Знак ненависти

Вздохнув при виде своего отражения в бочке и опустив ладонь в ледяную после долгой ночи воду, беловолосый юноша в который раз жалеет, что живёт один. Наверняка не мучили бы неясные образы, просыпайся он в одной постели с невестой. Вот только, принуждать её не хочется.

От стука в дверь Конран вздрагивает. В тихом полумраке деревянного дома этот звук всегда застаёт врасплох. Вытерев лицо, маг идёт открывать. Сильный порыв ветра взъерошивает его белые волосы, словно юноша выходит на улицу поздней непогожей ночью. Даже пришедший к нему скрыт темнотой с колокольчиковым оттенком, пока ветер не стихает и не позволяет узнать гостя.

– Что сегодня с погодой?..

– А ты не слышал? Крепкий же у тебя сон, приятель.

Хлопнув его по плечу, маг южных земель заходит в дом. В его руке булькает сосуд с горячим настоем из горьких зёрен. У него привычка приходить с утра и пить перед рабочим днём. А то, что Конрану работать не нужно, он пропускает мимо ушей.

«Ох уж эти южане… Как к себе домой», – жалуется про себя парень, закрывая дверь.

Впрочем, жалоба необоснованная. Для местных магов дом – это место на мягкой почве под ярким солнцем. Иными словами – все южные земли.

Пройдя на кухню, где друг успевает расставить на столе привычный для местных завтрак: лепёшки со сладкими семечками и настойку на жаренных зёрнах, Конран садится на скрипнувший стул. И молчит, пока слуха не касается раскат грома.

«Его плач достаёт даже сюда…» – уныло замечает маг.

Но тут же хмурится и одёргивает себя.

– Поверить не могу, это чудовище ревёт так громко, что сотрясается небо!..

Громкий выкрик души звучит фальшиво и растворяется в полумраке комнаты. Едва заметно блестят зелёные глаза собеседника.

– Да уж, сегодня придётся повозиться, чтобы очистить облака, – медленно жуя, отвечает Юхи. – Если, вообще, получится… Как повезёт. Уж больно он разошёлся… С чего бы?

Неохотно притянув кружку и отпив обжигающего напитка, юноша кривится и закусывает сладкой выпечкой.

В знак уважения путешествующие маги должны разделять трапезу, праздники и традиции территорий, на которые приезжают. Жить так, как на них принято. Вот только это тяжело после орденской безвкусной похлёбки.

«Хорошо хоть не заставляют носить их одежду…»

Конран выглядел бы глупо с повязками на лбу и руках, штанах, зауженных к щиколотке, рубахе с сетчатой тканью и деревянных сандалиях. Юхи же эта одежда подходит. Впрочем, его внешний вид говорит о том, что мага не особо заботит надетая одежда. Столь поношенной и небрежной она выглядит.

– Что-то ты не в духе, Кора, – снова сокращает его имя рыжеволосый, подпирая ладонью подбородок. – Видимо, свыкся с солнцем и тоскуешь без него. Я зашёл к приятелям из башни. Выглядели они, хоть и неважно, всё же не столь уныло, как ты. Тебе солнышко не помешает, знаешь?

Проглотив намёк, юноша невольно дотрагивается до белых прядей.

– Лучше зови меня Кон, – вздыхает маг, прижав средний и безымянный пальцы к большому и показав «лисью мордочку». – Ты слышал, что в Ивиль рассказывают сказки о белых лисах? Так вот, однажды, во время тренировки по контролю магии, я отрастил себе лисьи уши и не мог убрать, пока не пришёл наставник. Он подозвал меня, как лиса… кон-кон… С того дня в Ордене меня только так и зовут. Позже наставник извинился, сказал, что просто не мог вспомнить моё имя. Вот тебе и случайность. Ещё говорят, если меня погладить по голове, улыбнётся удача… но это же шутка?

Воспоминания об Ордене вызывают у Конрана смешанные чувства. Радость и смущение сменяет непонятная задумчивость. Как он не пытается, ни одно лицо не всплывает перед глазами. Зелёные же напротив блестят от смеха, не смотря на выражающее серьёзность лицо.

«Странно… я думал южане довольно открыты…» – не понимает юноша.

– Кон, так Кон, – кивает южанин. – Даже лучше. У нас любят короткие имена. И на юге тоже водятся лисицы, рыжие как огонь. Иной раз пробегут по полю, а кто-то с испугу закричит: пожар!

Посмеявшись, маги заканчивают завтрак. Выпив воды, чтобы забыть о жжении в горле, Конран выходит на улицу. Небо светлеет, становясь грязного серо-сиреневого оттенка. Вскоре должна заработать башня и разогнать облака. Плохое предчувствие завладевает юношей. Ему кажется, что за тучами таится нечто страшное, тёмное и уродливое. И когда облака исчезнут, оно устремит в него свой взгляд.

– Кон-кон! Ты идёшь или нет? Твоя возлюбленная ждёт!

Опустив взгляд на отошедшего южанина, парень с улыбкой проводит ладонью по волосам и спешит к нему.

«Вот зачем я рассказал эту глупую историю?» – задаётся вопросом он по пути.

Большинство селений на южных землях просторны. Невысокие дома стоят не ближе, чем в десяти шагах друг от друга. Выйдя из них, можно увидеть простирающееся над головой небо. На окраине деревни полосой шумит и шатается лес, сейчас тёмный и зловещий. Между вытоптанными тропинками стелются поля и огороды. Тёмно-золотых оттенков колосья шуршат и осыпаются. Сейчас поселение вызывает неприятное чувство надвигающейся беды.

– Всё такое серое и тёмное… – хмурится Конран, с прищуром смотря в жуткие шевелящиеся облака. – Сейчас точно день?..

Никто не отвечает, и юноша оглядывается. Он подходит к высокой башне из светлого камня с тянущимися длинными постройками – хранилищами. На дорожке перед ними Юхи переговаривается с магом-погодником. Оба выглядят настолько мрачно, что Конран не решается тревожить их и направляется туда, где обычно встречается со своей второй половинкой. Всё равно заняться нечем.

«Что я сейчас делаю?..» – хмурится беловолосый. – «Среди ярких южан мне неуютно… И они, как мне кажется, не хотят иметь со мной ничего общего. Ниа выглядит и то более приемлемо для южного поселения, даже помогает в работах».

Конран же, сколько не старался уговорить их устроить его помощником в поле, башню или лес, получал отказ под всякими предлогами. Затем южане уходили, делая вид, что ужасно заняты. При этом говорили, что помощь не нужна.

«И как мне не чувствовать себя лишним?.. Если подумать… я не знаю, чем занимается Юхи», – всплывает напряжённая мысль. – «Кажется, он маг. Работает в башне? Нет, слишком легкомысленный. Скорее пойдёт развлекать рабочих на полях или собирать сок и древесину… Здорово, наверное, чем-то заниматься…»

Попытавшись представить себя, работающим в поле, и потерпев поражение, маг сосредотачивается на пинании камушка. Ветер неприятно дует с северо-востока, принося не столько холод, сколько тревогу.

«Готов поклясться, что вчера чувствовал себя прекрасно. Светлый мир, невеста и друзья, солнце и ясное небо: всё радовало и умиротворяло. Вероятно, всё из-за неба…» – уговаривает себя Конран.

Остановившись и оглядевшись, юноша не замечает ни одной живой души. Обычно в это время вокруг полно магов или рабочих. Но сейчас, под дымчатыми облаками, он чувствует себя единственным существом во всём мире. Нет. Он не один. Где-то над облаками парит что-то неведомое и страшное. Постояв неподвижно, маг ожидает, что его кто-то привычно окликнет, оторвёт от неприятных мыслей. Однако гнетущая тишина продолжает когтистой лапой сдавливать сердце. И оно внезапно начинает биться чаще.

«Думаю, я успокоюсь, увидев Ниа, всё-таки у нас один Знак на двоих».

Повернувшись в сторону дома своей невесты, маг пересекает поселение. Почему-то выделенный ей дом находится через пять от его, что в который раз вызывает противоречивые чувства. С одной стороны, его радует невинность и скромность девушки, с другой беспокоит.

– И Юхи не видно… Такая тишина… Что происходит?

Стоящие вдалеке друг от друга дома из тёмного дерева выглядят зловеще и заброшено, словно юноша остался в деревне один. Остановившись перед домом невесты и нерешительно помявшись, он слышит голоса.

– Невозможно, – холодно отрицает Ниа, отчего Конран вздрагивает. Она всегда говорила тихо, с нежностью или звонко. Не так. – «Нужно всего лишь проверить нити на всякий случай!» Не нужно! Может, я и не права, вот только лично инквизитору приезжать надобности нет. Просто Конрана зовёт Прародитель, оттого и небо сегодня столь мерзкое, что тяжело вдохнуть.

– Неужели, тебе его совсем не жаль? – тихо спрашивает Юхи. – Вы ведь возлюбленные… у вас один Знак… и у него больше никого нет…

– Упаси Серый бог любить кого-то из рода Авэлэй. Не отвлекайся на пустяки, мы говорили о письме…

Голоса ненадолго стихают. Конрану начинает казаться, что белый туман морочит ему голову или что это навеянный нежитью кошмар. Он хочет сделать шаг за угол, чтобы убедиться, но снова слышит голос друга:

– Д-да… Понимаешь… точно неизвестно. Вчера то ли родился некромант с сильной искрой, то ли новый апостол был благословлён Прародителем… Очередная волна нежити движется с пустоши к королевству и сбивает поисковой круг… Инквизитор Хаэн приказал проверить Конрана любыми методами, даже отвести в город.

– Юх-хи! – почти шипит девушка. – Он не притворяется, ты и сам понимаешь… а город… Поездка может стать сильным потрясением и тогда пострадают жители!

– Разумеется, я понимаю, Нир! Винэль – столица нашей земли! А здесь находится незаменимая Башня Очищения!..

Не став подслушивать дальше, Конран пятится и скрывается среди домов. На улице до сих пор никого не видно, однако маг радуется одиночеству. Лишь крепнет чувство, что кто-то раздирает когтями небо. А может, что-то рвётся у него в душе. То, что он всегда отгонял от себя по утрам.

«Апостол… апостол… что это?»

Нахмурившись, Конран не замечает, как оказывается посреди тёмного пугающего леса. Тот выглядит липким и вязким, желающим втянуть белого мага в грязь и утопить в ней. Видно, не замечая, что его горло и так сжимается от душащих чувств. Вторая половинка ненавидит его, а друг обманывает. Едва ли что-то может быть больнее.

«…из рода Авэлэй», – вспоминаются слова девушки.

– Из рода Авэлэй… – бормочет маг. – Апостол… Конран из рода Авэлэй.

Остановившись, маг смотрит на свою ладонь. В его венах течёт белая магия и раньше он служил в Ордене Святой Колыбели. Но почему-то не может вспомнить ни того, что делает здесь, ни как познакомился с Нираной, ни кем является Юхи.

«Авэлэй… От этого слова в груди что-то сжимается…»

Повинуясь порыву, маг аккуратно опускается и, подобрав веточку, чертит на земле непонятный знак.

– Род Авэлэй… это же знак моего рода. Семья…

Выбросив веточку и проведя пальцами по знаку, Конран зло сжимает пальцы.

«Кольцо моей семьи сильный магический артефакт. Если бы он был у Нираны… я бы знал. Тем более, я мог отдать его лишь после смерти матушки…»

Ощутив внезапную пустоту, юноша без выражения смотрит на стёртый знак и уже не помнит, как тот выглядел или зачем было его рисовать. В сознании натягиваются красные нити, похожие на паутину из кровавых капель. Стерев землю с ладони, беловолосый слышит зовущий его голос. И узнаёт по нему свою половинку.

– Конран!

Обернувшись, маг ждёт, пока обладательница мягкого обеспокоенного голоса не выйдет на тропинку. Странный разговор вылетает из головы, но тяжёлое чувство не позволяет откликнуться. Белый туман плавает по сознанию, сражаясь с нитями, разбрызгивающими огненные капли и не дающими тому подступиться.

– Конран! – облегчённо выдыхает девушка и подбегает, придерживая белую ткань одежд. – Почему ты здесь? Я испугалась, когда мне сказали, что ты шёл сюда…

Внимательно вглядевшись в синие глаза, тёмные волосы, рассыпанные по плечам, сжатые ладони на белой ткани и кольцо на пальце, юноша видит, что весь облик невесты выражает волнение. И именно оно раздражает. Он отворачивается и смотрит на неровную тёмную тропу, усыпанную веточками и листьями.

– Почему? Я не могу погулять в лесу? Может, мне нравится лес.

Опешив от резкого тона, Нирана подавленно молчит. Она не имеет понятия, что нравится магу Ордена. Даже не знает про историю его имени. И сейчас от её ответа зависит многое. Нервно облизнув губы, она тихо извиняется:

– Прости… Ты обиделся, потому что я не пришла на наше место?

Беловолосый юноша встаёт. Он ненамного выше своей невесты, потому она с лёгкостью видит печаль и растерянность в его взгляде. Он снова чувствует себя, как ранним утром, лишь отчаянно сражающихся за него облачков не видит.

– Идём! – девушка осторожно сжимает его ладонь. – Пока маги работают в башне, мы устроили небольшую трапезу. Только ты не пришёл.

На мгновение пустые глаза Конрана вспыхивают, и он улыбается, почти неловко.

– Так вот почему в деревне никого не было?

– Юхи – дурак! – обиженно восклицает Нирана. – Он должен был тебя привести, но заговорился с дружками…

– Ниа… – шепчет парень, перебивая и притягивая к себе девушку.

В деревне все зовут её Нир. Лишь он один, когда остаются наедине, ласково зовёт её Ниа. Девушка вздрагивает и старается отстраниться, словно ей неприятно. Она всегда оправдывается тем, что жила в храме и до совершеннолетия не знала даже родительских прикосновений. Но магу, чтобы успокоиться, именно близости и не хватает. Чувствуя страх невесты, он, не разжимая рук, склоняется к её лицу. Юношу охватывает желание увидеть чёрный узор на её шее и убедиться, что тот настоящий, такой же, как у него.

– Ниа… – шепчет он, зарываясь носом в тёмные волосы. – Обними меня… это ведь не сложно? Мне так грустно сегодня. Я хотел тебя увидеть, но нигде не мог найти…

– П-прости, – скомкано шепчет девушка и пытается отодвинуться. – Нас ждут, давай позже…

Это похоже на игру со зверем. Чем сильнее и отчаяннее вырывается жертва, тем глубже хищник погружает в её плоть клыки и когти.

– Почему ты боишься меня, Ниа? Я сделал что-то плохое?

Конран опускает голову, чтобы уткнуться в шею любимой и видит, как бьётся жилка под кожей с чёрными линиями, чувствует прерывистое дыхание над ухом.

Она боится его. Его невеста боится его.

– Тише…

Отстранившись, маг прикладывает палец к нежным подрагивающим губам. Впервые за долгое время кто-то находится так близко к нему, что чувствуется трепет чужого сердца, который не может не опьянять. Конран прежде не испытывал тепла, любви или страсти. Матушка не особо любила сына, которого воспитывала убийцей. Он лишь помнит её слёзы раскаяния и мечущееся в агонии сердце, когда был посвящён в тайну рода. И потому знает, что эти чувства запретны: они приближают к безумию. Но сейчас, когда сильнее всего под серыми облаками хочется забыться в тёплых объятьях, маг понимает, как сложно добиться чьей-то взаимности.

– Я всё тебе прощу, если обнимешь. Обещаю…

Удивлённо моргнув, Нирана медленно кивает. Она вынуждена воспользоваться желанием Конрана. Послушница наивно полагала, что всё идёт хорошо, и инквизитор Хаэн уверял, что она не пострадает. Сейчас же уверенность тает: слишком искушающей и хищной выглядит улыбка находящегося на грани мага. И если она сделает неправильный ход, может умереть или провалить задание. Не отрывая взгляда от жутких бесцветных глаз, Нирана сцепляет руки у него за спиной.

– А теперь давай постоим так немного, – тихо просит юноша, продолжая улыбаться. – Я больше не обижаюсь.

Кивнув, девушка кое-как пересиливает себя и отводит взгляд, чтобы прильнуть к груди мага. И, прислушавшись к бьющемуся сердцу, сжимает пальцы. Более она не сомневается в том, что приезд инквизитора необходим. Если заклинание и не спало, то точно слабеет. Лучше рискнуть и проверить, чем снова оказаться посреди залитых кровью улиц, чувствовать запах разлагающейся плоти и слышать надрывные стоны.

– Ниа… – ласково шепчет Конран, закрывая глаза и касаясь щекой тёмной макушки. – Тебе неприятно со мной? Ты дрожишь.

– Нет! – слишком резко и громко вскрикивает девушка. – Всего лишь небо… холодное… а в лесу жутко… Вернёмся, Конран? Давай вернёмся…

Отстранившись, юноша склоняет голову к плечу, отчего волосы закрывают глаза.

«Фиолетовой искры нет», – проносится у послушницы в голове.

– Зови меня иначе, не Конран… – обиженно просит он. – Мы словно чужие друг другу. Ты приняла моё кольцо, разделила со мной Знак, а меня не принимаешь. Я чувствую. Очень больно…

С осознанием вины уходит страх. Конран младше неё, но она упорно отказывается принимать его за ребёнка. Сейчас он выглядит ранимым и нуждающимся в ласке. Он нуждается в ней. А Нирана не может пересилить отвращения.

«Пусть и ребёнок, он убийца. Не забывайся…» – кивает она своим мыслям.

– Звучит по-детски.

Пара одновременно улыбается. И юноша, не без сожаления, позволяет отвести себя в деревню. Вот только мысли обоих далеки от посиделок или разгневанного неба. Юхи приходится окликнуть их с порога несколько раз, прежде чем оказаться замеченным парой и заподозрить, что не всё так хорошо, как кажется Нир.

Поселение Вэй полно лжи. Она процветает здесь подобно золотым колосьям и сегодня тревожно прижимается к земле ветром, роняя зёрна. Ложь обретает здесь разные формы. Имеет разные проявления. Ей нет конца. Зёрна прорастут. Родится новая ложь, чтобы сменить старую. Старая увянет, чтобы сохранить новую. Правду знает лишь небо, тёмное и тоскливое, с которого за Вэй следят два серых глаза. Молния очерчивает облака, соединяя их с пропахнувшей ложью землёй, в которой тоже таится ложь. Гремит гром, угрожая и упрекая Вэй за тайны. Оставив всё ему, серые глаза перемещаются в другое место.

Глава 3. Шикима и Хакуен

Ему снова снится сон. Она зовёт его смеясь, по имени, и так любяще, как умеет звать лишь родная сестра. Он улыбается в ответ, раскрывает объятья, ловит и кружит её, поднимая осенние листья, похожие на разноцветные звёзды. Вслушиваясь в ласковый смех – тоже смеётся. Холодный ветер обходит их стороной, подбрасывает листья над светлой и тёмной макушками. И кажется, закат не сожжёт счастливый день.

– Кровь… Кровь! Хочу её…

Шикима со стоном пробуждается ото сна, преследующего его с тех пор, когда он в последний раз чувствовал кровь на губах, вдыхал запах ускользающей жизни, сжимал в объятьях остывающее тело. Когда в первый и последний раз испытал всепоглощающее чувство наслаждения. И сколько не пытался его повторить, не мог даже скользнуть взглядом по проходящим мимо людям.

Поэтому он бежал с южных земель. Бежал долго, слоняясь по лесам. За ним никто не гнался. Никто не упрекал. Не знал его тайну. Лишь сон, приятное воспоминание, нависает над ним, задавая укоризненный вопрос: «Что было не так?»

– Всё было не так… – устало вздыхает и улыбается парень, закрывая глаза рукой.

Свет пробивается сквозь редкую листву тощих высоких деревьев. Они не похожи на те, что укрывают южные земли. Эти, облезлые и холодные, навивают кошмары, когда маг ночует под ними. Именно в таком состоянии его душа, словно наступила осень: чувства и надежда засыхают, опадают, крошатся и развеиваются по ветру. Мёртвая погода застыла, как память о чёрном камне в разноцветных звёздах.

Похрустев грязными листьями и веточками, парень потягивается. Желудок ноет от голода. Разум находится на грани сна и тоже тоскует по восторгу, теплу и безумию. А расслабленное тело желает подольше полениться. Собрав себя по кусочкам и тщательно рассмотрев линии на ладонях, Шикима прислушивается и вдыхает окружающие его запахи.

– Воняет гнилью… Похоже, я скоро буду у Чёрных земель. Не следовало возвращаться… Я не смогу найти своё наслаждение там, где всё…

Услышав смешанный с шуршанием листвы звук, Шикима вскидывает руку и шепчет слова заклинания. Пусть и придумал его недавно, со страху, оно не подводит и быстро уничтожает нежить. Стоило покинуть южные края и миновать ущелье Серых облаков, как она стала часто попадаться на пути. А один раз даже решила отведать мага спящим.

«Откуда эта дрянь лезет?..» – кривится парень, разглядывая дымящую и воняющую кучу. – «Даже если я чёрный маг, мне наплевать на этого… как же там… Покровителя… Приручителя… Я никогда не встану на его сторону».

Широко зевнув и осмотревшись, кареглазый огорчённо вздыхает. Поблизости ничего съестного не найти. Всё зверьё разбежалось от трупного запаха, а ягоды или фрукты по Чёрную границу не растут. И людей не встретишь. Разве что тех, кто давно перестал ими быть. Одарив останки презрительным взглядом и схватив сумку, Шикима направляется прочь, напевая незатейливую песню. Нежить не имеет слуха, так что он не боится быть услышанным. А вот наполнить лес хоть капелькой жизни он желает всем сердцем. Настолько в нём тихо и тоскливо.

Тем не менее, мысли не оставляют чёрного мага, в детстве сбежавшего с родной земли. Одиночество ли разъедает его душу, раз уж сердце ему не принадлежит, кто знает. Поверить в то, что его собратья поклоняются дохлому существу, сложно. Шикима верит лишь в наслаждение. Расхаживая по лесу со старой сумкой, голодный, он жаждет чего-то упоительного, в чём сможет раствориться и снова ощутить «то самое».

«Думаю, это невозможно. Каждое удовольствие неповторимо».

Мысли о семье напоминают Шикиме заплесневелые ягоды. Терпкие, горькие, сладкие и кислые. Вроде хочется выплюнуть, пока разум окончательно не затуманился, а вроде и не хочется. Он не то чтобы огорчается, погружаясь в воспоминания. Скорее жалеет, что не мог растянуть удовольствие, хоть и понимает, что и так долго ждал. Вскоре бы он поддался чувствам, а потом сожалел бы с большей силой. Зная это, он с задумчивой тоской вспоминает осенний лес и деревянный домик у озера.

«Чувства и желания, наслаждение и удовольствие, потребность и зависимость, преданность и любовь, нежность и ласка… каждое из этих похожих понятий имеет своё определение. Но главное, что ни в коем случае нельзя поддаваться чувствам. Нужно лишь следовать за всесокрушающим наслаждением».

Шикима не представляет своё существование иначе. Не тогда, когда лишился самого восхитительного и важного в своей жизни. Заполнять пустоту и искать что-то яркое – всё, что ему остаётся.

Впрочем, он не в силе объяснить, почему нельзя поддаваться чувствам. Ведь удовлетворённые желания должны приносить счастье.

«Оно мне и не нужно. Необходимо удовольствие, которому чувства зачастую мешают. Особенно если дело касается любви. Она принуждает страдать и приносить удовольствие своей паре», – мрачно размышляет маг.

Шикима не способен исполнять желания других. Поэтому делает безумные вещи, которые могут дать то, за чем он следует. Ублажённые чувства приносят пустое наслаждение.

Иногда охотник чувствует необычный запах и крадётся за ним. Тот шепчет, что впереди ждёт некое наслаждение. И маг следует зову, инстинкту, отрешаясь от всего остального. Он так и живёт, как дикий зверь. И сейчас его Голод пылает внутри, а ветра всё нет. С того самого дня. Словно он остался у камня, преданно ворошить разноцветные листья. Но Шикима вовсе не такой. Он сражается с Голодом. А тот растёт, чтобы скоро взять верх.

Но прежде чем он успевает это сделать, Шикима слышит звуки сражения и крадучись направляется на окраину леса, чтобы взглянуть. Лишь безумец или самоубийца станет сражаться с нежитью в открытую.

«Нет, ей, без всякого сомнения, нужно противостоять, но…» – в замешательстве маг находит крайние деревья и осторожно приближается к ним. – «Не могу поверить, я спал в столь опасном месте».

Лес обрывается, склоняясь в равнины. Истоптанные и выжженные, они, возможно, были когда-то пышными и красивыми, благоухали травами. Сейчас всё внизу застилает белое пламя. Нежный голос с соседнего холма поёт боевое заклинание. Так мягко и властно, и призывая на бой союзников, и утешая погибших.

– Ух ты… – только и может протянуть маг, скрытый тонкими стволами.

Застыв, он заворожено смотрит на пламя. Оно похоже на огромного пушистого зверя, мягкими лапами терзающего своих врагов: целую волну нежити, копошащуюся под белоснежной шерстью. Пламя колышется, сопротивляясь силе Прародителя, и явно уступает, в отличии от голоса.

«Боевая колыбельная…» – проносится в мыслях Шикимы.

Присев, он с сосредоточенным любопытством наблюдает за сражением, стараясь запомнить в мельчайших деталях. Мысли призывают найти источник магии, глаза, напротив, заворожены пламенем, а тело даже не шевелится. Почувствовав жалость к пушистому зверю, охотник мысленно подбадривает его. Кажется, тот становится пушистее и бодрее. И в этот момент рядом с сапогом вонзается стрела с голубыми перьями. Хмуро взглянув на неё, маг с трудом осмысливает происходящее. А когда вскидывает голову, видит вместо зверя обожжённую землю и останки вражеских сил.

– Ах, убежал, – расстраивается кареглазый и выдёргивает стрелу. – А это может пригодиться…

Поднявшись, Шикима скрывается в лесу, решив нагрянуть к людям под покровом темноты. Предлог он только что нашёл.

Скоротать день в лесу без еды и наслаждения, оказывается, непросто.

Полдня парень бродит по округе, стараясь не уйти далеко и найти хоть что-нибудь, пригодное для съедения. Пару раз попадаются перепуганные зверьки, которых маг провожает тоскливыми взглядами. Лучше терпеть голод, чем угрызения совести. После, сорвав чёрные комочки с корявых кустов и попробовав, с досадой выплёвывает их. Найденный ручеёк тоже не радует чистотой. Но парень утоляет жажду и пытается смыть с себя хотя бы часть грязи. Пока сохнет одежда, жуёт засушенные листья, прихваченные с юга. Вряд ли они съедобны, но лучше, чем ничего. После третьего даже не кажутся горькими.