Драконы моря

Глава пятая. О том как Кроку дважды изменила его удача, и как Орм стал левшой.

Они выгребли в устье реки с приливом и принесли в жертву бурдюк вина и блюдо мяса, дабы плавание домой вышло благополучным. Затем они подняли паруса, убрали вёсла и вышли под лёгким ветром в протяжённый залив. Тяжело нагруженные корабли глубоко осели в воде и двигались медленно; и Крок заметил, что им придётся грести до кровавых мозолей, прежде чем они снова узреют родные берега. Через много лет Орм говорил, что это были самые несчастливые слова, которые он когда-либо слышал за свою жизнь, ибо с этого времени удача Крока, что была такой невероятной, вдруг переменилась, словно боги услышав его речи, вознамерились сделать из него прямо здесь и сейчас истинного пророка.

Семь кораблей появились внезапно с южной стороны залива, направляясь на север. Но заметив корабли Крока, они повернули в их сторону и стали быстро к ним приближаться, а их вёсла так и мелькали над водой. Таких кораблей люди Крока ещё не видывали: будучи длинными и низкими, они легко скользили по воде, неся на себе вооруженных чернобородых мужчин в причудливо украшенных шлемах. Гребцы там сидели по двое каждом весле, и были обнажены, а их кожа была коричневой от загара. Корабли надвигались прямо на викингов под хриплые крики чужеземцев и резкий грохот небольших барабанов.

Все три корабля Крока сразу же подтянулись к друг другу, держась ближе к берегу, дабы их нельзя было окружить. Крок не стал отдавать приказания убрать парус, ибо, как он сказал, если поднимется ветер, то это будет им на руку. Токи поспешил спрятать свою девушку между тюков с добычей, навалив их вокруг неё и даже сверху, чтобы защитить её от стрел и копий. Орм помог ему, а затем они снова заняли свои места у борта вместе с остальными. К этому времени Орм уже обзавёлся годным вооружением, ибо в крепости он отыскал подходящие для себя кольчугу, щит и добрый шлем. Человек стоявший рядом с ним предположил, что эти незнакомцы могли оказаться христианами, одержимыми местью; но Орм посчитал, что скорее всего это люди калифа, ибо на кораблях не было видно знаков креста ни на щитах, ни на знамёнах. Токи порадовался, что он успел как следует хлебнуть пива и утолить свою жажду перед надвигающейся битвой, поскольку, как ему кажется, здесь скоро будет жарко.

«И те из нас кто переживёт этот день, – сказал он, – смогут поведать своим детям занятную историю, ибо эти люди выглядят как настоящие дикари и к тому же, намного превосходят нас числом».

К этому времени чужеземцы подошли к ним ближе и засыпали корабли викингов дождём стрел. Они умело правили своими судами, скользя мимо кораблей викингов, и атакуя их со всех сторон. Корабль Берси был ближе всех к берегу, поэтому они не могли окружить его; но корабль Крока шёл крайним правее и дальше всех от земли и сразу же оказался в гуще сражения. Два судна незнакомцев приблизилось к нему со стороны моря один за другим. Они зацепились за корабль Крока и друг за друга железными крюками на цепях, крепко соединив таким образом все три корабля; а затем чужеземные воины, с дикими воплями перескакивая с судна на судно, обрушились всем своим скопищем на корабль Крока. Они хлынули волной через его борт, нападая столь рьяно и умело, что корабль Крока ещё сильнее осел в воде, всё больше и больше отставая от своих товарищей. Затем и третий корабль незнакомцев проскользнул перед его носом и зацепился за него со стороны берега. Вышло так, что корабль Берси и третий корабль викингов сумели выйти из бухты, хотя их все ещё преследовали четыре вражеских судна, и им по прежнему было трудно от них отбиваться, в то время как корабль Крока сражался в одиночку с тремя противниками. К этому времени снова поднялся ветер, так что корабли Берси стало относить ещё дальше от земли, но яростная схватка на них всё равно не стихала, и широкие красные полосы от льющейся там крови, тянулись по воде за ними вслед.

Но людям Крока было некогда беспокоиться о том как идут дела у их товарищей, ибо у них было более чем полно своих собственных противников. Уже так много вражеских воинов перескочило к ним на корабль, что тот сильно накренился и грозил затонуть; и хотя многие из них получив достойный отпор, попадали в воду или обратно на свои корабли, большая их часть продолжала натиск, а за ними уже толпились их товарищи готовые помочь. Крок бился храбро, и те из незнакомцев, кто бросал ему вызов, быстро прекращали свои боевые вопли, но очень скоро ему стало очевидно, что превосходство противника в людях слишком велико. Тогда он отбросил щит, и схватив свою секиру обоими рукам, вспрыгнул на борт и несколькими ударами перерубил две цепи, что удерживали вместе их корабли; но человек, которого он до этого сразил, схватил его за ногу, и в это же мгновение Крок получил ещё удар копьём в спину между плеч и рухнул головой вперёд на корабль чужеземцев, где множество врагов бросилось на него, чтобы взять его в плен, и он тут же был крепко связан.

После этого пали многие воины Крока, и хотя они бились отчаянно, пока не закончились их силы, в конце концов весь корабль был очищен, исключая лишь нескольких человек зажатых на носу, в том числе Токи и Орма. У Токи стрела засела в бедре, но он всё ещё держался на ногах, в то время как Орм, получил сильный удар по голове и теперь с трудом мог различить хоть что-нибудь перед собой из-за крови заливавшей ему глаза. Оба они были крайне утомлены. Меч Токи сломался об выступ щита, и когда он шагнул назад, он споткнулся о бочонок с вином, что был взят в крепости и теперь хранился среди прочего на носу корабля. Токи отбросил сломанный меч, и схватив бочонок обеими руками, поднял его на головой.

«Это не должно пропасть даром», – пробормотал он и швырнул бочонок в подступающих к нему врагов, задавив двоих из них и повалив с ног ещё несколько человек.

Затем он крикнул Орму и всем остальным, что больше на корабле делать нечего, и с этими словами бросился головой в воду в надежде доплыть до берега. Орм и те кто смог отбиться от врагов, последовали его примеру. Вслед им полетели копья со стрелами, найдя двоих из них. Орм нырнул, а затем всплыв на поверхность, изо всех сил заработал руками и ногами; но, как он не раз замечал через много лет, нет ничего, что смогло бы сравниться по трудности с тем, когда ты плывешь уставшим и в тесной кольчуге. Очень скоро Токи и Орм потеряли свои последние силы и безусловно утонули бы, если бы к ним не приблизился вражеский корабль, и их не втащили бы на борт. Там их крепко связали, и они даже не смогли оказать ни малейшего сопротивления, ибо были совершенно обессилены.

Итак викинги были побеждены, и их победители стали грести к берегу, дабы удостовериться, какая добыча им досталась, и похоронить своих убитых. Там они очистили захваченный корабль от трупов викингов, побросав их за борт и начали осматривать его груз, в то время как пленников отвели на берег и усадили там крепко связанными под сильной охраной. Их оставалось девять человек, все они были ранены и молча ждали смерти, глядя в сторону моря; но там не было видно ни кораблей Берси, ни их преследователей.

Токи вздохнул и начал что-то бормотать себе под нос. Затем он сказал:

«Недавно жаждущий я

Отшвырнул браги бочонок

Теперь скоро вкусить мне

Мёда в Валхалле»

Орм лежал на спине, глядя в небо. Он сказал:

«Дома в краю родном

где я с отрочества вырос

мне бы сидеть сейчас

хлеб молоком запивая»

Но горше всего на сердце сейчас было у Крока, ибо с самого начала похода он уверовал, что он доблестный вождь и обладает великой удачей, а теперь у него на глазах счастье покинуло его. Он смотрел как тела его бывших товарищей перебрасывают через борт уже не принадлежащего ему корабля и наконец грустно промолвил:

«Пахари моря

честно трудились

взамен получив

несчастья, да смерть»

Токи нашёл весьма примечательным то, что целых три скальда оказались в такой тесной компании.

«Даже, если вам не под силу тягаться со мной в искусстве сложения вис, – сказал он, – вам не стоит унывать. Помните, что скальдам дозволено пить из самого большого рога на пиршестве богов».

В этот момент они услышали пронзительный крик со стороны корабля, сменившийся общим гвалтом, означающим, что чужеземцы отыскали девушку Токи в её убежище. Они привели её на берег, где сразу же разгорелся жаркий спор, кому она достанется, ибо сразу несколько мужчин начали ругаться из-за неё с друг другом сварливыми голосами, а их чёрные бороды так и заходили ходуном вверх и вниз. Токи сказал: «Теперь время для воронов спорить за обладание куропаткой, пока ястреб сидит и пестует своё сломанное крыло».

Затем девушку подвели к вождю чужеземцев, толстому старому человеку с седой бородой и золотыми кольцами в ушах, он был одет в красный плащ и держал в руке серебряный молот с длинной белой рукоятью. Он внимательно оглядел её, поглаживая свою бороду; потом он обратился к ней, и викинги увидели, что они понимают язык друг друга. Видно было, что девушке есть что порассказать, несколько раз она указала в сторону сидящих пленников, но на два вопроса, когда старик тоже указал ей на викингов, она сделала отстраняющий жест и отрицательно затрясла головой. Вождь кивнул и потом что-то приказал ей, но казалось, она не хотела исполнять его требование, ибо она воздела руки к небесам с недовольным восклицанием, но когда он заговорил с ней строже, девушка подчинилась, и сбросив с себя одежду, предстала перед ним обнажённой. Все кто стоял вокруг, издали вздох восхищения и начали теребить свои бороды, что-то бормоча восторженными голосами, ибо от макушки головы до кончиков пят, она была необычайно красива. Вождь приказал ей повернуться кругом и оглядел девушку ближе, прикасаясь к её длинным каштановым волосам, и поглаживая её кожу своими жирными пальцами. Затем он выпрямился и прикоснулся к её животу, груди и губам золотым перстнем, который он носил на указательном пальце, после чего, повелев что-то своим людям, снял с себя красный плащ и набросил его на девушку. Услышав его слова, все его приспешники склонились перед девушкой, прикладывая руки ко лбам и что-то подобострастно бормоча. Затем девушка снова оделась, сохранив, тем не менее, при себе красный плащ, и ей дали еду и питье, и все окружающие относились к ней с великим почтением.

Пленники молча взирали на это зрелище; и когда дело дошло до того, что девушке дали плащ и предложили питья и еды, Орм заметил, что похоже, удача девушки намного больше, чем у любого из компании Крока. Токи согласился с этим и промолвил, что для него поистине невыносимо видеть свою девушку в цвету её красоты именно сейчас, когда она уже принадлежит кому-то другому; ибо у них вдвоём никогда не было достаточно времени друг на друга, и им вечно приходилось куда-нибудь торопиться, и теперь, сказал Токи, он готов зарыдать от мысли, что ему, может быть, никогда не представится возможности расколоть черепушку этому толстобрюхому седобородому старикану, который осмелился запачкать своими жирными пальцами её прекрасное тело.

«Но я тешу себя надеждой, – добавил он, – что этот старик получит от неё мало удовольствия, ибо с самого первого мгновения, когда я её увидел, я понял, какая она разумная и какой у неё изысканный вкус, хотя мы и не могли понять речь друг друга; так что я полагаю, не пройдёт слишком много времени прежде, чем она вонзит кинжал в кишки этого старого козла».

Всё это время Крок сидел, пребывая в глубоком молчании, удручённый своей несчастливой судьбой; он лишь непрестанно глядел на море, не выказывая никакого интереса к тому, что происходило на берегу. Но внезапно он издал громкий крик, и как только это произошло, чужестранцы начали переговариваться возбуждёнными голосами, ибо четыре корабля показались у входа в залив, направляясь к берегу. Это были те самые корабли, что преследовали Берси, но теперь они гребли медленно; и вскоре стало видно, что один из них глубоко осел в воде сильно повреждённый, посередине его борта зияла огромная дыра, а по сторонам торчали переломанные вёсла.

При виде этого зрелища, пленники, хоть и были удручены своим несчастьем и страдали от ран и жажды, тем не менее, смогли разразиться радостным смехом. Ибо они сразу поняли, что Берси удалось протаранить этот корабль, когда в открытом море поднялся ветер, и врагам пришлось бросить битву, когда у них осталось только три целых корабля, и грести обратно с разбитым судном. Некоторые из викингов даже выразили надежду, что Берси мог бы вернуться и спасти их.

Но Крок промолвил: «Он потерял слишком много людей, ибо множество врагов успело перебраться к нему на корабль, и ему было чем заняться, когда мы в последний раз видели его. И он, должно быть, догадался, что мало кто из нас остались в живых, поскольку он не видел наш корабль выходящим из залива; думаю, он предпочтёт попытаться доплыть до дома с тем, что у него осталось, на двух кораблях или может быть, даже на одном, если у него не хватит людей. Если он сумеет вернуться в Блекинге благополучно, то весть о походе Крока разойдётся по всему Листеру и останется в памяти людей на долгие годы. Однако, сейчас наши враги наверняка нас убьют, ибо гнев их намного возрастёт, после того как два наших корабля ушли у них из рук».

Но в этот раз предсказание Крока не сбылось. Им дали еды и питья, и лекарь осмотрел их раны; и тогда они поняли, что теперь они станут рабами. Некоторые из них решили, что это всё же предпочтительней смерти, тогда как другие сомневались, не окажется ли это ещё более худшей участью. Чужеземный вождь привёл на берег рабов со своего корабля, дабы они могли расспросить викингов. Казалось, что они были из разных стран, и они обращались к ним на своих непонятных бормочущих наречиях, но никто из них не говорил на языке, что могли бы понять пленники. Чужеземцы оставались на берегу ещё несколько дней, приводя в порядок свой разбитый корабль.

Многие гребцы с этого корабля лишились жизни, когда Берси протаранил его, поэтому взятым в плен викингам пришлось усесться на их места, проклиная его изобретательность. Но гребля была для них привычным занятием, поэтому работа сперва не показалась им слишком трудной, к тому же теперь они сидели по двое на весле. Но им пришлось грести почти полностью обнажёнными, чего они очень стыдились, к тому у каждого из них одна нога была закована в цепи. Кожа их была почти белой по сравнению с другими рабами, и спины их непрерывно жгло солнце, так что каждый новый день им казался началом очередной пытки. Со временем, однако, их тела покрыл загар и теперь они ничем не отличались от остальных рабов, и не думали ни о чем кроме работы и сна, ощущая только голод и жажду, вкус еды и питья, и они гребли снова и снова, пока не начинали засыпать на вёслах от тяжкой работы, но и тогда они гребли, не просыпаясь и не сбиваясь с ритма, и хлысту надсмотрщика не требовалось их будить. Так они стали настоящими рабами на гребных кораблях.

Они гребли в жару и под проливным дождём, и иногда в приятной прохладе, но зато здесь никогда не бывало холодов. Они были рабами калифа, но они мало знали о том, куда именно они гребут и какой цели служит их труд. Они гребли вдоль отвесных берегов и богатых равнин, с мучительными усилиями поднимались по широким рекам с быстрым течением, на берегах которых они могли узреть смуглых и тёмных мужчин, и лишь изредка и в отдалении закрытых покрывалами женщин. Они миновали пролив Нервасунд и достигли границ владений калифа, увидев множество богатых островов и прекрасных городов, названий которых они не ведали. Их корабль бросал якорь в громадных гаванях, где их запирали в строениях для рабов, и когда приходило время, они снова отправлялись в море; и они гребли там изо всех сил, преследуя незнакомые корабли, пока, казалось, их сердца не разрывались от натуги, и потом они лежали обессиленные на скамьях, пока битвы, смотреть на которые у них уже не было сил, вскипали неподалёку.

Они не чувствовали ни сожалений, ни надежд и не взывали к своим богам, ибо у них и так хватало забот со своими вёслами и они не спускали глаз с человека с бичом, что надзирал над их работой. Они ненавидели его лютой ненавистью, когда он хлестал их своим бичом, и ещё больше тогда, когда он расхаживал между ними, засовывая в их рты хлеб смоченный в вине, ибо это означало, что им сейчас придётся грести без передышки до тех пор, пока они не повалятся без сил на скамьи. Они не могли понять, что он им говорит, но они скоро научились предугадывать по его голосу, сколько ударов бича будет вознаграждением за их небрежность в работе; и единственным их утешением была надежда, что и его ожидает справедливое возмездие, и что-когда нибудь они перережут ему глотку или сдерут у него со спины кожу так, что через кровь будут видны кости.

Когда Орм состарился, он говорил, что это время в его жизни тянулось невыносимо долго, но рассказать о нём, по сути, нечего, ибо каждый день был похож на предыдущий, так что в конце концов, ему стало казаться, что время вовсе остановилось. Но всё-таки были признаки, что оно, хоть медленно, но идёт, ибо у него начала расти борода. Когда Орм попал в рабство, он был единственным из викингов у кого не было бороды; но не прошло много времени, как она начала расти, становясь ещё более рыжей, чем его волосы, и в конце стала настолько длинной, что он задевал ею за весло, когда наклонялся вперёд для гребка. Длиннее она вырасти уже не могла, ибо каждый взмах весла ровнял её, но из всех способов укорачивания бороды, кок он неоднократно замечал потом, это был последний способ, который он бы выбрал для себя.

Вторым признаком было то, что он становился всё сильнее. Орм уже мог похвастаться силой, когда его только приковали к скамье, и он грёб на корабле Крока, но раб должен трудиться усерднее, чем свободный человек, если не хочет попробовать бича, поэтому долгая гребля жестоко изнуряла его силы, и иногда в первые недели у него от усталости кружилась голова и всё плыло перед глазами. Он видел как у других разрывалось сердце, и они изрыгали со своих бород кровавую пену, валясь со скамей и корчась в предсмертных судорогах, а потом они умирали, и их тела выбрасывали за борт; но он знал, что у него вовсе нет выбора: он или будет грести, как его товарищи, даже если он чувствует, что умирает, или по его спине пройдётся бич надсмотрщика. После он рассказывал, что старался выбирать первое, хотя и до второго всегда оставалось очень недалеко, но он знал после того, как впервые попал под удар бича, что если почувствует его снова, то его охватит ослепляющее безумие и тогда его смерть станет неизбежной.

Итак, ему приходилось грести изо всех сил, даже когда взор его затуманивался, а руки и спину будто жгло огнём. Однако, через несколько недель он обнаружил, что перестал ощущать свою усталость. Его силы росли, и вскоре ему уже пришлось соблюдать осторожность, дабы слишком сильным рывком не сломать весло, которое теперь ему казалось прутиком в его руках; ибо сломанное весло всегда означало очень болезненный урок от бича надсмотрщика. В течение всего своего долгого срока, как раба калифа, он грёб с левого борта, так что он всегда сидел справа от весла и вся тяжесть работы приходилась на его левую руку. И уже после, на протяжении всей его жизни, он держал меч и подобное оружие левой рукой, хотя копья предпочитал метать всё же правой. И сила, которую он приобрёл такими тяжкими трудами, и которая превосходила силу других людей, не оставляла его до самой старости.

Но был и третий признак помимо бороды и силы, напоминающий ему, что время течёт, пока он продолжает сидеть за веслом; ибо понемногу он обнаружил, что начинает понимать кое-что из чужеземных наречий, что звучали вокруг него, сначала по одному-другому слову, но со временем всё лучше и лучше. Некоторые из рабов были родом из далёких земель и их речь походила на лай псов, которую кроме них самих никто больше не понимал; другие были невольниками христианами с севера и говорили на своих языках. Однако, немало было людей из Андалузии, которых усадили за вёсла, потому что они были разбойниками или мятежниками, либо теми кто разгневал халифа ложными учениями о своем Боге и его пророке; и они, подобно своим хозяевам говорили по арабски. Надсмотрщик с бичом тоже объяснялся на арабском, поэтому для любого раба было весьма полезно понимать, что тот от него хочет, так что для Орма надсмотрщик поневоле стал очень хорошим учителем, хотя он об этом даже не подозревал.

Это был очень трудный язык для понимания, и ещё труднее было на нём говорить, ибо он, казалось весь состоял из гортанных звуков исходящих из самых глубин глотки и больше походил на мычание быков или кваканье лягушек. Орм с товарищами никогда не уставали поражаться тому, как эти чужеземцы сами для себя создают трудности, исторгая такие странные и сложные звуки вместо того, чтобы говорить просто и естественно как нормальные люди с Севера. Однако, Орм выказал себя в этом деле намного более способным, чем любой из его товарищей, возможно, потому что он был достаточно молод, но отчасти и потому, что у него всегда был талант выговаривать те трудные и незнакомые слова, что он встречал в старых сагах, даже, если он не имел ни малейшего понятия, что они на самом деле означают.

Вышло так, что Орм оказался первым из викингов кто стал понимать, когда к ним обращались по арабски, и единственным кто мог сказать хотя бы одно-другое слово в ответ. Следствием этого было то, что он стал отвечать и говорить за своих товарищей, поэтому все приказы и слова от хозяев стали передаваться через него. К тому же, он мог узнать многое для своих собратьев, задавая вопросы – насколько у него хватало слов – тем рабам, которые тоже говорили на арабском, и могли удовлетворить его любопытство. Таким образом, хоть он и был самым молодым из северян, и таким же рабом как они все, тем не менее, он в некоторой степени почувствовал себя их предводителем, ибо ни Крок, ни Токи не были способны выучить ни словечка из арабского; так что Орм неоднократно впоследствии замечал, что после доброй удачи, силы и умения владеть оружием, ничто так не полезно для человека, который очутился среди чужеземцев, как способность выучить другой язык.

На их корабле было полсотни воинов и семьдесят два раба числом; ибо на этом судне было восемнадцать пар вёсел. Часто они негромко переговаривались сидя на своих скамьях, что неплохо было бы разбить цепи, перерезать охрану и добиться для себя свободы; но цепи были крепки и за ними тщательно смотрели, а когда корабль прибывал в гавань, всегда выставлялась сильная охрана. Даже когда начинался бой с вражескими кораблями, несколько воинов всегда следили за рабами, готовые убить всякого кто выказал бы хоть малейшие признаки неповиновения. Когда их отводили на берег в любой из многочисленных гаваней калифа, то запирали в строениях для рабов до тех пор, пока кораблю не наставало время снова выйти в море, а до этой поры их всегда держали под строгим надзором, не позволяя собираться вместе больше нескольких человек; итак, им следовало смириться с тем, что у них не будет другой судьбы, кроме как грести на кораблях калифа до самой смерти, или пока какой-нибудь враждебный калифу корабль не одолеет их судно, даровав им тогда, быть может, свободу. Но корабли калифа были многочисленны и всегда превосходили своим количеством врагов, так что на эту возможность едва ли можно было рассчитывать. Те из рабов кто выказывал непокорство или ненависть, громко проклиная своих хозяев, засекали до смерти или выбрасывали живьём за борт, хотя случалось, что когда виновный был сильным гребцом, его в наказание оскопляли и затем снова усаживали за весло. И хотя рабам никогда не дозволялось иметь дело с женщинами, это считалось самым унизительным и тяжким наказанием из всех.

Даже, когда Орм состарился, то повествуя о своих годах проведённых в рабстве, он всё ещё помнил точно места на скамьях, где сидели его товарищи и даже те места, где сидели другие рабы, и когда он рассказывал про всё это, то он водил своих слушателей от весла к веслу, вспоминая кто сидел за ними, и кто из них умер, и как другие потом занимали их места и кому доставалось больше всех ударов бича. Он говорил, что ему нетрудно помнить всё это в подробностях, ибо в своих снах, он часто видит себя снова рабом на корабле и зрит исхлёстанные бичом спины перед собой, и слышит как люди стонут, изнемогая от гребли, и всегда слышит приближающиеся шаги надсмотрщика позади. Ему даже пришлось смастерить для себя особо крепкую кровать, дабы его ложе не рассыпалось под ним, когда он в своих ночных кошмарах хватается за него, думая, что снова наваливается на весло; и как он часто потом замечал – нет большего счастья в целом мире, что может сравниться с чувством, когда ты пробуждаешься от такого сна и понимаешь, что это всего лишь сон.

Через три весла перед Ормом, также по левому борту сидел Крок; и теперь он был совсем другим человеком. Орм и другие его товарищи видели, что быть рабом на корабле для него намного тяжелее, чем остальным, ибо он был человеком привыкшим быть предводителем и всегда верил в то, что он обладает великой удачей. Он стал очень молчалив и редко отвечал, когда к нему обращались его соседи, и хотя при своей силе ему было нетрудно управляться с веслом, он теперь грёб словно в полусне, как будто в глубоких раздумьях о чем-то ином. Постепенно его движения замедлялись и его весло выпадала из общего ритма, и на него сыпались жестокие удары надсмотрщика; но никто никогда во время наказания не слышал от него стона или шёпотом произнесённого проклятия. Он снова молча брался за весло и грёб как все, но его глаза теперь следовали за спиной надсмотрщика, как у человека который видит надоедливую осу, но не имеет возможности прихлопнуть её одним ударом.