Тамерлан. Дорога в Самарканд

– Я поеду вперёд, – сообщил Тимур. – Заодно разузнаю, что происходит.

– А ты не видишь? – взревел старик. – Хорасан на клочки порвут! Без Казгана-то…

– Может, он жив.

Чагуй грузно осел на скамью. «Вот она, юная душа, неопытная. Верит в лучшее, когда вокруг рушится мир. Ребёнок!» – думал про себя, украдкой посматривая на племянника.

– Время Казгана и так было на исходе, – пояснил Тимуру, который всем существом противился принять истину. – Жаль, Абдулла мёртв, он бы за отца любого порвал. Хусейн, конечно, хорош, но со старшим наследником не сравнишь. Жаль…

– Рано Казгана хоронить!

Эмир умолк, переводя дыхание.

– Рано? Откуда тебе знать? Когда ты учился, было рано: Казган и султана, и хана, всех в землю отправил! Врагов не щадил. Сколько поселений выжгло его племя! А годы берут своё. Он уже безвылазно в шатре сидел, только женщин и принимал. Что за шайтан посоветовал на охоту ехать? – вождь покачал головой. – Нет, дальше нам без него действовать надо.

– Мы поможем Хусейну, – ответил Тимур, совладав с горечью. – Предложим ему крепость Шадман для удержания Бадахшана. И людей моего друга, эмира Хызры. Это первое.

– А второе? – с усмешкой поинтересовался дядя.

– Уничтожим Бугай-Сальдура и всех, кто причастен к покушению.

– А признай, ты много об этом думал.

– О чём?

– О Хорасане. Огромная часть улуса и без хозяина. Мы ведь оба понимаем, у Хусейна недостаточно средств, чтобы сохранить наследие.

– Я не предатель, – отозвался эмир помертвевшим тоном. – Наши отношения с Хусейном никого не касаются. А судьба Хорасана дело общее.

– Конечно, – кивнул Барлас. – Но аккуратнее, Тимур, не обмани самого себя.

Глава 6

Стрела, летящая со скоростью ветра, вонзилась всаднику прямо в грудь и выбила из седла. На некоторое время тот полностью отрешился от реальности. Не сразу обрушилась боль. Небо горело огнём, ослепляло. Казган через силу вырвал из себя древко. И медленно начал подниматься: воина вели инстинкты. Пальцы обвили рукоять сабли. Враг неумолимо приближался, каждый его шаг отдавал в ушах грохотом. Лошадь ускакала. Казган понял, что остался с убийцей один на один.

– Ты? – прорычал он, когда увидел, наконец, стрелка. – Аллах покарает тебя, предатель!

– Я буду молиться за вашу душу, повелитель, – прозвучало в ответ.

Мужчина натянул тетиву, и, пока Казган пытался до него добраться, переставляя ноги, последовал новый удар. Рёбра треснули, надломились. Органы были порваны. Кровь прилила к горлу, а затем мощным потоком хлынула изо рта. Эмир Хорасана всё ещё стоял, упрямо, из последних сил, хотя пошевелиться уже не мог.

– Ничего, я помогу, – ласково произнёс бывший соратник. Подошёл и толкнул Казгана прямо в русло реки. Всплеск – и огромное тело старика скрылось в ледяных водах. Горы приняли очередную жертву: охватившая всё вокруг тишина обещала сохранить тайну. Но Аллах не обещал. Девушка, находившаяся в нескольких днях пути от происшествия, с криком проснулась у себя в юрте.

– Дед? – простонала она жалобно. Никто ей не ответил: рабыни дремали на ковре, и в потёмках невозможно было разобрать их чернявые лица. По спокойному дыханию Ульджай поняла, что никто её голос не слышал.

Рассудок по-прежнему сковывал ужас, хотя и не так крепко, как минуту назад. Сон всё не отпускал. Это кровавое действо будто бы продолжало разворачиваться на глазах: Казган, раненый и беспомощный, падал в реку, а незнакомец не унимался – смеялся и смеялся, злобно, ликующе, словно настоящий шайтан. Соскочив с ложа и облачившись в первое, что оказалось под рукой, Ульджай призвала евнуха. Тот вперевалочку пробрался в юрту.

– Моя госпожа, доброго вам утра.

– Оно вовсе не доброе, Болта. Где сейчас повелитель?

– Эмир Казган не вернулся с охоты, – слуга замялся, решая, стоит ли озвучивать мысль. – Если позволите, я пошлю за повелителем кого-нибудь. Чтобы знать наверняка…

– Знать что? Не упал ли он с лошади? – Ульджай прикрыла опухшие веки ладонями. – Ты думаешь о том же, о чём и я. Иногда я задаюсь вопросом, не лучше ли было ему умереть в бою? Сейчас повелитель так стар… И доверчивым стал, как ребёнок. Наши враги только и ждут его смерти. Проклятые!

– Так что прикажете, госпожа?

Но девушка не успела ничего сообщить, внимание отвлекли шум и бойкие мужские переклички. Спутники Казгана прибыли домой без добычи, но главное – без предводителя. Вести о его пропаже разнеслись стремительно, на Ульджай только-только халат надели, а в соседних селениях уже принялись обсуждать скорую смену власти. Южные земли улуса гудели не слабее пчелиного роя.

– Отвези письмо брату. Хусейн должен принять меры немедленно, – после этих слов Ульджай лично проследила, чтобы гонец уехал в Бадахшан на лучшем скакуне из её собственного табуна. А после, вооружившись кинжалом и луком, собрала ближайших сторонников деда.

– Кто из вас своими глазами видел тело повелителя? Кто на Коране готов поклясться, что эмир Казган предстал перед Аллахом? – её требовательный взгляд обращался к каждому воину по очереди. Все они опускали головы, признавая, что господин вполне мог быть жив. Но кое-кто прервал молчание. Угрожающе выступил вперёд, расправив плечи.

– Стоит ли нам отчитываться перед хатун?

Ульджай стиснула челюсти, удерживая в узде чувство ослепляющей ярости, а через мгновение выхватила лук и, пока злонасмешник силился что-то сообразить, выстрелила ему в шею. Мужчина покачнулся и рухнул под ноги соплеменников. Из насквозь пробитого горла хлестал багровый ручей.

– Кто предаст повелителя, у того путь один – в преисподнюю, – ровным тоном сообщила она. – Кто поможет предателю, хорошенько перед смертью помучается. Это я обещаю.

Возражать не стали. Влиянием, которым пользовалась девушка, многие жаждали обладать: не только обитательницы гарема, великовозрастные дочери и наложницы, но и почтенные беки, соратники, воевавшие плечом к плечу с Казганом долгие десятилетия. Обидеть Ульджай Туркан-агу – всё равно что вынести себе приговор. Если не старик обезглавит, то брат, который любил её до безумия. Впрочем, и без попечителей юная госпожа прекрасно справлялась. Чему свидетельствовал осыпанный песком труп. Она училась боевым навыкам с детства, наравне с Хусейном и другими мальчишками. Казган потворствовал прихотям внучки, сперва – из чувства умиления, затем – с намерением защитить.

Поддаваться страху было последним делом. Ульджай старалась играть в равнодушие; с каменным лицом набирала людей в отряд, сыпала приказами, касающимися не только подготовки к поискам, но также и пленников – чтобы те не могли сбежать. В глубине души она выла. Выла, как брошенный на произвол судьбы волчонок, отлучённый от стаи.

– Знаешь, Болта, – сказала евнуху, когда они вместе отправились к местам, где её дед охотился. – Я наконец-то поняла, что мне нужно.

– И что же?

– Выйти замуж.

– Госпожа шутит?

– Разве такими вещами шутят? Заикнулся бы об этом вчера, высекла бы, как скотину.

Ульджай мельком глянула на сопровождающих: почти все состояли с эмиром в родстве. В своё время Казган устраивал выгодные браки, разве что со старшей дочерью ошибся. Та не поддержала его с Туглук-Тимуром перемирие, хотя оно с самого начала казалось призрачным. Вражда между двумя правителями породила череду предательств. На жизнь Казгана покушались и прежде, ещё когда Хусейн пытался вернуть Герат вместе с вероломными барласами.

– Почему же сегодня госпожа о муже помышляет? – поинтересовался Болта.

– Был бы муж, эти – глаза бы поднять боялись. Дед берёг меня, всё хотел отдать лучшему. Где же лучшие? Да если и есть, за милость могульцев готовы Коран сжечь.

– Дай Аллах, повелитель отыщется.

– А если нет, Болта? – Ульджай отвернулась, чтобы мужчины не заметили её смятения. – Что если он мёртв?

Под копытами неприятно скрипели камешки. Пустынная область с изредка проскакивающими деревьями и сухостоем недружелюбно встречала путников. Лай собак вполне мог привлечь внимание заблудившегося человека, если только горные массивы не обманут: ветер был коварным игроком. Мохаммед-Ходжа, близкий друг Хусейна, несколько раз предлагал разделиться, но остальные не соглашались, ссылаясь то на небольшое количество всадников, то на необходимую военную помощь в будущем – если на Казгана напали. В утрате доверия соплеменники не признавались из опаски поставить честь под удар. Хисрау-Баян-Кули, старший в отряде, старался придумать тему для разговора и припоминал случаи многолетней давности: как их эмир едва не погиб в схватке с султаном, затем – под Самаркандом, или от тяжелейшей раны, которую нанёс Казан-хан. Постепенно все оживились. Казган и правда был счастливчиком: не одну битву застал, узнал сладость почтенных годов в окружении многочисленного потомства.

– Аллах, сохрани, – шептала девушка, прикрыв платком половину лица.

До самого вечера они рыскали между ущельями, объехали всю долину вплоть до побережья Джайхуна, но обнаружили лишь оставленные лошадьми следы. Кто-то сказал, что надо бы вернуться, и тоже чуть не словил стрелу. Ульджай, горя негодованием, обратилась за поддержкой к Хисрау-Баяну-Кули.

– Завтра пересечём Джайхун, там посмотрим. Что нам стоит? – сказала она, проглатывая отчаяние.

Вождь придерживался схожего мнения.

– Если повелитель погиб, тело похоронить следует. Шакалам своего эмира я не отдам, – разъяснил он молодым воинам. – А повернём назад, когда опять на поиски выдвинемся?

Так и решили заночевать, разбив посреди поля шатры. Однако же на длительное времяпрепровождение вдали от дома не рассчитывали – запасы истончались. Ульджай тянуло вперёд к реке: сон отступал, стоило подумать о судьбе деда.

– Ты ничего не съела, ага, – Хисрау-Баян-Кули приметил, что девушка отказалась от вяленого мяса, которое заботливо протянул ей евнух. – Нужно беречь силы.

– У меня достаточно сил, – грубо раздалось в ответ. – Пока не найду повелителя, никому покоя не дам. И себе тоже.

– Глупо, ага, глупо.

– Разве? Когда враги убивали вашу дочь, вы в юрте сидели? Вы боролись! Вот и я бороться буду.

– Настырная! – промолвил Хисрау тем же тоном. Поначалу хотел огрызнуться по поводу трагических событий в Самарканде, но потом сделал вид, что не слышал этого. В его воспоминаниях треск костра сопровождался криками погибающих – их мужчина не забудет, даже если город, где произошла резня, поглотит песок. В его маленькую беременную госпожу могульцы воткнули лезвия десять раз. Хисрау был участником многих сражений, но с такой жестокостью, какой отличился завоеватель из Джете, не сталкивался никогда. Туглук-Тимур хану удалось изгнать хорасанских эмиров ценой, которую не каждый бы заплатил: власть требовала великих жертв. Страшную смерть принял Абдулла, бывший тогда наместником Казгана. Лишь позже, значительно позже Хисрау-Баян-Кули понял, как глупо было рассчитывать, что гарем пощадят.

Ульджай наблюдала за неожиданно притихшим родственником. Она жалела его – человека, когда-то давно потерявшего всю семью и в том числе не родившегося внука.

– И кто меня тянул за язык? – вздохнула девушка.

– Нет, ты права, ага. Наша жизнь сводится к борьбе. Предложат умолкнуть, рот зашить, спрятать голову – откажись! Люди выживают, когда стремятся выжить. А примут покорно свой рок, сгинут. Ни враги не вспомнят, ни собственные дети. Да и детей не будет, а с детьми племя исчезнет. Не бойся принимать вызовы, это единственное, что нас спасает.

– Спасибо, дядя.

На Ульджай нашло успокоение. Она забрала у евнуха мясо и чуть-чуть пожевала, совсем не чувствуя вкуса, потом, повозившись на шкуре, задремала. Ночь пролетела на удивление быстро. Несколько часов – и солнце отогнало тьму от горизонтов. Равнина нагревалась, а вскоре земля уже источала жар, от которого путникам делалось дурно. У Джайхуна дышалось легче: влага проникала в воздух, насыщенный запахами водорослей, глины и конской шкуры. Но радость при виде воды пропала, когда собаки потеряли след. Словно осиротевшие, воины кругом оглядывались и вновь заспорили, какого держаться направления – то ли идти по течению, то ли пересечь поток. У девушки душа закоченела, когда стало ясно, что ехать придётся вслепую.

Чувство долга, с каким вели поиски, под вечер сменилось обыкновенным упрямством: с пустыми руками возвращаться не хотелось, а тем более смотреть в глаза людям. О пище тоже не особо задумывались, договорившись в случае чего отлучаться на охоту.

– Брат всё равно приедет, только когда с бадахшанскими эмирами разберётся, – сказала Ульджай уставшему от дороги Хисрау-Баяну-Кули.

– А я и не рассчитываю, что завтра окажусь дома, – старик мрачно ухмыльнулся.

На четвёртый день пожаловали гости.

Тимур прислонился к стволу дерева, изучая с каменистого берега разворачивающееся событие: пожалуй, это стало его первым развлечением за весь тот срок, пока барласы мчались в Хорасан без продыху. В другой раз он бы отвернулся и, как человек чести, либо сам начал сторожить жертву, либо на худой конец отправился бы к группе незнакомых мужчин, которые о вторжении явно не подозревали. Капли красиво стекали с кожи гурии. Откинув волосы на плечо, девушка водила ладонями по шее, груди и бёдрам. В белой реке её обнажённое тело выглядело заманчивым, поэтому Тимур об своём уходе только попытался задуматься – взгляд оторвать не удалось.

– Ослепнуть мечтаешь? – прокричала она, гордо выпрямившись вместо того, чтобы прикрыться.

– Ради такого зрелища рискнуть можно.

– Вот доберусь до лука, и узнаем, как рисковать любишь!

– Сдаюсь, ага, не гневайся, – Тимур даже приподнял руки, изображая, что совершенно беззащитен перед соперницей. Та пыхтела от негодования. Не желая её больше мучить, барлас отвернулся. Девушка воспользовалась моментом, выскочила из воды и впопыхах натянула платье и халат. Только удостоверившись, что одета прилично, Ульджай подняла лук.

– На проходимца ты не похож, – сказала Тимуру, который вновь уставился на неё тёмными неистовыми глазами. – Хотя не важно, мне до тебя дела нет.

– Зря ты так, ага. Мало ли, какие у проходимцев намерения.

– Если настаиваешь, я выпущу стрелу, и мы на этом закончим!

Колчан за мгновение потерял в весе. Тимур, ставший вдруг живой мишенью, с неприкрытым восхищением любовался ручкой, натягивающей тетиву. Он также мог выхватить меч и быстрым ударом разломать чужое оружие: Аллах свидетель, множество раз ему доводилось проделывать такое с врагами. Но возмущённую девушку Тимур врагом не считал. Лицо, обрамлённое длинными мокрыми волосами, воскрешало старые воспоминания – что-то из юношества, из времён его становления как воина.

– Убьёшь своего жениха?

– Какого ещё жениха? Повелитель четыре дня отсутствует, а уже женихи полезли! Покоя от вас нет.

– Ты не думай об остальных, ага. С соперниками я разберусь.

– Вот ещё! Мне твоя помощь без надобности.

Неизвестно, сколько бы эта перепалка продолжалась, если бы к молодым не выскочили нукеры. Люди эмира Казгана тут же нащупали рукояти мечей и приготовились к нападению, тимуровские, напротив, противно ухмылялись, завидев вождя в компании женщины.

– Аллах, Аллах, разве так гостей встречают? – бросил Хасан, ловя на себе раздражённые взгляды.

– Незваных именно так и встречают, – ответил Мохаммед-Ходжа. – На твоём месте я бы хорошенько подумал, что делать дальше: оставаться или уйти.

– Стоит ли отпускать нас в сложившихся обстоятельствах? Разве ваш повелитель не пропал? – подал голос Тимур.

– Ты что-то знаешь? – Ульджай натянула тетиву сильнее. – Говори, или я убью тебя!

– Госпожа, мы прибыли с мирными намерениями, – вмешался Хасан, не выдержав: ему неприятно было смотреть, как кто-то целится в его эмира. – Перед вами Тимур, сын Мухаммада Тарагая.

– Барласы? – послышалось из уст хорасанских богадуров. Они удивлённо меж собой переглянулись, затем повернулись к Хисрау-Баяну-Кули, единственному, кто мог ситуацию, по их мнению, разрешить. Тот выступил вперёд.

– Не стреляй, ага.

Но девушка и без указаний родича уже опустила лук.

– Я не узнала вас, – сказала Ульджай, и Тимур вдруг обнаружил, что на самом деле она очень устала: устала не телом – душой. Наружная воинственность спала, её место заняло что-то, подобное безразличию, как случается с человеком, который осознал под конец всю глубину трагедии.

– Опальный эмир в наших краях… С какой целью? – спросил Хисрау.

– Я намеревался объединить наши силы с вашими, предложить союз, – рыжеволосый барлас всё ещё не сводил глаз с внучки Казгана. – И в знак добрых побуждений я отправил отряд из Шехри-Себза в Бадахшан, к вашему брату, ага. Дай Аллах, Хусейн быстро подавит восстание.

– Это, конечно, заслуживает внимания, однако мы не можем вычеркнуть предыдущие годы мятежа, – старик грубо оборвал его, злясь, что юнец даже не считает нужным смотреть в сторону вождя: безусловно, девушка была куда интереснее, однако и об уважении забывать не стоило. – Вы преклонили колено перед Туглук-Тимур ханом.

– Туглук-Тимур хана в Мавераннахре нет. Что до его наместника… Я не клялся Ильясу в верности.

– Как удобно!

– Хватит! – выпалила Ульджай. – Мои враги сейчас не среди барласов, а здесь, под крылом у повелителя. Среди нас.

– Это тяжкое обвинение, ага, – Хисрау-Баян-Кули недовольства не скрывал.

– Я не возьму слов назад. Понимаю, это унижает честь наших людей. Всем хотелось бы выйти из этой истории чистенькими, но я не оставлю покушение на жизнь повелителя безнаказанным. Клянусь Аллахом, кем бы ни был предатель, участи его не позавидуете!

– Вы примете мою помощь? – спросил Тимур, ощущая при этом, как сердце прекращает биться в груди и дыхание замирает.

– Если предложение искреннее…

– Эмир Казган был мне как отец. Я никогда не желал навредить ему. Даже в самое трудное время.

– Мы должны вам верить? – не унимался Хисрау.

– Я верю, – ответила Ульджай. Лицо её просветлело, губы тронула улыбка, пусть и слабая.

Мысли о смерти обращались в бегство каждый раз, когда взгляд наталкивался на эмира, стоявшего прямо, непоколебимо, словно глинобитная башня. Тимур был на голову выше воинов. Девушка многих повидала, – не только из числа сторонников Казгана или брата, – никто на её памяти не выделялся так ярко, как этот барлас. Тёмные брови красиво поднимались вверх, алые растрёпанные волосы добавляли задор облику, а глаза, напоминавшие по цвету мёд, вовсе обещали убить. Ульджай не знала, бояться ей этих глаз или же искать их в надежде, что она увидит собственное отражение.

– Хорошо, что такие вопросы решают не женщины.

– Должно быть, у вас есть армия для моего брата? – она на пару шагов подошла ближе к человеку, которого нарекала дядей из одной лишь признательности. – Тогда вам нужно сегодня же отправить войска в Бадахшан.

– Я не обязан…

– Вы – нет, но я обязана защищать наследство Хусейна. Именно поэтому я принимаю помощь от сына Мухаммада Тарагая. Отныне он и его люди мои гости, – Ульджай перевела взгляд на Тимура. – Добро пожаловать в Хорасан.

Заводить спор отрыто не стали. У Хисрау-Баяна-Кули действительно не было воинов, которых он мог бы предложить Хусейну, тогда как союзник из другого племени выслал целую армию: не только отряд Чагуй Барласа, но и эмира Хызры из Шадмана, что увеличило вероятность победы, а значит, и скорого приезда молодого хозяина. Предполагалось, что власть отойдёт Хусейну, единственному уцелевшему потомку из числа мужчин. Сын Казгана Абдулла превосходно справился бы с задачей, но, увы, Аллах забрал его во время нашествия джете. Если и внук погибнет – южная территория улуса останется без правителя.

– Нет, – произнёс Тимур, когда услышал об этом: изнемогающие от жары путники любили посудачить о грядущих переменах, не больно-то радужных. – Чингизиды воспользуются смертью Хусейна и приведут войска. За тем они и спровоцировали восстание: чтобы избавиться от наследника вашего повелителя. Заодно разделить вас с барласами и всеми остальными, кто живёт севернее. Бадахшан пограничная территория.

– А ты, выходит, намерен спасти нас? – фыркнул Хисрау. – Где же ты был раньше? Не этим ли чингизидам кланялся?

– Кланялся по той же причине, почему Казган сохранил жизнь внуку своего врага, Казан-хана. Суюргатмыш жив, не отрицайте! Любой ребёнок из семьи Великого хана более в праве занимать трон, нежели кто-то из нас, эмиров.

– А как же Ильяс? – вклинился в разговор Мохаммед-Ходжа.

– Вам известно, что творится в столице? – Тимур отвечал вопросом на вопрос. – Оттуда ушли даже сейиды, настолько всё плохо. Ильяс бросил вызов всему мусульманскому миру. Мне пришлось делать выбор: по-прежнему защищать кяфира – да, теперь уже кяфира! – или служить Аллаху и спасать невинных. Я выбрал второе.

– Красиво говоришь, сын Тарагая, – бросил Хисрау с отвращением. – Не знаю почему, но ты мне не нравишься.

Ульджай внимательно следила за беседой. Так запросто мужчины не шли навстречу друг другу, обе стороны нуждались в проверке – и богадуры испытывали чужаков, стараясь создать неловкую для них ситуацию. Барласы не поддавались. Ульджай не первый год на свете жила, видела, почему те стоически терпели презрительные выпады её собратьев. Из-за Тимура. Он был невозмутим. Мнение Хисрау волновало его в той же степени, как мнение мушки, требующей у паука свернуть паутину. На поиски Казгана эти отношения, однако же, не распространялись. Воины сразу согласились, что лучше ехать вдоль берега, по течению реки. Тяжесть сползла с души пылкой девушки, которую застали обнажённой: в любом другом случае она бы хранила обиду, гневалась, отдала бы приказ убить невольного зрителя, – но что-то, дремлющее внутри, вдруг этому воспротивилось. Исподтишка, словно воровка, она наблюдала за огненноволосым воином, желая вновь заполучить его взгляд.

– Ага, будьте аккуратнее, – шепнул Болта, заметив явный интерес госпожи к незнакомцу.

– Это не твоего ума дело.

– Я пекусь не только о вашем здоровье, ага, но и о вашей чести. Убейте, если хотите, но я не откажусь от своих обязанностей.

Ответом послужила снисходительная улыбка.

– Тимур не чужой человек. Мой дед-повелитель вместе с беком Тарагаем много лет назад посватали нас. Я тогда была совсем маленькой. Видишь? Великого Аллаха не обмануть. Война, раскол, сколько ужасных вещей произошло за это время… И вот мой жених здесь.

– Срок прошёл немалый, ага. Люди меняются.

– Ты слышал, что о Тимуре говорят? В Самарканде он был вторым после наместника. Имел влияние на могульского хана. Однако рискнул всем ради наших традиций, мусульманской веры. Кто бы на его месте поддержал сейидов? – Ульджай с восхищением смотрела на спину всадника, ловя полные уверенности движения рук и звучание голоса. – Дед встретил бы его, как родного.

При упоминании о Казгане настроение сразу улетучилось. Пусть барласы и развеяли сумрак в сердце Ульджай, боль и страх всё равно обещали сопровождать в дороге: она не могла представить повелителя мёртвым, а каждый раз, когда пыталась, дыхание предательски прерывалось, к горлу подступал ком, и всё внутри делалось каменным, неживым. До вечера она не общалась ни с кем из путников, даже с Хисрау-Баяном-Кули. Болта ошивался поблизости, рассказывал о глупых бесполезных вещах: девушке было безразлично, когда разбивать шатры, а когда питаться остатками мяса. Возле костра Хасан опять поспорил с Мохаммедом-Ходжой, а остальные ржали, как кони.

– Хорошо, что мы не одни, – сказала Ульджай евнуху, полагая, что это Болта топчется у неё за спиной.

– А я рад, что освободился из-под власти Туглук-Тимур хана, – донёсся приятный, звучный голос. – Вы позволите, ага?

Девушка подвинулась, ещё больше уходя в тень. Рыжий барлас занял место на огромном валуне: когда-то он упал с горы, да так и продолжал лежать, не расколотый. Ветер стих, низину окутала предвещавшая ночь прохлада. Тимур плотнее завернулся в меховой плащ.

– Когда я в последний раз видел Казгана, над нами было то же небо, что и сейчас. Земля вобрала всё золото солнца, и такая темень настала… Но потом появились звёзды. Бессчётное количество. Мы даже огня не разводили. Тогда Казган поведал мне тайну.

– Тайну? – спросила Ульджай и ненароком подобралась ближе. – Какую же?

– Он мечтал о Туране. О возрождении государства, которое было в этих краях за сотни лет до того, как их завоевал Чингиз-хан. Древнее государство сильных и могучих воинов, существовавшее ещё до возникновения Мавераннахра, моей родины. «Всё, всё вплоть до Средиземного моря, всё это – Туран», – слова вашего деда. Он даже ярлыки нам с Хусейном выдал, можете поверить? На владение Тураном.

– Думаете, он жив? – тихо пробормотала девушка.

– Он всегда будет жить в наших сердцах, ага. Казган оставил после себя целое поколение мечтателей. Взгляните хотя бы на моего Хасана. Я ничего от него не требовал, лишь спросил, пойдёт ли за мной… и вместе со мной против Ильяса. Хотя не в Ильясе дело, воины это понимают.