Стрела, монета, искра. Том II

…В четыре года я прочел свою первую книгу, думал Эрвин София Джессика. В шесть знал наизусть историю Сошествия, в семь понял принцип искровой силы, в восемь изучил устройство тягача. К шестнадцати перечитал сотню томов из библиотеки Первой Зимы, в семнадцать поступил в Университет Фаунтерры. В двадцать написал очерк о политике Юлианы Великой; в двадцать один выступал на открытом заседании Палаты Представителей; в двадцать два впервые был приглашен в чайный салон императора. Теперь мне двадцать четыре, и я достиг вершины своего обучения: слушаю лекции о людовепрях и дятлах-кровопийцах!

– А полтора года тому, – продолжал Колемон, – прибило к нашему берегу мертвое тело. Страшное оно было: глаз не отвести, до того жутко! Плоть бледная, бесцветная, но по всей коже бугрятся грибы и багровым пульсируют. Это они всю кровушку из бедняги высосали. Заснул он, видать, на красной грибнице – вот так-то.

– Надо полагать, – подытожил рассказы Эрвин, – с того берега Реки никто живым не возвращался?

– Ни один, ваша светлость, – истово закивал Колемон. – Переплыть Реку – все равно что живьем в землю зарыться.

– Откуда же вы знаете обо всем, что там творится?

Охотник глянул на него снисходительно:

– А как же не знать-то!

Дни стояли теплые. Раннее лето сияло небесной синевой, поднималось над землею влажной испариной, дышало цветением, искрилось в речных волнах.

Эрвин полюбил глядеть на Реку: величавой своей мощью она напоминала Ханай. Река дика, Ханай обуздан: скован семью мостами, усеян белыми соцветьями парусов, берега его заросли дворцами и башнями. И все же реки похожи чертами, будто брат и сестра.

Ханай, столица. Начало июня. Состоялся ежегодный бал во дворце Пера и Меча. Блестящая знать всех земель съехалась в Фаунтерру и останется там до конца летних игр, что будут в августе. Столица проведет два месяца в драматическом ожидании. Грядущая помолвка императора может принести с собою что угодно: гражданскую войну, годы мира и благоденствия, расцвет науки и прогресса, упадок династии или, напротив, усиление Короны, но увядание Великих домов.

Чем больше Эрвин думал об этом, тем больше убеждался: будь он на месте императора Адриана, любой ценою отложил бы помолвку на год. В сентябре состоится голосование в Палате Представителей, весьма важное для владыки. Будет решаться судьба законов о реформах. Великие дома станут требовать брачного договора, шантажировать, угрожать провалом голосования. Но если Адриан пойдет на поводу и заключит помолвку, он станет заложником, фишкой в чужих руках. Три невесты – три коалиции Великих домов. Выбрать одну из невест – значит лишиться поддержки двух остальных коалиций. А значит, попасть под полное влияние союзников императрицы – ведь кроме них владыке будет уже не на кого опереться.

С другой стороны, без помолвки Адриану будет весьма сложно добиться принятия непопулярных законов в Палате. Но старания Эрвина, пусть и незавершенные, дают владыке возможность. Литленд не станет упираться. Герцог Надежды поддержит императора, подкупленный искровым цехом и видами на родство с Ориджинами. Нортвуд и Ориджин – также на стороне Адриана. Даже строптивый архиепископ Галлард, кажется, склонился на сторону императора. Церковь не имеет прямого голоса в Палате, но оказывает немалое влияние на тех, кто имеет.

Эрвин мог бы поручиться, что император отложит помолвку, если бы не одно недавнее событие. Граф Нортвуд, что приезжал на свадьбу Ионы, привез с собою известие: совершено покушение на Минерву из Стагфорта – троюродную племянницу императора. Эрвин был отдаленно знаком с нею: неглупая девочка, сдержанная и замкнутая. Благородное и нищее существо, лишенное какого бы то ни было влияния. Сама по себе Минерва не решает ничего. Но факт покушения на нее – занятная карта, которую можно с выгодой разыграть. Угроза наследнице – угроза Короне. Хорошая возможность добиться преференций у императора или получить новый рычаг для давления. Коли запахло цареубийством, престолу срочно нужен прямой наследник. Айден Альмера будет использовать это как аргумент в пользу скорейшего брака владыки. Настолько действенный аргумент, что впору, пожалуй, заподозрить в покушении самого Айдена. Странно, правда, что убийцы не довели дело до конца. Герцог Альмера – не из тех, кто останавливается на полдороге. А так, из-за оплошности асассинов, выигрышная карта по имени Минерва попала в руки неожиданному человеку – графине Сибил. Пышущая энергией харизматичная правительница Нортвуда… несомненно, она использует выпавший шанс. Вопрос лишь в том – как именно? Будет уповать на благодарность императора? Обвинит кого-нибудь в покушении, и так разделается с политическим противником? Попросту продаст высокородную Минерву кому-нибудь в жены?..

В одном Эрвин был абсолютно уверен. Он предложил выгодные условия союза Генри Фарвею и довольно неплохое решение – приарху Галларду, но самый драгоценный приз обещал графине Сибил Нортвуд. Если кто-то из коалиции Эрвина и будет следовать плану до последнего, до самого возвращения Эрвина в столицу, – то это леди Сибил.

10 октября 1773 года от Сошествия

Особняк графини Нортвуд, Фаунтерра

– Дорогой Эрвин! Рада твоему посещению, – восклицает леди Сибил Нортвуд и протягивает руку для приветствия.

С нею все будет просто, думает Эрвин, целуя костяшки графини. Уж кого-кого, а эту даму он хорошо знает.

Графство Нортвуд связывают с Первой Зимой сложные отношения. Нортвуд – земля своенравных, свободолюбивых людей. Ею правят потомки вольных стрелков и северных пиратов. Совсем недавно, меньше двух веков назад, нортвудцы склонили колени перед Династией. Тем не менее, загнав гордость в темный угол, они вынуждены вести политику с постоянной оглядкой на своего грозного соседа – дом Ориджин.

Каждая встреча с родителями Эрвина – вроде состязания для леди Сибил. Она неутомимо пытается превзойти их: поразить богатством трапез, роскошью нарядов, удивить успехами в политике, торговле, строительстве. Леди Сибил завидует Ориджинам и страстно желает когда-нибудь увидеть на их лицах ответную зависть. Мучительно стараясь встать с ними вровень, графиня Нортвуд тем самым постоянно подчеркивает неравенство. Она никак не может понять: дело не в богатстве, не в имени рода, не в количестве мечей. Дело в вере: Ориджины верят в свое величие, Сибил Нортвуд – нет.

Что нужно, чтобы договориться с нею? Все просто: обратиться к ее гордости.

– Леди Сибил, – говорит Эрвин, – я пришел к вам за помощью.

– О, с удовольствием сделаю, что смогу!

Графиня усаживает его в кресло рядом с собою. Она одета в простое домашнее платье, чем-то напоминающее халат; ее волосы влажны и пахнут мылом. Это не романтический намек, а небрежность. Эрвин, по мнению леди Сибил, недостаточно важная персона, чтобы специально наряжаться к его приходу. Возрастом графиня годится ему скорее в старшие сестры, чем в матери, однако обращается как с юношей. Леди Сибил помнит его еще мальчиком. Слишком многие на Севере помнят его еще мальчиком, отчасти именно поэтому Эрвину больше по душе Фаунтерра.

– Дело в женщине, верно? – спрашивает графиня. Она была бы в полном восторге, если бы отпрыск Ориджинов обратился к ней за помощью в любовном вопросе. Одновременно три удовольствия: и новая сплетня, и чувство превосходства, и плевок в сторону старших Ориджинов – Эрвин пришел за советом не к отцу или матери, а к ней!

– К сожалению, нет, миледи. Все сложнее… и потому ваша помощь будет особенно ценна.

– Так о чем же речь?

– Я хотел поговорить о Южном Пути.

Леди Сибил понимающе кивает, губы досадливо кривятся. Южный Путь – общий враг северян. Ничто так не роднит Нортвудов с Ориджинами, как ненависть к торгашам Южного Пути.

– Я каждый год веду переговоры с Лабелином об уровне торговых наценок! Не далее как в прошлом месяце встречалась с ним – все так же безрезультатно. Боров ничего не хочет слышать. Если Северу не по карману его товары – значит, Север беден. Таков его ответ. Север беден! Какое хамство! Каждый год сотни тысяч наших эфесов оседают в его казне, и он еще имеет наглость обзывать нас бедняками!

Леди Сибил добавляет несколько более крепких выражений. Эрвин кивает и поддакивает – эмоции собеседницы ему на руку. Позволив графине выговориться, он добавляет:

– Я согласен с каждым вашим словом, миледи. Но боюсь, что дело вскоре обернется еще хуже.

– Куда уж хуже!

– Всеобщий налог, миледи. В сентябре Адриан внесет на голосование свои реформы, в том числе – всеобщий налог с земель и доходов. Если закон будет утвержден, Ориджин потеряет около семидесяти тысяч эфесов ежегодно, Нортвуд – около восьмидесяти пяти.

Леди Сибил сокрушенно качает головой.

– Я тоже подсчитала. Чудовищные числа. Но что поделать!.. Остается уповать лишь на то, что Великие дома проявят благоразумие и не поддержат закон.

– Великие дома проголосуют «за», – твердо заявляет Эрвин. – По крайней мере, половина из них.

Графиня бросает настороженный взгляд:

– Почему ты так думаешь?

– Потому, миледи, что это голосование – отличная кормушка. Корона в уязвимом положении, ей нужна помощь. Среди лордов найдется немало таких, кто решит продать императору свой голос и получить на этом выгоду. В итоге закон будет принят, а те, кто голосовал против, попросту останутся в дураках.

– Омерзительно, когда первородные продают свои принципы!

– Ну, полагаю, они назвали бы это иначе. Сказали бы, что их вассальный долг – поддержать императора в трудную минуту…

Леди Сибил склоняет голову:

– Дорогой мой, к чему ты ведешь? Уж не думаешь ли ты…

– Миледи, я хотел всего лишь посоветоваться. Ваш опыт много больше моего. Как вы полагаете, не стоит ли и нам, правителям Севера, предложить императору свою поддержку? Это было бы весьма полезно владыке и помогло нам решить некоторые проблемы…

Графиня – никудышный политик. Ее честолюбие слишком ранимо, а потому поведение – предсказуемо. В данный момент леди Сибил морщится со вполне ожидаемым презрением:

– Пф! Не могу поверить, что это предлагаешь ты, сын Ориджинов! Неужели сам не видишь, как это бесчестно?

– Нет-нет, миледи, вы неправильно меня поняли. Я не говорю о том, чтобы продать наши голоса за деньги. Что вы!

– Тогда о чем же?

– Я полагаю, если мы поддержим владыку Адриана, то он позволит нам взять то, что причитается нам по праву.

– Не понимаю тебя…

Эрвин наклоняется поближе и доверительно шепчет:

– Южный Путь, миледи. Его торговая монополия существует лишь потому, что все порты на Восточном Море принадлежат ему. Но разве это справедливо? Разве порт Уиндли в предгорье Кристальных гор не был изначально дарован северянам?

– То было триста лет назад, – досадливо встряхивает графиня пышной гривой. – Никаких надежд, что Адриан вернет вам владение, утраченное так давно. Твои дед и прадед не раз ходили войной на Южный Путь, чтобы вернуть порт Уиндли, и всякий раз Корона выступала против них.

– Все правильно, миледи… – Эрвин вкрадчиво добавляет: – Но ведь сейчас время иное. Владыке нужны деньги – мы заплатим налог. Владыке нужны мечи на случай мятежа против реформ – мы дадим ему мечи. Мы будем верными вассалами императора. А с верными вассалами мудрый сюзерен делится трофеями. Как вы считаете, миледи?

Хищный огонек загорается в зрачках леди Сибил.

– Мы попросим Адриана остаться в стороне, когда мы захватим порт Уиндли?

– В самую точку! Владыке это ничего не будет стоить, а нас спасет от торговой удавки на шее! Контролируя Уиндли, имея свой флот на Восточном море, мы получим намного больше, чем потребуется для уплаты налогов. Мы останемся в выигрыше, а от монополии Лабелина не останется и следа.

– Неплохо придумано! Хорошо! Но…

– Но что, миледи?

– Герцог Лабелин из Южного Пути с тем же успехом предложит Адриану свой голос. Почему владыка выберет наше предложение, а не его?

– Потому что Лабелин потребует платы за свой голос – помолвки Адриана с этой курицей Валери Грейсенд. Вы бы порадовались такой невесте, будь вы мужчиной?

Графиня вполне доходчиво передает свое отношение гримасой.

– Именно. А мы не попросим от императора ничего, кроме бездействия. Мы подчеркнем, что нам все равно, какую невесту он выберет. Это должно расположить его к нам. Мы не будем просить ни денег, ни военной помощи – сами возьмем то, что нам нужно. А кроме того, мы дадим ему целых три голоса.

– Нортвуд, Ориджин и?..

– И Южный Путь, разумеется!

– С чего бы Южный Путь союзничал с нами?! Ты же предлагаешь отнять у них порт Уиндли!

– С того, что если они не проголосуют, как нужно, то мы возьмем не один только Уиндли, а все восточное побережье, да еще и Лабелин в придачу.

Леди Сибил складывает губы трубочкой и издает совершенно не графский присвист. В глазах светится азарт. Она даже не пытается скрыть, насколько ей пришелся по душе план Эрвина.

– Обожаю переговоры с позиции силы! Красиво, дерзко! Признаться, не ожидала такого… от Ориджина.

– Я – необычный Ориджин, миледи.

– И что я должна сделать? Дать военную помощь?

– Это было бы полезно, но не обязательно. Наших войск вполне достаточно, чтобы захватить Уиндли. Прежде всего, нужна ваша поддержка для Адриана. Проголосуйте за реформы в Палате, выскажитесь в пользу любой невесты, кого бы ни выбрал Адриан.

– А что получу взамен? Уиндли – исконное владение Ориджинов. Ты ведь не подаришь мне его, верно?

– Весь город – конечно, нет. Но я отдам вам во владение баронский замок, прилегающий к нему район и две из пяти якорных стоянок. Этого будет вполне достаточно, чтобы купцы Нортвуда обосновались в Уиндли и наладили свой товарооборот.

Леди Сибил хмурится, размышляет. Она готова принять предложение. Ей чертовски нравится дерзость задумки, а поддержка в вопросе императорского брака ничего не стоит графине – ведь она до сих пор не примкнула ни к одной коалиции. Однако последней капли не хватает, чтобы утвердиться в решении. Эрвин добавляет эту каплю. Берет ладонь графини в обе руки и медленно произносит:

– Я намерен отдать часть порта Уиндли не графству Нортвуд, а лично вам, Сибил Дорине Денизе рода Сьюзен.

– Вот как!..

Графиня пристально смотрит ему в лицо. Очень важная оговорка, для Сибил – жизненно важная. Она правит графством от имени мужа, а тот стар. Несколько лет – и граф Элиас Нортвуд отправится на Звезду, владения перейдут к его старшему сыну. Леди Сибил – мачеха молодого графа – лишится власти, могущества, источников дохода… всего. Ее ожидает жизнь бедной родственницы на иждивении у пасынка. А Эрвин предлагает ей контроль над золотой рекой, что потечет в Нортвуд. Помимо денег, это – влияние, бальзам для израненного тщеславия графини.

– Ты очень добр… Отчего?

– Я знаю сыновей графа Нортвуда. Когда стану править Ориджином, хочу иметь в союзниках не их, а вас, миледи.

– Почему?

Эрвин встречает ее взгляд и молчит. Пускай графиня сама домыслит любой угодный ей ответ.

– Хорошо. Я на твоей стороне, Эрвин.

Она сжимает его руку.

3 июня 1774 года от Сошествия

Река, Запределье

Разведчики вернулись на шестой день.

На полсотни миль вверх по течению Река остается столь же широка и могуча. А дальше берег становится непроходим: Мягкие Поля примыкают к Реке вплотную, и сеточница, подмытая проточной водой, в тех местах слишком тонка и ненадежна.

Таким образом, шансов построить плотину на Реке не осталось.

Известие вызвало у воинов угрюмое замешательство. Очевидно, теперь следует отправляться в обратный путь. Но тогда приказ герцога Десмонда – найти место для искрового цеха – останется невыполненным. В этом нет вины участников эксплорады, но все же никому из кайров не улыбалось вернуться к сюзерену с пустыми руками.

Охотники, напротив, обрадовались поводу уйти подальше от тех ужасов, что творятся за Рекой. Улыбнулся и имперский наблюдатель.

– Ну, что ж, мы выполнили все, что от нас зависело, – рассудительно молвил Филипп. – Мы имели задачей дойти до Реки, и вот она, перед нами. Не наша вина, что Река непригодна для плотины. Не ошибусь, если скажу, что мы можем возвращаться.

Кайры молчали. Даже Теобарт не нашел, что возразить.

Позже Эрвин София Джессика не раз вспоминал этот момент. Что же заставило его раскрыть рот? Какие мелкие случайности порою поворачивают колеса истории, какие глупости руководят судьбами людей?

Не отцовский приказ – ведь формально Эрвин выполнил все, что требовалось. Не надежда на награду или благодарность – он не ожидал такой роскоши.

Пожалуй, как-то его решение было связано с тем странным, недавно изведанным чувством. Эрвин слишком редко испытывал его и потому остро помнил каждый миг: на Подоле Служанки в ожидании лавины, и на болоте, когда Дождь рвался навстречу чудовищу, и позже, когда Эрвин стоял перед лицом врага, спрятав меч за спиной. Дальний берег Реки чем-то напоминал это чувство.

Но решающей каплей был Филипп Лоуферт. Точней, не он сам, а Эрвинова неприязнь к нему – похотливому словоблуду с козлиной бородкой. Не будь неприязни, герцогский сын молча кивнул бы, и отряд повернул назад. Но Эрвину очень уж претило соглашаться с Филиппом, и это перевесило чашу сомнений.

Лорд Ориджин сказал:

– Мы построим плоты и найдем место, подходящее для переправы. Мне думается, вон тот островок с ивами вполне подойдет.

– Для переправы? – удивился Филипп. – Что вы задумали, молодой человек?

– Милорд, – поправил Эрвин. – Я задумал переправиться за Реку и двинуться дальше в глубь Запределья. Там может обнаружиться приток Реки или другая речка, поменьше, пригодная для плотины.

– И до каких пор мы будем идти туда, мо… милорд?

– Пока я не прикажу иное.

Искра

2 июня 1774 года

Фаунтерра, дворец Пера и Меча

Дворец Пера и Меча, престольная резиденция Династии, сверкал миллионом огней. Сияли искровые фонари в аллеях сада, в витых канделябрах по стенам помещений, отражались в мраморе ступеней и лакированном паркете залов. Несмотря на то что солнце еще не зашло, зажглись под потолком многоярусные хрустальные люстры. Вторя чудесному сиянию дворца, блестели украшения на одежде: бриллиантовые колье и диадемы, изумрудные серьги, жемчужные подвески, рубиновые запонки и пуговицы… Бесконечная череда карет катилась подъездной аллеей. Роскошно наряженные, увешанные драгоценностями, оплетенные паутиной золотых узоров люди вливались в парадные залы. Цвет высшего столичного общества заполнил дворец буйством жизни и красок.

Мира пребывала в смятении, близком к панике. Люди. Люди! Люди!!! Огромная масса их – напыщенных, галдящих, в пух и прах наряженных, чужих. Движение повсюду: расхаживают, шатаются, шествуют, переминаются, снуют… Подают руки, жеманно обнимаются, восклицают с деланной радостью, охают, льстят, кого-то кому-то представляют, похохатывают… Свет был слишком ярок: глаза слезились, непривычные к такому обилию искры. Звуков чересчур много: церемонно радостная музыка силилась перекрыть гомон голосов, но лишь смешивалась с ним и терзала уши. И слишком много людей. Мире казалось, что ее вот-вот затопчут… или внезапно схватят и заорут на ухо: «Я так рад! Позвольте вам представиться!» Неясно, какой из этих вариантов страшнее. В числе прочих наставлений графини Сибил звучало и такое: «Не липни к стене, как будто смущаешься. Так делают только нищие полукровки». Мира изо всех сил старалась держаться ближе к центру залы, но против воли постепенно сдвигалась на край и вот уже вновь обнаруживала себя прижавшейся к бронзовой раме одного из настенных зеркал.

Она поймала одного из слуг, снующих по залу, и взяла с его подноса бокал белого вина. Отметила: это уже третий. Не заговорила ни с одной живой душой, но пьешь третий бокал вина – хорошее начало, Минерва! Продолжай в том же духе, и скоро будешь спать в укромном уголке за шторой. Мире еще не доводилось напиваться. Вот будет забава, если первый раз случится на императорском балу!

Парочка прошествовала мимо рука об руку. Мужчина так был увлечен своей дамой, что не видел ничего вокруг и чуть не столкнулся с Мирой. Боги, что за человеческий улей! И как назло, ни единого знакомого лица! Она знала в Фаунтерре всего-то горстку людей. Итан, Марк и Ванден слишком низкородны для этого бала; сир Адамар погиб, Бекка Южанка отчего-то не появляется. Конечно, есть леди Сибил. Мира прибыла на бал в одном экипаже с графиней и первое время неотрывно следовала за нею – будто вагон за рельсовым тягачом. Леди Сибил пользовалась вниманием, к ней то и дело подходили с приветствиями. Двор чутко отслеживал настроение владыки: стоило Адриану вернуть графине свое расположение, как и придворные тут же воспылали к ней симпатией. Среди тех, кто приветствовал графиню, была и очень важная персона – архиепископ Галлард Альмера, глава Отеческой ветви Церкви. Суровый, бородатый, морщинистый, от шеи до пят укутанный в синий с серебром епископский плащ, Галлард был словно живым воплощением строгости Праотцов. Он заявил, что желает обсудить с графиней кое-какие вопросы касательно церковного сбора на Севере, и леди Сибил сказала Мире:

– Ступай, дитя мое, развлекайся.

Хм. Я вся во власти развлечений, буквально веселюсь до упаду, думала Мира, делая очередной глоток вина. «Знакомься с людьми. Для этого балы и нужны», – говорила графиня. Этикет оставляет для этого широкие возможности. Если из группы беседующих людей ты знаешь хотя бы одного, то можешь подойти к ним, и твой знакомец представит тебя остальным. Если же человек один, не занят беседой, то ты свободно можешь заговорить с ним и отрекомендоваться.

Однако вход в группы Мире был закрыт, поскольку девушка не знала никого. А охотиться на одиночек, страдающих, как и она, от смущения, представлялось ей неоправданной жестокостью. «Сударь, вы один? Тогда позвольте, я стану рядом с вами, и мы вместе помучимся вопросом, о чем бы поговорить».

Вот, например, прохаживается среди людей одинокая девушка – по всему, из Южного Пути. Высокая, белокожая, круглое лицо, пышная грудь, широкие бедра – такую в народе назвали бы «пшеничной булочкой». Глаза мечтательно-печальные, слезливые – как у сеттера. Тоже, наверное, не знает, куда себя пристроить… Однако нет: один молодой щеголь поздоровался с «булочкой», затем другой, вокруг нее образовалась стайка. Печальное выражение не ушло с лица девушки. Наверное, она ищет кого-то. Отца? Подругу? Любимого?.. Ну уж точно не знакомства с Минервой из Стагфорта.

Вот несколько парней, расположившихся около столика с закусками, принялись поглядывать на Миру. Они были стройны, элегантны в своих черных фраках и стоячих белых воротничках… и неприятно веселы. Они улыбались, и Мира предпочла отойти от них подальше. Сделается ли проще, когда начнутся танцы? Вряд ли. Слащавые хлыщи станут терзать ее приглашениями – перспектива так себе… Особенно если учесть, что в своих танцевальных навыках Мира отнюдь не была уверена. А отклонять все приглашения нельзя: прослывешь испуганной провинциальной мышью. Великолепно! Наслаждайся столичной жизнью!

Строго говоря, улыбнулась себе Мира, скоро в зале появится хотя бы один знакомый мне мужчина: владыка Адриан. Не прием, а театр абсурда! Я буду знать одного-единственного человека изо всей толпы, и это – император. Говорить с ним, конечно же, нельзя, пока он сам ко мне не обратится…

– Глория! – раздался знакомый голос, и Мира ахнула от радости, увидев подругу.

Бекка Южанка спешила к ней, лавируя между людьми. На ней было шелковое платье цвета слоновой кости, оттеняющее смуглость кожи; изумрудные серьги и колье – в тон зеленых глаз. Предплечье Бекки перехватывала черная лента – в знак памяти о сире Адамаре. Мира тут же обругала себя, что не обвязала руку такой лентой. Правда, она знала Адамара всего час… но он погиб по ее вине. Точней, остался бы жив, не будь Мира такой дурой.

– Ты хмуришься? – удивилась Бекка. – Если я не ко времени, то исчезну сразу после того, как скажу, что ты прекрасно выглядишь!

Это было правдой. Надо отдать должное чувству вкуса и толщине кошелька графини Сибил: платье, туфли, украшения, даже сеточка для волос великолепно подходили Мире. Она досадливо бросила:

– Это чушь… В смысле, чушь, что прекрасно. И что хмурюсь. Нет, хмурюсь. Все дело в ленте. Тьма, Бекка, не слушай меня! Я провела час в неловком молчании и, кажется, разучилась говорить.

Южанка рассмеялась и поцеловала Миру в щеку.

– Итак, ты в восторге от приема?

– В полном и неописуемом. Спаси меня! Покажи, какой из прудов в саду достаточно глубок, чтобы утопиться. Или, волею милостивого случая, ты прихватила с собой яд?

– О, ты не разучилась говорить, а стала еще красноречивее! Молчание пошло на пользу северной леди. Может, оставить тебя еще на часок, и ты заговоришь стихами?