Polo или ЗЕЛЕНЫЕ ОКОВЫ

–Не знаю. Может и искали. Но мне думается, что нет. Когда ищешь яблоко, ты ходишь под яблоней, а не в лесу. Я так все это вижу.

Мимо мелькали маленькие деревушки с шатающимися по дворам бездомными тощими собаками. Проплывали мимо мостки, дорожные развязки, покрытые серостью осеннего промозглого утра. У дороги торговали местные старухи пирожками, грибами и картошкой. Проплыла мимо придорожная харчевня, от которой курился голубой дымок от мангала.

–Может по пиву?– Спросил Отец.

–Я же за рулем.– Ответил Лелик.

–Так безалкогольного?

–Нет, безалкогольное пиво– это первый шаг к резиновой женщине,– буркнул Лелик.– Хочешь– пей, я не буду.

–Тогда я тоже не стану. – Повернулся Отец к Лелику

Мимо пролетали машины. Они были разные: серые, белые, синие, старые, новые, Жигули, Волги, Мерседесы. В каждый старенький серый Форд Отец внимательно всматривался, ища глазами своего брата. Но нет, видимо, в самом деле, чудес на свете не бывает, думал он.

За лобовым стеклом машины был виден то мохнатый обросший мужик, насупившийся из-под своих очков, то старик, то подросток с веселыми подружками на заднем сиденье. А брата не было. Вспомнился ночной кошмар, когда он потерял Мойшу в лесу. Почему-то в грезах Мойша принял вид огромного мужика в серой куртке. Вел он тоже себя как-то оскорбительно, хотя на самом деле кот был очень покладистым животным.

–Может, съедим что-нибудь?– Спросил Отец.

–Я утром ел, мне Катька пельменей наварила.– Похвастался Лелик.

–Вон, видишь, шашлычная?– Спросил Отец.

–Ну,– кивнул Лелик.

–Давай по шашлычку. Я утром не успел поесть, сам видел.– Попросил Отец.

Лелик свернул к шашлычной, оборудованной из старого фургончика, откуда показалось лукавое небритое лицо басурманина. С угодливым оскалом он подбежал к путникам:

–Шашлык бери, дорогой. Свинина, баранина. Какой хочешь?– Спросил он, нагибаясь в поклоне.

–Вкусный.– Бросил сквозь зубы Отец.

–У меня весь вкусный.– Басурманин угодливо закачал головой.

–Только из собаки не давай.– Попросил его Отец.

–Какой собачатина, что ты, дорогой,– удивленно затрещал нехристь и рукой предложил проследовать к мангалу, от которого вился аромат свежежареного мяса и томных углей.– Мы собачатину не делаем. Это к корейцам. Я не такой, что ты!

Лес, обступивший дорожную походную шашлычную, лениво ждал, когда путников станут кормить лошадиным мясом, нанизанным на железные палки. Облака, застывшие от осенней стужи повисли над высокими верхушками деревьев, и, казалось, им было не безразлично, поддадутся два честных путника уговорам нечестивца, украсившего свое лицо жесткой, как сапожная щетка, щетиной.

Отец спорить не стал, взял шампур с румяными кусочками мяса и полез в машину.

–Катька хорошо готовит?– Спросил Отец, набив рот ароматным шашлыком.

–Ум отъешь.– Сказал Лелик.– Она только Луну не жарит. Что ты! Она дорожный камень так сготовит, всем не удивленье.

Лелик тронулся. Машина, весело урча, побежала по широкой трассе.

–Это хорошо. Женщина должна хорошо готовить.– Согласился Отец.– А моя подружка только чай из пакетиков заваривает неплохо. Однажды она решила себе сварить яиц. Так что ты думаешь? Не смогла.

–Это еще почему?– Удивился Лелик.

–Она сама очень удивилась, когда стала в кастрюлю с водой бросать яйца. Разбились. Уж не знаю, как она их бросала. В общем, с тех пор она никогда больше не пробовала варить.

–Так и на кой тебе такая подруга? Сам готовить что-ли будешь?– Спросил Лелик.

–Такая у меня судьба.– Махнул печально рукой Отец.

–Какая твоя судьба? Брось ее. Не пара она тебе, Отец. Все это видят. Голова у нее как-то не так работает, будто ей горючего не хватает. Не так как-то.

–Знаю.– Кивнул Отец.– Многие так говорят.

–Что, такая любовь что-ли? Никогда не поверю. Найдешь себе девчонку еще лучше.– Усмехнулся Лелик.– Рыжую какую-нибудь.

Отец усмехнулся:

–Рыжую?– Спросил он. Лелик кивнул.– Да мне, в общем, рыжие не особенно нравятся. У тебя Катька рыжая?

–Если бы. Я ее, может, и крепче любить бы стал.– Вздохнул Лелик.– Сивая, как мерин. Волосешки жиденькие. Но зато как она готовит!!!

–Тебе что, так сильно рыжие девчонки нравятся?– Улыбнулся Отец.

–Я как рыжую девчонку вижу, так у меня жилки трястись начинают. Ух!– Лелик передернул плечами.

–Почему?– Не унимался Отец.

–А я почем знаю? Нравятся, и все тут. Я иной раз думаю на Катьку нечаянно банку с хной опрокинуть. Так, чтобы веселее было. А потом думаю, что это не надолго. А ты свою подругу брось.

–Как я ее брошу?– Спросил Отец.– Я за ней месяц целый ухаживал. Добивался. Как я ей объясню?

–А никак. Скажи: так мол и так, иди ты куда трава расти не ходит. И дело с концом. Месяц!– Фыркнул Лелик.– Свет клином что-ли сошелся! Вот и Басмач такой же. Танька, я погляжу, все кишки ему на кулак уже намотала.

–Ой, не говори, Лелик.– Засмеялся Отец.– Что правда, то правда. Она ему житья не дает. Я ее однажды попросил за пивом до ларька сбегать. Так она, представь себе, целый месяц на Басмача губешки свои дула.

–На Басмача?– Лелик от удивления отвернулся на миг от дороги.

–Ну!– Заверил его Отец.

–А на него то зачем?

–А я знаю? Сначала она на меня стала желчью плеваться, а потом и Басмач под горячую руку попался. А ему так, для кучи. Ох, и смеху было. Мы с Гуриком валялись, когда она Басмача распекала. Мне смешно, вроде это я ее послал за пивом, а Танька у этого несчастного по волоску из макушки выдергивает.

–Больная.– Бросил Лелик.

–Не то слово. Однажды я ей сказал, что она майонеза пожалела в «под шубой». У Гурика день рождения был, Танька решила салат принести на праздник. Салат, вроде туда-сюда, а майонеза мало, сухой, как ее душонка. Что ты думаешь? Кому она стала потом плешь выгрызать на затылке?

–Мне думается, не тебе.– Пожал плечами Лелик.

–Точно. Басмач, как ужаленный боец, сидел за столом. Все мне кулаки показывал исподтишка, да под столом ногой молотил. А я, и смех и грех, ну ее распекать за салат. Она пунцовая, как эритроцит сидит. Надулась, как мышь на крупу, а сама все Басмача щиплет, чтобы он мне потом чертей дал.

–А он что?

–Да ничего. Подходит на перекуре, говорит, мол, Саня, отстань ты от нее, не даст она мне жизни. А я уже под хмельком, давай ее чистить, что перья в разные стороны летят. Мне она боится что-нибудь сказать. Так, в легкую зубы скалит, а сказать– страшно.

Отец достал из пачки сигарету и прикурил. Сизый дымок лениво подался к форточке.

–Дай мне в зубы, чтоб дым пошел.– Попросил Лелик.

Отец поджег еще одну сигарету и сунул Лелику под нос.

–Дэн курит?– Спросил Лелик, попыхивая ароматным табачком.

–Пробовал. Говорит, что у него во рту очень неприятно после сигарет.– Покачал головой Отец.

–Вот дает.– Усмехнулся Лелик.

–Что ты! Он даже газированную воду не пьет. Она, видишь, ему язык щиплет. Он одно время мяса не ел. Говорил, не хочу, мол, из себя кладбище домашних животных делать. Я у него спрашиваю: не хочешь ли ты, дорогой, сказать, что силосная яма, которую ты у себя в желудке устроил, лучше?

–А он что?

–Начал есть мясо. Он очень удивительный человек. Однажды, что-то на него нашло, решил Большую Советскую Энциклопедию прочесть. Взялся, сел, читать что-то начал. Дошел до слова «абсурд» и бросил это дело.– Рассказывал Отец, развалясь в кресле.

–Отец, правду говорят, будто вы– близнецы без слов друг друга понимаете?– Спросил Лелик, глубоко затягиваясь сигаретой.

–Угу.– Кивнул Отец.

–Расскажи.– Требовал Лелик.

–Даже не знаю, как рассказать. Понимаешь, это вроде как одна рука знает, что делает другая. Я даже не знаю, как это происходит, только знаю, о чем он думает.– Отец неопределенно пожал плечами.– Словами и не передать. И он точно так же. Однажды сижу, думаю, как дверь починить в комнате. Так или эдак. Шарнир, может, поменять, или вообще дверь снять. Думал молча. Дэн рядом лежал на кровати, книжку читал. Он и говорит ни с того ни с сего, ты, говорит, голову себе чепухой не забивай, смажь ее маслом и дело с концом. Вот так.

–А что он сейчас думает?– Спросил Лелик.– Можешь сказать?

–Нет. Нужно рядом быть.– Покачал головой Отец.

Как много он сейчас отдал бы, чтобы Дэн в эту минуту оказался рядом. Если он погиб? Ужас охватил его. Этого быть не может. Не должно. Брат должен быть жив. Отец тешил себя надеждами, что все что-то не досмотрели, что Дэн, возможно, лежит в лесу под кустом и дожидается, чтобы брат его отыскал. Брат– это его вторая половинка, без которой и жизни не будет. Что же будет с мамой? Она этого не перенесет. Мама всегда жила только своими детьми. После смерти мужа, она всецело посвятила себя своим сыновьям. Как будет себя чувствовать она, когда узнает, что ее сына больше нет в живых? Был бы жив отец, он бы ее утешил, но он сам много лет назад ушел из жизни.

–Лелик, надави на педаль. Сил уже нет ждать.– Попросил Отец.

–Сам к праотцам собрался? Жизнь не дорога? Я и так под сто пятьдесят иду. Не видишь что-ли?– Рявкнул Лелик.

–Мне очень хочется поскорее добраться. Не ругайся, друг сердечный.– С грустью в голосе сказал Отец.

–Понимаю…– Кивнул Лелик.– Мне самому интересно, как там все случилось. В ум не возьму.

–А гаишники что говорят?– Спросил Отец.

–Ты когда-нибудь видел, чтобы гаишник что-нибудь умное сказал? У них мозг так построен, чтобы только штрафные талоны выписывать. Больше ни на что.

Однажды брат написал стих, который приурочил к очередному штрафу за превышение скорости. Написанный сгоряча, он обошел всех знакомых и близких и пользовался немалой популярностью в окружении брата. Гаишники, интеллект которых брат ставил не выше интеллекта военных, в его глазах были людьми, которых волею судеб жизнь прогнала из числа достойных сынов своих и заставила нести крест паразита на теле тружеников и работников умственного труда. Человек, в понимании брата, ничего не производящий и не оказывающий услуг, не должен пользоваться уважением у людей, приносящих блага Родине.

Гаишник как-то раз, домой придя под вечер,

Немного отдохнуть от службы собрался.

Но лишь через порог, к нему жена на встречу:

«Что делать, милый, фен сломался у меня…»

Помочь твоей беде я без сомненья должен,

Ведь я в ГИБДД блестящий офицер,

Служить своей семье, долг на меня возложен,

Коллегам молодым я подаю пример!

И вечер напролет промучился служивый,

Пытаясь починить загадочный прибор,

Свистел, бежал навстречу с феном что есть силы,

Но так заветных цифр не выдал монитор…

Мораль сей басни: мир разнообразный,

У каждой вещи назначение свое,

Чем волосы сушить, чем осушать карманы,

В нем каждый выбирает, вот и все!

(Константин А. Федоров)

Отец вспомнил пасквиль и улыбнулся. У брата с чувством юмора всегда было все в порядке. И вот теперь его не стало. Лишь надежда осталась в сердце. Она подсказывала, что, может быть, все образуется, что брат сыщется, что он жив и скоро обретет новую жизнь. Пусть так будет.

Дорога протянулась по степи, словно струна, и была ровная, будто праздничная скатерть на именинах. Серое небо исподлобья смотрело на путников, покачивая седой бородой. Казалось, оно было недовольно, что кто-то нарушает его тусклую тишину урчанием мотора. На челе оного отражалось недовольство грязными немытыми облаками, и редкой испариной.

Через дорогу, в перелеске, пробежал испуганный, непрошенными гостями, заяц. Везде одни зайцы, подумал Отец, вспоминая свой ночной кошмар.

–Лелик, знаешь, что я ненавижу больше всего на свете?– спросил Отец.

–Однозначно или Боцмана или Басмача?

–Этих тоже, но больше всего– зайцев.– Сказал Отец.– Они у меня вызывают какой-то священный ужас.

–За их зубы, или нет, за их хвост?– поинтересовался Лелик.

–Нет, за то. Они нашу планету захватили!!!– Заявил Отец.

–Это шутка какая-то, да?– Лелик повернулся к Отцу.

–Да… Ладно, потом расскажу.– Отец тогда еще не знал, что эту шутку он так никогда и не поведает своему любопытному собеседнику.

–Все, последний пригорок, там поворот, и мы приехали.– Сказал Лелик.

Надпочечники сработали четко, выбросив в периферию несколько миллиграммов адреналина. Задрожали руки, на лбу выступил противный холодный пот и, спрятавшись за воротник, выгнал наружу дрожь.

Через несколько мгновений за небольшим холмом показалось злосчастное место, где нашел свое дерево брат. Лелик подвел машину к сосне, одиноко стоящей возле дороги, где собралось много зевак. Сосна, будто нарочно росшая одиноко, дождалась своей машины, для аварии с которой она укрепилась на придорожных камнях много лет назад. Серая старая машина всем своим корпусом обнимала ствол дерева, завалясь набок. Колеса вывернуло кнаружи. Вокруг места аварии на металлических прутьях, обнесенных вокруг сосны, была развешена желтая лента гаишников с настоятельной просьбой не приближаться к роковому месту. В салоне не было живого места, всюду лежала стеклянная крошка, будто специально, для такого случая, раскиданная неведомым вандалом, изуродованные кресла, двигатель. Руля не было вовсе. Сзади был виден номер авто. Сомнений быть не могло 528 ВАМ – это машина брата.

Горло сдавил слепой ужас, было тяжело дышать, на глаза наворачивались слезы. Отец пригляделся: действительно, тела и следов крови не было. Не было и обрывков одежды, которые при такой аварии должны были остаться. Тогда он прошел по следам колес, которые еще были видны на земле, как слепые свидетели накануне развернувшейся драмы. Следы вывели на дорогу. Полос торможения не было, небольшой поворот до мостка говорил о том, что машина была управляема до последнего момента. Тогда где же тело? Но может, он все-таки успел выпрыгнуть в момент аварии? Отец окинул взглядом злосчастную сосну и свернул в бор. Попытка– не пытка. Пришла мысль поискать брата между сосен. Воображение рисовало ужасные картины, как брат с поломанными ногами лежит под сосной, истекая кровью. Отец шел быстро, он хотел оторваться от Лелика, в эти минуты ему не хотелось никого видеть, и тем более выслушивать соболезнования или глупые утешительные речи. Под ногами скрипела опавшая желтая хвоя, сзади стихли речи зевак и охранников дорожного порядка.

Лелик, оставшись один, еще немного покружил между деревьев и вернулся к машине.

Прошел час, другой. Лелик жал на клаксон, сколько позволяли барабанные перепонки, бродил по бору и все больше распалялся на предмет Отца. Помянул недобрым словом его предков и соседей. Почему-то даже кот Отца вызывал у Лелика жуткое негодование.

Лес темнел, не было слышно уже ничего кроме шелеста хвои под ногами, давно уже стихли гудки и шорох шин мчавшихся по трассе автомобилей. Отец искал брата, прислушиваясь к дыханию осеннего леса, в надежде услышать стоны покалеченного родственника. Иногда казалось, что кто-то зовет его на помощь, тогда Отец без оглядки бежал в сторону, откуда доносились стоны. Брата не было, лишь осенний бродяга ветер нехотя играл в вершинах угрюмых сосен.

Отец забрел в какое-то болотце, выбрался из него и вдруг понял, что зашел уже слишком далеко. Даже если брат и выпрыгнул из машины, так далеко заползти он не мог. Нужно было возвращаться, Отец огляделся: одни высокие черные сосны, выстроившиеся в ряд, как на присяге. Стало немного жутко, не хватало только заблудиться. Отец повернул назад, перешел ручеек вброд. Кажется, ручей я не переходил, подумал Отец. Поплутав еще немного, он вышел на небольшой пригорок, огляделся: окрест одни только черные стволы сосен, да чернеющие кусты шиповника с красными ягодами на самых кончиках колючих веток. Взобрался на дерево в надежде увидеть дорогу. Вдалеке лишь несмело блеснуло стекло, может хижины, может автомобиля. Выбора не было, идти необходимо было именно туда.

Пробираясь через строй местной фауны, Отец заметил какого-то мужика, тот петлял, словно запутывая следы, оборачивался, опасаясь погони. Увидев Отца, он бросился бежать, и, некоторое время спустя, скрылся совсем из виду. Это же Дэн, подумал Отец.

–Дэн, сучий хвост, стой, гад.– Отец бросился догонять мужика.

Бродяга действительно был похож на Дэна. Только сутулая спина да несколько усталый взгляд были против этого сходства, да и возрастом был немного старше.

Побегав еще по лесу, Отец решил, что если это– Дэн, то он все-таки рано или поздно выберется к дороге и доедет до общаги.

Ну и Бог с тобой, попутного ветра в горбатую спину, подумал Отец.

Солнце было уже в зените. Красный глаз несмело моргал из-за пелены серых облаков. Взяв предполагаемое направление, Отец направил стопы свои к неясному блику, что видел с дерева. Опять его окружили, насмехаясь над его нахальством, сосны. Казалось он стоит на месте, всюду одни и те же прямые ряды строгих черных стволов. Немного погодя Отец вышел на небольшую полянку, испачканный смолой и мелкими веточками, которые облепили его когда он пробирался сквозь чащу. Нужно это дело перекурить, подумал он.

Из леса выглянул тот самый мужик, который как две капли воды был похож на брата. Он был одет не по-осеннему: в этот угрюмый полдень на нем тряпкой висела грубая рубашка из какого-то бесцветного материала, широкие шорты. Незнакомец был бос. Не жарко ему, в душе посочувствовал Отец. Мужик зябко ежился, потирал бока руками, тихонько под нос матерился. Босые ноги, опутанные мокрой лесной травой, были изодраны до крови и были синими, словно у несчастной курицы на прилавке. Ноги– это последнее что увидел Отец.

Его закружило в диком лихом танце. Тело стало гибкое, как осенний туман. Отец пошел разводами, его начало кружить и засасывать в нелепую воронку, ведущую в никуда. Он просачивался в неведомый мир, в котором были чужды земные законы. Он, вдруг, стал длинным и плоским, словно полотно. Отец свернулся в спираль, подражая родной галактике. Он заискрился серебряным светом и стал мерцать, словно светлячок в майскую ночь. Ощутив себя всесильным, он широко раскинул руки в стороны и закричал, что было сил. Рев, вырывавшийся из его груди, потряс всю вселенную до самых ее отдаленных границ. Магелланово облако, словно утренняя несмелая дымка, затрепетало от могучего рева Отца и растаяло в черноте космоса, будто и не бывало.

Откуда-то мимо пролетел воздушный шар, одинокий и бессмысленный, как будто его ветром сорвало с шеста, украшавшего первомайский день. Потом еще один, еще, еще… вскоре все вокруг было заполнено разноцветными шарами, которые кружили и плясали вокруг. Дикое разноцветье резало глаза. Внезапно все исчезло.

Появилась та самая птица из Интернета. Вскоре она исчезла, не успев выругаться. Между пальцев путались галактики. Отец понял, что он может повелевать вселенной. Стоит махнуть рукой, и сектора космоса как не бывало. Маленькие кометы впивались в кожу, от этого хотелось чесаться. Отец стряхнул с себя космическую пыль. В носу засвербело, он чихнул и маленькая, крошечная всеми забытая Земля упала на Солнце. А, дьявол, подумал Отец, и космос не спас и с Землей как-то неловко получилось. Сбоку подул тихонько бриз и тело его, словно табачный дымок заколыхалось. Что же со мной такое происходит, думал Отец, что это за место? Где я?

Вырос хвост, его тело покрылось жесткой чешуей зеленого цвета, глаза вытянулись из черепной коробки на длинных тонких стебельках зрительных нервов. Рот обратился в широкую пасть с двумя рядами острых и тонких зубов, словно у крокодила. Уши спрятались за роговую чешую, чтобы они не страдали во время брачных игрищ. Отец осмотрелся вокруг. Черно. Четырехпалые когтистые лапы царапали темноту холодного вакуума. Куда лететь он не знал, да и крыльев, которые были когда-то, не было. Он их где-то оставил.

Он почесал за ухом хвостом. Нежная щетина немного успокоила зуд. Что-то хвост не выглядит длинным, подумал Отец. Самкам нравятся длинные хвосты. Нужно что-то сделать, чтобы хвост стал длинным и грубым, как булава. Отец удивился, почему вокруг никого нет. Он посмотрел вниз, под собой. Рядом в космосе плыли такие же крокодилы. Они шелестели купированными ушами и играли с розовыми пружинками, которые перекатывались у них из лапы в лапу. Некоторые дрались, царапая кожу четырехпалыми лапами, другие показывали соседям крылья, выказывая свое чрезмерное неуважение. Летели с Отцом и влюбленные пары, которые прямо на людях терлись хвостами. Такое бесстыдное поведение вам даром не пройдет, думал Отец.

Потом все кончилось. Остался только ослепительный свет, который болью отдавался в усталом мозге.

Глава 5.

В голове стоял тяжелый шум. Глаза слепило яркое освещение, все члены Отца налились свинцовой тяжестью, веки слипались, слезы катились по щекам. Неприятный осадок на душе оставил последний кошмар, когда он в шкуре летающего космического крокодила бороздил еще не езженые просторы вселенной. Глаза постепенно привыкали к яркому свету. Чуть приподнявшись на локте, он увидел, что лежит на блестящей белой круглой платформе. Скрестив руки в паху, он стал озираться. Его нагота несколько смущала его. Было непонятно, толи это продолжение недавнего кошмара, толи какая-то новая, пугающая реальность, которую он постичь был пока не в состоянии. Комната, вопреки устоявшимся традициям, была круглой. Отовсюду лился свет. Казалось, что он пронизывает все насквозь, не оставляя ничего неразгаданного на своем пути. Необходимо было найти дверь. Отец соскочил с платформы и побрел к стене, все также бережно пряча свой секрет в нехитром сплетении рук.

Отец, озираясь, обошел небольшую белую комнату, в которой только что очутился. Двери не было. Как он сюда попал? Только что он брел по лесу в поисках брата. Вокруг были сосны, мужик, так похожий на брата, болотце, ручеек… и тут комната. Все очень подозрительно и странно.

В помещении было свежо. Не было жарко, не было холодно. Пахло йодом. Отец не понимал, как он мог здесь очутиться. Думалось, что он оказался в какой-нибудь больнице, однако он не мог вспомнить ни одну больницу, которая хоть отдаленно напоминала это место. Обойдя комнатку, в которой кроме белой платформы, стоящей строго в центре, не было ничего. Лишь комната, платформа и свет.

Пол мерно подрагивал.

–Тихо, без глупостей.– Услышал Отец голос за спиной.

В комнате стоял незнакомый паренек в обтягивающем блестящем комбинезоне.

–Здорово, ты откуда тут взялся?– Спросил Отец, оглядываясь.

Как здесь он мог очутиться? подумал Отец и еще раз провел глазами по стене в поисках двери, которая оказалось незамеченной при первом осмотре. Средних лет юноша с добродушным лицом стоял и настороженно смотрел на Отца. Был он высок и широк в плечах. Волос на голове не было, посему паренек походил на манекен, коих много в трикотажных отделах.

–Да вот, пришел,– развел руками парень.

–Саня,– представился Отец.– Но все меня зовут немного по-другому.

–Отец.– Сказал парень.

–Ух-ты, тезка?– Пошутил Отец.

–Что-то в роде того,– кивнул головой парень и стал кружить вокруг Отца, пятясь.

–Откуда ты меня знаешь?– Поинтересовался Отец, одновременно замечая все движения парня, чтобы в случае чего кулаком указать парню на его место под солнцем.

–Тебя здесь все знают.– Паренек тоже был осторожен, словно прочел мысли Отца.

Отец нехотя протянул руку незнакомцу. Парень осторожно пожал грубую ладонь Отца, словно боялся обжечься.

–Гедеван.– Неловко протянул руку парень.

–Да,– сказал Отец,– хочешь мужику испортить всю жизнь– назови пацана Гедеваном.

–Что?– Переспросил парень.

–Да говорю, что если бы меня назвали Гедеваном, то я всю жизнь на ушах ходил бы. Ты ходишь?

–Не понял?– Гедеван не ожидал такого начала знакомства и укрепился в мысли, что в случае чего нужно дать деру.

–Ладно, не бери в голову,– махнул Отец рукой.– Буду звать тебя Ваней.

Парень стоял в нерешительности, и этому обстоятельству Отец был очень доволен. В незнакомой ситуации он старался первым перейти в нападение, обычно этот прием дает немного времени фору, правда, он не всегда бывает оправдан: порой Отец все-таки бывал бит.

–Я тебя слушаю.– Отец застыл в ожидании, примеряясь к апперкоту.

Парень Отцу не нравился, быть может, потому, что тот его боялся.

– Компьютер, гардероб.– Сказал Гедеван.

Как в сказке из ниоткуда возникла небольшая серая арка, затянутая черным блестящим зеркалом. Гедеван застыл в ожидании.

Отец стоял и смотрел то на парня, то на зеркало. Еще его стеснял костюм Адама и глупое нелепое положение со скрещенными на лонной кости руками. Непонимание росло. Отец начинал злиться. Однако не он один был в недоумении. Гедеван стоял немного в стороне, и его мимическая мускулатура наглядно демонстрировала нервное ожидание.

–Я чувствую, что сейчас мой ход?– Отец уже немного стал забывать о месте, в котором он очутился. Все его мысли сейчас занимала холодная война с парнем.