Иллюзия

– Ну где ты?!

Глеб неохотно оторвался и перекочевал с одного стула на другой. Накидка удавкой стянула шею, ножницы быстро обкорнали торчащие вихры, лак припечатал прическу с упором на челку.

– Та-ак. – Закончила мать, переходя к платяному шкафу. – Что одеть? Господи, ничего приличного нет.

Она вытащила белый костюм: пиджак и жилетку, брюки-клеш, черную рубашку, хранимые отцом со времен юности.

– Ну-ка примерь.

– Я это не одену.

– Ничего другого нет! Так что не выпендривайся.

Пока Малышев натягивал, она рылась в многочисленных коробках из-под обуви.

– Надо же! Сохранил… югославские. – Мама любовно рассматривала пару туфель, обернулась на облаченного сына. – Красавец! Настоящий Александр Абдулов в «Чародеях». Нет! Джон Траволта в «Лихорадке субботнего вечера». Как ты похож на отца… Именно в этом он меня покорил… И галстук не нужен.

– Сказали: галстук обязателен.

– А-а, не слушай! Они тебя увидят и ахнут. Та-ак… Без пятнадцати! Давай бегом-бегом! Опаздывать нельзя. – Она подтолкнула выпускника к туфлям и выходу.

– А вы с отцом не придете?

– Ты ж видишь, его еще нет. Он должен забрать Антошеньку из садика. У меня дел по горло, ужин не готов, с тобой вот провозилась…

Глеб в очередной раз почувствовал вину за украденное внимание родных.

– И хоть ты уже взрослый, но очень тебя прошу – не пей. Помнишь, как тебе было плохо на Новый год от бокала шампанского?

Она силком вытолкала выпускника за дверь, крикнула напоследок:

– Не вздумай! Даже если будут предлагать.

– Да кто будет?

– Этот ваш хулиган… как его?

Родители мало интересовались делами старшего сына, из одноклассников знали только Руслана.

Малышев вприпрыжку сбежал по лестнице. На выходе приостановился, разбил и пригладил челку. Лохмы, пропитанные флаконом лака, отказывались распрямляться. Выпускник даже подумал завести расческу. Дорогой Глеб чувствовал себя в чужой тарелке: прохожие оборачивались, поколение «за сорок» улыбалось воспоминаниям. Среди серых одежд встречных-поперечных юноша чувствовал себя белой вороной.

– Ба! Мода семидесятых вернулась! Я знал, – приветствовал опоздавшего Геннадий Михайлович. Физик дома таил аналогичный костюм. Радушный завуч встречал выпускников на школьном пороге в пиджаке и галстуке со свадебных времен. – Все собрались в актовом зале, только тебя ждем. Погоди! – Учитель придержал ученика. Выуженной расческой собрал взлохмаченную челку. – Вот, совсем другое дело.

Малышев кисло поморщился, стараясь скрыть недовольство неуместной заботой, в коридоре опять разворошил прическу.

Озаренный зал. Сцена с музыкальными инструментами. Красный плакат: «Без знания прошлого нельзя понять настоящего, и уж тем более представить будущее. В.И.Ленин». Разноголосица собравшихся. Родственники и друзья выпускников, жмущиеся по стенам. Запах свежей краски.

– Сюда! – Руслан призывно махнул из второго ряда. Выглядел с иголочки – специально к торжеству мать прислала коричневый костюм.

Лучший друг дошагал на полусогнутых, раскрасневшись под прицелом насмешливых взглядов. Стиляга поневоле вжался в кресло, вытянул ноги под первый ряд, врезавшись в туфли Варивады. Галина гневно развернулась, но смолчала, озадаченно косясь на белизну.

– Классный прикид! – Забаровский миллиметр за миллиметром рассматривал приятеля. Тот смутился вконец, перебирал пальцы, нажимая ногти. – Что так вырядился?

– Мать заставила.

– Не переживай, сегодня все девчонки твои. Те, что за пятьдесят.

На сцене настраивался школьный ансамбль. Хрипнула басуха, звякнула «тарелка» ударных, резанул риф электрогитары. «Раз, раз», – проверил микрофон певец.

– А ты почему не с Ленкой? – Глеб увидел Будяк в соседнем ряду.

– По классам рассадили.

Нервно теребя цепочку, подлетела Оксана Владимировна, воткнулась взглядом в наряд семидесятых. После секундного замешательства приземлилась рядом со старостой, зашепталась, посматривая назад. Малышев окончательно скис, мечтая провалиться на месте. Он пропустил мимо ушей вступительную речь завуча, примерившего роль ведущего в отсутствие прихворнувшего директора. Заиграл настроившийся ансамбль, запел солист. Женщины всплакнули, скромно подпевая: «Не повторяется такое никогда». Когда Геннадий Михайлович начал поименно вызывать выпускников, торжественно вручая памятные подарки, Глеб судорожно вцепился в подлокотники. Руслан вернулся с книгой Н.Чуковского «Водители фрегатов». Друг озирался, думая о побеге, как Забаровский от разведенки.

– Малышев! – выкрикнул физик.

Вызванный сидел бледный под цвет костюма. Кровь ушла в пальцы, ломающие дерево кресел. Мысль о бегстве перекрыла слух.

Руслан толкнул плечом. Товарищ вскинул затравленный взор.

– Тебя зовут. «Выходи поскорей – не задерживай добрых и честных людей».

«Стиляга» глянул на сцену, попал в глаза Геннадию Михайловичу, по спине промчались мурашки. Споткнувшись на выходе из ряда, Глеб заслужил порцию затаенных смешков. Оказавшись посередине рампы, застыл, будто буриданов осел, выбирая лесенку поближе. Классная руководительница придала ускорение подталкиванием. Малышев шел долго, споткнулся на ступеньках. Собравшиеся прыснули смелее. Растяпа уронил врученную книгу. Шлепок о сцену потонул в раскатах хохота. Бледность сменилась краской до корней ушей. Бочком, боясь поднять глаза, Глеб заскользил обратно. Физик подобрал подарок, догнал ученика, всучил в трясущиеся руки.

– Чего смеетесь? Свой первый выход на сцену все помнят? – шутливо пристыдил завуч. – Когда я впервые ступил на подмостки, откуда-то появилась хромота, с ладоней – пот градом. Я так не потел в августе, копая картошку. А голос? Нет, это был не мой голос, а голос евнуха в турецком гареме.

Геннадий Михайлович вызвал огонь на себя. Веселье переключилось. Малышев благополучно вернулся на место. Ноги вытянул в сторону, обошел Вариваду, но задел биологичку. Оксана Владимировна лишь передернула плечами, не удосужив взглядом.

Поименно наградили и 11 «Б». Забаровский с умилением отметил, как трогательно-соблазнительно выглядит Лена в голубом платьице, как по-девичьи жеманно справляется с волнением. С последним одаренным ансамбль заиграл «Школьный вальс». Насмеявшиеся дамы вновь всплакнули. Под коду нестареющего вальса к микрофону вернулся завуч.

– Дорогие выпускники, прежде чем вы навсегда покинете школу, приглашаем вас в наше импровизированное кафе в кабинете истории. А после «кафе» начнется дискотека! Но, уходя, помните, – громогласно взывал Геннадий Михайлович вслед потянувшимся к выходу, – мы всегда вам рады! Навещайте почаще. Делитесь успехами. Обращайтесь, если потребуется помощь.

Кабинет истории блестел люминесцентными лампами, из украшательств – гирлянды затейливых снежинок, вытащенных из новогодних запасников. Парты сдвинули в три ряда по три, для торжественности накрыли белыми скатертями. Из винегрета колом торчала столовая ложка. На трехэтажной стойке расселись яблоки, апельсины, вальяжно разлеглись бананы. Нюх будоражил аромат оливье, точно флагшток высилось шампанское.

– Давай сюда! – Руслан потащил друга к срединному окну. – Лен, иди к нам!

Забаровский перестал скрывать привязанность. Подруга смутилась, по привычке пряча чувства. Победила близость прощания со школой, прошлость экзаменов, наплевательство на сплетни. Будяк присела рядом с сердечным другом.

Счастливый ухажер выпал из общения, внимание сконцентрировалось на спутнице. Он накладывал салатики, шептал на ушко, невзначай прикасался к ручке. Глеб сидел памятником себе перед пустой тарелкой. За время застолья лишь раз хрустнул яблоком, смутился больше. Надкушенный фрукт вернулся на этажерку. Ягодкин ворковал с пассиями сдержанно – мамы дежурили в коридоре. Выпускники чувствовали себя, словно на приеме у английской королевы. Беспричинно стеснялись, боясь проронить лишнее слово, будто новая одежда родила новых людей. Лишь за столиком Скрипкина царило веселье, пьяные выкрики, сальные шутки. Степан пронес в школу портвейн, разливал по бокалам втайне от всевидящих глаз учителей.

Посиделки, томительные для Малышева, для Руслана пролетели, точно миг. Он порывался выпить с Леной на брудершафт, но та еще не дошла до кондиции. Геннадий Михайлович объявил дискотеку, девчонки с готовностью покинули насиженные места, Будяк увлекла Забаровского. В опустевшем кабинете остался один Глеб. Он еще раз откусил яблоко, посмотрел на полный бокал шампанского, вспомнил материнский наказ. «Сбежать бы отсюда, выгляжу, как дурак». Он скоропалительно выпил. Игристое холодком прошлось по горлу, пощипало живот, разогнало кровь. «Пойду в туалет, хоть волосы приглажу».

В предбаннике уборной, на корточках, упершись в красные стены, сидела скрипкинская компашка, смолила бычки до фильтра, словно вечно выходные слесаря.

– Налей мне. – «Стиляга» вплотную приблизился к главному хулигану. Шампанское, в полном соответствии с материнским предостережением, подействовало на раз.

– А тебе не харэ, Малыш? – Степа оскалился.

– Ну, налей, не жмотись.

– Санек, дай-ка стакан, – эксперимента ради приказал главарь.

На свет явился бокал, прихваченный из «кафешки». Скрипкин достал из рукава бутылку, набулькал до краев.

– Уф! – Малышев вытер губы, высосав напиток до последней капли. – Лей еще!

Выпускник пил впервые, лишь нащупывая меру.

– Лей, лей, не жалей! – От разлившегося по жилам тепла, «стиляга» ощущал неведомое чувство геройства. Скрипкин? Сам черт не страшен. Второй бокал постигла участь первого. С улыбкой чеширского кота «модник» протянул пустую тару. – Еще!

– Я тебе не винзавод, – буркнул хулиган, в душе восхищенный здоровьем одноклассника. – Самим не хватит. Пошли, пацаны, баб позажимаем.

– Налей! – Посуда уперлась в грудь начинающего рецидивиста. – Что ты как этот…

Кулак врезался в солнечное сплетение Глеба, перекрыв кислород. Бокал вдребезги. Широко раскрывая рот, будто рыба без воды, «герой» ловил воздух. Степа и дружки, молча, прошагали мимо. Как отпустило, Малышев присел, растирая грудь. Откашлявшись, он добрался до рукомойника, подставил голову под кран. Холодная вода сводила скулы, немели виски, облегчение запаздывало.

– А-а! – гаркнул пещерно-животным голосом юноша, разглаживая непослушными пальцами челку.

Хмель, избавившись от дискомфортного поливания, снова вступил в права. На лицо вернулась чеширская ухмылка. «Пойдем, позажимаем». Пошатываясь, Глеб вошел в актовый зал.

Дискотечная ночь в мерцании фонарей, тусклые силуэты, сцепившиеся в медляке. Тягучесть английской баллады, запах вспотевших ребят вперемешку с терпкими духами, мозаичный шар под потолком. Первые ряды сдвинули, освободив танцпол. Староста с классной подслеповато вглядывались во тьму, точно коршуны, выискивающие добычу. Ягодкин, танцующий втроем. Целующиеся Руслан с Леной, забывшиеся в полумраке. Глеб качнулся, но вовремя схватился за стенку. «Пойдем. Позажимаем». Деревянные ноги дотопали до танцплощадки, крутанулись кругом, выбирая жертву из первого ряда.

– Оксана Владимировна, пойдемте, потанцуем, – прогнусавил «герой».

– Ой, Глебушка, я сейчас так наплясалась – ноги не держат. – Биологичка всплеснула руками с наигранным смешком.

– По-ойдем. – Выпускник фамильярно схватил учительницу за руку, грубо потянул.

Она неохотно поднялась, заглянув в осоловевшие глаза партнера.

– С тобой все в порядке? Волосы мокрые…

– Все ништяк!

Малышев вжимался в узбекские дыни грудей, притягивая классную за талию. Оксана Владимировна, краснея от нахальства ученика, пыталась сохранить дистанцию. Глеб навалился сильнее. С грохотом и вскриком биологичка упала на жесткие кресла. Выпускник рухнул сверху, по мягкому телу учительницы сполз на пол. Классная заохала от боли. Партнер смог лишь перевернуться на спину.

Поднялась суматоха, музыка стихла. К Оксане Владимировне подлетели сердобольные ученицы, коллеги, помогли оправиться от шока. Малышев, словно опрокинутый на спину паук, бессильно размахивал конечностями. Зал плыл перед глазами. Мерцающий шар. Разгоряченный взгляд склонившегося Руслана, осуждающий Лены. Белая ворона, извалявшись в пыли, стала серой.

Приятель повис на плечах Забаровского, с другой стороны помогала Будяк. Ночная улица. Спертый воздух. Серый френч пятиэтажки. Глеба вывернуло наизнанку на лужке для ленивых собаководов. Верный друг поддерживал, также упав на четвереньки. Лена отскочила в сторону, зажав носик.

– Все-таки напился! – взорвалась мать, принимая сына из рук провожатых. – Испачкал костюм… Горе ты мое… Спасибо, что привели.

Родительница быстро захлопнула дверь перед ребятами. Забаровский с минуту постоял, прислушиваясь к крикам, грохоту падающего тела.

– Пойдем, что ли? – Будяк легонько потянула дружка за плечо.

Короткая ночь вздыхала маревом. Легкий туман одуванчиком укутывал улицу, дунь, – истомная пелена рассеется вмиг.

– Ты меня проводишь? – Девушка слегка сжала локоток парня.

– Конечно.

– Может, сходим к Десне? – предложил Забаровский, желающий продлить очарование.

– И что мы там будем делать?

– Купаться!

– Не-е, я купаться не буду… Холодно.

Руслан скинул пиджак, заботливо укутал девичьи плечи, настойчиво увлек к реке. От высотки они повернули налево, прошли мимо обшарпанного ДК Горького, центрального входа на стадион, двухэтажных домиков Никитинской. Молодые люди остались вдвоем на перекрестке ночи, в усталой ласке прикосновений. Мимо проплыл кованый заборчик парка «Юность», с легких уст юноши переименованный в «Ювентус», – ежевечернее прибежище молодежи в поисках любви. Ни души на низеньких скамеечках, еще не остывших от страстных объятий и глубоких поцелуев. Мрачным курганом предстал парк железнодорожников с вечным огнем, эстакада, серо-белое здание вокзала. Сонную дымку оглашали гудки паровозов, шелестели смутные объявления дежурной.

Они спустились на пляж с детскими «грибками» и зелеными кабинками для переодеваний. Забаровский быстро сбросил рубашку. Галстук лег сверху, туфли аккуратно встали рядом. Лена смущенно отвернулась, рассматривая флору в сумеречной мгле.

– Ты идешь? – оставшись в горошечных семейниках, позвал дружок.

Она покачала головой.

Прохладная вода омывала щиколотки, шампанское бодрило, Руслан быстро зашел по пояс. Пара размашистых гребков, и выпускник перевернулся на спину, освоившись в воде. Подруга собирала цветочки, то присаживаясь на корточки, то выпрямляясь с букетом. Пловец скоро вернулся на берег – одному купаться скучно.

– Водичка отличная! Зря не идешь. – Забаровский обхватил хрупкие плечики, развернул к себе.

Лена боялась поднять глаза, сжимая стебельки цветов. Руслан прижался к пиджаку, согреваясь и обнимая подругу. По телу стекали капли.

– Тогда давай потанцуем! Мы не закончили. – Он закружил Будяк. – «Танго! В Париже танго!»

Сделав обязательное заваливание партнерши, танцор нарочно не подрасчитал и мягко повалил Лену на песок. Пиджак слетел с девичьих плеч, она зажмурилась, крепко прижав букетик к груди. Он скалой навис над голубеньким платьем. Личико возлюбленной дышало свежестью, полуприкрытые веки зыбко подрагивали, – девушка за мгновение до превращения в женщину.

Глава VII

На Москву

Она любила молча, изучая новые ощущения, пытаясь найти удовольствие. Он радовался мнимой опытности, млел от нежности, задыхался от обладания.

Руслан устало завалился набок, закинув руку за голову, как для чтения Достоевского. Она села, отдышалась, сгоняя розовость горячей кожи.

– Я все-таки искупаюсь. Отвернись. – Глянула из-за плечика, нагой направилась в воду, трогая гладь ладошками.

Они поклялись в вечной любви, а через неделю прощались.

Забаровский с Малышевым всматривались в тусклые разводы плацкартного окна. На перроне силилась улыбнуться Будяк под ручку с прослезившейся бабой Нюрой. Мать Глеба осталась дома готовить ужин, отец задержался на работе.

– Идите уже. – Родственник и сердечный друг махал рукой.

Женщины вздрагивали головками, прикладывали руки к ушам, грустно трепетали. Руслан провел под глазами, вытирая воображаемые слезы. Они тоскливо улыбались, но стояли.

Состав вздрогнул, по цепочке пробежала железная волна, затухая в вечернем тумане. Поскрипывая, старо-зеленый поезд медленно пополз в первопрестольную. По-старушечьи сдержанно всплакнула Баба Нюра, по-детски искренне Лена. Они шли за вагоном, махая на прощание и утирая настоящие слезы. У Забаровского защемило в груди. Глеб с любопытством вглядывался в скорбные фигурки, скоро превратившиеся в едва различимые силуэты.

– Ладно, будем располагаться. У вас верхняя полка? – Лидер дуэта обратился к бойкой старушке с подкрашенными волосами. – Мы вам уступим.

– Вот спасибо! А то я прям, не знала, как заберусь наверх.

– Благородно, – поддержал упитанный мужчина пятидесяти лет в пиджаке поверх красно-черного джемпера, лицом напоминающего сенбернара. – Может, и меняться не придется, займете мое, жду купе. Обещали.

Припорхала проводница.

– Пока место в купейном не освободилось, но через час выходят, я тогда вас предупрежу.

– Ага, – досадно согласился ожидающий.

Женщина собрала билеты и деньги за постель. Выпускники сэкономили на чае. Избалованные попутчики отказались от черного, бабулька согласилась на зеленый с лимоном, «сенбернар» заказал кофе.

– Молодежь, покорять столицу? – Попутчик с любопытством следил за борьбой друзей с бельем.

– Москва – перевалочный пункт, точка назначения – Пермь. – Руслан прервался. Друг помалкивал.

– Поступать или в гости? – коротал час мужчина.

– Поступать, конечно.

– А вы? – Объектом внимания стала старушка. – В гости, но ведь никак не поступать?

– Из гостей. К дочери ездила, внучка повидать. Сама-то давно живу в Москве. Все хочу зятя уговорить переехать – в Брянске работы нет.

– Ааа… – «Сенбернар» зевнул.

– А вы, наверное, тоже москвич? – поддержал затухающий разговор Забаровский.

– Точно! Как догадался?

– Интуиция!

– Не подводила?

– Ни разу!

Они посмеялись, проникаясь симпатией.

Прилетела проводница.

– Через час освободится – я тогда предупрежу.

– Ага. – Респектабельный попутчик воспринимал участие, как должное.

Малышев аккуратно разгладил складки посеревшей от чрезмерного употребления простыни и забрался наверх аккурат напротив москвича. Товарищ небрежно затолкал края под матрац – материя рюшками свесилась с полки, выпускник присел рядом со столичником.

– А вы, какими судьбами в Брянске?

– По делам.

С чаем вернулась проводница, участливо вздохнула джемперу, упорхала обратно. Из внутреннего кармана московского пиджака вынырнул московский коньяк.

– Молодежь, вам уже можно? – Мужчина покосился на брянцев.

– Можно, но не нужно. – Руслан покосился на приятеля.

Глеб уже раскрыл «Астрологию» и растворился в звездном небе.

– Вам плеснуть? – Бутылка приглашающе клюнула бабульке.

– Ой, что вы, что вы? – Некоренная замахала руками. – Давление.

Коньяк, булькнув пару-тройку раз, разошелся шоколадной пеленой по краям стакана, растворяясь в растворимом кофе.

– В поездах у меня традиция… – Из кожаного портфеля первопрестольника появился сверток мятой фольги. – …должен съесть курицу… целиком!

По мере разворачивания разносился аппетитный аромат запеченной птицы. Голодный Забаровский интеллигентно втягивал запах тонкой струйкой. Сам отказался от бабушкиных разносолов – счел анахронизмом. Друг с верхней полки на секунду оторвался от фолианта, но стоическим усилием вернулся к чтению.

– Так вот, молодые люди… – Москвич причмокивал, проглатывая ломтики мяса, запивая коньячным кофейком. – Не знаю как вы, а моя слабость… собаки! Вы любите собак, юноша? – Столичный взгляд вперился в соседа.

– Люблю. – Руслан шмыгнул, заглатывая аромат на два раза.

– А знаете ли вы, что… – Мужчина хмелел от кофе. – В мире насчитывается более четырехсот пород собак!.. Вот вы, какие знаете?

– Овчарка, лайка… колли.

– Вы можете что-нибудь добавить к этому внушительному списку? – Куриная ножка указала на бабульку.

– Я еще знаю водолаза – такая большая, черная, лохматая… – точно школьница описала попутчица.

– Мне вы можете не объяснять. – «Сенбернар» замахал обглоданной ножкой. – Эту породу правильнее называть «ньюфаундленд» по острову, принадлежащему… Кстати! Объявляется викторина. С единственным вопросом – кому принадлежит остров Ньюфаундленд?

Бабулька сделала вспоминающий вид, Забаровский почесал затылок.

– Молодой человек на верхней полке… – Раскачиваясь в такт перестуку колес, столичник с трудом поднял глаза. Он покончил с кофе и теперь хлестал чистый коньяк. – …в вашей книге об этом ничего не сказано?

– Нет, – буркнул Малышев.

– Жаль, но вы все равно участвуете. Даю двадцать три попытки!

– Канаде. – Мягкий голосок раздался с боковушки, от скучающей женщины лет сорока с наружностью серой мышки.

– Сударыня, примите мои восхищения. – Жирная ладонь москвича хлопнула джемпер в области груди. – Какая красивая, а главное, умная женщина! Идите же скорее к нам! Подвинься, парень.

Лидер брянского дуэта придвинулся ближе к говоруну.

– Спасибо, не нужно. Я и отсюда прекрасно слышу.

– Хорошо, – согласился мужчина, – но вы теперь тоже участвуете… да! А вопросы еще будут, это я вам гарантирую.

Припорхала сияющая, словно начищенная бляха, проводница.

– Через пятнадцать минут можете переходить!

– Да нет, спасибо. Остаюсь. Уже открыл курицу, да и компания здесь подобралась… интересная.

Вагоновожатая оглядела присутствующих оценивающим взглядом, не обнаружив интересностей, ушла медленно и обиженно.

– Приоткрою вам завесу тайны. – Душа компании многозначительно поднял палец вверх. – Я – собаковод со стажем. Сейчас это дело становится прибыльным – у людей появились бабки, подавай им редкие породы.

– Вы поэтому приезжали в Брянск? – полюбопытствовал Руслан.

– Тсс! – Палец продавил жирные губы. – Коммерческая тайна.

Крупный кусок дичи перемололся жерновами челюстей, вдогонку помчалась терпкая жидкость.

– Соба-аки… – философски рыгнул «сенбернар», – хорошо, когда собака – друг человека, плохо, когда друг – собака!.. Молодой человек с верхней полки, ради Бога, не воспринимайте на свой счет.

Для Глеба давно исчезли слова, запахи и звуки. Юношеское сознание закружил калейдоскоп звезд, планет, предсказаний.

– Кстати! В какой стране больше всего собак? Даю… тридцать попыток!

– В Шотландии? – улыбнулся, пожимая плечами Забаровский.

– Ага, потому что колли. Еще в Германии, потому что овчарки, и… в космосе, потому что лайки! – Москвич рассмеялся. – А что скажет умная и красивая?

– Думаю, в России… столько бездомных собак появилось после перестройки.

– А вот и нет. А вы, мадам, что скажете?

– Может, в Японии? – соригинальничала бабулька.

– Ну что вы, там одни роботы.

– Тогда в Корее, – недалеко ушла старушка.

– Там всех собак съели. Фирменное блюдо! Осталось двадцать семь попыток.

– Бразилия… Двадцать шесть попыток… Аргентина… Двадцать пять… США… Двадцать четыре… Франция… Двадцать три, теплее… Испания… Двадцать две… Швейцария, тепло… Двадцать одна!.. Югославия… Двадцать.

– Италия, – сказала веское слово бабулька.

– Умница! Дай я тебя поцелую! – Подвыпивший земляк сделал попытку перевалиться через стол, но помешал живот. – Совершенно верно! В Италии насчитывается порядка семи миллионов собак! Практически по собаке на каждую семью… Та-ак, кто будет курицу? Ну, не могу я ее больше проклятую есть! Молодой человек, а? С коньячком.

– Нет, спасибо, – с трудом отказался сосед.

Красноречивый взгляд уставился на попутчицу напротив.

– Ой, нет, нет, спасибо, – запричитала старушка, – зубы уже не те.

– А молодая и красивая?

– Умная и красивая, – поправила дама с боковушки.

– Миль пардон. – Пожирневшая рука снова приложилась к сердцу.

– Я после шести не ем.

– Понимаю. – Москвич облизнулся, пройдясь взглядом по стареющей, но стройной фигуре. – А молодой человек с верхней полки? Да он даже не слышит… Но, если кто-то соберется – всегда плиз!

За окном сумерки превратились в кромешную тьму, вагонный свет потускнел до уровня масляной лампады, скорый поезд набрал ход. Увлеченный астрологией бросил ломать глаза, Руслан помог «умной и красивой» скинуть матрас.

– А знаете ли вы, что… – подогревал интерес публики заводила, – сам Сократ всегда клялся не Богом, а собакой. Исторический факт! Платон считал собак лучшими философами. Диоген, тот самый, который из бочки, считал бездомную дворнягу символом свободы! Не больше, не меньше. Сенека…

– Похоже, вы любите собак больше, чем людей, – прервал Малышев.

Забаровский, вроде бы привыкший к неожиданным ляпам товарища, вытаращил глаза. С боковушки тихо ухмылялись. Бабулька отвернулась в окно. Москвич осекся, высокомерно сощурил глаза.