линейку и заставит маршировать под «Боже, царя храни». А ещё я восхитился ходом моего друга – это надо же, занять до большевиков Смольный. По крайней мере, уже этим мы изменим историю. А удержать его, думаю, можно и нужно. Пришлю на охрану этого объекта пару сотен кавказцев из Дикой дивизии, и пусть хоть сам Ленин попробует их распропагандировать на нарушение присяги (клятвы), а я посмеюсь.

Глава 8

Обсуждение всех поднятых тем на встрече с думцами мы с Кацем продолжили и возле автомобиля. Правда, это было недолго, мой друг должен был вернуться к думцам, чтобы согласовать все вопросы по организации новой общественной структуры. Ну а я отправлялся исправлять собственные недочёты. Дурак, думал, если я теперь великий князь, то могу поступать, как хочу. Но не тут-то было. Новые факты раскрылись в разговоре с Кацем, и я принял решение сблизиться с Натальей. Вся ситуация толкала к этому. И Кац, который непрерывно зудел, чтобы я полностью вошёл в роль великого князя и ни в коем случае не настраивал против себя жену. Как мы ни храбрились, но наше положение было весьма шаткое – изображать из себя великого князя было невероятно трудно. Психика у меня была другая – привык всё делать своими руками, а тут требовалось по любому поводу отдавать распоряжение. И всё это должно было выглядеть естественно и непринужденно. В крови это должно было быть. Воспитание, мать его! Единственная причина, почему я ещё не спалился и мной ещё не занимаются психиатры из сумасшедшего дома, это то, что великий князь недавно прибыл с фронта. И то, что там он длительное время командовал не просто дивизией, а туземной. Вот и нахватался от кавказцев непонятных выражений и странного отношения к низшему сословию. Так что на этом мнении о великом князе какое-то время можно было изображать из себя аристократа, который загнал своё воспитание внутрь, стремится стать ближе к народу, к своим солдатам. Таким образом, с этой стороны мы вроде бы психологически защищены, а вот со стороны Натальи нужно было как-то прикрываться. То, что отсылаю её в Англию, это правильно, но она уедет не раньше чем через пару недель, а за это время может так испортить имидж мужа, что мама не горюй. Разоблачит в два счёта, и элита ей поверит, что у великого князя на войне произошло изменение личности и его нужно срочно к психиатрам. Не может же любящий муж мгновенно охладеть к своей супруге и не помнить элементарных вещей. Тем более он с таким скандалом на ней женился. Конечно, за охлаждение к жене никто меня не репрессирует, даже не лишат дохода или там звания, но отношение людей, близких к власти, будет к великому князю несерьёзное. Можно будет забыть о планах, которые мы замыслили провернуть до февраля 1917 года. Никто из серьёзных людей не будет связываться с великим князем, у которого поехала крыша. А значит, всё останется, как в нашей истории, и ссылка в Пермь неизбежна.

Об опасности, которая может грозить нашим планам со стороны Натальи, предупредил Кац. Мой друг о ней многое узнал – и то, что она довольно злопамятна и просто так своего положения жены великого князя не отдаст. Будет бороться за него, и возможности у Натальи для этого есть. Не властные полномочия, конечно, а воздействие на общественное мнение элиты общества. Оказывается, моя жена была известной дамой высшего света. И не потому, что крутилась вокруг бомонда, а всё гораздо серьёзней, она сама была законодателем мод и хозяйкой известного высшему свету Петрограда салона. Практически всё высшее сословие стремилось попасть на вечеринку к графине Брасовой, жене великого князя. У неё бывали многие министры, и даже Григорий Распутин туда заглядывал.

Все эти сведения Кац узнал от женщины. Да, вот именно, парень, который находился в новом теле ещё меньше меня, уже обзавёлся любовницей и осведомительницей в одном лице. И провернуть всё это дело он успел утром, когда я страдал всякой ерундой вроде мечты о завтраке. Правда, я сделал хоть какие-то усилия, чтобы осуществить своё желание, а Кац получил всё лёжа в кровати, пока размышлял, в какое тело он попал и что ему теперь в этой ситуации делать. Он сам рассказывал:

– Представляешь, Михась, лежу я с мутной головой и гадаю, не просчитался ли в своих планах и попал ли именно в тело секретаря великого князя, а не кого-нибудь ещё? Лежал и мечтал найти человека, у которого всё бы это выяснить и так, чтобы абориген не догадался, что Джонсон-то липовый. Чтобы сосредоточиться, закрыл глаза и лежу себе, размышляю. Так углубился в мысли, что выпал из реальности и даже не услышал, что кто-то вошёл в мою комнату. Вышел из астрала, только когда одеяло, которое укрывало тело, было отброшено, и рядом улеглась совершенно голая женщина. Я изумлённо открыл глаза, чтобы понять, что происходит. Успел увидеть только весьма симпатичное личико, а потом на меня набросилась истинная фурия. Я лежал под одеялом голым, так её шаловливые ручки сразу схватили меня за причинное место и начали настраивать флейту. Много времени это не заняло, и вот милое создание (а я уже успел её рассмотреть) взгромоздилось на настроенный ею инструмент и начало исполнять целую симфонию. Да нет, скорее кантату, да такую, что я опять провалился в астрал, но теперь не от тревожных мыслей, а от наслаждения. После обоюдной кульминации фурия превратилась в милое покорное создание, которое, прильнув ко мне, шептало ласковые слова. В конце концов, нашепталась на свою голову – силы ко мне вернулись, инструмент превратился в стальное копьё, и я ринулся на штурм вожделенного редута. Ощущения были прекрасные, моя партнёрша тоже ожила и начала помогать не только своими движениями, но и страстными возгласами: «О боже… ещё, ещё…, я знаю, ты можешь, о-о-о, Никоша, я тебя люблю!..» Получилось лучше, чем с моей девушкой из нашего времени. Там для Любаши это был просто секс, а тут у незнакомки ощущалась настоящая страсть. Да я и сам под конец ощутил нечто бесподобное. Когда отходил от испытанного оргазма, в голове опять пошла работа над вопросом – кто я есть, почему ко мне пришла эта женщина и что теперь со всем этим делать. Ну, кто я есть – теперь с этим вопросом более-менее стало ясно.

Женщина назвала меня Никошей, и скорее всего, я всё-таки вселился в тело Николая Джонсона. А вот кто такая пришедшая ко мне незнакомка? И я начал очень аккуратно опрашивать эту женщину. Начал издалека, и чтобы не нарваться на её вопросы, стал жаловаться на своё самочувствие, и что только появление такой феи, как она, вдохнуло в меня жизнь. Вот так и узнал, что попал под грозу и, по-видимому, получил удар молнии, так как нашли меня в бессознательном положении в каретном сарае. А когда она утром узнала о происшествии, случившемся с секретарём великого князя, сама чуть не лишилась чувств.

Ведь она так любит своего Коленьку, что если с ним что-либо случится, то ей тоже не жить. Она ждёт не дождётся ноября, когда запланирована свадьба, вот после этого она ни на шаг не отпустит своего суженого. Так что, Михась, я, оказывается, жених. И кстати, я не против этого – хороша девка, если бы обстоятельства позволяли, я бы с ней продолжал кувыркаться в кровати. Кроме того, что она красивая, ещё и умная, правда, по меркам этого времени. Для нашего она слишком наивная и доверчивая. Вот я и воспользовался этим – наплёл ей, что от удара молнии потерял память, и то, что великому князю грозит опасность. Одним словом, разговорил невесту по интересующим меня вопросам. Настя, а моя невеста проговорилась, что её так зовут, рассказала мне многое про твою жену Наталью и про её салон. Вывод Насти один – опасность, которая грозит великому князю, может исходить от людей, посещающих салон Натальи. Многие из этих людей очень нехорошие и подлые.

Сама Наталья хорошо относится к Михаилу Александровичу, но особо его не уважает. Считает тюфяком и неспособным постоять за себя и выдвинуться на первые роли в государстве. Поэтому и держится за свой салон – царствуя там, она удовлетворяет свою тягу к манипулированию людьми и утверждает свою значительность. Мечтает она стать царицей и, в общем-то, ненавидит род Романовых. Так что, Михась, нельзя Наталью резко выдернуть из её среды обитания – отослать в Англию и забыть о существовании жены. Можно будет ждать очень неприятных последствий. Если у тебя душа к ней не лежит, то постарайся, чтобы она сама от тебя отказалась. Может быть, какой-нибудь роман закрутит в этой самой Англии. Аристократы – они такие, пупом земли себя считают, а значит, не удержится доставить себе физическое наслаждение. А пока до её отъезда тебе нужно вести себя, как любящий муж.

Выслушав этот откровенный монолог, я воскликнул:

– Ага, тебе легко говорить, имея молоденькую невесту. Было бы Наталье лет двадцать пять, вопроса бы не было изображать из себя любящего мужа. А на женщину, которой под сорок, боюсь, у меня и член не встанет!

– Да ладно, Михась, свистеть! А вспомни Зою Константиновну, нашего библиотекаря?

– Так с ней случайно получилось – после литры, выпитой на корпоративе!

– То-то ты с ней месяца два встречался!

– Да весёлая она баба, без претензий. Да и готовила вкусно, и трахалась от души. Хорошая женщина, вот только не повезло ей в личной жизни. К тому же я всегда приходил к ней в гости с бутылочкой. А после её употребления было уже всё равно, сколько Зое лет.

– Вот тебе и ответ, как ты должен теперь поступать. Берёшь батл и идешь охмурять свою жену. Первый раз тяжело, а потом привыкнешь, и может быть, тебе это дело понравится. И не захочешь Наталью в Англию отпускать. А нам бы она здесь пригодилась – такой агент влияния в среде не самых последних людей в государстве. Я вот свою Настю уже запряг работать на продвижение наших задумок. Теперь она будет подбирать нам преданных людей и вести бухгалтерию. Девчонка училась в Смольном институте, и там учёт им тоже преподавали, наряду с хорошими манерами и умением вести беседы. Многое она рассказала про свой Смольный институт благородных девиц. Я даже упросил её нарисовать план института. В госпитале, расположенном в твоём гатчинском имении, вместе с Настей работают ещё две бывшие воспитанницы Смольного. Так что, по рекомендации Насти, они первые кандидатки в фан-клуб великого князя.

Кац ехидно усмехнулся и закончил свою реплику словами:

– По крайней мере, в нужный момент эти благородные девицы, устроившись на коленках гвардейских офицеров, будут скандировать: Михаила на царство, Михаил наш самодержец!

Воспоминания о разговоре с Кацем закончились, как только «роллс-ройс» остановился во дворе красивого особняка. Неплохой домик имел в Питере Михаил Александрович. Я, когда вылез из автомобиля, даже замер, оглядывая эту резиденцию великого князя. Конечно, не только глазел на особняк, а прежде всего давал себе последнюю накачку перед решающим шагом. А затем, сжимая в руке завёрнутую в красивую бумажную обёртку бутылку французского коньяка, шагнул в сторону стоящего у входа швейцара.

Я готовился к тяжелому разговору, с упрёками в мой адрес, но всё получилось совсем не так. Был встречен Натальей как любимый муж, вернувшийся после тяжёлого трудового дня. Поцелуи это ладно, щебетание про текущие дела тоже, но вот стол, заставленный разными деликатесами, произвёл на меня отличное впечатление. А что же вы хотите – чёрная икра под французский коньячок очень вкусно. И при таком столе Наталья ещё и извинялась, что нет мяса по-мушкетерски, так как все блюда подобраны с учётом безвредности для желудка. Ужин прошёл непринужденно, и для этого мне даже не пришлось доставать принесённый коньяк. Наталья явно обладала талантом вести беседу. Обладала она и талантом соблазнения, в этом я убедился после ужина, когда мы остались одни. С бокалом красного вина она подошла ко мне, развалившемуся на диване, присела вплотную, пригубила вино и протянула его мне. Я, конечно, не привык пить такие вещи микроскопическими дозами, поэтому махнул вино до конца. Букет этой амброзии, конечно, ощутил, но больше желание обладать женщиной, которая находится рядом. Не знаю, что повлияло на это моё состояние. Может быть, в вино было добавлено какое-то любовное зелье, или на меня подействовал запах сидящей рядом женщины, смешанный с тонким ароматом французских духов. Одним словом, я потерял голову и набросился на Наталью как какой-нибудь пьяный грузчик на портовую шлюху. На ковёр полетели детали дамской одежды, какие-то заколки, колье с бриллиантами и изумрудами, а завершающим аккордом на гору женской одежды были брошены мои с таким трудом натянутые в Гатчине бриджи. Эти тесные и, по-видимому, модные брюки, помогла снять сама Наталья, сам бы я быстро не справился.

Когда мы оказались одеты в стиле Адама и Евы, я ни секунды не раздумывая, поставил Наталью в любимую позу моей наставницы по эротическим играм, Зои Константиновны, и приступил к делу. Наверное, моя наставница на бессознательном уровне внушила мне, что возрастным женщинам именно так нравится заниматься любовью. Вот я и делал всё, чтобы моей жене было хорошо. И в этом не ошибся. Такое графиня ещё не испытывала, через пару минут она начала постанывать, как курсистка в первую брачную ночь, а потом так разошлась, что даже переплюнула любительницу любовных выкрутасов Зою Константиновну. В моей жене открылся вулкан страстей. Во мне тоже. Извержение было сродни землетрясению в десять баллов, а потом были поцелуи, нежные поглаживания и жаркий, с придыханиями шёпот:

– Мишенька, милый, ты был просто великолепен! Так хорошо мне ещё никогда не было!

– Вот видишь, Натусик (именно так Михаил в интимной обстановке обращался к жене, судя по воспоминаниям, оставшимися в долговременной памяти), как полезны перерывы в общении между любимыми. Когда приедешь обратно из Англии, я тебе здесь настоящее Ватерлоо устрою.

– Да как я там буду одна, на этом промозглом острове?

– Надо, Ната, надо! В России грядут серьёзные катаклизмы! На фронте неспокойно. Многие части разложились, и если немцы устроят нечто подобное пятнадцатому году, то всё посыплется. Начнутся солдатские бунты, будут резать представителей верхнего сословия, и в первую очередь членов дома Романовых. А тобой и сыном я рисковать не могу.

– Так поехали в Англию вместе!

– Да ты что? Я русский офицер и родину не предам! Если я уеду, тогда точно всё развалится! Ники не сможет удержать ситуацию под контролем – слаб он, не авторитарен и к тому же к своей немке прислушивается. Не уважает его офицерский корпус.

– Так Николай Николаевич есть. Все говорят, что он очень популярен в армии!

– Согласен! Популярен. Но только среди дилетантов в военном деле. Для тех, кто судит о войне по хвалебным статьям в газетах. А профессионалы знают, что вина за сдачу Варшавы и другие военные неудачи 1915 года лежат именно на великом князе Николае Николаевиче. Думаешь, просто так император взял бразды правления армией в свои руки? Да из-за своего честолюбия и жажды власти бывший главнокомандующий совсем задвинул все инициативы командующих фронтов и армий. Если бы Николай не стал главнокомандующим, то инициатива Брусилова так и осталась бы мечтой о русском ответе на германские успехи 1915 года. Не было бы Брусиловского прорыва. Не зря Николай Николаевич в армии получил прозвище «Лукавый» – он всех провёл и вышел чистый из того позора 1915 года. Несмотря на допущенные просчёты, он сейчас всё равно на коне и стал наместником на Кавказе. Конечно, некоторые операции можно поставить великому князю в заслугу, и прежде всего это отвод армии с Карпат и из «польского мешка». Здесь он переиграл генерал-фельдмаршала Гинденбурга, но общий-то счёт в пользу немца. Так что отдавать ему бразды правления всей страной будет большая глупость. Хотя он этого, несомненно, хочет и копает под Ники, раздувая проблему его жены-немки. Именно он стал проводником политики германофобии и шпиономании. Одно дело полковника Мясоедова чего стоит.