Первый Всадник. Раздор

Он Голос Неба, глас Его,

Он приносящий волю Трона,

И горн ревёт у врат, Того,

Несу я слово, Чья корона,

Сияет ярче света звёзд,

И жизнь длиннее Чья эона!

И пробудившись ото сна,

Гонца сей замок приглашает.

О ты, пришедшая весна,

Что впереди нас ожидает?

Что трон желающий от нас?

Там лишь мученья, каждый знает.

И ожидал гонец во зале,

Спадает синий плащ со плеч,

В свечей сияния портале,

Устал, не смел в пути беречь,

Он сил последних, но обязан,

Утёсам дать Престола речь.

Утёсов Лорды пусть сражались,

Лишь меж собою, но они,

Ко шахтам сим не приближались,

Престол следит и уясни!

Он посягнувшего карает,

Не думай даже, не рискни!

Ко трону лорд младой ступает,

Из рода Андлен порождён,

И имя Иллион, страдает,

Он пробуждением сражён,

И наделённый ликом тонким,

И тела мощью обделён.

Богат кафтан младого лорда,

Высокий ростом, худощав,

И серый глаз взирает гордо,

А светлый волос, и упав,

До самой шеи, позволенье,

Гонец приблизится, сказав:

«Приказ Престола в руки данный,

Я вам обязан передать», -

И свёрток ткани, долгожданный,

Час перемены и печать,

Из воска красного срывая,

Лорд начинал приказ читать.

«Отправить в шахты, исключений,

Приказ нам отдан, не искать,

Мужчин, детей, нет разъяснений,

Лишь скалы грызть нам и ковать,

Мечи и молоты, доспехи,

Ценой любой нам то создать».

В глаза гонца затем взирая,

Коснётся дланью лорд груди:

«Престола воля мне святая,

Гонец уставший, ты войди,

В покои, что я предлагаю,

Оставь усталость позади».

Когда гонец покинет залу,

Сей лорд промолвит: «Ныне нам,

Ударить в колокол, сигналу,

Есть право быть тому, сынам,

Рожденья низшего настало,

Не забываться больше снам.

Возьми знамёна, церемоний,

Нам нужно благо, ведь для них,

Час настающий лишь агоний,

Но верят пусть, что для благих,

То есть намерений, пусть верят,

Что для детей умрут своих».

Лотар, воитель, поклонился,

Широкоплечий, мрачный лик,

Востока юг, он там родился:

«Я воли вашей проводник».

Не благородного рожденья,

Тревоги образ в нём возник.

******************************************************************

Раскатом стали колокольной,

Набат несётся средь домов,

Как не желай, но будь безвольной,

Послушной куклой ты, и снов,

Покинь оковы, собирайся,

Народ под взором облаков.

Под рода Андлен синим стягом,

Колонна шествует вперёд,

Горят доспехи, будет знаком,

Их шаг и облики, черёд,

Знаменья важного наставший,

Тебе наставший он, народ!

И люд трибуну окружает,

И протрубивший, громкий рог,

К себе вниманье призывает,

Меня вы слушайте! Вам срок,

Настал свершения, внимайте:

«Гонец пришедший во чертог

Престола волю ниспославший,

Святей которой не найти,

Правитель Неба обязавший,

Он светоч наш среди пути,

Он нашей жизни благодетель,

И благо в нём нам обрести!»

И был один среди шахтёров,

Внимавший речи, размышлял:

«Но нет его среди просторов,

Здесь низший род и он страдал,

Своим трудом купивший жизни,

И бремя мрачное познал».

«А мы, как верные Престолу!» -

Так продолжает лорд с трибун.

«Он славы отдан ореолу,

За нами смотрит, и средь лун,

И среди солнца опекает!»

И долга он коснулся струн:

«Престол Небесный объявляет,

Во шахты каждому войти,

Тяжёлый час, он сам страдает!

Но скажут, гордые, смести!

Преграды каждые готовы,

До основанья низвести!

Востока избранное племя,

Трудом возвысимся, и мы,

Мы покоряем это бремя,

Трон свет сияющий средь тьмы,

Мы дети Неба и востока,

Мы будем гордыми людьми!»

И размышленья продолжавший:

«Детей и женщин загонять,

Во шахты мрак, я понимавший,

Престол готовый истреблять,

Себя он ради! Понимаю,

И должно всем иным узнать!»

Но был народ сей опьянённый,

Там долга вбитая печать,

И не был он таким рождённый,

То от семьи своей узнать,

И с юных лет он обречённый,

Не смей вопросов задавать!

И как всегда, в толпе подобной,

Один лишь крикнет, как за ним,

Другой поднимется, удобной,

Чертой то будет, а двоим,

Поднять и третьего по силам,

Четвёртым, пятым и седьмым

Уж длани подняты, кричали:

«Престол мы славим!» – и тогда,

Отцы детей вперёд толкали,

Не зрев во действиях вреда,

Смывая личности, обличья,

И каждый равный, то нужда.

«А я один! Один остался,

Что в одиночестве могу?!» -

Кулак дрожащий поднимался.

«Уж лучше это, чем врагу,

Уподоблюсь в общины взоре,

Свою семью тем сберегу!»

И одиночка тот не ведал,

Что во толпе их легион,

Из страха волю духа предал,

И каждый мыслил, если он,

Так поступает, я обязан!

Стоит на том вовеки трон.

На чём стоит? Стоит на спинах,

На спинах скорбных близнецов,

Стоит на тех, кто во низинах,

Кто сам не жаждет, мне таков,

Удел предсказанный с рожденья!

И тем рождён был сонм рядом

Что раболепием снедают,

Терзают сами и собой,

Они закованы, страдают,

И жизни даже всей длиной,

Их служба бренная тянулась,

А вскоре ставшая нуждой.

Не грех престола, мы и сами,

Готовы в цепи заковать,

Мы племя, стая и следами,

Всегда возможно описать,

И за века мы не менялись,

Вот власти высшая печать.

«И с Эры Третьей продолжаю,

Войну мы с братьями ведём,

Причины разные, но знаю,

Что мы чудовищем зовём,

То власть имущих не коснётся,

И до сих пор мы так живём.

Что люд простой в войне узревший?

Узревший кровь, огни и боль,

Он видел холм, дотла сгоревший,

И пепел дома, но изволь,

Идти вперёд, на путь страданья!

Но что узрел тогда король?

Парады, символы, знамёна,

В шатре он гордо размышлял,

Вдали от пламени и звона,

И лишь над картою стоял,

И древа двигавший фигуру,

И взмахом сотню он распял.

И проигравший коль в сраженье,

Что будет после для него?

Там будет боль и униженье?

О нет, конечно, ничего!

Кусок земли они отдали,

Мир заключили, а того

Кто во земле лежит холодной,

Кто не вернётся в дом родной?

Вернут его? А кто голодной,

Погибший смертью, кто ценой,

Сраженья стал, они вернутся?

Они лишь брошены долой!

И как сменяется правитель,

То и наследник рассуждал,

Что потерял тогда родитель,

Вернуть обязанный! И звал,

И род простой опять ступает,

И за кусок земли он пал!

Во Эре Третьей продолжалось,

То бесконечно много раз,

Граница стёрта, вновь рождалась,

А выполнявшие приказ,

На каждом фронте умирали,

Но наконец сменился час.

Там сильный слабого пожрал,

Там королевства расширялись,

И час Троих тогда настал,

Хоть раз вы слышали, сравнялись,

Они с атлантами легенд,

Пред ними многие склонялись.

То Рейнер Арлан, Покоритель,

Завоеватель, запад взял,

В свои объятия, правитель,

Кочевник, странник, разорял,

Дворцы он золота и степи,

Тот Рейнер вотчиной считал.

Могучей конницей прославлен,

В степи он выжженной король,

К востоку взор его направлен,

Ко центру мира, только боль,

Владыке сердца мирозданья,

Сулили всадники, и роль

Второй король сыграл большую,

Что имя Тедерик носил,

Из рода Лорм он был, вторую,

Колонну власти допустил,

Жрецы при нём вновь засияли,

И Иахим при нём, носил

Почётный титул власти веры,

Он Пастырь Первый, и при нём…

Но не коснёмся ныне сферы,

Что мы религией зовём,

Она лишь споры порождает,

И потому вернёмся к Трём.

И вновь к востоку обращаясь,

Король Небесный не отстал,

Годами трое те сражаясь,

Но был четвёртый, уступал,

На юге Селн, то королевство,

Я расскажу о нём, я знал…»

– «То, что забыто». Талм Тролд

Десятый день Мит-Сатин. 1005 год.

Lirel Nirenar.

Замок Скарл-Кролм.

Где есть эссенция решенья,

Что выше каждого из вас?

Где начинают все сраженья,

Где рассуждают, что для нас,

Отсель есть грех иль добродетель,

Где мир собой меняет глас?

Во зале тронной всё вершилось,

Во четырёх и лишь стенах,

Что будет скоро, что случилось,

Ведь и былое даже в прах,

Себе во благо разрушают,

Здесь мир держали на плечах.

И не убранством эта зала,

Здесь нет масштаба, нет златых,

Нет украшений, покоряла,

И десять здесь шагов скупых,

И края ты уже коснёшься,

Камней тех серых и пустых.

Но тем внимание вбирая,

Небес стоит великий Трон,

Святыня создана земная,

И власти высший эталон,

Тремя ступенями возвышен,

Собой являющий закон.

И формой хоть иным привычный,

Но и отличие нашлось,

Пусть камень старый, архаичный,

Былому скульптору далось,

То право вырезать те крылья,

Творенья в небо что рвалось.

И крылья в камне си явивши,

И пара нижняя у рук,

А два других собой схвативши,

Ту спинку трона, даже звук,

Тебе покажется, что слышишь,

Хвалы достойны и заслуг.

И ожидал Небес Правитель,

По праву трон сей занимал,

И дева вхожая в обитель,

Во тронный сей Небесный зал,

А внешность чуждая для рода,

Что человек своим назвал.

Вне меры быть той коже бледной,

Оттенка жизни лишена,

Считалась проклятой, запретной,

И во былом толпе ясна,

Идея сжечь, в чужих мученьях,

Толпа и будет спасена.

Луною Бледною, Хсол-Арной,

Был цвет волос с рожденья дан,

И будет белым он, коварной,

Луною Красной, что обман,

Собой Хсол-Ифра знаменует,

Был глаз оттенок, как из ран

Прольётся кровь, и будет алой,

То будут проклятых глаза.

Луной Большой, Луною Малой,

«Благословлённые» и вся,

Их Farl Kreis земля назвала,

Их есть гонения стезя.

Их во былом на части рвали,

Но и сегодня мир жесток,

В портах в рабов их обращали,

А где-то названы пророк,

А где-то в жертву приносили,

Такой с рожденья выдан рок.

Глаза их алые равняли,

С великой, красною звездой,

Что предки Raglum называли,

То будет «Вестник» и покой,

Души светило похищает,

Ещё причина сжечь долой.

Но для тебя, Небес Правитель,

Есть благо внешности у той,

Кто роду чуждая, и зритель,

Безвольно тянется, такой,

Был плод запретный, вот причина,

И дева выбрана тобой.

«Правитель Неба, я вернулась,

И вести с запада несу», -

Красивым голосом тянулась,

Та лира речи. «Полосу

Тех городов на побережье,

Не умаляю хоть красу

Я обошла по вашей воле,

Визири гордые там власть,

В златом пребудут ореоле,

Вина и фруктов знают страсть,

Покуда рабское сословье,

На хлеб гнилой откроет пасть.

Не рты, отнюдь, забыты ими,

Обличья смертного, увы,

В цепях становятся другими,

И отравляют воздух рвы,

Где их тела сжигают ночью,

Под слёзы матери, вдовы.

Верхи прекрасные, но снизу,

Где обитал народ простой,

Они зубами грызли крысу,

Солёной лишь они водой,

Иль дождевою утоляли,

Рабы там жажду. Золотой

Цвет для визирей оставался,

В Заливе том, и он встречал,

Владыку Солнца. Но держался,

Народ безвольный, уповал,

Ликует жалким послабленьям,

Лишь хуже станет…он молчал.

Как вы отправили, скиталась,

Средь побережья, городов,

Наедине толпа общалась,

И гнева столько среди слов,

Что воплотись он на мгновенье,

И не осталось бы врагов.

Но лишь слова им душу греют,

А действо им вселяет страх,

Пусть умирают и слабеют,

А груз великий на плечах,

Они безвольны и послушны,

Кнутам, и шрамы на телах.

И коль позволено советом,

Мне поделиться, я скажу,

Что порт овеянный рассветом,

Гниёт во прошлом, доложу,

Что меч восстания им в длани,

За век и даже не вложу».

И имя Хель носила дева,

И «Белый» значит слово то,

С рожденья брошена, и гнева,

Узнала бич она, никто,

Растить ребёнка не посмеет,

Пригрело Вечное Плато.

«Далёкий запад я покинув», -

Так продолжает, не спешит.

«Я осторожность не отринув,

И к Сердцу Мира путь лежит,

Потомки правят Мираарна,

И Принцы Крови, коль простит

Престол Небес мои изъяны,

Я приближаться не могла,

Прошли столетия, но рьяны,

Как Мираарн, его влекла,

Идея дерзкого безумья,

Что в крови смысл обрела.

В крови купался мне подобных,

Себя жрецами окружал,

Без слов излишних и подробных,

Порядок тот не исчезал,

Лишь осторожностью живая,

Но каждый нищий указал

Что Берегов Янтарных лорды,

И Принцы Крови сохранят,

Вражды не стихшие аккорды,

Игра политики, грозят,

И провоцируют иного,

Врагами вскорости клеймят.

В своих решеньях осторожны,

Но коль преимущество узрят,

Мечи тотчас покинут ножны,

К вам на поклон они стоят,

Сады готовы Мираарна,

От гнева вечного горят».

И замолчав до позволенья,

Со трона движимой руки:

«Трудилась славно и решенья,

Сады покинуть вопреки,

Я осуждать не собираюсь.

Когда прошла среди реки…

Твои я речи прерываю,

Я их услышу, но пред тем,

Речной был замок, что узнаю?

Во дне ближайшем будет всем,

Крилд-Нойр, скажи, ты побывала,

Средь серых стягов и эмблем?»

Восток рекою был отрезан,

От остальной за ней земли,

Теченьем берег был изрезан,

И воды быстрые текли,

Не покоришь, умрёшь скорее,

В далёком прошлом короли

Средь одинокого прохода,

Утёса камня над рекой,

По крови Терн они, и рода,

Что во истории виной,

Грехом предательства сияет.

И Ариан Четвёртый, твой

Далёкий предок и прошедший,

Чрез замок этот, по мосту,

В столицу грозную вошедший,

Хранивший высшую мечту,

И на мосту затем и сыном,

Сгоревший череп принят: «Ту

Твердыню дважды проходила,

Года назад была, сейчас,

Но неизменная, следила,

Во том уверена и вас,

Прошу довериться, я знаю».

И продолжая свой рассказ:

«Тому назад четыре века,

Лорд Ариана пропустил,

И Лормов предана опека,

И имя Талион носил,

Лорд пропустивший ту армаду,

Себя он милости лишил.

Во дне сегодняшнем узнала,

Каспара лорда старший сын,

И веха времени сплетала,

Игрой из имени, один,

Остался Талион, забытый,

И средь презрения картин.

Есть мать погибшая знаменье,

Семье он новой чужаком,

Остался, был, отца решенье,

Во доме собственном, теплом,

Не обогретый, блудным сыном,

Во замке хладном, золотом.

Во том не зная изменений,

Иль даже хуже только став,

Нет оснований, преступлений,

Отцом он брошен, средь канав,

Забвенья он презренья тонет,

Реки наследник переправ».

Взяв тишину для размышлений,

А после с трона объявил:

«Нам нужен ключ от укреплений,

И если сын отцу не мил,

То приведи его к востоку,

Час для того уж наступил.

Пусть долгий путь и оставляя,

Усталость, ведаю, но ты,

Нужна Престолу и вверяя,

Гостеприимные черты,

А после следуя указу,

Иди же, вестник, и мосты

Над этой бурною рекою,

Что не даёт мне наступать,

Стань лорду этому звездою,

И новой верности печать,

Душой и телом пусть приемлет,

И Loit, что осень, буду ждать.

Приказ ещё один с тобою,

Найди убогих сыновей,

Судьба наследия бедою,

Им представая, и семей,

Уже не держатся как прежде,

Найди там сирых, и мужей

Что в одиночестве страдают,

Не в силах место отыскать,

Их духи зависти снедают,

Сыны то блудные, призвать,

И став спасением от муки,

Направь их, дева, и пылать

Заставь сынов, и перемены,

Ты обещая им, они,

Во то вгрызаясь, как гиены,

О столь голодные, шагни,

Ты обещанием, грядущим,

Ты души сирых соблазни».

Та дева лик свой преклоняет,

И обещает: «Скоро я,

Туда отправлюсь, засияет,

И цепью ставшая семья,

Порядок времени, оковы,

Их обращу во острия».

«Я благодарен, это зная,

Прошу о западе свой сказ,

Ты продолжай, судьба слепая,

Чужак изгой здесь, ты мой глаз,

Ты моё слово, воля Неба,

Каков был Ворона приказ?»

******************************************************************

Сияет полдень, и ступавший,

На стену севера взошёл,

Своей твердыни, где звучавший,

Где шум реки, и где обрёл,

Ты одиночество: «Желанья,

Нет моего, но я пришёл».

Не встретишь воинов живых,

Героев каменных не зреешь,

Но боль решений здесь былых,

Король Небесный, что посеешь,

Ты в веке прошлом, пожинал,

Потомок ныне: «Ты довлеешь

Закон небесный над душой,

Средь крови чистой обретает,

Король бессмертие, и мной,

Он разделённый, и лишает,

Иного выбора судьба,

То культ востока, убеждает

Сплотиться каждого и я,

Мой трон стоит на той идее,

Но крови чистой то дитя,

Но разве ставшее святее?

Рождали в муках и сыны,

От года к году лишь слабее».

Глаза закрывший, вспоминаешь,

Ты имена шести детей,

Размыты лики, боль узнаешь,

И оживляя призрак дней,

Когда иным казался замок,

И солнце кажется теплей.

«Был Эрих, Фрея, близнецы,

То мои первенцы, прекрасны,

Цветов дарили мне венцы,

Улыбки их, о столь заразны!

Любили книги и очаг…

Мечты о будущем напрасны.

То поздним вечером пришло,

Кровь из ушей и глаз, а руки,

Дрожали, сжаты мной, тепло,

Лишь испаряется, а звуки,

Мольбы о помощи, они…

Но знаком стал рассвет разлуки.

Их длани хладные сжимал,

И обнимать тела пытался,

Я плакал, гневался, взывал,

Прошу вернитесь! Не общался,

С иными днями, ложе их,

И там я с первыми расстался.

А третья Ева, то дитя,

Во сне она, не просыпалась,

И Аделард, четвёртый, чтя,

Все осторожности, касалась,

Рука защиты в миг любой!

Но всё бессмысленно, сгущалась.

Он телом слабый и не встал,

Дар шага так и не познавший,

Леона, пятая, не спал,

В своих объятьях согревавший,

Проснулся утром и узнал,

Что на заре один дышавший.

Шестой был Дитрих и о нём,

И даже вспомнить не посмею,

Рождён зимы холодной днём,

Не потерял, коль не имею,

Родился мёртвым, и тогда,

Как проклинал тогда идею!

Шесть раз поднявшийся сюда,

Поверх их трупов синей тканью,

И Raglum красная звезда,

И замок отданный молчанью,

Разжал я руки и упал,

Во реку свёрток, ставший данью.

Я не желаю вновь терять,

Я не желаю эти слёзы,

Калека жалкий, но менять!

Цель достижимая, не грёзы!

И пусть сгоревшие дома,

И пусть сгоревшие берёзы!»

Во гневе сжавший камня грань,

До белизны и кровью алой,

Как приносящий эту дань,

Фигура кажется усталой,

И постаревшей, и такой,

На фоне мира слишком малой.

«Исток спасение и боль,

Рождённый низшим эгоизмом,

Но я принявший эту роль,

И буду проклят фанатизмом,

Не святость высек на челе,

Сжигал трудом и аскетизмом.

Желаю многое менять,

Отброшу голода знаменье,

Долины подданным объять,

И моря мерное теченье,

Я новый день преподнесу!

О это сладкое виденье!

Король вернётся, и во мне,

Закон былой меня терзает,

Но я возвышусь, и в огне,

Закона выше став, сияет,

Средь ликования, смогу,

И мир калека изменяет!»

А после взгляд поднимешь ты,

На горизонт, что отделяет:

«Востока север, мерзлоты,

От яда друг мой умирает,

Когда отца убил мечом,

Душою верил, он являет

Собой спасение моё,

Но приказал убить жестоко.

Снедает сердце остриё,

В моей твердыне одиноко,

Решенье принявший тогда.

Не подчиняется мне око.

Зачем убийце наблюдать,

Как умирает жертва яда?

Но раз последний, но воззвать!

Искрой последнего мне взгляда,

Мой разум против, но душа!

Убийцы горе и отрада».

Отпустишь камень, наконец,

Явивший муки среди лика:

«Идти я должен, пусть глупец,

И осуждения, и крика,

Приму знамения! Тогда,

И во душе растает пика».

******************************************************************

Крыло, где долго не бывал,

Покои, что не посещаешь,

В чертоги мрачные ступал,

И полутьму ты разрезаешь,

От света скрыта колыбель,

Дверь за собою закрываешь.

Над очагом своей судьбы,

Что есть последнее спасенье,

Фигура жуткой худобы,

Скелету равное сравненье,

И колыбельную без слов,

Изольда пела, утешенье.

В морщинах кожа и давно,

И волос редкий пал на спину,

Былого всё в ней лишено,

Но ты привык, и как рутину,

Ты принимаешь, и взирал,

На духа падшего картину.

«Скажи, Изольда, ты ль молилась,

Безмолвным идолам страниц?»

«Ты прав, Арториус, лишилась

Иной надежды, даже ниц,

Упала я, и я взывала,

Но не увижу мёртвых лиц».

У колыбели замирая,

Ты заглянул во глубину,

И дочь там младшая, живая,

И тем встречавшая весну,

И сном блаженным забываясь,

В защиты матери плену.

«Обед с семьёй ты не делила,

И отвернулась ты от всех».

«За Ирмой только лишь следила,

Дитя последнее, успех,