Три грани мизерикорда

Конечно, вся эта возня пришлась Горину исключительно на руку, как приходилось почти всё, с чем сталкивали его жизнь и служба. Не само приходилось, конечно. Папа Гена годами, десятилетиями учился – и учил подчиненных – разворачивать любую встреченную избушку в потребный для блага службы ракурс. К примеру, не встрянь конкурирующая контора в дело госпожи Филатовой, пришлось бы поискать подходы к строптивому «Чёрному Единорогу». Ещё не факт, что нашлись бы быстро и приемлемые по цене. А так Дима Десница заплатил согласием разгребать бардак на планете Статус за помощь в вызволении случайно подобранной им на Волге девки. Заплатил, не торгуясь. Даже давить не пришлось. И тратиться тоже. Но фанфаронства Сергея Дергачёва, фанфаронства, выливающегося в некомпетентность, это не отменяло.

– Материалы, Лёша, – теперь генерал заговорил жёстко, роняя слова, как окалину с пышущей жаром подковы. – Материалы. Зацепки. Намётки. Всё, что есть. Дмитрий что с ними в пекло полезет, что без, но я хочу, чтобы у него был шанс. Хоть какой-то. Может, по ходу пьесы и Соловьёв твой отыщется, Дима – парень дотошный.

Дергачёв молчал. Долго молчал.

– Я дам материалы, Гена, – медленно, словно нехотя, ответил он наконец. – Дам. Но не тебе. Они ведь Диме Деснице нужны? Вот он их и получит.

– А что ж так-то? – зло прищурился Горин.

– Не хочу потом своих людей с твоего крючка снимать. Ты вон с год назад единственного сына своего друга не постеснялся в самое пекло пинком спровадить, что уж о чужих говорить…

– Хорошего ты обо мне мнения, Алексей.

– Хорошего. Был бы плохого – и разговаривать бы не стал. Не первый раз замужем.

Алекс фон Строффе был доволен жизнью. Доволен настолько, насколько это вообще возможно для человека, вынужденного находиться на планете, чья сила тяжести более чем в полтора раза превышает привычную для него. Но даже необходимость таскать экзоскелет была лучше того непотребства, которое ему пришлось на протяжении почти года терпеть на Земле.

Первую фазу своего пребывания на родной планете он запомнил весьма слабо. Там и запоминать было нечего – ну госпиталь и госпиталь, подумаешь… Интерес представляли разве что пространные рассуждения лечащего врача о том, что господину фон Строффе очень повезло с теми, кто оказывал ему первую помощь.

Сомневаться в способностях Отто Лемке у Алекса оснований не было, но, к его удивлению, пришедший навестить раненого тевтон решительно отмёл благодарность. Заявив, что «спасибо» следует говорить не ему, а пилоту с Заката, вовремя поймавшему капсулу, и милой девушке, исключительно правильно укомплектовавшей медблок подотчётного корабля.

Познакомиться с упомянутыми персонажами возможным не представлялось: на тот момент, когда Алексу позволили прийти в себя, оба уже отбыли на пресловутый Закат. Вот разве что снимки…

На первом крепкий, чтобы не сказать массивный, светловолосый парень небрежно развалился в пилотском ложементе. Рубка выглядела несколько странно, и фон Строффе в который раз уныло подумал, что привыкать придётся ко многому. Двести лет есть двести лет, и то, что ты провел их в криобоксе и пронеслись они почти как единый миг, ничего не отменяют. Наоборот, контраст настолько резок, что, как говорят русские, «хоть святых выноси!».

На втором рядом с Лемке красовалась темноволосая и темноглазая девушка. Пара опиралась на продолговатый объёмистый предмет, в который Отто небрежно ткнул пальцем, невозмутимо заявив: «Там – ты!»

Однако снимки – снимками, а общаться Алексу приходилось с живыми людьми. И общение это с каждым днем доставляло ему всё меньше удовольствия.

Из маленького городка в предгорьях Альп, куда их с Райтом пригласил Лемке на предмет погостить у его родных, пришлось уносить ноги, причем максимально быстро. Стоило вездесущим журналистам пронюхать, куда именно отправились отдыхать члены команды «Дианы», как на ни в чем не повинных родственников и соседей Отто обрушился шквал назойливого любопытства. В сущности, единственное, что успел без спешки и нервотрепки сделать Алекс, это (по рекомендации Лемке) поставить свечи святому Варфоломею и святой Агате.

Дальше стало только хуже. Надежда на то, что нужно потерпеть совсем немного, и у репортёров найдётся другая цель для преследования, таяла на глазах. То ли год выдался неурожайным на сенсации, то ли возвращение «Дианы» стало сенсацией наиболее полновесной… чёрт их разберёт. Но куда бы ни приехали Алекс фон Строффе и Ричард Райт, единственные доступные для общения члены экипажа «Дианы», вокруг них немедленно начиналась свистопляска.

Журналистов вполне можно было понять: не каждый день на Землю возвращаются – живыми! – астронавты, более двухсот лет проведшие в гравитационной ловушке двойной звезды.

Правильнее всего было бы убраться с Земли и вообще с планет, но строительство нового корабля, заказанного Максом Заславским на Закате, затягивалось. И членам экипажа временно не существующего «Ревеля» ничего другого не оставалось, как только ждать.

В один из дней, когда Алекса уже совершенно перестали радовать белоснежный песок, бирюзовый океан и развесистые пальмы Гаити, он на полном серьёзе заявил Дику, что, если ещё хоть кто-то назовет его «ожившей историей, легендарным пилотом и любовником Ричарда Райта», этому кому-то крупно не поздоровится.

– Алекс! – укоризненно заметил Дик. – Ты бы перестал дёргаться, а? Может, тебе успокоительных каких-нибудь попить… для профилактики?

Ответить Алексу помешал стук в весьма символическую дверь занимаемого ими бунгало. Мстительно напомнив Райту, что теперь его очередь открывать, фон Строффе проследовал в спальню, улегся на живот и уткнулся лицом в скрещенные руки. К сожалению, долго пролежать спокойно ему не удалось. Негромкий, доброжелательно-непреклонный голос Дика сменился картинным женским визгом и истерическим воплем на испанском: «На помощь! Насилуют!»

Пилот скатился с легкой ротанговой кровати и кинулся к двери. Однако немедленно выяснилось, что его вмешательство не требуется. Когда подтягивающий на ходу трусы Алекс влетел в гостиную, дамочку в живописно разодранном саронге уже оттаскивал от дверей облаченный в шорты и рубашку с коротким рукавом мулат-полицейский.

Неизвестно, впрочем, что было хуже: затеянный дамочкой спектакль или многословные извинения копа, делавшего упор на то, что «putas[2] окончательно с нарезки послетали… простите, сеньор Райт… мы тут стараемся оберегать покой наших гостей, но иногда такие вот прорываются… простите, сеньор фон Строффе… поверьте, мы уважаем ваше желание уединиться, и сделаем всё возможное, чтобы впредь вам и вашему партнеру никто не мешал!»

Фон Строффе закрыл дверь за говорливым стражем порядка и несколько секунд полюбовался на побагровевшее, перекошенное лицо Ричарда и его скрюченные пальцы, судорожно пытающиеся нащупать на поясе отсутствующий пистолет. Потом участливо улыбнулся и самым медовым тоном, на какой был способен, произнес:

– Неважно выглядишь, братан. Успокоительных бы тебе попить, а?

Так что вызов Заславского, сообщившего, что команда собирается и отбывает на Закат забирать готовый корабль, пришёлся весьма и весьма кстати. На тяжёлой планете с богомерзким климатом журналисты то ли отсутствовали как класс, то ли склонны были уважать нигде не прописанное, но свято соблюдаемое «право на одиночество».

Да и жители вели себя более чем корректно. Во всяком случае, Кондрат Вересов, с которым довелось познакомиться увязавшемуся за Аскеровым Алексу, в ответ на представление ограничился костедробильным рукопожатием и уважительным гудением: «Наслышан, наслышан. Вы, ребята, молодцы». Вслед за чем снова погрузился в малопонятные непосвященному расчёты и выкладки.

Алекс даже немного заскучал, поскольку его скудные пока познания в русском языке позволяли понимать дай бог одно слово из трех в перенасыщенной специальными терминами скороговорке пожилого оружейника. Но тут с воплем «Дядя Кондрат, на минуточку!» к беседующим Вересову и Аскерову подлетел крепкий (чтобы не сказать массивный) светловолосый парень. В нём фон Строффе немедленно узнал того самого пилота, чей снимок показывал ему Лемке.

Предположение, что девушка по имени Агата тоже должна находиться где-то поблизости, немедленно подтвердилось. И Алекс, которого блондинки раздражали уже лет двести, со времен предательства Энджи Валлис, выскочившей замуж чуть ли не на следующий день после старта его корабля, решительно напросился в гости. Надо же и представиться по всей форме, в конце-то концов!

Глава 3. …и другие официальные лица

– Я был не один. Нас было трое – я, Тульский и Токарев.

Народное творчество по мотивам криминальных историй, ХХ век

Хлопот оказалось неожиданно много. И то сказать: когда «Бистяра» впервые стартовал с Заката после приключений на Волге – и веселухи особой не ожидалось, и Агата ещё роль бортврача на себя не примеряла. Теперь же… о, теперь у нее в дополнение к деньгам имелись время и знания. Хорошее сочетание. Именно то, что требуется. Правда, времени было не так, чтобы очень много. День, в пределе – два. Но чего только не добьешься, обладая связями, безукоризненной деловой репутацией, четким представлением о том, что тебе нужно, и практически неограниченным кредитом!

Так что Агата развернулась на полную катушку. Саквояж корректировок не требовал: даже Виталий Погосян только уважительно покачал головой, когда бывшая студентка подсунула ему список содержимого на предмет критики и доброго совета. Но вот медблок…

Да, «Саркофаг» и медкапсулу заменили ещё на Земле. В «Саркофаге» покинула борт «Бистяры» Юлия Рокотова, в медкапсуле – Алекс фон Строффе. В принципе, вынырнувшего из прошлого пилота можно было извлечь и на подлете к Земле, но оба присутствующих на борту медика – Отто Лемке и Агата Ставрина – решили не рисковать. Недавняя гибернация… отстрел спасательной капсулы в предельно аварийном режиме… приключения хороши на страницах романа, а в жизни хорошо бы обойтись без них.

Так что новёхонькое оборудование с нулевой выработкой ресурса доставили на борт ещё в Свободном. Генерал Горин расстарался, за что ему большое человеческое спасибо. Кстати, присланные взамен модели были существенно круче тех, которые Агата нагло экспроприировала на Волге. В этом плане имперский стиль ей определённо нравился.

Но капсулы – капсулами, а в специализированных каталогах имелась куча всякого и разного, что она хотела иметь на борту корабля, за здоровье экипажа которого отвечала. Хотела – и могла себе позволить, дай бог здоровья Платине с его неистощимой энергией и желанием извлечь из любого рейса наибольшую прибыль.

Хотя дело тут было не только в энергии пилота. Агата прекрасно отдавала себе отчет в том, что друг и компаньон стремится переплюнуть её в деловых вопросах. Сама же и постаралась. Черт его знает, как дело повернётся. Не век же Кондовому за ее юбку держаться, жена – когда она у него будет – не поймёт. Хотя покамест с женой выходил полный облом.

Сам пилот никаких действий в данном направлении не предпринимал. А остальные… кто только ни пытался склеить из них с Платиной пару! Матушка его пыталась, Глафира Ставрина (и куда делись её рассуждения о том, что в жизнь приёмыша вмешиваться не будет!) пыталась, Марфа тоже… и чего это людям неймётся? Брат ей Варфоломей, брат, что непонятно?!

Ладно, всё это лирика. Ну, что тут у нас? М-да, похоже, Платина за год ни разу в медблок не заглядывал. С одной стороны, хорошо, раз не заглядывал – значит, и надобности не было. С другой же… Так, это заменить, это убрать вообще… как я только с таким набором летала? И даже полагала, что всё в порядке… Ларка, я тебе сейчас сброшу список, оплата с моего счёта, давай в темпе! Какой ещё вальс?! Чечётка, дорогая, исключительно чечётка, не позже чем завтра мне нужен полный комплект. Хорошо, хорошо, десять процентов за срочность – твои. Вперед и с песнями, жду!

День да ночь – сутки прочь, а потом… понеслась душа в рай! Коробки и пакеты, ящики и баллоны… так, угу, принято, принято… а это что такое? Лариса Дмитриевна, я сейчас буду ругаться. Непечатно. Пункт 6-1-9. Я что заказала? А твои орлы что привезли?! Уж сделай милость, разберись. Ну да, идиоты. Но это ТВОИ идиоты, я-то тут при чем? Ларчик, у меня мало времени, вылет завтра!

Варфоломеево: «Агата, принимай гостей!» прозвучало как нельзя кстати. Точнее, прозвучало бы. Потому что рядом с Платиной широко улыбался Алекс фон Строффе.

Они сидели в ресторане, и Агата никак не могла придумать, под каким бы предлогом сбежать. Чёрт бы побрал Платину с его: «Давай сюда свой список, я сам разберусь, а ты ступай, поужинай. Вот Алекс тебе компанию составит!» Составил, а как же. За тем и пришёл. Щиты, все щиты, какие можно и нельзя, только бы отгородиться от волн восхищения, исходящих от собеседника. Причем восхищение весьма, надо сказать, приземлённого свойства. Он что же, не знает? Лемке ему не сказал? Или сказал, но ему всё равно? Или сказал, и именно поэтому?..

Щиты, щиты, щиты! Она не хочет, не хочет знать правду, Господи, пожалуйста, ещё чуть-чуть, ну неужели же она не заслужила хоть самой малости… Какое чуть-чуть, девочка, опомнись, ты что, забыла? Забыла, кто ты – и кто он? Надо ему объяснить, надо быть честной…

– Вы меня совсем не слушаете, Агата?

– Простите, Алекс, я немного задумалась. Вы о чём-то спросили?

– Ну вот! – фон Строффе с шутливой укоризной развел руками. – Агата, я понимаю, что у вас перед предстоящим вылетом много хлопот, но надо же и отдыхать!

– Вы правы, Алекс, вы совершенно правы… так о чем вы спрашивали?

– Я спрашивал, как вы познакомились с майором Десницей?

Агата рассмеялась, изо всех сил стараясь, чтобы смех прозвучал естественно.

– Это длинная история, Алекс. Длинная и не слишком занимательная. И вообще, почему мы говорим только обо мне? А как же вы? Давайте поговорим о вас!

Фон Строффе нахмурился. Это выглядело бы довольно забавно, если бы не серьёзный, пристальный взгляд исподлобья.

– Знаете, Агата, я, конечно, отстал от жизни на добрых двести лет, но… вы не хотите разговаривать со мной? Согласились поужинать из вежливости? Я вам неприятен?

Агата Ставрина куда-то делась, как и Агата-Собеседница, и девушка вдруг с ужасом почувствовала, что напротив Алекса фон Строффе сидит сейчас Даша Филатова. И лет Даше Филатовой уж никак не больше пятнадцати. Благословение? Или проклятие?

– Вы? Вы неприятны мне?! Алекс, вы просто не понимаете!

– Верно, – кинул пилот, – я не понимаю. Так объясните мне. Пожалуйста.

Агата набрала полную грудь воздуха и внезапно успокоилась. Паника исчезла, уступив место решимости. Нечего пробовать воду пальцем, надо нырять. И она нырнула.

– Алекс, вам, быть может, известно, что девочки-подростки частенько влюбляются в совершенно недостижимых для них мужчин? В певцов, актеров, известных спортсменов, звезд разнообразных шоу… Объект влюбленности зачастую зависит от окружения. Так вот, в приюте, где я выросла, все поголовно девчонки традиционно были влюблены в некоего Алекса фон Строффе.

– Что?! – опешивший Алекс подался вперед. – Вы… вы шутите?

– Даже и не думала, – грустно усмехнулась Агата. – Вы были для нас символом чего-то, что нам не полагалось просто по статусу. Мужчина, назвавший именем своей любимой звезду… и вот теперь я сижу за одним столом с этим мужчиной. Сижу, не имея на это никакого права.

Девушка мысленно ахнула, проклиная свой длинный язык, но было уже поздно. Уж с чем, с чем, а с реакцией у пилота Поискового флота проблем не было.

– Не имея права? Вам нужно право сидеть со мной за одним столом? С какой стати?!

Он не знает, подумала Агата, разглядывая замысловатую вышивку на скатерти. Действительно не знает. Да уж… ты, кажется, хотела быть честной? Будь.

– «Добрый дом» был небольшим приютом. Как, впрочем, и остальные – на Волге все детские приюты находятся… то есть находились в частных руках. И тринадцать лет назад пятеро девчонок вышли из него в большой мир. Они не строили иллюзий – или им так казалось, – но были твердо намерены переиграть Судьбу. На её же поле, да. Конечно, контракт обязывал их компенсировать стоимость содержания в приюте, но контракты для того и существуют, чтобы выполнять их требования, не так ли?

Агата подняла глаза на собеседника. Алекс, весь внимание, спокойно смотрел на нее, ожидая продолжения.

– В общем, девчонки взялись за дело. Год спустя Елена Морозова покончила с собой, приняв терминальную дозу «Красного хрусталя». Ещё через пару лет Екатерина Соловьева попала под трактор, которым управлял пьяный фермер, чьих коров она доила. Мужика даже не судили – с чего бы вдруг? Кому интересна жалкая батрачка? Татьяна Ремизова попалась на магазинной краже, получила три года каторги, но не продержалась и одного. Сама она умерла или помогли… кто знает? Валерия Мелихова истекла кровью: неправильно подобрала препарат для прерывания беременности. Контракт, Алекс, запрещал рожать детей, штрафные санкции были предусмотрены такие, что о выплате положенного в какой-то осмысленный срок можно было забыть, а деньги на качественные контрацептивы или хорошего врача… откуда бы им взяться?

Алекс молчал. По выражению его лица Агате никак не удавалось определить, как он относится к услышанному, а сбрасывать щиты она не хотела. Не могла она их сбросить.

– Дарья Филатова… Даше повезло. Ее взяла под свое крылышко Мама Зоя. Ну как – взяла? Объяснила отельной горняшке, что либо она отправляется на всё ту же каторгу за то, чего не делала, либо поступает к Маме Зое в штат. Именно Мама Зоя назвала Дашу – Агатой. Не судите девочку слишком строго, Алекс, она была молода и очень боялась каторги…

Лежащие на столе руки фон Строффе медленно сжались в кулаки.

– Судить? Агата, вы давеча что-то говорили о правах… по-вашему, у меня есть право судить? Судить ВАС?!

Он всё ещё не понял. Ну что ж…

– Алекс, вы ведь взрослый человек! Я должна вам объяснять, представительницы КАКОЙ профессии называют своих работодательниц – своих хозяек! – «мамами»?! Десять лет, Алекс. Я проработала на Маму Зою десять лет. Шесть – чтобы выплатить контракт, четыре – чтобы заработать на учебу. Агата-Собеседница, так меня называли. Поправить настроение, вывести из депрессии, придать уверенности в себе… такая вот специализация. Старая сука берегла меня, под кого попало не подкладывала, сильные эмпатки на дороге не валяются и стоят ой как дорого, но сути дела это не меняет. Вы интересовались, как я познакомилась с командиром? Он снял меня в баре отеля в ночь налёта лестиан на Волгу. Расплатиться, правда, не успел… и трахнуть не успел тоже. Там такое началось, что я до сих пор в толк не возьму: как мы все живы-то остались?

Она помолчала и закончила с кривой усмешкой:

– Простите, мне следовало рассказать вам всё до того, как мы пришли сюда. Да что там, я должна была отказаться от вашего приглашения, а ещё лучше – сделать так, чтобы оно вовсе не прозвучало. Поверьте, вы даже не заметили бы ничего. И не стояли бы сейчас перед выбором: быть вежливым или быть честным. Но Даша… ей до смерти хотелось поужинать с мужчиной, гибель которого она так долго оплакивала. Давно. Очень давно. В прошлой жизни. Я не смогла ей отказать. Ещё раз простите. И прощайте.

Агата встала из-за стола и пошла к выходу из ресторана. Пошла, не оглядываясь, чтобы не видеть статуи, в которую превратился Алекс фон Строффе.

Надежда Кондовая отвернулась от плиты, на которой собиралось вскипеть, но всё никак не вскипало какао. Растворимые напитки – чушь и профанация, какао надо варить! Женщина вздохнула, поправила выбившуюся из прически то ли светлую, то ли седую прядь и в упор посмотрела на сына.

Варфоломей сгорбился у стола, вертя в пальцах ложечку. Вот ведь… весь из себя взрослый, самостоятельный, пилот, совладелец преуспевающего предприятия… а как припекло – к кому прибежал за полночь? Что ж, всё правильно, к кому и бежать…

– Это очень хорошо, Варфоломей.

– Что «хорошо»?! Видела бы ты, как она рыдала, еле успокоил! Сроду такого не было, она на моей памяти только раз всплакнула – когда старого рекна хоронили. И то, по-моему, больше за компанию с Ардо…

– Хорошо, что Агата ещё может плакать. Я, признаться, боялась, что нет, слишком привыкла она носить всё в себе и быть сильной. Слёзы не признак слабости, но так считают далеко не все… и очень часто тому, кто не скрывает слёз, приходится выдерживать больший прессинг, чем тем, кто скрывает. А твою названую сестру прессовали по полной все кому не лень. И хорошо, кстати, что она, совершенно не умея строить отношения с мужчиной, всё сделала правильно. Инстинктивно, должно быть. Будь она моей дочерью, я бы гордилась.

Платине хотелось вскочить и заорать. Очень хотелось. Невыносимо. Вместо этого он положил ложку на стол, подчеркнуто медленно поднялся на ноги и снял с плиты кастрюльку. Налил себе какао, снова уселся и только потом заговорил, изо всех сил стараясь не подпустить в голос яду.

– Ты меня извини, мам. Я, конечно, понимаю, что у женщин есть женская логика, а у мужчин и вовсе никакой… только где ж ты в действиях Агаты «правильность» разглядела? Сама ведь повторяешь частенько: мужу-псу не выкладывай правду всю.

Надежда вздохнула, подошла к сыну и ласково взъерошила волосы на затылке. В неё пошел парень, от отца разве что нос, а так – копия, не открестишься. Ещё бы рассуждать умел, но в одном двух не бывает, увы.

– Видишь ли… Если Агата небезразлична Алексу фон Строффе, а он небезразличен ей, пусть даже просто как человек – ну не верю я в детскую романтику! – необходимо играть в открытую. Её биография всплыла бы рано или поздно, и хорошо, что он услышал правду от неё самой. Потому что правда бывает очень разной, в зависимости от того, кто, когда и при каких обстоятельствах её излагает. Между прочим, ты не задумывался, за каким чертом Агате понадобилось шунтирование? Почему бы ей просто не учиться, как все? А я тебе скажу. Она боится. Боится, что если не вывернется наизнанку, если не будет самой лучшей, успешной, незаменимой, самой-самой – причём быстро, – то не сможет быть достаточно полезной, в частности, вам с майором. И вы её бросите.

– Что-о?!!

– Что слышал. Не знаю, правда, отдаёт ли она себе отчёт в этом страхе. И есть ещё один страх. Страх, что, узнав правду о прошлом Агаты, люди отвернутся от неё. Здесь, на Закате, где во главу угла ставится способность выживать, она не могла проверить свои предположения. Жива? Умница. Как ухитрилась? Без разницы. Всё равно молодчина. Но Закат – это далеко не весь мир. И сегодня она посмотрела в лицо своему страху, рассказав этому молодому человеку, каким образом выжила. Как он, к слову сказать, отреагировал?

– Агата говорит – окаменел, – проворчал Варфоломей.

– Ну, это естественно. А потом?

– Потом она ушла.

– А вот это – зря. Ну да ладно. Что-то мне подсказывает, что, когда господин фон Строффе переварит информацию, эффект будет совсем не тот, какого ожидает Агата. Хотя… знаешь, я могу предполагать, чего она ожидает от этого парня, но даже близко не подберусь к тому, чего она ожидает от себя. Она и сама-то ещё к этому не подобралась, по-моему.

– Ты идиот, братан. Спорить будешь?

В голове Алекса фон Строффе было пусто и гулко. Очень хотелось пить. А вот вести серьёзные разговоры не хотелось совершенно. И встал он напрасно, не стоило этого делать. Вот только лежать, уставившись в потолок, тоже уже никаких сил не было.

– Эээ… глубокая мысль. И чем вызвана, хотелось бы узнать… до того, как выдвигать контраргументы, – попробовал Алекс смягчить ситуацию. Ведь далеко не каждый день человек, с которым столько всего пройдено, вламывается к тебе в каюту со столь безапелляционным заявлением.

– Чем вызвана? – Ричард Райт прошел внутрь, дошагал до стола и оперся на него той частью тела, которая уже не спина, но ещё не ноги. – Да как минимум тем, что я имею неудовольствие опять наблюдать твою рожу в состоянии немаленькой задумчивости. И дело вовсе даже не в похмелье. Или не только в нём. Давай-ка начистоту – лирика по голове проехала?

– В каком смысле? – на всякий случай пилот решил «включить дурака», по крайней мере, до тех пор, пока не выяснит, что именно не нравится другу.

– Да в прямом, – Райт достал из кармана пачку сигарет, закурил, выпустив клуб дыма в потолок. – Ты вчера с докторшей пообщался, да? И именно после этого явился на борт с литровой бутылкой вискаря, уже ополовиненной. Стало быть, она тебя отшила. А учитывая, какой ты у нас милашка и обаяшка, то тебя не просто отшили. Тебе сообщили, что ты прелесть, но ничего не получится. Я прав?

– Нет! – выпалил фон Строффе и тут же пожалел об этом. Собственный вопль ввинтился в мозг раскалённым сверлом. – Ни хрена ты не прав, и с чего ты вообще это взял?

– Бутылка – вон стоит, – обстоятельно начал Райт. – И раз в ней не хватает чуть больше половины, значит, эту половину ты выпил снаружи. Внутри ты пить в одиночку не стал бы, а пока шёл до борта, под шаг, мог выхлестать только в путь. Между прочим, я тебе даже могу сказать, откуда ты шёл – поскольку скорость твоего пития мне ещё с Патруля известна. И вряд ли что-то изменилось за последние двести с небольшим лет.