Лето придёт во сне. Приют

– Нам очень повезёт, если Агафья забудет про твою болтовню.

Я что-то виновато буркнула в ответ, и сама постаралась больше не думать о дурацком сегодняшнем разговоре.

Но, забегая вперёд, должна сказать, что Яринка хоть и бывала зачастую легкомысленной, зато её редко подводило природное чутьё на опасность. Не подвело оно и в этот раз – Агафья ничего не забыла.

Нет худа без добра. По возвращении в палату ни у меня, ни у Яринки больше не возникло вопросов о том, на какую тему книги нам стоит просить у Дэна. Мы твёрдо решили раз и навсегда выяснить, что же, собственно, представляют из себя загадочные интимные отношения между мужчинами и женщинами и почему вокруг них столько недосказанности и запретов. На школьное образование надежды больше не было – если уроки планирования семьи будут проходить так же, как сегодняшнее выступление Агафьи, мы рискуем до старости ничего не понять.

На написание записки много времени не ушло. После того как мы задали все интересующие нас вопросы, я вспомнила о просьбе Дэна рассказать про наших женишков. Это странное пожелание по-прежнему ничего, кроме недоумения, у нас не вызывало, но мы сдержали слово и по возможности подробно описали и моего Голову, и Яринкиного Львовича. Без упоминания имён, естественно, хотя попади наша записка в посторонние руки, то при должном внимании не составило бы труда понять, о ком идёт речь.

К сожалению, передать послание в тот же день не получилось. Лечащий врач решил, что сегодня мы уже достаточно времени провели вне палаты, и на остаток дня обеим прописал постельный режим. Мы действительно чувствовали себя хуже, чем с утра. Видимо, явление Яринкиного папаши вкупе с Агафьиными откровениями вымотали наши и без того ослабленные болезнью организмы, так что к ужину больше всего на свете нам хотелось спать.

В больнице нас продержали до конца недели, но в основном для перестраховки. Чувствовали же мы себя неплохо и, когда болезнь отступила, сумели по достоинству оценить преимущества палаты перед дортуаром. Чтобы обсудить что-то не предназначенное для посторонних ушей, больше не нужно было выходить на лестницу или на улицу, по ночам мы могли сколько угодно сидеть на подоконнике, болтая обо всём на свете и не боясь разбудить соседок, а по утрам долго нежиться в постелях, не ожидая рассерженных Агафьиных окриков. Поэтому, когда радостная сестра Марья объявила, что с понедельника мы считаемся здоровыми и сможем вернуться в корпус, мы совсем не обрадовались.

Лафа кончилась. Помимо возвращения к привычному образу жизни, нас ждали дополнительные занятия на продлёнке, где мы навёрстывали упущенное во время болезни. После продлёнки тоже нужно было спешить, мне – на спевки, Яринке – к Варваре Петровне, где она вдохновенно мастерила какой-то новый наряд. И за недостатком свободного времени нас даже не очень огорчало то, что Дэн задерживается с ответом. Задерживается – значит, так надо.

К середине недели моя подруга опять отчудила. Вернулась после очередного онлайн-свидания со своим женихом довольная и умиротворённая, как кошка, объевшаяся сметаны, разве что не облизывалась. Упала на кровать, закинув руки за голову и сыто жмурясь. Задавать вопросы в присутствии Зины и Настуси я не стала и сделала вид, что не замечаю её загадочного образа. Как и следовало ожидать, долго держать интригу Яринка не смогла и вскоре, покосившись на наших соседок, небрежно обронила:

– Даш, пойдём в библиотеку? Как раз успеем до ужина.

Я обречённо кивнула, уже догадываясь, что хороших новостей ждать не стоит.

Едва мы вышли на лестницу, как Яринка радостно затанцевала на месте, беззвучно хлопая в ладоши.

– Ну? – поторопила я.

– Я свободна! – объявила она и торжественно замолчала, сложив руки на груди.

– От чего ты свободна? – Такое поведение начало меня раздражать, и я пошла вниз по лестнице, давая подруге понять, что не намерена играть с ней в угадайки.

– Да от Львовича же! – Она поспешила за мной. – Прикинь, он сказал, что мы больше не можем общаться!

Я резко остановилась, и Яринка налетела на меня.

– Не можете? В смысле – он отказался от тебя? Почему?

– Так спасибо папочке, – захихикала она. – Это же он мне посоветовал напроситься на помолвку.

Я взяла подругу за руку и оттащила к подоконнику.

– Рассказывай.

– Ну я сегодня Львовичу сказала, что мы уже давно общаемся, и хотелось бы увидеться вживую. Тут он даже обрадовался, ответил, что сам думал об этом и может приехать в приют на днях. А я предложила в выходные, мол, тогда и помолвку можно будет сразу, чтобы ему два раза не ездить. Агафья чуть со стула не упала.

Я невольно прыснула, представив лицо нашей воспитательницы, вынужденной раз за разом выслушивать, как её питомицы позорят приют, демонстрируя отвратительные манеры.

– А он что?

– Он давай глазами моргать. Смешно так, как сова – луп, луп. А потом спросил, будто ушам своим не верит, – ты хочешь помолвку? Тут ещё Агафья начала мне руками махать и страшные рожи корчить, но я сделала вид, что этого не замечаю, и рассказала Львовичу про наказ отца. А у него вдруг аж лицо перекосило! Спрашивает, какой такой отец, у тебя в анкете указано, что сирота! Я ему давай объяснять про то, как батя от меня отказался, а теперь, кажется, передумал, но женишок и слушать не стал. Сделал морду кирпичом и говорит: «Я не люблю, когда меня вводят в заблуждение и преподносят такие сюрпризы. Если обман начался с первых дней знакомства, то чего ждать дальше? Не вижу смысла в дальнейшем общении». И отключился.

– Ого. – Я помотала головой. – Чего так? Я думала, он всерьёз на тебя нацелился.

Яринка недобро усмехнулась:

– Он и нацелился. На сироту. Помнишь, что Дэн говорил? Поиграет и выбросит, чтобы ни детей, ни наследства и вступиться некому. А тут у меня вдруг отец нарисовался – уже всё так гладко не пройдёт!

– А тебя кто за язык тянул с этой помолвкой?

– Ну как это? – Яринка сделала невинные глаза. – Мне батя велел это сделать, разве я могу ослушаться родного отца?

С трудом подавив желание как следует потрясти подругу, я прошипела:

– Это ты Агафье заливай! Думаешь, отцу так нагадила, да?

Яринка радостно закивала:

– Конечно нагадила! Он губёшки раскатал на богатого зятя и думал, что знает, как надо действовать. Ну я всё сделала, как он сказал, и вот что вышло. Пусть теперь почувствует себя полным идиотом и больше ко мне не лезет.

Я вскарабкалась на подоконник и прислонилась спиной к стеклу, задумчиво глядя на подругу. Видя, что я не тороплюсь разделять её восторг, Яринка надулась:

– Да ну на фиг мне этот Львович? Другого найду, если уж так надо. А может, уже и не надо? Дэн говорил, что такое общение пойдёт нам на пользу, но я что-то никакой пользы не увидела. Одни проблемы.

Честно говоря, я начинала думать так же. С помощью Головы мне не удалось узнать ничего нового о мире за пределами приюта, как предполагал Дэн. Единственное, что мы до сих пор обсуждали, – это его дурацкая дача и способы её улучшения с помощью моего опыта деревенской жизни. Вот и выходило, что это он получал от меня полезную информацию, а не наоборот.

Яринка вдруг затуманилась.

– Вот только сейчас мне нужно выпросить у Агафьи один звонок отцу, чтобы рассказать, как меня жених с помолвкой послал. А она теперь, наверно, не разрешит.

– Почему?

– Так она психанула. Налетела на меня, идиоткой обозвала, лекцию прочитала про то, как девушка должна быть скромной и не навязываться мужчине. Спасло только то, что я дуру включила, типа, отец велел мне так сделать, ничё не знаю.

– Надо Дэну рассказать, что ты у нас опять одна.

– А зачем? – Яринка вновь приняла беззаботный вид. – Вот увидишь, я скоро другого старичка найду. У меня на странице каждый день новые просмотры. И до папаши дозвонюсь, вот только пережду пару дней, чтобы Агафья успокоилась.

– А если отец тоже разозлится и опять про тебя забудет?

– Зато я про него теперь не забуду. Он мне свою визитку дал, а там не только номер телефона, но и место работы.

И Яринка зловеще улыбнулась.

Глава 16

Процедурная

Следующие после мартовских событий недели протекли для нас относительно спокойно. Даже Яринкин телефонный разговор с отцом, который она выпросила у Агафьи, прошёл на удивление мирно, что немало разочаровало мою подругу. Вопреки её ожиданиям отец не расстроился сорвавшемуся с крючка богатому зятю и не стал орать на непутёвую дочь, а здраво рассудил, что впереди у неё ещё много времени, и она вполне сможет заполучить кого-нибудь не хуже, а то и получше. Похоже, Яринкин папаша и впрямь был тот ещё пройдоха и, по достоинству оценив внешние данные повзрослевшей дочери, за её успех на брачном рынке не переживал.

Яринка тоже не стала теряться и уже через неделю после своего последнего разговора с Львовичем шла на онлайн-свидание со следующим кандидатом в женихи. Правда, вернулась она оттуда плюясь и от дальнейшего общения наотрез отказалась, чем вызвала немалое возмущение, как Агафьи, так и одиноких одногруппниц, мечтающих хоть о чьём-нибудь внимании. Всеобщее неодобрение подругу не смутило, скорее наоборот – раззадорило, и она так же лихо отшила следующего желающего юной невесты. А потом – ещё одного.

Я наблюдала за тем, как она резвится, совершенно спокойно – по сравнению с Яринкиными планами отмщения отцу, которые приходилось выслушивать чуть ли не каждый день, это были цветочки. Тем временем мой «роман» с Головой тянулся без изменений, так же скучно и однообразно, как рисовал мне женишок нашу будущую совместную жизнь. Михаил Юрьевич не рвался навестить меня в приюте, чтобы увидеться вживую, ни тем более заключить помолвку. Он хотел только по пятнадцать минут раз в неделю разговаривать о грядках и овощах. Как же я жалела тех девушек, других наших приютских невест, которым на самом деле предстоял брак с такими вот скучными, уставшими от жизни дядечками! И не переставала благодарить судьбу за Дэна, обещавшего мне избавление от подобной участи.

Дэн ответил нам только в конце месяца. В записке он говорил, что достать книги на интересующую нас тему сможет только после того, как вернётся с очередных учений. А сейчас, чтобы скрасить нам месяц ожидания, посылает несколько романов, написанных до христианской революции, из которых мы можем лучше узнать о том, как жили люди в то время.

Книг оказалось пять, и все они были, как выразилась Яринка, мыльными операми. Рассказывалось в них о девушках, которые неизменно влюблялись в красавцев-мужчин и на протяжении всего повествования то сходились с ними, то, наоборот, расходились. Несмотря на то что сюжеты были крайне предсказуемыми, читалось всё это интересно. Нас абсолютно пленила те лёгкость и вседозволенность, с которой жившие когда-то девушки, не знающие запретов и ограничений, распоряжались своей жизнью.

Также Дэн счёл нужным напомнить нам об осторожности, велел не искать с ним встреч и вообще не устраивать никакой самодеятельности. Но это оказалось уже лишним – разговор в ночной церкви и без того был свеж в нашей памяти. Поэтому, когда начался апрель и в ворота приюта заехал тёмно-зелёный автобус, чтобы снова на месяц увезти парней-старшегруппников, я даже не подошла к окну и попрощалась с Дэном лишь мысленно.

Быть терпеливыми нам очень помогала вступающая в свои права весна. Каждое утро, глядя в окно, мы подмечали появление новых проталин, а по ночам слушали звон капели. Отступающая зима ещё огрызалась снегопадами и заморозками, но от этого было только радостнее встречать каждое по-весеннему ясное утро. Гуляя, мы смотрели на лес за забором, на его освободившиеся от снежных шапок кроны, мы вдыхали запах просыпающейся под талым снегом земли и всей душой торопили приближение лета. Лета, а с ним пусть временной, но свободы.

А по вечерам, перед сном, я любила высунуться в окно и смотреть на плывущую в высоте колокольню церкви – свою покорённую вершину. Это наполняло меня гордостью и давало надежду на то, что впереди будут и другие вершины, на которые я поднимусь.

Потом нагрянула Пасха, но отдыха мне это не принесло. Нюра так и не вернулась в хор, теперь я заняла её место, став полноценной певчей, поэтому и после школы у меня не было времени заскучать. Яринка тоже не бездельничала. Варвара Петровна попросила её, как одну из лучших своих учениц, помочь на продлёнках с младшими девочками, и теперь подруга целые вечера проводила в пошивочной.

Мой день рождения очень удачно пришёлся на весенние каникулы и пасхальные праздники, что позволило ему более-менее походить на торжество. Яринка подарила мне собственноручно сшитое нарядное платьице. Лёгкое и очень яркое, с порхающими по жёлтому фону разноцветными бабочками. И хоть обычно я была равнодушна к одежде, но в это платье просто влюбилась. Было в нём что-то от душистых таёжных полян, от цветочных речных берегов…

Одногруппницы принесли в дортуар десерты с обеда, и мы устроили праздничное чаепитие. В церкви про мой день рождения тоже не забыли, Марфа Никитовна преподнесла мне в подарок толстую нотную тетрадь и набор разноцветных гелевых ручек. А также небольшой торт, который мы съели нашим маленьким коллективом, после чего все хором исполнили «Каравай» в мою честь.

Да, день получился замечательным, но сама по себе двенадцатая дата моего рождения не вызвала у меня никаких особых чувств и мало чем отличалась от одиннадцатой или десятой. И девушкой я себя не почувствовала, несмотря на пафосное поздравление Агафьи по поводу оставшегося позади детства и вступления в пору юности. К слову, с Агафьей ни я, ни Яринка больше не препирались, неудобных вопросов не задавали, и теперь она редко удостаивала нас своим вниманием.

Зато начала чудить Настуся. Время от времени, по вечерам, когда мы все собирались в дортуаре, она заводила проникновенные монологи, смысл которых сводился к тому, как правильно и справедливо устроен Божий мир и что любая попытка пойти против его законов, будет неизбежно наказана.

– Вы только подумайте, сколько лет назад написана Библия! – ни с того ни с сего начинала вдруг бубнить соседка. – Как изменился с тех пор мир, а люди всё живут и живут согласно её заповедям…

Я, Яринка и даже Зина, переглядывались и закатывали глаза, но Настуся не унималась:

– Ведь как только люди ни пытались изменить всё, и у них даже иногда это получалось, но всё равно потом всё становилось как прежде и снова народ возвращался к Богу…

Мы пробовали ругаться, не обращать на Настусю внимания, громко разговаривать друг с другом или просто молча разбегаться, но это не помогало.

– И ведь те, кто недоволен, кто не хочет жить по христианским законам так или иначе несут наказание. Поэтому нужно иметь страх Божий и, даже если соблазн велик, не поддаваться ему.

Сначала нас это забавляло и служило поводом для шуточек. Мы называли Настусю матушкой Афанасией и спрашивали, давно ли она надумала податься в монастырь? Настуся выслушивала наши подколки с отсутствующим видом и, дождавшись, когда мы иссякнем, заводила пластинку сначала. Скоро нам стало не до смеха, особенно, когда она взялась вслух зачитывать отрывки из Библии, как будто мало нам было уроков божьего слова! Мы скрипели зубами, отворачивались, уходили, но спасало это лишь до следующего Настусиного, как назвала это Яринка, религиозного припадка.

Когда весенние каникулы закончились и на нас снова навалились уроки и домашние задания, слушать неумелые проповеди Настуси стало совершенно невозможно. Голова гудела и без того. Как назло, она повадилась заводить свою нудную пластинку именно тогда, когда мы с Яринкой выкраивали время для чтения. Стоило пристроиться с планшетами в тишине дортуара, как она, глядя в пространство и вроде ни к кому не обращаясь, начинала бубнить:

– Бог прощает всё. Даже если мы согрешили, достаточно обратиться к Богу, покаяться, и грех будет забыт. Господь милостив, Он не держит зла, не надо бояться признаться Ему и себе в совершённом проступке. Тем более когда впереди достаточно времени, чтобы суметь искупить любое грехопадение…

И ближе к концу апреля, когда мы уже предвкушали возвращение Дэна и торопились дочитать переданные им книги, а Настуся этому очень мешала, терпение Яринки лопнуло окончательно.

С шумом втянув в себя воздух, она вскочила с кровати, уставилась на Настусю бешеными глазами и возопила:

– Да заткнёшься ты или нет?! Уши вянут! Иди в коридор! В туалет! На улицу! И там гуди, сколько влезет! Достала!

Настуся глянула на неё обиженно и кротко:

– Разве вам неинтересно послушать? Ведь мы все из-за чего-то расстраиваемся, на что-то злимся. А такие мысли учат смирению.

Яринка ударила кулаком по подушке:

– Я вот сейчас точно совсем огорчусь и разозлюсь! И тогда Библия тебе не поможет! В прошлый раз мало получила? Могу добавить!

Настуся дёрнулась как от пощёчины, бросила взгляд на сидящую за столом Зину, ища поддержки, но та уткнулась в тетради. Глаза Настуси прищурились, на щеках вспыхнули яркие пятна румянца, от кроткого вида не осталось и следа. Но ответила она спокойно:

– За тот раз я тебя простила. Бог велел прощать тех, кто наносит нам обиды.

Если и был способ разозлить Яринку ещё сильнее, то Настуся выбрала его безошибочно. Моя подруга фыркнула так, что рыжая чёлка надо лбом взлетела и опала, а потом ткнула пальцем в Настусю:

– Простила? Меня? А себя простила? Что там в Библии говорится про уважение родителей? А про осуждение других?

Настуся снова стрельнула глазами в сторону Зины. Та уже перестала делать вид, что выполняет домашнее задание и наблюдала за происходящим, но на ищущий взгляд подруги не отреагировала, и Настусе пришлось отвечать самой:

– Да, тогда я была не права. Я согрешила. Но после сходила к батюшке Афанасию и исповедалась.

– Чего-о? – Яринка заморгала. – Ты ходила к батюшке и рассказала ему про то, как мы тут… что мы тут…

У меня запылали щёки. Та наша драка и предшествующая ей ругань в день гибели несчастных влюблённых, явно не входила в число поступков, которыми можно гордиться. И до сих пор я искренне надеялась, что это осталось между нами четырьмя.

– Тайна исповеди нерушима, – назидательно ответила Настуся в ответ на наши безумные взгляды. – Чтобы снять с души грех, необходимо покаяться. Странно, что вы этого не сделали.

Яринка издала глубокий стон и уткнулась носом в колени. Я по-прежнему не знала, что сказать. Батюшка Афанасий был одним из немногих взрослых здесь, к кому я испытывала если не привязанность, то симпатию и глубокое уважение. Добрый, деликатный, с беззащитным взглядом карих глаз, верующий без малейшей фальши и поэтому не вызывающий этим раздражения. Его мнением я дорожила. И мне была очень неприятна мысль о том, что теперь благодаря Настусе он посвящён в подробности нашей безобразной потасовки.

– Ты просто дура! – сказала я. – Кой чёрт тянул тебя за язык?

Настуся растерянно заморгала. Похоже, она вполне ожидала нападок со стороны Яринки, но не от меня. И теперь её голос чуть дрожал:

– Я не дура. Я просто сделала то, что и должна была сделать. Раскаялась в плохом поступке и сняла с души грех.

– Ну и снимала бы молча! – снова взорвалась Яринка, а Зина, до этого остававшаяся в стороне, вдруг виноватым голосом сказала:

– Насть, девочки правы. Не надо было батюшке об этом рассказывать. Ты же знаешь, как он за всех переживает. И эти твои… проповеди… тоже уже поперёк горла, если честно. Зачем ты это делаешь?

Теперь Настуся бросала затравленные взгляды поочерёдно на нас троих, и мне вдруг стало очень неловко. Чем бы она ни руководствовалась, заводя свои дурацкие душеспасительные речи – это явно делалось из благородных побуждений. И я уже открыла рот, чтобы как-то смягчить всё прозвучавшее здесь ранее, постараться обратить в шутку, но Яринка опередила меня:

– Тебя уже сто раз просили просто замолчать и не грузить нас! Как будто в школе и в церкви этого мало!

Настуся прижала к груди растопыренную ладонь и тонко воскликнула:

– Так я же для вас стараюсь!

– А нам-то это зачем? – удивилась Зина, но Настуся махнула на неё рукой:

– Тебе ни зачем, с тобой всё нормально. Я для Даши и Ярины.

– Ого! – Яринка явно была заинтригована. – А с нами что не так? Недостаточно хорошие? Грешные? Недостойные?

– Испорченные, – тихо и серьёзно ответила Настуся.

Теперь уже мне стало обидно. Нет, разумеется, ни я, ни моя подруга, далеко не примеры для подражания, нас нельзя назвать набожными или (любимое слово Агафьи!) добродетельными, но чтобы испорченными?

Похоже, на наших лицах очень живописно отразились все возникшие вопросы, и Настуся торопливо начала загибать пальцы:

– Вы не достаточно верите, даже ты, Даша, а ведь ты поёшь в церковном хоре! Вы постоянно посмеиваетесь над уроками божьего слова, над тем, что написано в Библии! Вы не уважаете мужчин, я же слышала, как вы своих женихов называли! А эти вопросы, которые вы задаёте Агафье Викторовне? Все молчат, а вам вот надо вечно! И девушку, которая покончила с собой, вы оправдывали, а ведь она совершила самые страшные грехи, которые только было можно!

Настуся говорила что-то ещё, но я не слушала, потому что отвлеклась на Яринку. А та вела себя угрожающе. Сжала кулаки, закусила губу и, напрягшись всем телом, подалась вперёд. Точь-в-точь как в тот незабываемый вечер нашей коллективной драки, перед тем как броситься в бой. И чтобы предотвратить непоправимое, я громко, перебивая Настусю, позвала:

– Ярина!

Бесполезно. Она, лишь на миг скосив на меня глаза, снова повернулась к Настусе и всё-таки атаковала. И хоть атаковала на этот раз только словами, но, как оказалось позже, это имело последствия, куда более серьёзные, чем от нашей прошлой стычки.

– Ух ты, какая святоша отыскалась! Ты кого обмануть хочешь? А то мы не понимаем, отчего ты на самом деле так бесишься? Завидуешь нам, потому что у нас есть женихи, а у тебя нет! Хочешь набожной овечкой прослыть, чтобы это у тебя в анкете записали? На большее мозгов не хватает?

Настуся вскочила на ноги. Её глаза сверкали, губы округлились, и на них явно дрожало готовое сорваться ругательство. Пару секунд я обречённо ждала, что сейчас они с Яринкой всё же сцепятся не на жизнь, а на смерть, но Настуся вдруг расправила плечи и посмотрела куда-то в пустоту, между нами. Спокойно сказала ни к кому не обращаясь:

– Видит Бог, я сделала всё, что могла.

И, развернувшись на пятках, покинула дортуар, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Несколько секунд мы молчали. Яринка сопела от плохо сдерживаемой ярости, Зина шевелила губами, не глядя на нас. Я же чувствовала одновременно и облегчение оттого, что, похоже, надоедливые Настусины проповеди остались в прошлом, и вину перед ней за то, что пришлось добиться этого таким грубым образом.

– Ничего, – буркнула Яринка, которой, кажется, тоже стало неловко, – Перебесится. Зато хоть заткнётся теперь.

Тут она оказалась права – Настуся заткнулась, никаких душеспасительных речей мы от неё больше не слышали. Позже она вернулась в дортуар как ни в чём не бывало, о чём-то похихикала с Зиной, потом, как и в другие вечера, пожелала всем спокойной ночи и забралась в постель. Досадный инцидент с руганью скоро забылся и, как казалось на первый взгляд, никак не отразился на наших отношениях. Единственная перемена, которую я смогла заметить в Настусе, – теперь при разговоре со мной или с Яринкой она избегала смотреть нам в глаза. Быстро глянет – и тут же отводит взгляд. Сначала я принимала это за остаточную обиду, а потом привыкла и перестала обращать внимание.

Тем более что апрель подошёл к концу, и первого мая с учений вернулся Дэн.

На этот раз я не смогла оставаться в дортуаре и вышла на улицу, когда только что приехавшие парни шли от тёмно-зелёного автобуса к своему корпусу. Выглядели они, как и в прошлый раз, оживлёнными и веселыми, полными кипучей энергии. Присев на скамейку у подъезда, я высматривала среди них Дэна, когда один из ребят, с выгоревшими на солнце почти до полной белизны волосами, проходя мимо, вдруг чмокнул губами и крикнул:

– Малышка, поцелуй солдата!

Я вспыхнула, а его друзья захохотали. Как назло, со мной рядом не оказалось Яринки, у которой, я уверена, нашёлся бы для этого белобрысого достойный ответ. Я же смогла только отвернуться, делая вид, что ничего не слышу.

А потом увидела Дэна. Он отделился от группы товарищей и шёл прямо ко мне, широко улыбаясь.

Раскрыв от удивления рот, я наблюдала за его приближением и не верила своим глазам. Даже оглянулась назад, подумав, что, может, на самом деле он просто увидел кого-то знакомого за моей спиной. Но нет, Дэн остановился в двух шагах от меня и сказал:

– Привет, малявка. Что, мальчики начали подкатывать?

Я неожиданно вспомнила выражение, популярное у маслятовских детей, и ляпнула:

– Ты с дубу рухнул? – И шепотом добавила: – Нас же все видят…