«Я памятник себе воздвиг чудесный, вечный…». Гавриил Романович Державин

В числе знакомых, которых Державин посещал в это время, был его земляк Осокин, отец которого имел в Казани суконную фабрику. Молодой Осокин любил литературу, писал стихи, и был знаком с некоторыми писателями. Он иногда устраивал «пирушки», на которые приглашал Державина, как земляка своего. На одном из них поэт познакомился с Третьяковским. Встреча с современными литераторами должны были поддержать в нем охоту к поэзии.

В конце 1766 года полковым секретарем был назначен Петр Васильевич Неклюдов, один из названных выше братьев, хорошо расположенных к Державину. С этих пор служба его пошла более успешно. В начале 1767 года Гавриил Романович был произведен в каптенармусы, и вновь сумел получить отпуск в Казань.

Посещение своих деревень Сокурово и Кармачи, а также встречи в Казани с родственниками и друзьями задержали его отъезд в Оренбургскую губернию. В это время Казань посетила императрица Екатерина II, которая совершала свое знаменитое путешествие по Волге. 28-го апреля 1767 года императрица с блестящей свитой на галере «Тверь» отправилась в плавание по Волге. Будучи очевидцем посещения Казани императрицей Екатериной II Гавриил Романович Державин написал два небольших стихотворения: «Нашествие императрицы в Казань» и «На маскарад». В первом из них говорится:

Пристойно, Волга, ты свирепо протекала,Как для побед Татар тобой царь Грозный шел;Ты шумом вод своих весь полдень устрашала,Как гром тобою Петр на гордых Персов вел;Но днесь тебе тещи пристойно с тишиною:Екатерина мир приносит всем собою.

Казанское дворянство устроило грандиозный маскарад, где населяющие губернию народы, наряженные в национальные костюмы плясали перед гостями и играли на своих инструментах. Вот как описал этот маскарад Державин:

Достойно мы тебя Минервой называем,

На мудрые твои законы как взираем.

Достойно мы тебя Астреею зовем:

Под скипетром твоим златые дни ведем.

Воистину у нас Орфеев век тобою:

И горы и леса текут к тебе толпою. —

Где ты, монархиня, тут пир и торжество,

И дикие с степей сбегаются фауны

И пляшут пред тобой, согласно движа струны.

Россия! Похвались владычицей своей:

И варварски сердца уже пленились ей.

Но эти два стиха, как и «Ода – Екатерине II», написанная в стиле Михаила Ломоносова, а также небольшое стихотворение «На поднесение депутатами её величеству титла Екатерины Великой», к сожалению, остались незамеченными. Возможно, они могли бы изменить начальный жизненный путь поэта.

В последнем произведении Державина, а все они были написаны в 1767 году, говориться о том, что сенат и созванные для составления проекта нового уложения депутаты поднесли императрице наименование Великой, Премудрой, Матери отечества. Именно об этом событии и были написаны Гавриилом Романовичем следующие строчки:

Монархиня! и ты в следы его ступаешь;Зовись великою: он начал, ты кончаешь

Державин видел в императрице достойную преемницу императора Петра Великого. Однако, Екатерина II отказалась от этих титулов. В письме Ивану Ивановичу Шувалову, датированном 20-м августом 1767 года, сказано: «Прошлого воскресенья была во дворце благодарственная её величеству церемония от депутатов, в которой, сказывают, просили депутаты принять титул Премудрой, Великой, Матери отечества; на что ответ был, достойный сей монархини, следующий: Премудрость одному Богу; Великая, – о том рассуждать потомкам; Мать же отечества, – то я вас люблю, и любима быть желаю.» Да! это был действительно достойный ответ ВЕЛИКОЙ русской императрицы.

После отплытия галеры «Тверь» из Казани Державин вместе с матерью Фёклой Андреевной поехал в Оренбургскую губернию в свою деревню. Они прожили там до глубокой осени, а затем благополучно вернулись в Казань.

Возвращаясь из отпуска, Гавриил Романович Державин остановился в Москве для покупки, по поручению матери, имения на Вятке. Ему дана была отсрочку на два месяца, по истечению которой он должен был приехать в Петербург и явиться на службу в лейб-гвардии Преображенский полк. Однако Державин загулял в Москве и не возвращался в Петербург более двух лет.

Приехав из Казани в Москву, Гавриил Романович Державин остановился у своего троюродного брата Ивана Яковлевича Блудова, сына тетушки Фёклы Савичны, в его собственном доме за Арбатскими воротами на Поварской улице. В том же доме жил еще и другой брат Блудова, поручик Сергей Тимофеевич Максимов. Эти родственники завлекло Державина в карточную игру. Началось, как всегда, с игры «по маленькой». Затем «ставка» стала возрастать. И вскоре Гавриил Романович проиграл все свои деньги, а затем и те, что были получены от матери на покупку имения. Забыв о сроке своего отпуска, он хотел отыграться. Когда же это не удалось, то, заняв денег у Блудова, купил на свое имя деревню и заложил ему как это имение, так и материнское, хотя и не имел на то права. «Попав в такую беду, ездил он в отчаянии день и ночь по трактирам искать игры». Познакомился с игроками, на самом деле карточными шулерами, прикрывающими своими благопристойными поступками нечестную игру. У них научился втягивать в игру новичков, подтасовывать карты и всем другим способам мошенничества за карточным столом. Словом, Гавриил Романович Державин сделался отъявленным шулером. В своих «Записках» он пишет, что к счастью, «никакой выигрыш не служил ему впрок, и потому он не мог сердечно прилепиться к игре, а играл по нужде. Когда же не на что было не только играть, но и жить, то, запершись дома, ел хлеб с водою и марал стихи при слабом иногда свете полушечной сальной свечки или при сиянии солнечном сквозь щелки затворенных ставней». Такой образ жизни и уже полугодовая просрочка отпуска могли дорого обойтись Гавриилу Романовичу Державину. Но покровительствовавший ему полковой секретарь Петр Васильевич Неклюдов решил спасти молодого человека, и без всякой с его стороны просьбе причислил его к московской команде лейб-гвардии Преображенского полка. Тогда уже Державин был сержантом. В течение того же 1768 года, он был избран секретарем депутатской законодательной комиссии и ездил к своей матери Фёкле Андреевне в Казань.

Возвратившись в Москву после этого кратковременного отпуска, Гавриил Романович продолжал вести прежний образ жизни. Впоследствии ему пришлось пережить несколько не совсем приятных моментов в своей жизни. Так однажды, когда он в карете возвращался из Вотчинной коллегии, куда ездил по своим делам, его окружили, при звуках трещоток, будочники, и взяв лошадь под уздцы, повезли через всю Москву в полицию. Сутки просидел Державин вместе с другими арестантами в карауле. На следующее утро повели его в судейскую и хотели заставить жениться на дочери приходского дьякона, которая «хаживала» к Блудову и Максимову. Дело это было начатое её родителями. Оно тянулось с неделю. Но так как ничем нельзя было доказать его связь с этой девушкой, то Гавриила Романовича вынуждены были освободить из – под ареста.

В другой раз один из трактирных его приятелей, оскорбленный откровенными высказываниями Державина о поведении своей жены, захотел расправиться с ним. Для этого он зазвал Гавриила Романовича к себе в гости. Там Державин увидел трех незнакомых ему людей. Один из них лежал на постели. Вглядевшись, Гавриил Романович, узнал в нем офицера, который однажды в его присутствии проигрался на бильярде. Он, тотчас напомнил ему об этом. Между тем хозяин вступил с Державиным в спор, и всячески старался вывести его из терпения и начал подавать своим приятелям знаки, чтоб они принялись за дело и как следует, побили гостя. Но лежавший на постели здоровенный, приземистый малый, держащий в руках дубину, совершенно неожиданно сказал хозяину: «Нет, брат, он прав, а ты виноват, и ежели кто из вас тронет его, то я вступлюсь за него и переломаю вам руки и ноги». Хозяин и остальные два приятеля удивились сказанному и онемели. Этим защитником Гавриила Романовича Державина оказался землемер, недавно приехавший из Саратова в Москву, поручик Петр Алексеевич Гасвицкий. Начавшаяся таким образом между ними дружба продолжалась на долгие годы. Таковы были люди и обстоятельства, среди которых Державину пришлось жить в Москве.

Наступил 1770 год. Гавриил Романович Державин впал в депрессию. Он дошел до точки. Жизнь стала невыносимой. Надо было решать что делать, как преодолеть это глубокое нравственное падение. Воспоминания прошлого вставали перед его глазами. И вот он вспомнил Казань, унижения матери перед «сильными мира сего». И в нем пробудилась совесть. Гавриил Романович Державин решился насильно вырваться из окружавшей его среды. «Вон из Москвы», – твердил он про себя. Чтобы найти в себе довольно силы покинуть ставшую привычной Москву, он долго бороться с собой. В написанной им перед отъездом в Петербург пьесе «Раскаяние», Державин сравнивает Москву то с Вавилоном, то с магнитной горой. Он сознается, что она неодолимой силой влечет его к себе. О себе Державин писал:

Повеса, мот, буян, картежник очутилсяИ вместо, чтоб талант мой в пользу обратил,Порочной жизнию его я погубил…

В марте 1770 года, когда на Москву обрушилась эпидемия моровой язвы, Державин окончательно решил расстаться с древней столицей. Заняв 50 рублей у приятеля своей матери, он опрометью бросился в сани, которые понесли его в Петербург. По пути в столицу, в Твери, его чуть было не удержал один из прежних друзей, но он сумел, растратив все свои деньги, вырваться оттуда. Помог дикий случай. Ученик садовника, который вез ко двору виноградные лозы из Астрахани, остановился в Твери. Державин в отчаянии кинулся к нему, совершенно незнакомому человеку, и попросил у него взаймы 50 рублей. Неизвестно что произошло, но молодой человек поверил Державину и дал ему эти необходимые 50 рублей. Но и эти деньги Гавриил Романович почти все проиграл в карты в новгородском трактире. У него осталось денег ровно столько, сколько нужно было на проезд до Петербурга, да крестовик, полученный от матери, который он сохранил до конца жизни. Подъезжая к Петербургу, он наткнулся в Тосне на карантинную заставу, где ему объявили, что надо будет просидеть здесь две недели. Это показалось нетерпеливому сержанту целым веком, да и чем было ему жить столько времени? Он стал упрашивать карантинного начальника не задерживать его, представляя, что у него, как у человека не богатого, почти нет и платья, которое бы нужно было окуривать и проветривать. Ему указали на бывший при нем сундук с бумагами, большую часть которых составляли его юношеские опыты в стихотворстве, накопившиеся в течение многих лет, начиная со времени его воспитания в Казанской гимназии. Чтобы уничтожить это препятствие, Державин, не задумываясь, употребил самое простое средство: в присутствии караульных сжег сундук со всем, что в нем было. Впоследствии выяснилось, что не все ранние опыты его стихотворства были, таким образом, уничтожены.