Неродная кровь

– Луиза умерла, не оставив завещания. Или ты не знаешь, что ее уже нет?

– Таня, ты знаешь, как она умерла? Когда ей плохо стало, она врача из поликлиники вызвала. Пришла какая-то сопливая девчонка и поставила диагноз: ОРВИ. Луизка начала лечиться, а ей все хуже и хуже. Тогда она позвонила в «Скорую», а ей ответили, что все машины в разъезде, пусть ждет своей очереди. И только после этого она позвонила мне, причем утром, потому что ночью звонить постеснялась. Грант за ней тут же «Скорую» выслал, и ее повезли к нему, но она по дороге в машине умерла, поэтому ее отвезли сразу в морг, в Первую городскую – в роддоме же своего морга нет.

– А вот если бы она после смерти мамы вернулась к Ашоту или, по крайней мере, жила за городом с сыном, то ее в случае чего тут же в машине отвезли бы в больницу. Ладно летом, когда у нее аллергия…

– Какая аллергия? – перебив меня, заорала Саня. – Да Луизка даже значения этого слова не знала!

– То есть никакой аллергии у нее не было? – уточнила я.

– Конечно, нет! Она за жизнь свою боялась! Ты сама стала бы жить с людьми, которые тебя ненавидят и мечтают о твоей смерти? Пока Варданян был жив, Луиза хоть и ненавидела его, но чувствовала себя в безопасности. А вот когда его не стало, она сбежала к матери.

– Какие ужасы ты говоришь! Я разговаривала с Самвелом и Иваном, и мне не показалось, что там было такое враждебное отношение к Луизе.

– Ясно! Ты на Самвела работаешь, – укоризненно произнесла Саня.

– Он ищет родственников, вот и все, – объяснила я.

– Если бы я об этом знала, я бы тебе вообще слова не сказала, – поджала губы Саня. – Нашла, с кем связаться! И учти, если не хочешь потом чувствовать себя законченной дурой, не верь ни одному его слову.

– А Самвел-то тебе чем не угодил?

– А такая же сволочь, весь в папашу. После того как Луизку замуж за урода Ашота выдали, она из консерватории вынуждена была уйти, и отец ее уборщицей в офисе оформил, чтобы хоть какой-то стаж у нее шел. Тряпку она, конечно, никогда в руках не держала, но сам факт! Уборщица! Там она до самого конца и числилась. С зарплатой соответствующей. И после смерти Варданяна Ашот ей на карту эти копейки и перечислял! А после его смерти уже Самвел матери эту нищенскую зарплату платил. Поняла теперь, с кем связалась? Если бы Рузанна каждый месяц Луизке деньги из-за границы не передавала, то она уже распродалась бы до нитки и одними макаронами питалась.

– Ты знаешь, в голове не укладывается! – воскликнула я.

– Этот Ашот был тварью последней! Понимаешь? Последней! За ним только тарантулы, змеи, вонючие клопы и прочие гады. А Луиза красавица, французская школа, музыкалка и консерватория. Сейчас я тебе расскажу, что у нее была за жизнь с этой сволочью!

И тут на меня обрушился не ушат грязи, не бочка, а целая цистерна! Удивительно, как я не утонула в ней.

Я смотрела на Саню и не узнавала ее – фурия какая-то, а не женщина, глаза горят, словами захлебывается, только что не трясет ее.

– Но как же тогда при таких отношениях Луиза все-таки родила Самвела? – спросила я.

– Наследник был нужен – куда деваться? – пожала плечами Саня. – Бизнес создан, а оставлять некому. Между прочим, Луизка фамилию не меняла, осталась Варданян, и Самвел тоже ее носил, пока дед был жив, а Геворкяном уже после его смерти стал.

– Бедная Луиза! Как же ей досталось! Неудивительно, что она так сильно болела, – заметила я.

– А это тебе кто сказал? – воскликнула Саня. – Ничем она не болела! Она как одна осталась, вздохнула свободно, стала ходить в театр, на концерты, на выставки. Я ее свела со своей косметичкой, и она собой занялась. Только все это ей уже не пригодилось, – печально закончила Саня.

– Давай о чем-нибудь другом поговорим. Не о таком грустном, – предложила я. – Что на Новый год собираешься делать?

– Для начала до него нужно дожить, – хмуро ответила она.

Поняв, что говорить со мной она больше не хочет, я пожелала ей удачи и ушла.

Я ехала домой и вела машину очень осторожно, потому что мне было о чем подумать.

Поужинав, я сварила себе кофе и перебралась в комнату.

«Где же мне искать концы в этой истории?» – думала я.

Всей правды мне Самвел с Иваном не сказали, но и словам Сусанны верить было нельзя, потому что сама она ничего знать не могла – ее тогда еще на свете не было, значит, повторяет слова Рузанны, которая ненавидела Ашота.

Едины они было в одном – родственников у Луизы не осталось. Но кто же тогда может претендовать на наследство? Оставалось надеяться, что результаты анализов внесут в эту историю хоть какую-нибудь ясность.

Я собралась включить телевизор, чтобы немного отвлечься, и тут раздался звонок – это был Венчик.

Услышав его тусклый безжизненный голос, я тут же насторожилась.

– Матушка! Я уже обратно в автобусе еду. Узнал я тебе все, – сказал он и тяжко, со всхлипом вздохнул.

– Венчик! Что случилось? – забеспокоилась я, но он не ответил. – Алло! Ты слышишь меня? Езжай в квартиру моей бабушки! Алло! – уже орала я и, получив в ответ невнятный всхлип, отключила телефон.

Какого черта я переоделась в домашнее!

Проклиная собственную тупость, я в авральном темпе собралась и выскочила из дома.

Когда я подъехала к дому бабушки, Венчик меня уже ждал. Вид у него был до того удрученный, что я испугалась, не заболел ли он, и на всякий случай надела новую маску – их у меня в сумке целая упаковка была.

В квартире я быстро заварила ему чай, нашла в шкафу начатую пачку печенья, поставила все перед ним и попросила:

– Рассказывай! Только очень прошу: не философствуй! Давай по делу!

– Ну, матушка, был я в этом поселке и вот что тебе скажу: скоро новые русские нас вообще со свету сживут. – Я наступила на горло собственной песне и смолчала. – Нашел я, значит, этот дом. Все правильно, Вячеслав Федорович Кузьмичев там жил. Но тут вот какое дело. Дом стоит пустой, а вокруг него еще четыре дома, где люди живут. Только эти пять домов и остались от прежнего поселка. Ну я и зашел в один, во второй, в третий… Везде с людьми поговорил… В общем так, Кузьмичев всю жизнь при больших деньгах был. Жена его, Ирина, выжига была еще та, ей, кроме денег, ничего на свете не было нужно. И дочку Нинку такой же воспитала. Кузьмичев горбатился всю жизнь, прямо по краю ходил, всей радости у него было в саду покопаться. Дочь свою он замуж выдал, квартиру ей купил, машину дорогую справил, на хорошую работу устроил и всегда деньгами помогал. А тут взял и на пенсию вышел. Я все спрашивал, что же он от таких денег-то ушел. А мне говорят, что в новую жизнь не вписался, с техникой не дружил.

– Смысл уловила, – кивнула я. – Дальше.

– И стали они с женой на пару в саду ковыряться. А потом новые русские начали дома в поселке скупать. Да еще и угрожали при этом, что, мол, добром не продадите, так спалим. А люди там из поколения в поколение жили, это их дом, это их земля. Ну кто добровольно продал, кто добровольно-принудительно, в общем, остались только вот эти пять домов. Да и то потому, что Кузьмичев стеной встал и сказал, что продавать не будет. А мужик-то, который на его дом зарился да на соседние, непростой будет, люди говорят, на трех машинах раз приезжал. Сам весь такой гладкий, холеный, а при нем быки такие, что «БЕЛАЗ» об них споткнется. – Я сцепила зубы и шумно дышала через нос, но Венчик был так расстроен, что даже не заметил этого. – Только, видать, Кузьмичев какое-то слово заветное им сказал, потому что уехали они несолоно хлебавши. Ну соседи и рады, что не придется им с насиженного места сниматься. А мужику этому приезжему, ему же их четыре дома не нужны, если Кузьмичев свой продавать откажется. – Я уже прыгала на своем горле, но пока еще держалась. – Ему же весь участок целиком нужен. Аккурат же с краю стоят все пять домов. И решил мужик этот приезжий через Нинку действовать, а у той только деньги на уме. Пересеклись они, и повадилась она к родителям приезжать и скандалить. А они уперлись и наотрез продавать отказались. А тут беда приключилась. Ирка хоть и стерва была, но ведь человек же.

– Я знаю, что она в феврале умерла.

– Так Нинка же ее и довела. Начала скандалить, а мать хлоп – и на полу уже. Перенесли на кровать, «Скорую» вызвали, и Нинка смоталась. А «Скорая» только под утро приехала – инсульт. Причем такой, какой и не вылечить. В общем, скончалась Ирина. Один Кузьмичев остался. Ну и опять Нинка на него наседает.

– Ты выяснил, кому сам дом принадлежит?

– А как же! Так Ирке же и принадлежал! У Кузьмичева ничего своего там нету. Я же говорил, что Ирка с Нинкой, кроме денег, ничего знать не хотели.

– Не поэтому, Венчик, – покачала головой я. – Ты же сам сказал, что Кузьмичев по краю ходил. Дела они с еще одним человеком творили не самые законные, вот он и побоялся, что если посадят его с конфискацией, то с него и взять-то нечего, и все семье останется. Ну ладно, дальше что?

– Так в феврале она померла, а в августе-то полгода было, можно вступать в права наследства, а наследников двое: Кузьмичев и Нинка. И начала она отца терроризировать, чтобы он отказался от наследства в ее пользу, а она ему квартиру купит. А он ни в какую! Постоянно она приезжала и скандалила, да еще и муж ее, Лешка, тоже наседал. Говорят, один раз у Кузьмичева с ним до рукопашной дошло. Хорошо, что соседи вмешались. Ну вот, а тут и тепло подоспело. Окна у всех открыты были, люди по садам, по огородам кверху задом над грядками хлопочут, а тут Нинка опять приехала и опять скандалить. Вот люди и слышали, как она кричала, что его, отца то есть, в психушку сдаст, недееспособным объявит. Но она-то громко орала, а он ей тихо отвечал. Потому и непонятно, что говорил. А она опять в крик: «Да на хрен ты им сдался! Они тебя уже сто лет как забыли! Никто тебе не поможет!». Во-о-от! А через недолгое время Кузьмичев пропал.

– То есть как пропал? – воскликнула я.

– А вот так и пропал, – развел руками Венчик. – Утром люди пошли по огородам, чтобы грядки полить, пока солнце сильно не пригрело, возятся там, а потом глядь – а Кузьмичева-то во дворе и нет! Крикнули его через забор – не отзывается. Во двор вошли, а у него собака, шавка беспородная, она хоть и в будке жила, но не на цепи. Свободно бегала. Да и не сторож она, а так, звонок дверной. Так вот, миска-то у нее мало того что пустая, так ведь и сухая уже, только остатки вчерашней жратвы к стенкам прилипли. Люди и рассудили, что если б Кузьмичев куда и ушел, то собаку перед этим покормил бы. Ну собаке они кусок мяса кинули и стали думать, куда Кузьмичев делся – дом-то запертый. Нинке позвонили, спросили, куда ее отец делся, а она в ответ обматерила их и наказала не в свое дело не соваться. А ведь если бы он в больнице, например, был, чего же ругаться? Сказала бы: так, мол, и так, приболел батя, хотя бы тем же ковидом, и лежит в такой-то больнице. Люди бы туда позвонили, удостоверились и успокоились. А раз она грубить начала, значит, совесть у нее явно нечиста. Ну и стали люди вспоминать, кто что видел или слышал. Оказалось, что ночью машина к его дому подъезжала – «Газель», вроде маршрутки, только ни цвет, ни номер разобрать было невозможно – фонарей-то на их краю поселка нет. Стали выяснять, откуда машина взялась. А родня-то у людей тоже заинтересована в том, чтобы они на месте остались, потому как и продукты чистые со своего огорода, летом детишек к родне на Волгу отправить можно, и никаких хлопот с переездами и ремонтами. Вот у бабы одной племянник и предложил пойти к тем коттеджам, что новые русские понастроили, и попросить посмотреть записи с камер наблюдения, а они там на каждом доме не по одной понатыканы. Ну и пошел. А новые русские хоть нос и задирают, а понимают, что с соседями нужно в мире жить, а то ведь кто-нибудь со зла и подпалить может.

– Венчик! Умоляю! Короче! – уже просто прорычала я. – Чем дело кончилось?

– Так выяснил парнишка этот, откуда «Газель» взялась! Она к дому престарелых, что в Анисовке находится, приписана. Видать, туда Кузьмичева и отвезли.

– Ну дом престарелых – это все-таки не психушка, – с облегчением сказала я.

– Ты, матушка, чего не знаешь, того не говори, – очень серьезно возразил мне Венчик. – Это намного хуже. Я-то к народу ближе, потому точно это знаю. Из психушки выйти можно своими ногами, а вот из Анисовки – только ногами вперед. И люди там долго не живут. Туда те нелюди, кто хочет от своих родных избавиться, стариков и отправляют.

– Погоди! Это точно? – уставилась я на Венчика, потому что мне очень нечасто доводилось видеть у него такой испуганный взгляд, и он мне кивнул. – А что же собака не лаяла, если она звонок?

– Так, потому, матушка, что там кто-то из своих был, кого она знает. Может, Нинка. А может, муж ее.

– А в дом соседи заходили?

– Да уж решились. Они в окна смотрели, да ничего не высмотрели. Ну и вошли. А чего? Все ценное, что в доме было, Нинка после смерти матери к себе отвезла. Так что у Кузьмичева и взять-то было нечего. Люди говорят, что в доме беспорядка не было, мебель вся на местах. Только вот его вещичек кое-каких не оказалось да документов. А так все на месте.

– Венчик, для того чтобы начать действовать, я должна быть твердо уверена, что Кузьмичев действительно в Анисовке. Если все так серьезно, то для того, чтобы его оттуда вытащить, придется чуть ли не войсковую операцию проводить. Если люди выходят оттуда только ногами вперед, значит, сбежать из этого концлагеря нельзя.

– Можно, матушка, – неожиданно заявил Венчик. – Знал я одного человека. Сбежал он оттуда. Бомжевал потом, да помер давно. От него люди все и знают, потому Анисовку это проклятую больше смерти боятся.

– Подожди, дай подумать, – сказала я и стала рассуждать вслух: – Дом запертый. Мужик тот, который собирался пять домов скупить, приезжал?

– Говорят, что с тех пор, как Кузьмичев пропал, не приезжал ни разу. То ли ждет, когда Нинка в наследство вступит, чтобы с новой силой на людей наехать, то ли не при деньгах уже – время-то какое? Может, он покупку такую уже и не потянет?

– А Нинка? Она приезжала?

– Нет, матушка! – уверенно ответил Венчик. – Ни разу! Дом пустой стоит, весь двор снегом заметен, никаких следов, кроме птичьих, нет, а собаку соседи приютили.

– Черт! – заорала я, вскакивая и мечась по кухне. – Сегодня суббота, завтра воскресенье, везде все закрыто, ни у кого ничего не узнать! Блин! Если Кузьмичев умер до августа, то Нинка уже вступила в права наследства и является полноправной владелицей дома, а проверить это я смогу только в понедельник. Если же Кузьмичев еще жив, то его нужно немедленно спасать, потому что если там действительно ад на земле…

– Хуже, матушка! – выразительно произнес Венчик. – В аду хоть знаешь, за что страдаешь, а здесь люди совсем безвинно мучаются.

– Ну хоть ты меня не науськивай! – огрызнулась я и, достав планшет, сказала: – Сейчас посмотрю, в каком районе этот дом престарелых находится.

Оказалось, что в Тепловском, и я облегченно вздохнула – полдела было уже сделано, потому что я неплохо знала начальника Тепловского райотдела полиции Игоря Олеговича Маркина.

Я полезла на дно сумки, где у меня лежала визитница, нашла в ней визитку Игоря, на которой он сам написал мне свой домашний номер, и позвонила.

– Ужель та самая Татьяна! – весело приветствовал меня Маркин, как когда-то при нашей первой встрече.

– Та самая, Игорь, и боюсь, что вам сейчас станет не до смеха, – остудила его пыл я. – Дом престарелых в Анисовке – это ваша территория?

– Да! А что с ним не так? – насторожился он. – Сигналов оттуда никаких не поступало.

– И не поступит! – заверила я его. – Покойники разговорчивостью не отличаются! И написать заявление в полицию не могут!

– Татьяна Александровна! Вы отвечаете за свои слова? – прогремел он.

– Вполне, Игорь Олегович. К величайшему моему сожалению. К вашему сведению, там насильно удерживают людей, от которых родственники хотят избавиться. И долго там люди не живут. Для вас это новость?

– Если это правда! – прорычал Маркин.

– Это правда, товарищ подполковник. Увы! Я искала одного человека, и оказалось, что дочь сдала его туда, преследуя свои меркантильные интересы.

– Я с этим разберусь, – твердо пообещал Игорь.

– Только, пожалуйста, очень аккуратно. А то ведь если там почувствуют опасность, то подожгут все, чтобы следы замести. Или вы не знаете, как по России дома престарелых горят?

– Татьяна Александровна! Не надо меня учить, как делать свою работу! – раздраженно заявил он. – Кажется, вы имели возможность убедиться в том, что у меня это неплохо получается.

– Игорь Олегович, вы не будете против, если я завтра утром подъеду, чтобы сразу же выяснить судьбу интересующего меня человека? Видите ли, этот человек владеет важной информацией, которая жизненно необходима моему клиенту. Кстати, может быть, вы разрешите, чтобы мой клиент тоже подъехал вместе со мной? Кто знает, в каком состоянии находится интересующий нас человек, если еще жив, конечно. Не исключено, что у меня и моего клиента будет единственная возможность с ним поговорить.

– Если не будете вмешиваться, – буркнул он.

– Ручаюсь и за себя, и за него, – заверила его я. – Во сколько нам приехать?

– Думаю, что раньше семи мы не начнем.

– В семь мы будем возле райотдела, – пообещала я.

Я тут же перезвонила Ивану, который, судя по детским голосам, был дома.

– Иван! Я нашла Кузьмича. Не мертвого! Живого! Во всяком случае, я очень на это надеюсь, – с ходу заявила я.

– То есть как? – нервно рассмеялся он.

– А так! Нина обманула Сергея, когда сказала, что он умер. На самом деле она отправила его в дом престарелых в Анисовку – это Тепловский район. А там, как утверждают знающие люди, старики долго не живут. Поэтому я не могу с уверенностью утверждать, что он еще жив. Завтра силами местной полиции будет проведена операция по освобождению насильственно удерживаемых стариков, и тогда станет ясно, жив ваш Кузьмич или нет. Иван, я договорилась, что буду присутствовать сама и мой клиент. Кто это будет, вы или Сергей, решайте сами.

Иван довольно долго молчал – видимо, приходил в себя от шока, а потом сказал:

– Оба! Дело в том, что я хорошо знаю Маркина, мы служили вместе. Надеюсь, он меня тоже не забыл.

– Он сказал, что нужно быть возле отдела полиции к семи часам.

– Для страховки я заеду за вами в половине шестого и попрошу вас оставить дома ваш самокат – нам есть на чем доехать.

На «самокат» я, естественно, обиделась. Конечно, мой красный «Ситроен» – это не его джип, но все-таки вполне приличная машина.

Мы с Венчиком вышли из дома, я завезла его к нему домой, а потом отправилась к себе. Вставать мне предстояло ни свет ни заря, поэтому нужно было все собрать с вечера, чтобы утром не торопиться, а то еще пропущу что-нибудь.

Я сварила большой термос кофе, приготовила пакет с бутербродами и мытыми яблоками, который сунула в холодильник – главное, утром не забыть о нем. Прогноз обещал не очень морозную погоду, но я решила все-таки одеться потеплее.

Перед тем как идти спать, я бросила кости, чтобы узнать, чего ждать.

Выпало 28+6+19, это значило: «Дела пойдут успешно, не забывайте помогать другим».

«Господи! Да я и так этим всю жизнь занимаюсь!» – возмутилась я.

За день на меня свалилось столько негативной информации, что заснула я с большим трудом.

6 декабря, воскресенье

Вскочив по звонку будильника в шесть часов, я приняла душ, в результате чего проснулась окончательно. Разогрела в микроволновке котлеты из кулинарии и сжевала их даже без гарнира, запив соком, потому что возиться с кофе времени не было. Потом я оделась, сунула в сумку термос и пакет с продуктами и выскочила из дома.

Ждать мне пришлось не больше пары минут, и подъехал джип Ивана. Рядом с ним, одетый в камуфляж, сидел Сергей, поэтому я устроилась на заднем сиденье, и мы поехали.

Дорога была почти пустой, Иван гнал джип с приличной скоростью, и я даже задремала, добирая недобранное ночью.

Меня разбудили, когда мы были уже около райотдела в Тепловке.

– Пойдемте поздороваемся с Маркиным, заодно и последние новости узнаем, – предложила я, надевая маску, – мало ли кто чем в райотделе болеет?

С Маркиным мы столкнулись, едва войдя в здание.

– Здравия желаю, товарищ Кино, – неожиданно сказал Иван.

Игорь пристально на него посмотрел, а потом рассмеялся:

– Бин! Так это ты клиент Татьяны? Это когда же ты успел так разбогатеть? Гонорары-то у нее заоблачные.

– Не я. Брат мой, – объяснил Иван и представил ему Сергея, который взял пример с меня и тоже надел маску.

– Ну наконец-то я познакомился с твоим младшим братом, о котором ты столько рассказывал, – пожимая Геворкяну руку, сказал Маркин и спросил: – А ты, случайно, не в курсе, что это за автобус в сторонке притулился?

– Там наши, командир, – усмехнулся Иван. – Десять человек, до которых я ночью дозвониться смог.

– Надо пойти поздороваться, а то потом уже не до этого будет.

Игорь с Иваном направились к стоявшему неподалеку автобусу, а я, естественно, за ними – любопытно же, кто эти «наши». А Сергей – за мной.

Когда мы подошли, дверь автобуса открылась, и первым в него вошел Игорь. Я тоже сунула туда нос, поднявшись на ступеньку, – да уж! Мужики в камуфляже, все возраста Ивана, были как на подбор – оторви да выбрось! Видно было, что лихо они в свое время хлебали полной ложкой и досыта. И все как один без масок, что меня не удивило – от таких парней ковид сам убежит, чтобы не накостыляли.

– Морды вы мои родные, как же я рад всех вас видеть! – сказал Игорь. – Только времени сейчас у нас нет, чтобы сесть и встречу отметить. Ну да ничего! Не в последний раз видимся. Еще успеем!

– Ты, Кино, все грозишься, – язвительно усмехнулся какой-то парень, сидевший прямо рядом с дверью лицом ко всем остальным. – Звезду-то мы обмыли, а вот звездочку ты замылил!

– А вот нечего было уезжать, Рамзес, – не менее язвительно ответил Игорь. – Тогда и ты с нами мою звездочку обмыл бы!

– Ну если только в чае, ничего крепче не пью – работа не позволяет. Так, вприглядку напиваюсь: на ваши пьяные рожи посмотрю – и наутро башка трещит, – печально повесил голову Рамзес, но физиономия у него была до того продувная, что в его грусть как-то не верилось.

– Отставить хохмочки! – уже серьезно сказал Маркин. – Что случилось, знаете?

Со всех сторон раздались такие выражения в адрес работников дома престарелых, что Игорь вынужден был рявкнуть:

– Мужики! Здесь дама!

– Мальчики, не смущайтесь! Эта дама за свою работу еще и не такое слышала, – крикнула я в автобус.

– Брысь! Не разлагайте мне коллектив! – цыкнул на меня Маркин и обратился к мужикам: – Что делать, знаете?

– Не первый раз замужем, – ответили ему откуда-то с задних рядов.

– В этом-то я не сомневаюсь, но учтите, что вы теперь люди гражданские, поэтому все в рамках приличия.

– Да мы же эталон галантности! – возмутился Рамзес.

– Да ну тебя! – отмахнулся от него Игорь и распорядился: – Поедете вслед за автобусом ОМОНа. Бин, ты с ними?

– Я на всякий случай на своей, – ответил Иван.

Маркин вышел из автобуса и повернулся ко мне:

– Татьяна, ваше место в партере. И ваше, – это он уже Геворкяну, – тоже. То есть в автобусе прессы, – и показал на микроавтобус. – Надписи на нем нет, но внутри есть корреспондент и оператор.

– Вы что, решили?.. – обалдело воскликнула я.

– Да! Решил! – отрезал он. – Если все окажется так, как вы говорили, то последствия будут для некоторых людей самые печальные. И для этого с нами едет прокурор района. И некая дама из администрации, – язвительно произнес он. – Именно она у нас отвечает за социальную защиту населения. Вот мы все дружно и оценим результат ее работы.

– И где эта дама? Учтите, если она замазана, а по-другому быть просто не может, то обязательно предупредит подельников, – забеспокоилась я.

– Могла бы, если бы у нее еще телефон оставался, – безразличным голосом сказал Игорь. – А прокурор у нас молодой и честолюбивый. Ему сейчас громкое дело позарез нужно, так что он ей свой телефон не даст. А водитель – тем более.

Мы с Сергеем залезли в микроавтобус прессы, где он забился в самый дальний угол и даже закрыл глаза, сделав вид, что спит. Журналист, молодой парень, явно был не менее честолюбив, чем новый прокурор, и точно так же мечтал прославиться. Он тут же набросился на меня с вопросами, только об меня еще и не такие зубры зубы ломали, вот и ему обломилось.

Но вот все расселись по машинам, и мы поехали.

Когда мы добрались до места, была половина восьмого. Никаких фонарей, конечно же, поблизости не было, а фары были выключены, чтобы не привлечь внимание.

Корреспондент и оператор вылезли из машины, пошли на разведку и пропали – вероятно, уже приступили к делу. Я тоже попыталась высунуться, но водитель меня мигом загнал обратно в машину.