В горниле революций и войн: Украина в 1917-1920 гг. историко-историографические эссе

Продолжают выходить многие мемуарные и дневниковые работы как упомянутых выше, так и других участников событий[55].

Немало делается и для издания в Украине тех трудов о процессах 1917–1920 гг., которые впервые увидели свет за рубежом[56].

Следует отметить, что государственные, идеологические институты привлекали внимание к событиям 1917–1920 гг., стимулируя массовое общественно-политическое реагирование соответствующими документами (постановлениями) наивысшего уровня, организацией массовых мероприятий и т. п.[57]

Означенное, естественно, сказалось на масштабности собственно исследовательских усилий. На протяжении двух с половиной десятилетий защищено более полутысячи докторских и кандидатских диссертаций с проблематикой революционной эпохи[58]. Налицо явная тенденция к дальнейшему умножению работ в данной сфере, хотя былая активность несколько спадает.

Начиная с 1991 г. выпущены сотни книг и брошюр, тысячи статей, которые так или иначе анализируют события в Украине под углом зрения национально-демократической революции[59]. Только в вышедшем еще в 2001 г. тематическом библиографическом указателе зафиксировано около 7 тыс. позиций[60].

Историография Украинской революции по количественным показателям, несомненно, вышла на ведущие позиции в исторической литературе. Делались попытки подвести и промежуточные итоги этого непростого процесса[61].

Опираясь на достигнутые коллективные результаты, думается, можно в самом кратком варианте обозначить основные контуры рассматриваемого феномена следующим образом.

Тесно взаимосвязанные с общероссийским революционным процессом, детерминированные им многие события в Украине 1917–1920 гг. в исторической реконструкции целесообразно выделять и именовать Украинской национально-демократической революцией. Это отнюдь не означает, что Украина была как-то отгорожена от общероссийских тенденций, что последние не имели в ней места. С момента свержения самодержавия украинство влилось могучим потоком в общий процесс демократических преобразований в стране, осуществляя весомый вклад в необратимость начатого переустройства общества.

Однако неоспоримым фактом остается то, что после свержения самодержавия общественно-политическое движение в Украине, наряду с общим стремлением к демократизации и социальному прогрессу, имело свои, собственные, отличные задачи. Если их свести в лапидарную формулу, то она может звучать как освобождение и возрождение украинской нации (во всех сферах общественного бытия – экономике, политике, духовной жизни) [62].

Именно с учетом последнего обстоятельства, точнее для реализации таких задач параллельно с общероссийскими партиями, всегда находившими довольно мощную поддержку в Украине, с начала века создавались и упрочивались, развивали свою деятельность украинские (национальные) политические партии. В 1917 г. сеть таких партий стала еще более разветвленной, а организации укрепились, существенно умножили свои ряды. Весьма влиятельными, хотя, естественно и не в равной мере, стали Украинская партия социалистов-революционеров (УПСР), Украинская социал-демократическая рабочая партия (УСДРП), Украинская партия социалистов-федералистов (УПСФ), Украинская партия самостийников-социалистов (УПСС), Украинская хлеборобско-демократическая партия (УХДП) и другие. Программы этих партий имели целью превращение этнической общности украинцев в полноценную, модерную политическую нацию. Важнейшим пунктом движения в этом направлении, одновременно и непременным условием дальнейшего прогресса, являлось создание собственной государственности.

То есть участники общественного движения в Украине с первых дней Февральской революции готовы были видеть и видели в этом движении такое качественное содержание, которое выходило за рамки определяющих параметров общероссийского (в смысле совпадающего для всех регионов) процесса, подчеркивая в цели борьбы два начала: национально-освободительное и социально-освободительное. Очевидно, можно ставить вопрос и еще шире: указанное соединение двух начал явилось и исходным моментом, и стержнем идеологии (концепции), и содержанием преобразований, и, наконец, целью движения украинской нации (по крайней мере, ее основной части) на обозначенном историческом этапе.

Таким образом, реально существовала платформа (наибольший вклад в ее разработку внесли незаурядные мыслители и политики М. Грушевский и В. Винниченко), на которой организовывались довольно многочисленные политические силы, поддерживаемые миллионными массами населения, которые соответственно мыслили и действовали, оказывали серьезное влияние на течение событий в регионе (прежде всего) и на общероссийский революционный процесс в целом (это тоже естественно, поскольку Украина всегда играла немалую роль в жизни России), не только разводили людей по разные стороны баррикад, но и разрезали фронтами гигантские территории, разрывали живое тело нации, приводили к неисчислимым страданиям и значительным жертвам. Речь здесь не о виновниках (выяснение этого вопроса слишком сложно, чтобы решать его мимоходом), а лишь о констатации того, что в 1917–1920 гг. в общественной жизни параллельно, в проникновениях, переплетениях, сочетаниях с общероссийскими развивались специфические, особые реальные процессы, происходили вполне осязаемые явления, которые имеют четкую научно-политическую квалификацию – Украинская революция.

Такую точку зрения во многом разделяют и ученые-правоведы, привыкшие более строго оперировать в исследованиях научными, выверенными критериями, ответственнее относиться к используемым категориям. Это засвидетельствовала, в частности, новейшая юбилейная международная историко-правовая конференция, проведенная Международной ассоциацией историков права, Института государства и права им. В. М. Корецкого НАН Украины, Университетом налогового дела и финансов и секцией истории государства и права Научного Совета НАН Украины по координации фундаментальных правовых исследований[63].

Уже при открытии конференции четко было заявлено: «Под украинской революцией мы понимаем совокупность общественно-политических процессов (подчеркнуто мною. – В. С.), связанных с реализацией украинской идеи, которые привели к коренному изменению общественных отношений на этнической территории украинского народа. Украинская революция начала ХХ века принадлежит к социальным, или, по другим определениям, социально-политическим (коренная смена общественно-политического строя, системы власти, характера господствующего режима) и национальным (по имени страны, где совершаются) революциям. В глобальном измерении есть частью революционных процессов, которые происходят в Европе, прежде всего в Российской империи и Австро-Венгерской монархии» [64].

Отстаивая точку зрения, согласно которой отличия Украинской революции, вычленявшие ее из общероссийского контекста, заключались в диалектическом сочетании этнонационального и социального моментов, специалисты в области юриспруденции возражают против попыток выделения событий в Украине в самостоятельное явление[65].

Тут «прочитывается» явное несогласие с позицией тех историков, которые берут на себя ответственность утверждать (и выдают это за мнение всех современных украинских авторов), что следует рассматривать «революционные события в Украине преимущественно в национальном дискурсе (подчеркнуто мною. – В. С.)», трактовать «Украинскую революцию как масштабное событие, связанное, прежде всего, с борьбой украинской нации за возобновление и утверждение собственной государственности. Именно так это излагается в дидактической историографии, в школьных учебниках по истории Украины.

Период 1917–1921 гг. небольшой по продолжительности, однако в условиях столетий безгосударственности чрезвычайно красноречивый и вполне необходимый для исторической легитимизации современного государства (подчеркнуто мною. – В. С.)»[66].

В последнем случае обращают на себя внимание два момента. Во-первых, национальную память в Украине формируют «по годам», отдавая ее «на откуп» субъективному фактору – потому 2007–2010 гг. – это особый период (именно тогда оба автора по большей части имели отношение к функционированию Украинского института национальной памяти). Во-вторых, прочтя такое, многие, наверное, вспомнят: «История – это политика, обращенная в прошлое», «История – служанка политики» и еще что-то в этом роде. Вряд ли в таком случае стоит затевать спор – он будет беспредметным.

Тем более лишенными смысла представляются дискуссии с теми, кто, ознакомившись с приведенными толкованиями существа Украинской революции, вконец запутываются и в отчаянии, сопряженном с попытками найти собственный путь к истине, вообще доходят до отрицания феномена Украинской революции: «События 1917-1920-х годов (тут не место заводить разговор о выверенности хронологии) не имели для украинского народа революционного характера. Это была реализация украинским народом своего права на самоопределение. Возможности для реализации этого права появились в результате революционных событий, вызвавших развал империй, в состав которых входили различные части украинских земель. Украинский народ не сыграл в этом процессе заметной роли». А уж исходя из этого исследователь-правовед (тут, как и среди историков, тоже не все единодушны) полагает, «что уже сегодня стоит заменить, по крайней мере в нормативно-правовых актах и историко-правовых исследованиях, термин “украинская революция 1917–1923 гг.” на “Украинская национальная государственность 1917–1923 гг.”» [67].

Понимая, что в данном случае осуществляется простая подмена понятий, и не желая втягиваться в разоблачение манипуляций, думается, целесообразнее обратиться к историческому опыту, фактам, документам революционной поры. Тогда с целью претворения идейных замыслов, политической платформы в практику были созданы соответствующие органы революционного действия: в 19171918 гг. – Центральная рада, а в 1918–1920 гг. – Директория. Эти органы, безусловно, осуществляли чрезвычайно важные, хотя условно и прагматически-узкие функции – венчали государственную власть в Украинской Народной Республике. Однако на обоих этапах революции они решали и гораздо более широкие общественно-политические задачи – были инициаторами, вдохновителями, организаторами, то есть главными акторами масштабнейших, всеобъемлющих революционно-преобразующих процессов.

Революция в Украине имела две главные, довольно затяжные волны. Первая – это эпоха Центральной рады: с начала марта 1917 г. до 29 апреля 1918 г. Вторая – с момента победы антигетманского восстания под руководством Директории (14 декабря 1918 г.) – до конца 1920 г. Между ними был период контрреволюционного наступления, олицетворяемый гетманом П. Скоропадским и его авторитарным, диктаторским режимом (29 апреля – 14 декабря 1918 г.).

Как представляется, следует специально дополнительно оговориться относительно весьма важного исследовательского момента, который существенно влияет на воспроизводимую историческую картину, точнее – ее основу, канву. Когда речь заходит об Украинской революции как о некоем особом явлении, нельзя считать, что она в пространственном и содержательном отношении была отграниченным, самостоятельным феноменом, «отрезанным» от того, что происходило с Россией, в России в целом. Совсем наоборот. Нередко масштабы, интенсивность общих проблем и характер их решения в Украине оказывались в социологическом измерении и представлении более рельефными, результативными, нежели во многих других, отчасти даже центральных регионах страны.

И во многом речь не о каких-то малозначимых, второстепенных сегментах общественной жизни, а об определяющих, сердцевинных механизмах пульсирования тогдашних революционных векторов, заключающихся, скажем, в потенциях и могуществе пролетарского движения, деятельности большевистских организаций, позиции Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов и т. п. И в то же время параллельно, во взаимопереплетениях, взаимовлияниях и противодействиях развивалось мощное национально-освободительное движение, в силу ряда причин очень быстро приобретшее параметры и сущностные черты полноценной национально-освободительной революции. Ее цели – по возможности более полнокровное, всестороннее возрождение нации, воссоздание ее государственности как основного гаранта равноправного развития в установлении форм связи, общения с другими социумами – во многом совпадали с генеральной освободительной направленностью, динамикой процессов, порожденных и Февральской, а позже – и Октябрьской революциями, но и входившими в противоречие с ними, вызывавшими достаточно болезненные кризисные явления. То есть у историка нет совершенного чудодейственного «скальпеля» не только для того, чтобы расчленить социальную и национальную слагаемые революции по целеполаганиям мотивации действий, группированию сторонников, осуществляемой тактике, но и по пространственно-географическому принципу. Революционные потоки в своем устремлении не считались с формальными этническими границами, которые к тому же также не существовали в государственно-политической реальности.

В результате в определенные моменты, в зависимости от сложных комбинаций, обстоятельств осуществились «переливы» сил (в чем-то подобно жидкости в сообщающихся сосудах), но не оставались на одном уровне, неизменно стремясь к нарушению равновесия. То есть украинский фактор нельзя считать чем-то стабильным, стерильным и неизменным, как весьма и весьма «текущей», «колеблющейся», «виляющей» являлась объективная динамика составляющих и поведения слагаемых общероссийских процессов. Для кого-то такие «тонкости» кажутся не настолько существенными, чтобы принимать их в расчет, и потому подход оказывается предельно жестким, категоричным – только по принципу «или-или»[68]. Однако в реальной жизни присутствовал сложнейший синтез, когда в разные моменты в различных сочетаниях присутствовало одновременно и «или-или», и «то и это».

В плане уже отмеченного нельзя считать безупречным, обоснованным широко применяемое в последние годы для обозначения событий революционной поры понятие «эпоха Украинской революции», хотя оно проникло даже в учебные программы, школьные и вузовские учебники [69].

Можно предположить, что неуемным желанием «отделить» Украинскую революцию от Российской явился выбор руководством «Очерков истории Украинской революции» структурного построения двухтомника. Первый том посвящен последовательному изложению событий, связанных с Центральной радой и Гетманатом, третья часть объема второго тома освещает процессы, проходившие под эгидой Директории, вплоть до конца ноября 1920 г. То есть применен хронологический метод подачи материала. Затем следует раздел о создании и деятельности Западно-Украинской Народной Республики (с октября 1918 по июль 1919).

А уже затем следуют разделы «Большевистская экспансия в Украину» (с момента Февральской революции 1917 г. до начала 1921) и «Белое движение и Украина» (1917–1920).

Такой подход «на параллелях», конечно, также имеет «право на жизнь» и даже обладает определенными преимуществами: большей сосредоточенностью на избираемом и провозглашаемом объекте исследования. Однако он же имеет и весьма существенный недостаток: отход от комплексного, системного постижения фактов, явлений, документов, процессов, находившихся в реальной жизни во взаимодополнениях, взаимопереплетениях, взаимовлияниях.

Особенно наглядно «неудобства» проступают, например, при раздельной реконструкции истории УНР и ЗУНР, пусть больше формально, но все же пребывавших в статусе одного, единого государства с конца января 1919 г., что обернулось немалыми издержками именно из-за внутренних противоречий между ориентациями и поведением сопряженных субъектов.

Поэтому расположение практически в конце книги раздела, повествующего о деятельности большевиков, с весны 1917 г. в отрыве от разговора о той же Центральной Раде, их поэтапных взаимоотношениях выглядит недостаточно конструктивным. Правда, авторам раздела, очевидно, нужно нечто иное, о чем свидетельствует смысл названия структурной единицы: «Большевистская экспансия в Украину» (и это с весны 1917 г. – ?!). Попутно, следует заметить, что в 1917 г. в Украине функционировали местные организации практически всех общероссийских партий – кадеты, меньшевики, эсеры, бундовцы и иные, однако это было, наверное, естественно, а вот большевики это априори и в любом случае «экспансионисты». Что же касается, скажем, «белых» – совсем другое дело. Тут взаимоотношения следует представлять в более спокойных тонах, через союз «и»: «Белое движение» и «Украина».

Впрочем, оказывается, что последовательности от авторов раздела «Большевистская экспансия в Украину» (Г. Г. Ефименко, С. В. Кульчицкий, В. Ф. Верстюк) ждать не приходится. Начинается раздел с фразы «Большевистско-советский фактор явился важной слагаемой Украинской революции»[70]. В подтверждение тезиса используется авторитет И. Лысяка-Рудницкого. «В первую очередь нужна интеллектуальная честность, готовность видеть вещи такими, какими они действительно есть. Однако среди нашей общественности господствует противоположная наклонность: закрывать глаза на нежелательные факты. И так отрицают существование коммунизма как украинского политического течения. Коммунизм, мол, выступал только как форма чужеземной, российской интервенции и оккупации, а украинские коммунисты – это просто агенты Москвы»[71].

Продолжая логическую линию, авторы далее рассуждают: «Несколько похожая ситуация наблюдается и в современной украинской историографии: большевистско-советский фактор периода 1917–1920 гг. в обобщающих трудах рассматривается преимущественно в качестве внешней силы, прежде всего в контексте взаимоотношений советской (в конце 1917 – в начале 1918 г. общеупотребимым было название «совітська») власти с украинскими национальными правительствами. Влияние этого фактора на протекание событий в ходе Украинской революции анализируется недостаточно»[72].

С такой в общем-то объективной, трезвой оценкой можно было бы согласиться.

Правда, сразу возникает вопрос: а как же с утверждением, содержащимся в предисловии к проекту: «Взаимосвязь Украинской революции с Февральской российской революцией, развитие первой в контексте второй вполне очевидны. Совсем иной характер имели отношения Украинской революции с Октябрьской российской революцией. Они развивались самостоятельно и параллельно…»[73]

Оказывается, противоречие кажущееся, тезис «большевистской экспансии в Украину» абсолютно доминирующий. Если и признаются отдельные эпизоды поддержки большевиками национальных стремлений украинцев, то они оказываются неискренними, рассчитанными на тактический успех с тем, чтобы затем проявились истинные изначально антиукраинские ориентации и действия. Подавляющее место занимают сюжеты, в которых «мощные взаимовлияния» это не что иное, а исключительно «военно-политические противостояния» и «инспирированные большевистские агрессии». А если говорить еще проще, то соответствующий раздел – это совершенно определенная, «прозрачная» и достаточно агрессивная попытка развенчания коммунизма – от идеологических и организационных основ до практически каждого документа, акции, поступка, проводимой политики, до методов деятельности, в которых превалировали «обман и принуждение», основанные на «силе (т. е. насилии. – В. С.) власти»[74].

Еще одна попытка вывести Украинскую революцию за пределы Российской просматривается и в предложениях некоторых исследователей развести хронологические рамки обоих феноменов, сделать их практически несовпадающими. Однако, думается, недостаточно убедительны соображения тех авторов, которые предлагают считать началом Украинской революции первые залпы мировой войны – то есть 1914 г.[75] Приводимые в пользу такого взгляда аргументы явно недостаточны, входят в противоречия с реальными фактами, в частности, отождествляют обострение украинского вопроса в годы империалистической войны с подъемом национально-освободительного движения. Как раз наоборот. Украинское движение было практически задавлено репрессиями, усилившимися соответственно законам военного времени. Украинские партии были загнаны в глубокое подполье, едва-едва проявляли себя. Это коснулось даже либерального Товарищества украинских постепеновцев, один из признанных лидеров которого – М. Грушевский – был отправлен в ссылку.

События в Галиции выдающиеся украинские историки (М. Грушевский, Д. Дорошенко) вообще характеризовали как «Галицкую Голгофу», «Галицкую руину», где не то что о революции, а о сколько-нибудь заметных волнениях на национальной почве даже говорить не приходилось.

О чем вполне обоснованно может идти речь, так это о накоплении, своеобразном генерировании освободительной энергии, что органично вписывалось в общий контекст вызревания общеевропейской ситуации, достигавшей к началу 1917 г. предельных значений[76].

Предпочтительнее выглядит стремление российских историков «раздвинуть хронологию революционных событий в России (не революции, а «революционных событий», что принципиально важно. – В. С.)…в хронологических рамках «эпохи великих потрясений 19141921 гг.»[77]. И это последнее сущностное подтверждение предыдущей части фразы также следует понимать, лишь как вызревание в условиях «системного кризиса империи» революции как вполне определенного явления, но все же как ее преддверие, а не непосредственное начало, что в общем понятно и логично.

Настоящим же детонатором украинского национального взрыва послужила Февральская революция. Причем, вполне обоснованно говорить именно о мгновенном могучем взрыве, молниеносности осуществления серьезнейших акций, имевших далеко идущие последствия. Следует обратить внимание хотя бы на тот факт, что образование Украинской Центральной рады в Киеве произошло (по крайней мере – началось) почти параллельно, буквально через день после создания в Петрограде Временного правительства – 3–4 марта 1917 г. Тогда же в Киеве сконструировался Исполнительный комитет объединенных общественных организаций и состоялось учредительное собрание Киевского Совета рабочих депутатов[78].

Уже 5 марта 1917 г. Центральная рада разослала всем провинциальным организациям телеграмму, в которой предлагалось высылать депутации к Временному правительству с изложением неотложных нужд украинского народа, создавать просветительные организации и организовывать сборы на национальный фонд. В направленной в Петроград телеграмме приветствовалось «первое министерство свободной России» и выражалась уверенность, что «справедливые требования украинского народа и его демократической интеллигенции будут удовлетворены полностью»[79].

Весьма важным оказалось то, что под стать выплеснувшемуся энтузиазму нации (чего стоили только «зашкаливавшие» за все привычные представления демонстрации с десятками тысяч участников под украинскими знаменами в Петрограде, Киеве, повсеместные митинги, форсированное создание массовых национальных организаций!) оказались политические лидеры нации. Наблюдался поистине взлет активизации выходивших из подполья партий. Мгновенно консолидировались, умножали свои ряды Товарищество украинских постепеновцев (уже в марте наименовавшие себя Союзом автономистов-федералистов – (СУАФ; лидеры – М. Грушевский, С. Ефремов, В. Прокопович, А. Никовский), Украинская социал-демократическая рабочая партия (лидеры – В. Винниченко, Н. Порш, Б. Мартос, И. Стешенко, В. Антонович), завершили процесс объединения в Украинскую партию социалистов-революционеров существовавшие еще с начала века эсеровские организации (Н. Ковалевский, П. Христюк, Н. Шаповал, Н. Григориев, М. Стасюк), Украинская народная партия (Н. Михновский).

Каждая из партий создала свой печатный орган. А когорта талантливых публицистов (В. Винниченко, С. Ефремов, В. Прокопович, И. Стешенко, Н. Григориев и др.) поспешила донести до масс представления о переживаемом моменте, о перспективах развития общественных процессов, о вырабатываемой украинским политикумом стратегическом курсе, о предпочтениях в тактике революционного, освободительного движения.

Параллельно происходил процесс идейно-теоретического обоснования программы радикально-революционных преобразований, олицетворяемый Российской социал-демократической партией (большевиков).

Характеризуя открывшуюся после свержения самодержавия перспективу и основное направление революционной стратегии большевиков, В. И. Ленин четко и определенно заявлял: «Переход – ко 2-й революции

– к власти пролетариата

– к социализму»[80].

Усилившаяся к 1917 г. хозяйственная разруха, прогрессирующий распад экономических связей между районами страны и невозможность выхода из кризиса на путях буржуазно-демократической революции, острая необходимость в осуществлении мер, объективно означавших шаги к социализму, дополнительно подтверждали верность вывода о закономерном сближении в эпоху империализма борьбы за демократию с борьбой за социализм. В научном плане непрерывность процесса перехода от первого, буржуазно-демократического этапа революции, ко второму, социалистическому, была к тому времени обоснована и теорией перерастания буржуазно-демократической революции в социалистическую, и открытой В. Лениным возможностью победы социализма первоначально в нескольких или даже одной, отдельно взятой, капиталистической стране – слабейшем звене в цепи империалистических государств.