Привет эпохе

В службе национальной безопасности Узбекистана мне разрешили ознакомиться с конспектом, который вел на занятиях один из террористов в лагере боевой подготовки Хаттаба. В этом лагере им наскоро вдалбливали то, над чем запрещено было задумываться, но что следовало накрепко запомнить: «В мусульманских странах во время джихада в первую очередь подлежат уничтожению руководители государства, сотрудники правоохранительных органов вне зависимости от их национальностей и вероисповедания. Одновременно следует уничтожить – русских, евреев, американцев, немцев и представителей других национальностей, а также находящихся в стране зарубежных туристов». Впрочем, я хочу процитировать несколько отрывков из этого конспекта. Процитировать без всяких комментариев, ибо и без них понятно, какая угроза нависла не только над отдельными странами, но над всем миром.

ИЗ КОНСПЕКТА ТЕРРОРИСТА:

«Разрушить строй неверных и построить исламское государство. Под строем неверных понимаются члены государственных организаций, заводов, фабрик, зарубежной торговли, школ, детских садов, роддомов, телевидения, больниц, колхозники и их дома.

Для претворения в жизнь джихада нам необходимо знать следующее:

– у нас нет своего пристанища, негде спрятаться. Мы похожи на волков в лесу, мы должны хорошо знать территорию своей охоты. Если народ с нами, мы победим.

– неверные живут в целях наживы и обеспечение наших обществ должно лечь на их плечи.

– надо создать такой политический и военный устав, который был бы непоколебим, был беспощаден к неверными, то есть уничтожил бы их уставы, их культуру и все другие ценности.

– война делится на три части:

Объявленная война между двумя государствами,

Необъявленная война, то есть атомная, химическая, бактериологическая,

Партизанская война – война слабых.

Определение партизанской войны:

Это война слабых против сильного государства для достижения конкретных целей. Это видно на примере клопов и собак. Клопов на теле собаки бывает очень мало, и они слабее собаки. Находя уязвимые места собаки, клоп начинает питаться ее кровью, но, напитавшись, быстро меняет место. Тут же собака грызет место укуса, но клопа там уже нет.

Мы внедрим в общество своего человека для усиления агитации, а он будет наносить удар по обществу, а мы еще будем продолжать свое дело, в результате общество само выступит против государства.

– евреи и неверные будут истреблены. После чего народ увидит нашу справедливость и перейдет на нашу сторону. И тогда мы призовем весь народ к исламу. Если половина народа перейдет на нашу сторону, то мы выберем планы истребления неверных, посланников и туристов иностранных государств. Из их числа евреев и послов будем уничтожать, если нас обвинят в этом, то будем отказываться. Цель должна быть плановой, например, взорвать компьютерную комнату или комнату управления завода. Для завода каждая минута дорога, когда все взорвется, их контракты с другими государствами будут расторгнуты. Если погибнет посол иностранного государства, все встанут на ноги, так как в законе неверных смерть посла недопустима. Это есть и в исламе, но иностранными послы являются не теми, за кого себя выдают. Они являются шпионами, которые служат для превращения мусульман в рабов.

– строящиеся неверными здания необходимо также взрывать. Это приведет к большому скандалу между государствами. Финансирование государства идет из-за границы, значит, должны прибыть иностранцы. С убийством туристов никто не приедет, и не будут строиться дома и заводы иностранцами.

– правила, которые должен знать работающий в городе разведчик:

Расшифровать себя можно, если расскажешь незнакомому человеку о своей деятельности,

Если действовать неосторожно – идти на работу и не действовать в рамках населения местности,

Если встречаться с людьми, которые находятся под контролем,

Если не маскироваться под нацию и не одеваться по погоде. Например, в городе Москве люди не здороваются в обнимку,

если не отвечать требованиям семьи,

если каждый будет заниматься самодеятельностью, то легко можно расшифроваться,

если не соблюдать общественный порядок. Например, в городе введен комендантский час после 22 часов, значит, ты не должен находиться в это время на улице,

если часто пользоваться одной тактикой. Задушить человека легко, но нельзя это часто использовать, а то могут возникнуть большие проблемы…»

Прочитав этот конспект, я написал ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО ГЛАВАРЯМ ТЕРРОРИСТИЧЕСКИХ ОРГАНИЗАЦИЙ

«Вы называете себя волками, и это то единственное, в чем я с вами согласен. Вы действительно волки, а вернее сказать – волчья стая. Но хочу напомнить вам старую жизненную истину. Когда волк, крадучись, ночью пробирался в село и загрызал там овцу, то вслед ему стрелял только один сторож. Но когда нападала стая волков, то ружья брали все способные стрелять жители села и выходили на встречу стае. Называлось это идти всем миром. И не было еще ни одного случая, чтобы стая побеждала. Слышите, ни одного. Волки бежали всегда, бежали, трусливо поджав хвосты. И вас ждет та же участь. Потому что мы живем своим миром. Тем миром, где мы пашем и пишем стихи, поем песни и смеемся, любим и рожаем детей. ИП в этом мире, где живут люди, нет, и никогда не будет места волкам.

Вы же в своем волчьем логове точите клыки, плетете нити заговоров, готовы весь мир отравить наркотиками и залить кровью. И тем же устами, что вы отдаете команду «Убей неверного!», вы произносите имя Всевышнего и, оскверняя священную книгу прикосновением оружия, приносите свои бесчеловечные клятвы, поправ тем самым религию и святые заповеди, данные Богом людям.

Вы пытаетесь внушить всему миру за национальную идею и чистоту религии, но весь мир уже понял, что это только маскировка, прикрывающая жестокость, ненависть, жажду власти и корысть. Вы прекрасно знаете, что никакой народ никогда добровольно не примет этих ваших «идей», а потому вы и не стремитесь повести народ за собой. Вы просто хотите превратить его в рабов. Рабов, покорных вашей воле, рабов, которые будут на вас батрачить денно и нощно, обеспечивая вашу сытную жизнь. Своим одурманенным и одураченным приспешникам вы внушаете: «Если народ с нами, мы победим». Вот именно – если! Но в нашем человеческом мире народ уже давно сбросил ярмо рабства, вдохнул прекрасный и чистый воздух свободы, и нового порабощения не желает никто. Так что ни на какие «если» вы можете не рассчитывать.

По всему миру рыдают вдовы, которых вы оставили без мужей, и плачут осиротевшие из-за вашей «борьбы» дети. И вы еще смеете говорить о поддержке народа.

Я далек от наивной мысли достучаться до вашего разума и души, который у вас просто нет. Я лишь хочу этим письмом сообщить вам, что обычные, простые люди во всем мире, те, кто называется народ, они вас ненавидят и презирают. Хотя я думаю, что ненависть – это для вас слишком сильное чувство. Ненавидеть можно сильную личность, врага открытого, а не вас, трусливо кусающих из-за угла. Так что остается вам только презрение людское. Вот, собственно, и все, что я хотел довести до вашего сведения.

Вместе со всем миром презирающий вас

Олег Якубов.»

Это письмо было опубликовано в изданной и переведенной на многие языки в разных странах мира книге «Волчья стая» ( Москва, издательство «Вече», 199 г.). Через месяц после выхода в свет первого издания, в Интернете появилось никем не подписанное сообщение, что исламисты объявили мне джихад. Видимо, чтобы я не расслаблялся, раз, примерно, в полгода они напоминают мне о том, что не забывают мою скромную персону. В недавнем напоминании экстремистов была и такая фраза: «А если жизней наших не хватит, чтобы сквитаться с тобой, то тебя разыщут наши дети, а если их жизней не хватит, то наши внуки».

Ну, что ж, видно, три жизни они мне намеряли. Во всяком случа,е с тех пор проблемами борьбы с международным исламским терроризмом занимаюсь я достаточно плотно и уже вышло у меня на эту тему книг немало.

По делам агентства я объездил практически весь мир. Какие только темы не приходилось освещать. Но тема борьбы с международным терроризмом после ташкентских событий 1999 года стала все же главной. Иногда я даже злюсь на себя, ворчу, что давно уже пора было тему сменить, но отойти от нее не могу, да, наверное, положа руку на сердце, и не смогу. Мне не хочется произносить менторских фраз о том, что терроризм захлестнул весь мир и от этой угрозы нигде теперь не спрятаться, не скрыться и пока люди не поймут, что борьба с этим злом – дело всеобщее, никто бандитов не остановит и террористического зла не искоренит. Просто, в той малой степени, на какую способен, я делаю то, что разумею.

АГОНИЯ

…Счет дням был потерян. Конечно, календарь на моих часах исправно перелистывал числа, но их цифровое обозначение ничего теперь не значило. Время остановилось, когда доставивший нас на плато Устюрт малюсенький АН-2, больше известный в народе как «кукурузник», качнув в воздухе спаренными крыльями, удалился в направлении Нукуса. А может быть, время перестало существовать в тот момент, когда за моей спиной с лязгом захлопнулся стальной замок У-Я-64-71, или попросту той самой тюрьмы в Жаслыке, о которой я так много читал в Интернете.

В Жаслыке я оказался на следующий день после приезда в Ташкент. Что и говорить, смена восприятия ощущений была просто калейдоскопической. Четырехчасовой перелет из Тель-Авива в комфортабельном французском аэробусе А-310, потом самолет до столицы Каракалпакии Нукуса, почти мгновенная, едва-едва сигарету успел выкурить, пересадка в «кукурузник», двухчасовая тряска и – тюрьма. В памяти сохранились какие-то обрывки разговоров, впечатлений от всего этого суточного сумбура.

– Я не совсем понимаю цель вашего визита. Это что будет продолжение уже написанной книги? – напрямик спросил меня генеральный прокурор Узбекистана Рашит Хамидович Кадыров. – Впрочем, мы, как и прежде, открыты для всех, кто хочет разобраться в ситуации.

По сути то же самое повторил мне и первый заместитель ( а ныне министр – О.Я.) внутренних дел Узбекистана Баходыр Ахмедович Матлюов.– Мы получили ваше письмо с просьбой побывать в Жаслыке. Замминистра, курирующий места лишения свободы не возражает. Туда в командировку от МВД летит полковник Чанышев. Так что если вы против такого сопровождающего не возражаете, будем считать вопрос решенным. Правда, полковник, насколько мне известно, отправляется туда через несколько часов. Успеете собраться?

– С Сергеем Рамзесовичем Чанышевым знаком, ничего против путешествия вместе с ним не имею – напротив, а что касается сборов, то нищему собраться – только подпоясаться, – пошутил я и поспешил в аэропорт.

В самолете я думал о том, что все произошло слишком стремительно. То ли местное начальство поспешило избавиться от назойливого иностранного журналиста, то ли им действительно нечего скрывать.

В Нукусе меня явно никто не ждал, впрочем, и особого удивления мое прибытие не вызвало – мол, полковнику из МВД виднее, кого с собой брать.

Утром я наносил официальные визиты генеральному прокурору, в МВД, потом была спешка с отлетом. Ни позавтракать, ни пообедать, естественно, не успел. Теперь, глотая слюнки, смотрел, как один из наших попутчиков в форме подполковника внутренних войск ловко разделывал огромного жареного индюка размером с приличного барашка. В дополнение к аппетитным кускам индюшатины были уложены источающие ароматный запах лепешки и выставлены пакеты с соками.

– Прошу к нашему скромному дастархану, – радушно пригласил подполковник. – Заодно и познакомимся.

Лично у меня никаких возражений не было. Я неуклюже стал устраиваться возле откидного столика. Полковник Чанышев тоже присел рядом. Но едва мы примостились вокруг стола, самолет тряхнуло так, что вся приготовленная снедь оказалась на полу.

«Индюк под ананасовым соусом», прокомментировал случившееся Чанышев и с явным сожалением добавил: «Жаль, отведать не доведется».

…Наш самолет завис над огромной, с высоты полета абсолютно гладкой, поверхностью, на которой не было видно ни растений, ни строений. Еще в Тель-Авиве я выписал из Интернета в блокнот коротенькую справку: «Устюрт – пустынное плато между полуостровом Мангышлак на Западе, Аральским морем и рекой Аму-Дарья – на Востоке. Высота до 370 метров. Плато ограничено крутыми обрывами высотой до 150 метров и более. Полынно-солянковая пустыня».

Вот эта самая полынно-солянковая пустыня, именуемая плато Устюрт, и простиралась теперь внизу, насколько взгляда хватало. Но вот показались строения, в динамике пилота что-то забубнил диспетчер, верный и безотказный вот уже многие десятилетия мул гражданской авиации Ан-2 легко коснулся земли. В люк дохнул обжигающий ветер. Наш попутчик подполковник сказал, что летом здесь и шестьдесят градусов по Цельсию – не такая уж редкость.

У трапа самолета стоял микроавтобус, от него шагнул вперед загорелый дочерна плотного телосложения майор.

– Товарищ полковник, начальник учреждения У-Я-64-71 майор Бабаджанов, – представился он старшему по званию Чанышеву.

– Знакомьтесь, майор, привез к вам в гости иностранного журналиста, – представил меня Чанышев. Можете с ним говорить по-русски, он понимает.

Майор представился мне по фамилии, потом добавил свое имя : « Амангельды».

А я ничего не мог с собой поделать и, не скрывая до неприличия пристального любопытства, все вглядывался в лицо этого человека, о котором так много жуткого читал за последнее время. Я пытался поймать в его взгляде, чертах загорелого лица признаки какой-то особой жестокости, такой, какую не скрыть никакими улыбками. Но сколько не вглядывался, видел перед собой обычного человека, может быть, мало эмоционального, а скорее – помнящего, что военная форма и положение обязывают.

Бабаджанов скупо поинтересовался у Чанышева, имеет ли гость разрешение на посещение закрытого учреждения и, услышав положительный ответ, пригласил всех в автобус, пояснив, что это единственный на всем плато вид транспорта, которым приезжающие могут добраться до тюрьмы. «Кроме заключенных, счел нужным прокомментировать майор. У тех, как вы понимаете, совсем другой транспорт».

Автобус остановился у приземистого трехэтажного здания. Пройдя через строй отдающих честь солдат, мы оказались перед стальной дверью. Бабаджанов нажал на кнопку звонка, отдал по рации какую-то неразборчивую для посторонних команду и тяжелая стальная дверь, распахнувшись, пропустила нас в темный после ослепительного солнечного света коридор. Дверь за спиной, закрываясь, лязгнула. Время остановилось.

…Мы разговариваем с ним каждый день. Сначала при наших беседах присутствовал непременно кто-то третий. То начальник тюрьмы Амангельды Бабаджанов, то Сергей Чанышев, то кто-то из постоянно приезжающих сюда с проверкой офицеров МВД. Потом наши неспешные разговоры, видимо, всем наскучили, нас оставили вдвоем. Я даже не знаю, если охрана за дверью комнаты, в которой мы остаемся. Наверное, все-таки есть, как же иначе?

Союбственн6о, последние дни говорит только Алишер, а я лишь стараюсь его не прерывать, дабы не оборвать столь тонкую нить разговора.

Познакомились мы в первый же день. Он вошел в комнату, снял бесформенный головной убор, представился. Как положено: фамилия, имя, отчество, статьи, по которым осужден, срок заключения. Получив разрешение, сел на предложенный ему стул, подернув штаны, составляющие пару темно-серой робы. В глазах – напряженное ожидание. С тем же напряжением выслушал мои пояснения, что я журналист, хотел бы с ним побеседовать, но только в том случае, если он согласен. Кивнул головой в знак согласия. Передо мной стоял чайник зеленого чая и пиалы. Я налил чай в одну из пиал и протянул ее, как принято на востоке, Алишеру. Он отрицательно покачал головой: «Нам не положено».

– Что, чай пить не положено? – недоуменно переспросил его.

– Нет, у нас своя посуда, из пиалушки пить не положено, – без всяких эмоций пояснил заключенный.

– Ну, это в камере у вас воя посуда, а здесь можно из этой. Пей.

Майор Бабаджанов отвлекся от телефонного разговора, кивнув разрешающе проворчал: «Пей, пей».

Алишер взял пиалу, руки его дрожали, а из глаз, вот уж чего не ожидал от этого крепкого парня, брызнули крупные слезы.

– Что с тобой? – спросил его Чанышев.

Парень поднялся, заговорил сбивчиво, горячо, перемежая русские слова с узбекскими:

– Гражданин начальник, у меня срок двенадцать лет. Год я уже сижу, это значит, мне еще одиннадцать лет чай из пиалушки не пить. Что я наделал, что натворил?

– Ну, не плачь, – стал успокаивать его и начальник тюрьмы. – Ты еще молодой, тебе всего двадцать пять лет, а если ты действительно все понимаешь и искренне раскаешься, то тебе, может, и срок уменьшат.

Постепенно Алишер успокоился, стало отвечать на вопросы. Беседа наша в тот деньб была недолгой, всего несколько минут. Но на другой день майор Бабаджанов сообщил мне, что тот заключенный, что беседовал накануне, хочет со мной встретиться для разговора. «Я не возражаю, заметил начальник тюрьмы. Пусть выговорится, раз на душе накипело».

На сей раз никаких вопросов мне и задавать не пришлось. Это была сбивчивая, но исповедь, искренне, как мне показалось, раскаявшегося человека. Признаюсь как на духу, у меня и в мыслях не было, протягивая Алишеру пиалу зеленого чая, тем самым расположить его к себе, вызвать доверие или сыграть на каких-то чувствах. Родившись и прожив много лет в Узбекистане, почитая и уважая народные традиции, я протянул ему пиалу чисто машинально, как протянул бы ее любому другому человеку, который подошел бы ко мне в тот момент, когда сам я пью чай. Но что-то, очевидно, произошло в его сознании в тот миг, когда он взял пиалу. И вот сознание того, что этой естественной, обыденной вещи он теперь надолго лишен, как лишен ласки родившей его матери, улыбок друзей, отцовских наставлений и многого другого, заставило парня взглянуть на свое нынешнее положение как бы со стороны. Взглянуть, ужаснуться и воскликнуть: «Что я наделал?!»

…Когда-то здесь, на плато Устюрт, построили сложнейшее инженерное сооружение – бетонную полосу для запасной посадки космического корабля «Буран». Все, что было связано с космосом в те годы, сулило существенные государственные субсидии, но и было овеяно тайной. Невесть для каких целей военные строители возвели стены трехэтажного здания, но недострой в итоге бросили. Исчез с карты мира Советский Союз, «Буран» на Устюрте так и не приземлялся. А недостроенное здание, благо стены были крепки и толщины внушительной, в итоге приспособили под тюрьму. В нескольких километрах находится железнодорожная станция Жаслык. Так что заключенных сюда доставляют в спецвагонах, а родственники на свидание приезжают проходящими через Жаслык поездами. В Жаслыкской тюрьме ( официально ее числят колонией, но в народе иначе, как «тюрьма», никто не говорит) содержится от 300 до 350 террористов, осужденных на разные сроки.

– Условия содержания у нас получше, чем в других подобных учреждениях, – говорит майор Бабаджанов. – В старых-то камеры переполнены, а у нас, как говорится, недокомплект. Рассчитаны камеры на шестнадцать человек, максимум сидит 12-13.

– Сбежать отсюда можно? – спросил я майора.

– Куда? – равнодушно пожал он плечами. – Плато оно и есть плато. На нем нет ни дорог, ни указателей. Здесь заблудиться – раз плюнуть. Кажется, что вперед идешь, а сам на одном месте кружишь. Да и волки вокруг рыскают. Нет, отсюда не сбежишь.

Я попросил майора открыть одну из камер, на которую сам, ваборочно, указал. Стальная дверь открылась, за ней оказалась еще одна – из стальных прутьев. Поднялись сидящие на нарах заключенные. Нестройным хором проскандировали: «Ассалом алейкум, гражданин начальник». Дежурный отрапортовал, что в камере все в порядке, больных нет, жалоб на содержание нет.

Вечером мы с майором Бабаджановым прогуливались по дорожкам городка, где живут офицеры охраны и их семьи. Дневная жара сменилась прохладой, даже слегка знобило.

– Послушайте, Амангельды, – обратился к Бабаджанову. – Похоже, вы своих подопечных не очень-то жалуете.

– Как это? – переспросил он.

– Ну, большого сочувствия к ним я не заметил.

– Давайте определимся сразу, – посуровел майор. – Мне ведь подобные вопросы частенько задают. Сюда и правозащитники приезжают постоянно, и комиссий всяких полно. Правда, до вас, журналистов еще не было. Так вот, я ни от кого не скрываю. Я обязан выполнять все инструкции, а сочувствовать этим бандитам не обязан. И никто от меня этого потребовать не вправе. Я вообще к ним никак не отношусь, я просто запрещаю себе к ним как-то относиться. Свидание положено – получишь, не положено – не получишь. Продукты привозят, все в котел идет. Здесь красть некому и уносить некуда. Кругом степь. Я ведь знаю, что про здешние места напридумывали. И что под землей здесь работают, и будто радиация здесь. И о себе слыхал, что майор Бабаджанов – зверь в военной форме, самолично заключенных бьет. Я пальцем никого не тронул. А тронул бы – меня любая комиссия в порошок растерла. Колонию держу в строгости – это есть. А кто сказал, что должно быть иначе? Здесь не санаторий, здесь колония.

– Но вы не возражаете против моих бесед с заключенными?

– Нет, конечно. Тем более, не сомневаюсь, что вы сами убедитесь: тех, кто раскаялся по-настоящему, от души, здесь немного. В основном, только говорят, что раскаялись, а сами в глаза не смотрят. И все считают, что им слишком большой срок дали, несправедливо, значит, обошлись. А то, что они людей убивали, резали, взрывали – это они считают справедливо. Ладно, поздно уже, спать пора, – и майор Амангельды Бабаджанов, круто повернувшись, зашагал в дом.

Вернувшись в Ташкент, я договорился о встрече наблюдателем-корреспондентом Общества защиты прав человека в Узбекистане Василой Иноятовой. Я уже знал, что именно она побывала в Жаслыке, и именно она была одной из тех правозащитниц, которые утверждали, будто в жаслыкской колонии грубейшим образом нарушаются права человека, условия содержания заключенных. Из неофициальных источников мне было также известно, что Иноятова занимает один из ключевых постов в обществе «Бирлик», хотя общество это в Республике не зарегистрировано, а его лидеры давно уже живут на Западе, создавая себе имидж узбекской оппозиции в изгнании.

– Я слышал, что вы были в Жаслыке. В качестве кого вы приезжали и что удалось увидеть?

– Я приезжала туда, как правозащитник. Но в саму тюрьму меня так и не пустили. Более того, когда поезд, в котором я ехала, прибыл на станцию Жаслык, ко мне в купе зашли двое в штатском. Они шесть часов кряду убеждали меня не ехать в тюрьму, а по существу – грозили запугивали. Но я ничего не испугалась и отправилась в тюрьму. Но меня туда не пустили.

– Я что-то не совсем понял. Эти шесть часов вы провели на станции?

– Нет, все шесть часов они не разрешали мне выходить из вагона и все шесть часов поезд стоял на станции.

– Вы сами только что сказали, что в тюрьму вас не пустили. Откуда же вам известно, что в тюрьме истязают заключенных, что в подземелье работают тысячи человек при повышенном уровне радиации?

– Это ни для кого не является секретом.

– А вы подавали официальное прошение о посещении тюрьмы?

– Не подавала никакого прошения, а если бы подала, мне бы точно отказали.

– Но о чем же мы тогда спорим? С чего вы взяли, что в тюрьму, которая по определению есть учреждение закрытое, можно запросто приехать и, постучав, войти. Назовите мне хотя бы одну страну мира, в которой такое возможно, и я соглашусь с вами.

– А я вообще я не желаю продолжать с вами разговор в таком духе, – оборвала меня Иноятова.

А буквально через два дня после этого разговора на одном из сайтов в Интернете появилось сообщение, озаглавленное «Встреча с «Волчьей стаей»;

«Секретарь ЦК «Бирлик» Васила Иноятова встретилась с автором изданной в Москве книги «Волчья стая» Олегом Якубовым. Эта книга издана при непосредственном участии КГБ Узбекистана и в целях очернения оппозиции исламского движения республики, представляемом в качестве преступных волчьих стай. В ходе беседы Якубов пытался доказать Иноятовой, что ее мнение по по поводу зоны Жаслык ошибочно. Васила, которая также побывала в зоне Жаслык, и сыграла большую роль в донесении до узбекской и мировой общественности о ужасном положении там, по ее собственным словам, очень хотела встретиться с автором этой лживой книги лицом к лицу».

Итак, бирликовцы, уже не в первый раз, обвинили меня во лжи напрямую. И я не считал возможным оставлять это обвинение без ответа. Первым делом позвонил в Жаслык. Амангельды Бабаджанов никакой Иноятовой не помнил, но обещал посмотреть документы и проверить. Через час он позвонил:

– Теперь, просмотрев записи в журнале, вспомнил, – сообщил Бабаджанов. – 15 декабря 1999 года мне сообщили из РОВД Жаслыка, что московским поездом приехала жена одного из заключенных, а с ней какая-то их родственница. Я проверил, как положено, документы, убедился, что жене положено свидание, однако в заявке ни о какой родственнице речь не шла. Тем не менее я отправил на станцию автобус. Приехали две женщины. Проверил документы, подтверждающие родство. Понятно, что к жене заключенного у меня никаких вопросов не было. Ей свидание с мужем было положено. Но в беседе со второй женщиной я убедился, что она непосредственно в прямом родстве с заключенным не состоит. На мои вопросы отвечала сбивчиво, уклончиво, с явным раздражением и даже не знала деталей биографии того, к кому приехала. Одним словом, я ей свидания не разрешил. А когда отказал, она сказал, что не просто родственница, а правозащитница. Разрешения на посещение колонии у не было, к тому же я ее уже уличил в обмане. Так что ей пришлось обратно возвращаться на станцию и ехать в Ташкент.