Лето придёт во сне. Приют

Но наши соседки – совсем другое дело. Несмотря на то что с ними судьба обошлась не намного лучше, чем с нами, они не утратили веру в правильность всего, чему нас учили. Обе находились в приюте с пяти лет, с того самого возраста, в котором осиротевших детей распределяли из домов малютки по приютам и интернатам.

Одна из девочек – голубоглазая, светловолосая, с длинным звучным именем Анастасия, но сама такая маленькая, худенькая и вечно чем-то испуганная, что звали её все только ласкательно-уменьшительно Настусей. Родители Настуси не были ни расписаны, ни венчаны, состояли в блудном сожительстве, но умудрялись это скрывать, пока не появился ребёнок. Когда же преступление раскрылось, их осудили за прелюбодеяние и лишили родительских прав. Ни отца, ни матери Настуся больше никогда не видела, и впредь видеть не желала, она была преисполнена стыда за родительский грех, за своё незаконное происхождение, и старалась забыть всё, что было с этим связано.

Вторая девочка, Зина, походила на Настусю не больше, чем Яринка – на меня. Смуглая, черноволосая и чернобровая, с необычным кошачьим разрезом карих глаз, она тоже бросалась в глаза и тоже со временем грозила превратиться в красавицу. Но как раз необычная внешность и стала проклятием Зины. Мать зачала её от иноверца, одного из тех, что бежали с Востока после того, как туда сбросили ядерные бомбы. Её муж заподозрил неладное, когда увидел новорожденную Зину, разительно отличающуюся от других детей в роддоме. Была проведена экспертиза ДНК, которая и выявила его не причастие к появлению на свет смуглой и черноволосой девочки. После чего мама Зины отправилась в колонию, а сама Зина – в дом малютки. Она, как и Настуся, осуждала свою мать, не хотела иметь с ней ничего общего и не терпела никаких упоминаний об обстоятельствах, при которых появилась на свет.

Думаю, что и Зине, и Настусе повезло больше, чем нам с Яринкой. Они не помнили родителей и не знали другой жизни, кроме той, какой жили сейчас. Их с пелёнок учили тому, что правильно, а что нет, как они должны себя вести, какими стать в будущем. И потому их желания и стремления были скучны, предсказуемы и правильны, как воскресная служба. О чём вообще может мечтать православная девочка, к какой цели стремиться? Выйти замуж, чтобы родить не меньше трёх детей, тем самым исполнив свой долг перед людьми и Богом. Вот и всё. Стремиться к чему-то большему для нас было не только бесполезно, но и небезопасно.

Поэтому и Зина, и Настуся послушно мечтали о чём положено, не смотря на то что их мечтам вряд ли суждено было сбыться. У выпускниц коррекционного приюта почти нет шансов выйти замуж. Бесприданницы, сироты, с плохой наследственностью, с тянущимся за ними, как дурной запах, родительским позором… Кому они нужны, если полно чистых девушек из порядочных семей? Нет, нашим соседкам, как и нам, дорога после приюта была одна – в общежитие, на производство, до конца дней. У нас никогда не будет своего жилья – женщина на Руси может владеть имуществом, только став вдовой и унаследовав его от мужа. И если за осиротевшими мальчиками оставалось право наследования собственности их родителей, даже если те умерли или получили пожизненный срок, то девочки оставались ни с чем. И выход из этого «ничего» был только один – замуж. Полная безысходность.

Настуся и Зина спасались от этой безысходности мечтами о том, что они станут скромными, добродетельными и женственными, такими, что их просто не сможет не взять в жёны какой-нибудь хороший человек. Но мы с Яринкой смотрели на жизнь куда более цинично. И грезили об ином.

Я – как немного подрасту, убегу в тайгу и буду там искать деревню, наподобие Маслят, где живут свободные весёлые люди, где можно носить джинсы, лазить по деревьям и сколько угодно стрелять из рогаток. Кто знает – вдруг и мои родители тоже окажутся там?

Яринка мечтала убить отца. Дальше этого её планы не заходили. А может, заходили, но она предпочитала не рассказывать об этом даже мне.

Поэтому дружба с Зиной и Настусей у нас не заладилась. Нет, мы не ссорились, жили мирно, болтали по вечерам, обсуждали новости и даже помогали друг другу с домашним заданием, но никогда ни мне, ни Яринке не пришло бы в голову делиться с ними секретами или начать дурачиться, сцепившись на полу, как это делали мы вдвоём.

Яринка заплела вторую косичку, перетянула кончик резинкой, соскочила со стула и радостно крикнула:

– Мы опять первые!

Настуся лишь бледно улыбнулась, а Зина из-под чёрной завесы волос пренебрежительно фыркнула. Похоже, ей, как и мне, эта игра уже надоела.

На завтрак мы отправились все вместе, но в коридоре разделились. Яринка придержала меня за локоть, подождала, пока девочки уйдут вперёд, и шепнула:

– Во сколько сегодня пойдёшь на свидание?

– Сама ты свидание! – зашипела я в ответ. – Где-то в шесть выйду, надо до ужина успеть.

– Слушай, – Яринка понизила голос до едва слышного шелеста, – а может, вас надо прикрыть?

Я чуть не рассмеялась, но потом поглядела на грустное лицо подруги и поняла, что ей просто очень хочется быть причастной к моей тайне, сделать что-то запретное, хоть в чём-то пойти наперекор опостылевшим приютским правилам. Вот только как?

Яринка правильно поняла моё молчание и тихонько вздохнула:

– Были бы у нас мобильники… Я бы позвонила, если бы тебя стала искать Агафья или ещё кто.

Если бы да кабы. Сотовыми телефонами владели только взрослые – учителя, воспитатели, охранники. Здешним детям запрещалось иметь такую роскошь, да и зачем? Кому звонить? Тем, чьи родители были живы, и так раз в неделю полагался один звонок со стационарного телефона в воспитательской. Друг другу? А смысл тратить деньги, если мы здесь и так все рядышком и никуда не денемся?

– Ладно, Ярин, – утешила я подругу, – весь день впереди, может, ещё что-нибудь придумаем.

День и правда весь был впереди и тянулся он сегодня, как нитка смолы вниз по сосновому стволу в моей тайге…

На уроке рукоделия я исколола себе пальцы и запутала мулине. На кулинарном чуть не сожгла запеканку. А на истории, отвечая у доски, так путалась в именах и датах, что учительница обеспокоенно спросила, хорошо ли я себя чувствую?

Яринка нервничала вместе со мной. Весь день я ловила её тревожные взгляды, а по образовавшейся складочке на лбу подруги, поняла, что она что-то усиленно обдумывает.

Во время обеда, без аппетита ковыряя ложкой в тарелке, я пыталась понять, что заставляет меня так нервничать? Ведь сколько раз я уже убегала за забор? Со счёту сбилась! И ровно столько же раз меня могли увидеть там или хватиться здесь. Почему же именно сейчас так страшно? Потому что в этот раз я сбегаю не одна, а с парнем? Помилуйте, это могло бы привести в ужас Настусю или Зину, но не меня! Всё это молчаливое неодобрение, источаемое окружающими, даже когда мальчик и девочка просто останавливались в школьном коридоре, чтобы перекинуться парой слов, я никогда не понимала и не разделяла. В Маслятах мальчишки и девчонки играли вместе, дружили, а когда вырастали, то начинали встречаться друг с другом, и никто не видел в этом ничего плохого.

– Я придумала, чем помочь вам! – Голос Яринки вывел меня из задумчивости. – Я стану отвлекать Агафью!

Я честно попыталась представить, как это будет происходить в течении как минимум двух часов, но не смогла и сдалась.

– А-а…

– Предоставь это мне! – Яринка многозначительно подмигнула, складочка на её лбу разгладилась, глаза горели азартом и решимостью.

И я махнула рукой. В конце концов, если мне предстоит приключение, почему подруга должна себе в этом отказывать?

С Дэном мы встретились там же, где и вчера. Когда я пришла, он уже сидел на поваленной сосне, под которой я устроила тайник. Увидев меня, неловко улыбнулся и отсалютовал открытой ладонью. Я подбежала и остановилась перед ним, запыхавшаяся и смущённая. Кажется, мы оба не знали, что сказать. Да уж, «свидание».

– Вот, – наконец заговорил Дэн, вытаскивая из-под куртки тряпичный свёрток, – я тут кое-что принёс для рогатки.

Он продемонстрировал мне моток чёрной изоленты и лоскут такой же чёрной ткани, видимо приготовленный для изготовления кожетка.

– Ну-ка! – Я сразу перестала стесняться и деловито выдернула лоскут из его рук. Повертела, помяла, порастягивала в разные стороны. Кожа. Причём хорошая, плотная. – Сгодится! А изолента зачем? У меня есть.

– На всякий случай. – Дэн покрутил моток на пальце. – У тебя рогатка чёрная с жёлтым, а я хочу полностью чёрную. Вот и подумал: вдруг твоей изоленты не хватит?

Я кивнула, брякнулась на колени и полезла рукой под сосну, в свой тайник. Выудила оттуда остатки похищенной из медпункта и разрезанной на полосы грелки, сунула Дэну. А следом достала тяжёлый нож, обёрнутый в промасленную бумагу.

– Ёкарный бабай!.. – негромко произнёс надо мной Дэн непонятные слова. – А это ты откуда взяла?

Мне было понятно его удивление. Нож выглядел угрожающе – с тяжёлой рукояткой тёмного дерева и с очень широким, тускло поблёскивающим лезвием. Я даже на секунду замешкалась с признанием, всё-таки нож – это не грелка, и наказание за его кражу может быть не в пример суровее. Но с Дэном мы зашли уже достаточно далеко, так что не имело смысла что-то друг от друга скрывать.

– Из кухни. Этим ножом повар режет мясо…

– Уже не режет. – Казалось, Дэн с трудом сдерживал смех. – Как ты умудряешься всё тащить? Ведь и в медпункте, и на кухне всегда кто-то есть?

– Папа звал меня Мышкой, – не без гордости пояснила я. – Могу хоть куда проскользнуть так, что не услышит никто. Мы в тайге все умеем ходить неслышно… умели.

Дэн кивнул и снова перевёл взгляд на нож:

– Зачем он тебе?

– Ну как это?.. – Я поднялась на ноги с ножом в руках, и Дэн всё-таки расхохотался, наклонившись вперёд и упершись руками в колени.

– Извини, – выдавил он сквозь хохот, – но ты с таким ножом и в этом платье выглядишь, как девочка-зомби из японских ужастиков.

Из фразы Дэна я поняла только три слова: «нож», «девочка» и «платье», остальное прозвучало абракадаброй. Поэтому я просто стояла и ждала, когда он отсмеётся. А потом обиженно пояснила:

– Нож нужен, чтобы вырезать рогатульку из дерева.

Дэн изменился в лице, с досадой хлопнул себя по лбу:

– Ну конечно! А я об этом даже не подумал. Вот что значит лузер в таких делах! Приношу свои извинения, мастер, и снимаю перед вами шляпу! – И он с полупоклоном помахал воображаемой шляпой в воздухе.

Я кашлянула, входя в роль мастера, и неуверенно начала:

– Э… сначала я научу тебя выбирать дерево для рогатки, а потом и ветку на нём. Но здесь только сосны. Пойдём-ка вон туда…

Через десять минут я уже сидела верхом на почти горизонтальном суке клёна и пилила ножом одну из его веток, на которой приглядела развилку, идеально подходящую для рогатульки. Дэн стоял внизу и страдальчески морщился, потом не выдержал:

– Слушай, давай я? Ты, конечно, в этом лучше разбираешься и всё такое, но я сильнее. А то до ужина провозимся. – Не дожидаясь ответа, он полез на дерево, занял место на суку и забрал нож из моих рук.

Дело впрямь пошло куда быстрее, и скоро мы уже спускались на землю, обзаведясь отменной рогатулькой. Дальше было ещё проще. Тем же ножом мы вырезали из остатков грелки тяжи, продели их сквозь кожеток, пришили суровыми нитками, чтобы не скользил. Дэн настоял на том, чтобы всё делать самому, я лишь показывала, как надо. Работа шла в молчании, на разговоры мы не отвлекались и потому закончили даже раньше, чем я предполагала.

– Супер! – воскликнул Дэн, вытянув перед собой результат наших совместных усилий.

Его рогатка получилась больше моей и благодаря мрачному чёрному цвету выглядела куда серьёзнее.

– Как ты её назовёшь? – спросила я, полюбовавшись рогаткой вместе с Дэном.

Кажется, вопрос поставил его в тупик. Но ненадолго.

– Рога дьявола! – возвестил Дэн, то ли в шутку, то ли всерьёз, но я на всякий случай уважительно кивнула. Да и название на мой вкус получилось вполне удачным.

А потом мы отправились на стрельбище. Я сама в этот раз почти не стреляла, только учила Дэна. И он преуспевал. Да и «Рога дьявола» получились хорошим оружием. Мы так увлеклись, что очень быстро расстреляли все принесённые мной в прошлый раз камни. Немного полазили по траве, некоторые удалось найти и пострелять ещё чуть-чуть, но потом стало ясно, что без пополнения боезапаса не обойтись.

– Пойдём до пруда? – войдя в азарт, предложила я. – Наберём камней и обратно?

Но Дэн покачал головой:

– Нет, Дайка, мы и так уже задержались, надо возвращаться, пока про нас кто-нибудь не вспомнил.

Я сникла. Вся энергия и веселье, словно электричество, утекли через моё тело в землю, стоило вспомнить о возвращении. Видимо, с Дэном произошло то же самое. Молча мы уложили в теперь уже наш общий тайник рогатки и нож, прикрыли дёрном, забросали листьями. Всё это время я мучительно разрывалась между смущением и желанием спросить у Дэна – встретимся ли мы ещё раз? Но он помог мне, заговорив об этом первым.

– Послушай, Дайка, – просто сказал Дэн. – Мне бы хотелось увидеться с тобой снова. Ты сможешь?

Я сначала торопливо закивала и только потом сообразила спросить:

– А… зачем? Ещё стрелять?

– Да. И не только. Давай присядем?

Мы опустились на поваленную сосну. Я отчего-то сильно разволновалась и спрятала ладони под мышки, чтобы не было видно, как подрагивают пальцы. Дэн снова хочет меня видеть! И если не для того, чтобы я учила его стрелять, то для чего? Неужели у меня в приюте появился ещё один друг? Взрослый друг! Это было так неожиданно и здорово, что просто не верилось.

– Ты умеешь хранить тайны? – спросил меня Дэн, и я опять поспешно кивнула.

– Мы с тобой в чём-то очень похожи, – медленно подбирая слова, продолжал он, – Мы оба родились в несколько… необычных семьях. Про тебя я знаю, вы – беглецы. Жили в лесу, отдельно от всех, по своим правилам. Но есть люди… которые думают так же, как взрослые из вашей деревни. Но они здесь, в городах. Среди остальных. Со стороны кажется, будто они живут как все, но они другие.

Дэн замолчал, и я несмело спросила:

– И твои мама с папой… другие?

– Да. – Дэн хрустнул пальцами. – Именно поэтому я здесь. Так же, как и ты.

– А они? В тюрьме?

– Нет. Их казнили.

Я съёжилась— стало холодно.

– Почему казнили? Мои мама и папа в тюрьме.

Дэн быстро глянул на меня, вроде удивлённо, но сразу отвёл глаза.

– Потому что они… не просто были другими. Они хотели, чтобы все стали такими. Понимаешь, твои родители просто ушли подальше, они не мешали. А мои и такие, как они, хотели всё изменить.

– Зачем?

– Ну… а разве тебе нравится, как всё вокруг устроено?

– А как устроено?

Дэн запустил пальцы себе в волосы и потряс головой:

– Блин… ну почему ты не постарше?

Я растерянно моргала. Очень хотелось понять, что пытается сказать Дэн, но не получалось. Нравится ли мне, как всё устроено вокруг? Здесь, в приюте? Конечно, не нравится! Но ведь мама и папа Дэна не были в приюте, они хотели изменить что-то там, снаружи. Но откуда мне было знать, как обстоят дела снаружи, если я из Маслят сразу попала в приют? А когда нас вывозили в город на разные экскурсии и прогулки, всё вроде было хорошо и даже красиво.

Дэн вдруг вскочил на ноги, но только затем, чтобы сесть передо мной на корточки и заглянуть в лицо.

– Дайка… нас здесь, в этом долбаном загоне, только двое таких. Тех, кто знает, что можно жить по-другому. И мы должны держаться вместе, видеться… разговаривать. Ты жила среди беглецов, в свободном поселении, ты можешь рассказать много такого, что поможет и мне, и тем… кто другие. Я тоже могу и хочу тебе помочь. Нельзя, чтобы ты здесь выросла очередной безвольной куклой, способной только рожать детей и ходить в церковь. Я расскажу тебе, как всё устроено, но не сразу, постепенно. Да я бы прямо сейчас рассказал, но ты… ты маленькая ещё. Ты многого пока просто не сможешь понять. – Он неловко усмехнулся и добавил: – Да и я, наверно, не настолько взрослый, чтобы правильно объяснить.

Из всего сказанного, я точно поняла лишь одно – Дэн хочет со мной дружить! А что ещё могли означать слова о том, что мы должны держаться вместе и помогать друг другу? Так делают только друзья!

Радостно взвизгнув, я подалась к Дэну и обняла его за шею, как иногда обнимала Яринку в порыве нежности. От неожиданности он покачнулся на корточках, вскочил и, взяв меня за плечи, отодвинул на расстояние вытянутых рук.

– А вот это ты брось. Если такое кто увидит, то будет… Ничего хорошего не будет.

– Никто не увидит! – пообещала я. – Мы же только здесь будем встречаться?

– Да, уж конечно, не в приюте. Но и здесь нечасто. Нельзя рисковать. Скажем, раз в неделю ты сможешь?

– Смогу! Два раза смогу!

– Посмотрим… – Дэн задумчиво глядел поверх моей головы. – Сегодня понедельник. Вот и давай в следующий понедельник в это же время.

Я разочарованно надулась – через целую неделю! Но возражать не стала, вспомнив, что Дэн рискует больше меня.

– А теперь пора возвращаться, – подвёл он итог. – Ты иди первая, я подожду минут десять и тоже пойду.

Я подумала, что надо что-то сказать на прощание. Что-то хорошее, чтобы Дэну стало приятно. Но ничего подходящего не шло в голову, а продолжать топтаться на месте становилось уже глупо. Поэтому я сказала просто:

– Спасибо!

Развернулась и побежала через лес к забору.

Радость переполняла меня, мысли метались в голове, как мотыльки вокруг ночного фонаря. А фонарём была одна-единственная главная мысль: у меня теперь есть ещё один друг! И не просто друг, а друг, с которым мы похожи. Он сам так сказал. Нас связывает тайна. Правда, я не совсем поняла, в чём же заключается эта тайна, но особо из-за этого не беспокоилась. Дэн же сказал, что всё мне расскажет и объяснит, так чего переживать? И пусть до следующего понедельника ещё далеко, но зато у меня будет время придумать, о чём и я в свою очередь могу рассказать Дэну. Что именно он хотел бы от меня услышать, я тоже не поняла, поэтому собиралась вспомнить и рассказать как можно больше, тогда наверняка что-нибудь да окажется важным.

Взволнованная и увлечённая этими мыслями, я не сразу обнаружила некую странность. Время близилось к ужину. Обычно в этот час после занятий территория приюта была оживлена. Мальчишки гоняли мяч на стадионе, девочки прогуливались по дорожкам и кучковались на скамейках, малышня галдела на игровой площадке. Сейчас же вокруг царила тишина.

Это было так непривычно, что я невольно замедлила шаг, а потом и вовсе остановилась. Стояла, недоверчиво вертя головой. И никого не видела. Что за ерунда? Куда все подевались? Неужели мы с Дэном так увлеклись своими делами, что забыли про время и сейчас уже очень поздно?!

Но нет – светло же! Я посмотрела на запад, где солнце спускалось за лес. Всё верно, сейчас нет даже восьми. Определять время и стороны света по солнцу – это едва ли не первое, чему учили детей в Маслятах, на случай, если те потеряются в тайге. Так что здесь я ошибиться не могла.

Переставляя ноги медленно и осторожно, словно шла не по земле, а по ведущей через трясину гати, я снова двинулась вперёд. Прудик. Стадион. Мимо школы направо. Наш корпус. На скамейке возле подъезда – одинокая фигурка. В косых лучах заходящего солнца огнём горят рыжие волосы.

– Яринка!

Она вскочила мне навстречу. Глаза – огромные. Но в них не испуг, а торжество.

– Ну, наконец-то! Всё хорошо?

– У меня-то да. А здесь что происходит? Где все?

Подруга, захихикав, потянула меня за руку, и мы оказались в кустах акации, высаженных под окнами корпуса. Когда ветки сомкнулись за нами, Яринка села прямо на землю и, указав рукой рядом с собой, пояснила:

– Пригнись, чтобы нас не увидели, пока говорим. А то всем велено сидеть по дортуарам.

– Да что случилось-то?

Невинно захлопав ресницами, подруга ответила:

– Как что? Я же сказала, что буду отвлекать Агафью, вот она до сих пор и отвлекается. А остальные с ней за компанию.

– Подожди… так это… Из-за тебя никого нет?

– Ну да! – Яринка с удовольствием вытянула перед собой ноги и гордо улыбнулась.

Чувствуя, что от всего произошедшего сегодня голова готова лопнуть, я взмолилась:

– Да что ты сделала?! Где все?!

Яринка было напустила на себя загадочный вид, но не выдержала и прыснула в ладошку:

– Я… аха-ха-а… я… ой… в вестибюле… Иисусу… аха-ха-ха… Иисусу пририсовала… это самое… – И она, бессильно откинувшись на ствол, принялась хохотать, зажимая себе рот руками.

– Что?!. – потрясённо выдохнула я, пытаясь убедить себя в том, что всё неправильно поняла. – Что ты сделала?

– Ну Иисусу нарисовала… хи-хи-хи, ой, не могу… ну то, что у мальчишек там должно быть.

Тут на землю опустилась и я.

На первом этаже корпуса напротив входа, у раздевалок, красовалась большая, от пола до потолка мозаика – распятый на кресте Иисус. И если это ему Яринка…

Обхватив щёки ладонями, как какая-нибудь Алёнушка с картинки из книги сказок, я простонала:

– Ты спятила! Ты знаешь, что тебе за это будет?!

Яринка уже утёрла выступившие от смеха слёзы и отдышалась.

– Да ничего мне не будет. Кто узнает, что это сделала я?

– А вдруг кто-то видел?

– Если бы видели – уже рассказали бы.

– Но ведь могут просто догадаться! Начнут всех перебирать, вспоминать, кто как себя вёл… А ты в церкви плевала!

Яринка беспечно махнула рукой:

– Это было давно. А если и вспомнят, на меня всё равно никто никогда не подумает. И знаешь почему?

– Почему? – послушно повторила я.

Яринка подалась ко мне и раздельно произнесла:

– Потому что я нарисовала Иисусу… это самое… не в нашем корпусе, а у мальчишек.

Я открыла рот. Закрыла. Снова открыла. А потом, как недавно Яринка, начала хохотать, уткнувшись лбом в колени и пытаясь заглушить собственный смех, прижимая руки к лицу.

Потому что это было гениально!

Никому не придёт в голову, что девочка могла зайти в мальчишеский корпус. Это было не только официально запрещено, но для всех обитателей приюта – и маленьких, и взрослых – невозможно. Настолько абсурдно, настолько дико, что легче было поверить в спускающегося с неба ангела, чем в одиннадцатилетнюю девочку, тайком пробирающуюся в мужские дортуары. Тем более с такой целью.

Яринка тоже засмеялась, и пару минут мы давились от хохота, валяясь на земле под кустами.

– А как? – наконец смогла выдавить я. – Как ты узнала, что там никого нет?

– Так сегодня же понедельник, – обессилев от смеха, выдавила Яринка. – Сегодня же футбольный матч был у старших парней. Вот все на него и пошли. А я к входу, по кустам, чтобы в камеры не видно было, потом внутрь по стеночке. И красным маркером…

Нас скрутил новый приступ хохота. Справившись с ним, я восторженно спросила:

– А что потом?

– Потом кто-то это увидел. Кипеж поднялся, прибежали все учителя и воспитатели, батюшка Афанасий голосил так, словно ему прищемили… то самое, что я Иисусу нарисовала…

Смеяться мы больше не могли и только застонали, держась за живот.

– А дальше?

– Дальше всех по корпусам разогнали. Взрослые где-то в школе собрались и до сих пор там торчат. Ну как? Хорошо я отвлекла Агафью?

– Ты чокнутая, – признала я с искренним восхищением. – Ты просто чокнутая!

Яринка потупила глаза с видом скромной победительницы:

– Ладно уж! Надо идти в дортуар, а то вдруг вернётся Агафья…

Мы вылезли из кустов и направились в корпус. Поднимаясь по лестнице, я прислушивалась к непривычной тишине. Не бубнили телевизоры в комнатах воспитателей, не звучали шаги по коридорам, не доносились голоса девчонок из-за дверей. Придавленные этой тишиной, и я, и Яринка, не сговариваясь, пошли на цыпочках.

В нашем дортуаре, на одной кровати, почти прижавшись друг к другу, сидели Зина и Настуся. Настуся прятала заплаканное лицо в ладонях, а Зина вскинула на нас сердитые чёрные глаза.

– Вы где были? Сказано же – не выходить! Из-за вас и нам достанется.

– Уже и в туалет сходить нельзя?! – огрызнулась Яринка и бросила на меня многозначительный взгляд.

Поняв, что не имею подходящей легенды о том, где пропадала весь вечер, я забормотала:

– А я так… гуляла. У прудика.

– Вы знаете, что случилось? – всхлипнула Настуся.

– Н-нет. А вы?

Вместо ответа Настуся снова захныкала, и Зина пояснила вместо неё:

– Здесь дьявол появился.

Я чуть не села мимо стула, а Яринка торопливо закашлялась.

– Чего-о?

– Мы гуляли, вдруг Агафья прибежала, закричала, чтобы все шли по дортуарам и не выходили. Сама вся красная, лохматая. Мы в окно смотрели, там собрались все взрослые у корпуса мальчиков…

– Батюшка Афанасий кричал! – пискнула из ладоней Настуся.

Мы с Яринкой переглянулись.