Ужасное сияние

– Верно. И важен каждый, – Дрейк уже перехватил инициативу. Леони его за это ценила, до него долго доходило, но потом он подстраивался неплохо. Напарник. – Леони спасла деревню, пожертвовав своей рукой, она тебе рассказывала? Полисы закрыты куполами, но говорят, это просто последнее средство, больше чтобы утешить людей. Слабых людей. Не таких, как мы – не рапторов; тех, кого алады чуют и хотят сожрать. Голодные демоны всегда голодны. Их нужно остановить.

Нейт вскочил и кинулся бежать. Он пересёк столовую, мелькая длинными ногами быстрее, чем немногочисленные обедающие поглядели вслед. Дроид странно пискнул вслед.

– Это было жестоко, – сказал Дрейк.

– Теперь он останется, – хмыкнула Леони. – И это действительно важно. Помалкивай о том, что он «съел» алада. Не болтай никому, даже доктору Ван. Понял?

Дрейк нахмурил свои бровные дуги – голые, без единого волоска и ещё больше порозовевшие от волнения.

– Почему…

– Так нужно, поверь мне.

Леони положила ему руку на плечо. Живую, конечно. Всё-таки она села с правильной стороны.

Глава 7

Патрик выжидал после работы пару часов в баре «Игла», прежде чем пойти домой. Ему всё казалось: следят. Может, не лично Таннер, не стал бы практически единовластный повелитель лаборатории на Лазуритовом уровне – ладно, половины, но это тоже больше, чем добивался кто-либо ещё, —шпионить за помощником. Патрик считал, что Таннер ему доверяет. А вот кто-то из менее удачливых учёных и лаборантов, вынужденных довольствоваться Яшмовым, Гранатовым или вовсе Родонитовым уровнем – другое дело.

Люди везде одинаковы. Патрик прожил в Интакте всю жизнь, почти двадцать лет проработал в Комплексе – сначала в лаборатории техники, первая специальность – конструировал дроны, придумывал им новые функции и прошивки, превращал удобные дома, глайдеры, только что не «умные» ботинки в ещё более удобные и полезные. Потом его назначили помогать Таннеру – наверняка тот сам выбрал среди нескольких подходящих досье. Патрик согласился.

Он один из немногих сам воспитывал свою дочь, Хезер, не полагаясь на интернаты и не отдавая всё в руки искусственного интеллекта, распределителей сперматозоидов, яйцеклеток, а потом и результата пробирочного зачатия. Матери Хезер он никогда не видел, но дочь была похожа на него, ей исполнилось девять, она быстро росла, хорошо училась. Дома, потому что Патрик не отдавал её в общую школу.

Хезер была не совсем обычной.

Таких людей отправляли в рапторы – самая почётная миссия, какая только может быть у человека. Пилоты механизмов, способные уничтожать жутких тварей из иномирья. Каждый второй ребёнок мечтал, чтобы тесты показали его пригодность.

Патрик знал, что рапторы не так уж везучи. В конце концов, ему доводилось —всего раза три или четыре, но вполне хватило, – заглядывать на территорию Раца. И аладов, запертых в сгустки клонированных клеток, зародышей с недосформированной нервной системой, он наблюдал не раз.

Пусть пилоты спасают мир, но его дочь останется с ним. К сожалению, становиться раптором или нет – не выбор, поэтому Патрик скрывался, врал, умалчивал и проверял «хвосты». В баре он пил якобы пиво или виски с содовой, но на самом деле большую часть выливал мимо, чтобы сохранить трезвую голову. Потом уходил и ещё какое-то время бродил по улицам, иногда заходил на Яшмовый уровень, иногда спускался до Родонитового, а потом вновь поднимался до высоты Лазурита —отсюда, залитая светом и бесконечными сполохами огней, особенно красивой была башня Анзе, что возвышалась над Интактом, подобно какой-то свае, опоре, некому столбу, на котором держался весь «летучий благословенный полис». Лёгкие лифты двигались по уровням вверх и вниз, улицы и дома невольно копировали башню Анзе – Интакт словно не терпел монолитности или приземлённости. Город между небом и землёй будто пытался подняться ещё выше, в стратосферу, а может, стать космическим кораблём. Когда-то давно, до катастрофы, до появления аладов, люди почти покорили космос. Будто оплакивая неудачу человечества, архитекторы всё тянули и тянули дома на несколько уровней, делая их похожими на шпили или на электропроводку в дроиде – множество тонких витых ванадиево-титановых нитей. Огни делили город на уровни: синий лазурит, мягко-коричневая яшма. Чёрно-розовый Родонитовый уровень был домом Патрика и Хезер. Убедившись, что никто не следит, Патрик решался скрыться в одном из тонких небоскрёбов и подняться в свою квартиру.

Он не оставлял Хезер одну по-настоящему. Не зря всё-таки начинал электронщиком —переделал дроиды, настроил защитные экраны снаружи и внутри. Окна были непроницаемы, если заглядывать с улицы, но показывали поддельные картинки. Стены обиты жаропрочным материалом на основе псевдоорганического пластика. Патрик пытался воспитывать дочь, учил её держать «свет» внутри, но он всё равно прорывался – словно из бесформенных зародышей Таннера. Это сходство пугало до тошноты.

Моя дочь – не уродливый сгусток патологически разросшегося мяса без ЦНС, думал Патрик. Хезер была обычной девятилетней девочкой. Любила гулять и ныла, что ей редко разрешают кататься на пневмокачелях или ловить голографических белок в парке на персональный браслет. Браслет ей Патрик тоже перепрошил так, чтобы Хезер вроде и числилась в системе Интакта, а вроде и оставалась невидимкой. Оставаясь без присмотра, она норовила переключить обучающий канал на мультики, и это получалось у неё всё чаще – хакер будущий растёт, ухмылялся Патрик. От неизбежной домашней работы и экзаменов по вечерам это её не спасало, впрочем, Хезер неплохо справлялась, а в награду получала шоколадный шарик или ванильное мороженое на ужин. Наверняка она бы с удовольствием играла с другими детьми, да и частенько стала спрашивать: «Почему я не в школе», «Почему ты не отдашь меня в интернат», но этого Патрик пока не мог ей объяснить.

Всё дело в свете, говорил он. Мы будем больше гулять, и я отпущу тебя поиграть с другими, когда ты научишься его прятать.

Никакого света, понятно?

Хезер кивала. Несколько недель или месяцев ничего не происходило.

А потом случалось что-нибудь. В этот день, знал Патрик, точно что-то будет. Разговор с Таннером по поводу его агента из рапторов, неприятный взгляд Раца – всё это кололось, словно под униформу насыпался колючий песок или он рухнул голым телом в стекловату. Зря он подозревал Таннера, Рац опаснее. Он имеет дело с людьми, если угодно.

«Он не тронет Хезер».

Патрик поймал себя на том, что сжимает кулаки до спазма в мышцах. Смуглые руки, белые костяшки. Он заставил себя принять расслабленную позу, не стоит пугать дочь; даже набрал перед последним этажом и своей лестничной площадкой вызов автоматической доставки —да, эклеры со сливовым кремом. Даже если Хезер сегодня не выучила законы Менделя и не решила задачки по алгебре, всё равно она заслужила десерт.

Гладкая металлическая дверь с традиционным для их уровня чёрно-розовым рисунком поддалась слишком легко. Патрик застыл с полуоткрытым ртом, слюна пересохла. Сердце забилось в горле.

– Хезер?

Он заставил себя вдохнуть и понял, что несёт гарью. Сильно несёт гарью. На гладком пластике пола, изображавшем морское дно с ракушками, – ещё одна простенькая и фальшивая даже на вид голограмма – лежали останки двух дроидов. Паучьи лапки подёргивались отдельно от круглых тел. Окуляры уставились на Патрика с тупым машинным изумлением.

– Хезер!

– Привет, пап, – та осторожно высунулась из своей комнаты. Автоматический свет среагировал на голос и показал дорожки слёз, уже подсохшие. Хезер держала большой жёлтый леденец на палочке, но не торопилась сунуть его в рот.– Прости. Я опять тут натворила.

– Чёрт.

Патрик привалился к стене. На ней висело зеркало с функцией биометрии. Механический голос выдал «ошибка обработки данных».

– Ты… ты… Всё хорошо? – Патрик обнял дочь, прижимая к себе. На домашних штанах и футболке мелькали пятна копоти. Та отстранилась.

– Норм. В смысле, я точно не ранена и ничего такого. Только это.

Она со вздохом обвела взглядом коридор, ведущий в её комнату – чёрные следы копоти лежали на потолке, закоптили стены, покрыли фальшивый «морской» пол жирным слоем гари. Стянутые в «хвост» кудрявые тёмные волосы плохо удерживались ярко-оранжевой резинкой. Прядь выбилась и легла на лицо. Хезер убрала её за ухо.

– Знаю. Свет. Ты его не сдержала. Ничего страшного, Хезер. Я поставлю новую защиту, – сейчас Патрик даже не думал, что случилось со старой, почему она, мать её, не сработала; или сработала, но не остановила чудовищный выплеск энергии.

– Пап, мне помогли с этой штукой справиться. Ну, со «светом».

– Помогли?

Теперь он снова уставился на леденец. Он не оставлял Хезер таких конфет.Сердце снова пропустило удар, и Патрик так и не начал дышать, когда из детской показалась невысокая субтильная фигурка; этого человека можно было издалека принять за подростка, да и вблизи он смотрелся от силы лет на двадцать.

– Добрый вечер, доктор Вереш. Задерживаетесь? Таннер вас совсем замучил, да? Ничего, мы тут с Хезер отлично поиграли, – со своей обычной обаятельной улыбкой сказал доктор Сорен Рац.

Патрик застыл с открытым ртом.

«Как он попал сюда?»

Патрик запрограммировал дверь, чтобы она реагировала только на его отпечаток пальца и снимок сетчатки – и никак иначе. С другой стороны, если Хезер устроила пожар, то сигнал отправился прямиком по единой сети, опутывающей Интакт. Искусственный интеллект – Башня Анзе, бесплотный разум «Энси» в ней следит за человеческими судьбами и ошибками; скромному технарю не сравниться с чудом инженерной и программистской мысли. «Это для вашей безопасности».

Конечно. Никто не вмешивается в частную жизнь горожан. Пожар – другое дело, это опасно, и всё же…

– Что вы здесь делаете? – Патрик прижал Хезер к себе и расправил плечи. Шаг навстречу Рацу дался, как прыжок через пропасть. Обувь оставляла отпечатки на чёрном слое грязи. Обломки какого-то дроида издали пищащий звук. – Это мой дом. Моя дочь. Я вызову охранные системы.

Рац покачал головой:

– Я думал, вы мне скажете спасибо, Вереш. Ваша дочь подвергла опасности себя в первую очередь. Очень неосмотрительно с вашей стороны оставлять её одну.

«Я не оставлял».

Экран следил за ней и отправлял информацию лично Патрику. Дроиды делали то же самое. Он должен был узнать первым.

Если кто-то не перехватил сигнал.

– Пап, ну прости. Я правда… натворила. Сорен мне помог.

Рац кивнул.

– Видите. Всё хорошо.

Хезер высвободилась. Она считала себя слишком взрослой, чтобы обниматься на людях.

– Убирайтесь, – сказал Патрик.

– Безусловно. Хотя я собирался дать вашей дочери время собрать вещи. Любимые игрушки, одежду. Вряд ли ей выдадут что-то приличное в Ирае, не говоря уж о базах рапторов. Там всегда одно и то же: серые коробки, одинаковые комбинезоны.

– Пап?

Хезер выронила леденец. Тот покатился по пластиковому полу с мерным перестуком.

– Убирайтесь, – повторил Патрик. Часть его кричала: ты знал, что этим закончится. Она раптор, она должна была оказаться среди других «охотников» ещё несколько лет назад, они обучают детей с пяти или семи, а у неё уже тогда появились способности. Нет, раньше. Патрик купил ей плюшевого медведя, который превратился даже не в пепел или обломки, а в облако газа, – Хезер тогда и трёх не исполнилось.

– Прекратите, Вереш. Вы собираетесь нарушить закон? Ваша дочь – раптор, она должна проходить соответствующее обучение, а потом стать одной из наших защитниц, тех, кто прыгает в этих забавных машинах по пустынным Пологим Землям.

Пока Рац болтал, Патрик сделал шаг – то ли к Хезер, то ли к обломку дроида. Это был телескопический щуп, который выдвигался по мере необходимости, вытягивался на длину до трёх с половиной метров. «Гибель» застала его врасплох, он валялся скрюченной балкой примерно тридцати сантиметров длиной.

– Вы и так нарушали закон несколько лет, насколько я понимаю. Вы думали, что Энси не узнает? Он знает всё. Может, он хотел дать вам возможность подольше побыть с ребёнком, которого вы решили воспитывать самостоятельно, но сейчас Хезер стала слишком опасной.

– Эй! —возмутилась та. – Я всё ещё здесь.

– Извини, – Рац снова широко улыбнулся. – Конечно, ты здесь. И тебе понравится новая жизнь. У тебя там будут друзья, ты увидишь все полисы, а не один Интакт.

– И летучих зайцев, – уточнила Хезер.

– Конечно. Их в Пологих Землях завались. Главное, чтобы на голову не накакали.

Детское «плохое слово» заставило Хезер фыркнуть от смеха. Патрик смотрел на неё, снова поправляющую выбившуюся прядь волос, ярко-оранжевая резинка не помогала, а на пёстрой футболке помимо гари была ещё и пара дыр. Патрик не сумел её научить владеть «светом». Рапторы – это ведь не так уж плохо? Он знал пару ребят, которых забрали, когда он сам ещё был школьником.

Сбитое освещение подсвечивало леденец красноватым, а останки дроида – лиловым.

– Хорошо, – кивнул Патрик. – Подождите здесь. Пойдёмте на кухню, я налью вам кофе или чай, пока мы будем собираться.

Рац склонил голову набок.

– Надо же, я думал, вы будете сопротивляться до последнего.

– Нет. Вы правы. Это давно надо было сделать.

Алгоритмы судорожно мешались друг с другом. Кухня. Свет. Дроид. Рац сделал шаг в нужном направлении, и Патрик совершенно искренне намеревался проводить его, активировать кофеварку, а потом попросить посидеть, пока они с Хезер сложат в её большой ярко-розовый рюкзак всё необходимое – от тёплого белья и носков до планшета, по которому она всегда сможет вызвать отца. Розовый рюкзак Хезер упросила купить, однажды увидев в рекламе. Как у настоящей школьницы.

Патрик шмыгнул носом, в горле застрял ком, и голову вело. Блики плясали на леденце и «ноге» дроида.

Он сам не понял, как схватил эту деталь, почему бросился на Раца. Тот закричал. Хезер – громче, её вопль перешёл в визг. Только не свет снова, подумал Патрик. Только не свет.

Света не было, но Рац упал на пол. Его обычно аккуратно уложенные волосы растрепались в точности, как у дочери Патрика – испачканный гарью, он стал похож на неё.

– Папа. Что ты сделал. Папа.

– Быстро, – Патрик отшвырнул своё «оружие», схватил дочь за руку. – Уходим.

Хезер визжала, он зажал ей рот. Маленькие зубы впились в ладонь.

– Тише. Тише, с ним всё в порядке. Давай. Быстро. Уходим.

Патрик никогда не боялся «света». В конце концов, Хезер была его дочерью, доверяла – и подчинилась сейчас.

Шприц с нано-иглой, с удобным поршнем – можно активировать минимальным мускульным усилием – лежал рядом, на низкой тумбочке в стиле «американской готики». Или это контемпорари? Шприц с автоматической разметкой топографии и анатомического строения.

До него ещё нужно дотянуться.

Готика или контемпорари? Фьюжен, может быть.

Он никогда не разбирался в этом, он оставался обычным парнем из Кливленда, Огайо, который в школе был неплохим квотербеком, а потом отучился в Университете Джона Хопкинса на факультете биотехнологий, защитил PhD, но индекс Хирша так и оставался где-то на дне одноимённой с названием родного штата реки. Он пожертвовал своей личной научной карьерой ради открытия сестры.

Та не просила его об этом. Та всегда говорила: не надо, я смогу всё сама, – он же слышал: «Других нет. Никого, кроме тебя, нет. Кто, если не ты?»

Потом его имя стало известным во всём мире, прежде чем кануть в дымку небытия, но большую часть жизни его знали как «А, это брат доктора Мальмор».

Дана Мальмор, его сестра-близнец, всегда была лучшей из них двоих, но он не завидовал. Они смотрели в одну сторону и создали то, что создали – несмотря ни на что, жалеть не получалось.

Шприц спорил теперь: ты не поднимешься с кровати, если не воткнёшь нано-иглу в сгиб руки. В дозаторе обезболивающее, очередная современная разработка. Первые годы он пользовался старым добрым морфием, по которому до сих пор немного скучал – отрава из маковой соломки давала нежное сонное забытьё, как прикосновения китайского шёлка к оголённой коже.

Потом про морфий забыли, новые анальгетики не предлагали грёзы побочных эффектов. Привыкание? Может быть. Это самое меньшее, чем он мог расплатиться.

Иногда ему хотелось уснуть, спать сто лет или тысячу, ничего не чувствовать —ни боли, ни необходимости контролировать каждое мгновение бытия. Полисы существовали автономно, сами по себе, в каждом – искусственный интеллект, способный просчитать вероятности и выдать матрицу наилучших решений по любому вопросу. Итуму – по посадкам саженцев и оптимальной дозе стимуляторов. Табуле – по опасным точкам: не трогайте эту пещеру, иначе обрушите на себя тонны породы, а то и вызовете выплеск магмы. Аквэю – карта движения штормов и тайфунов, а ещё в этом году должны отлично уродиться на фермах устрицы. И так далее. Даже городу-границе Ираю, похожему на недостроенный забор, – график активности фрактальных сигнатур в Тальтале.

Искусственный интеллект превзошёл человеческий: ни сомнений, ни рефлексий, ни сожалений. Та часть, что отвечала за сознание и личность, требовала неоправданно огромное количество ресурсов. От глюкозы до собственных гормонов – не хватит серотонина, и ты провалишься в депрессию, недоберёшь тирозина – руки затрясутся от болезни Альцгеймера, будешь пускать слюну и забывать собственное имя.

И всё же он привык считать себя лучше даже искусственных моделей, поскольку они предлагали лишь факты и рекомендации, но не брали на себя ответственность за решения.

Он был Хозяином – Энси, Энди Мальмором, братом своей сестры, владельцем некогда существовавшей компании «Ме-Лем», от которой остался логотип в виде разделенной натрое фрактальной молнии и стилизованного вензеля. Новый мир тоже унаследовал это имя. Он до сих пор правил этим миром.

Сейчас его тошнило от боли, а сил дотянуться до шприца не хватало. Кожа на левой ладони уже лопнула, к пяти пальцам прибавились отростки новых, а может, зародыши рук. На бархатную обивку стекала сукровица. Тёмно-коричневый цвет спрячет пятна, дроиды подчистят – никакого запаха не останется.

Худшее в невыносимой боли – беспомощность. Шприц близко и далеко. Потребуется вызвать мини-взрыв в иннервированных тканях, чтобы дотянуться, обхватить его, прижать к сгибу. Ладонь к этому моменту превратится в большой распухший шар с беспорядочным нагромождением пальцев, кусков ногтей, кровавых ошмётков.

Анальгетик не останавливает этот процесс, только убивает ещё сотню миллионов нервных клеток. Можно выдохнуть.

Энди всё равно необходимо лекарство – настоящее, единственное действующее. Ещё он собирался кое-что рассказать; его миссия – знать всё обо всех, это довольно утомительно, человеческие тайны, как правило, не стоят и секунды осмысления. Порой, когда он всё же засыпал на два-три часа, снилось его большое просторное кресло в лаборатории, несколько мониторов, белые мыши в аквариуме, коробка пончиков и свежий кофе из кофемашины на столе. Порой в лабораторию кто-нибудь заглядывал – эй, Мальмор, ты опять здесь торчишь? На ночную смену останешься? Ты бы отдыхал иногда, ну знаешь, – но потом люди уходили, а Энди дожидался сестру.

От его виска тянулся шнур с липучкой. Даже страдая от почти обыденной боли, он старался отслеживать все изменения в полисах, особенно когда сам же ставил задачи своим подчинённым. Энди заставил себя переключиться, снова просматривая запись с видеокамер – вот Сорен выполняет персональное поручение и идёт «обследовать» человека, на которого указал «Хозяин», а вот всё раскручивается быстрее, чем фрактальная мутация пожирает его тело.

«Чёрт».

Анальгетик всё же подействовал, не зря Энди к нему тянулся. Дроиды помогут встать. Для него делают специальных, способных выдержать массу до 200 кг – с запасом или учётом инерции, если он рухнет без предупреждения прямо на зависший благодаря антигравам костыль.

За окном уже стемнело, понял Энди, разглядывая мглу и звёзды, почти не различимые из-за окон, огней Интакта и купола. Два дроида подхватили его под руки своими щупами. Пора в секретный лифт и на вершину Башни Анзе.

Интакт весь в лифтах – это полис, который занимает небольшую площадь, но весь устремлён ввысь, вверх, словно недостаточно антигравитационной платформы, способной выдержать массу Луны. Это место породило собственный стиль и архитектуру, которую Энди почему-то сравнивал с пирамидой. А может быть, с сэндвичем, который пронизывала шпажка – хлеб, вяленая индейка, яйцо, соус, снова слой хлеба и так далее. Шпажка была длинной, пока ни один слой, включая Лазуритовый уровень, не добрался до верха.

Архитекторы подчинялись Энси – искусственному интеллекту, но лично его не знали. Таннер и Рац привыкли к нему, словно к обычному «боссу». Рац – особенно. Мальчишка позволял себе вольности, называл его на «ты» и отпускал неуместные остроты. Что ж, именно поэтому ему досталась та миссия, с которой он не справился.

«Чёрт бы его побрал».

Башня Анзе была похожа на роскошный дом очень богатых людей того времени, в котором жил обычный человек Энди Мальмор, либо на диковинный музей настоящего. Но верхний уровень пустовал. Только хромированные стены. Последняя дверь среагировала на голосовую команду-просьбу переключением красного диода в зелёный:

– Дана? Это я. Открой.

Когда-то давно он пытался сделать её уединение комфортным. Она не нуждалась в еде или воде, кровати, одежде. Энди приносил и сам монтировал телевизоры, приставки для видеоигр, автоматы-слотмашины и пинбол с марсианами, Мариинской впадиной и «Алисой в Стране Чудес». Она сжигала всё без остатка, он не задавал вопроса «Почему». Потом однажды сказала: не нужно. Мне ничего не нужно.

И добавила, погладив сначала по щеке, потом спустившись пальцами из зелёных сполохов по шее, груди и животу: только ты приходи, ладно?

Дана открывала не всегда. Порой Энди дожидался аудиенции часами, даже научился наслаждаться бездельем и ожиданием – ни единой нити, чтобы подключить к виску и вновь анализировать поступающие сводки данных. Он брал с собой планшет с парой старых фильмов, коробку эклеров с шоколадным и лимонным кремом, большой стакан айс-чоко. Дана всегда открывала в самый непредсказуемый момент – например, когда его рот был набит пирожными, и смеялась: я так рада, что ты прежний, ты совсем не изменился.

Сам Энди поспорил бы, но не с сестрой.

Сегодня она ждала его и не стала медлить. А ещё она всегда отлично ощущала его боль.

– Энди.

Сгусток зелёного света в виде фигуры человека отделился от общего фонового зарева —зеленовато-белого и спокойного, как освещение в реанимации. Сгусток жёг глаза. Когда-то она действительно выжгла ему глазные яблоки до жёлтого пятна и глубины зрительного нерва, а потом плакала сполохами, когда росли новые, аккуратно удаляла лишние фракталы.

В последнее время Дана научилась контролировать себя настолько, что, приближаясь к нему, «скрывала свой свет» – облекала себя в оболочки прежнего облика. Когда-то ей требовалась косметика. Сейчас – нет.

– Твоя рука, Энди. Покажи мне свою руку.

Гроздь пальцев, ногтей и чёрт знает чего ещё он прятал за спиной. Она всё равно увидела. Пришлось со вздохом предъявить, и в этот момент Дана напоминала их мать, которая осматривала после прогулки разбитые коленкии ссадины близнецов. Правда, им тогда было лет по семь или восемь.

– Больно?

– Не очень. Дана, есть новости…

Он не договорил – закричал. Зелёное зарево окутало руку, перекинулось на остальное тело. Энди сполз по жаропрочной стене, обитой соединением на основе стойких к радиации лантаноидов и свинца. Он знал всякую боль – от хронической и фоновой, на которую не обращал внимания, до той, что наступает, когда твои нервы выхлёстываются из мяса, словно витки червей-паразитов.

Дана была худшей. Зато потом месяц или два он чувствовал себя отлично: фрактальная мутация отступала.

– Так лучше.

Она села рядом и погладила его по волосам и щеке. Рука была живая, тёплая, но не обжигающая. Энди представил даже текстуру кожи.

– Дана, я отправил своего человека за той девочкой, на которую ты указала. Он обещал всё сделать, но не слишком-то преуспел. Отец ребёнка оказался настоящим бойцом, мать его.

– Убил?

– Нет, лишь вырубил, насколько я понял по биометрии. Мальчишка выживет и приползёт ко мне, как побитая собака. Проблема в том, что отец девочки —хакер, взломал охранные и наблюдающие системы Интакта, я чисто случайно обнаружил и его, и ребёнка. А теперь, полагаю, они будут скрываться там, где их не так легко обнаружить даже мне.

«Даже мне».

Он был лучше искусственного интеллекта, он подключал человеческое понимание. Большинство ИИ всё ещё оставались «китайской комнатой».

– Ничего, ты найдёшь, – Дана продолжила гладить его по щеке, потёрлась лбом о подбородок, а потом забралась к нему на руки, словно ластящаяся кошка. Весь её нестерпимый свет будто бы померк, но не исчез полностью, всё ещё скрывался под фальшивой кожей, ненастоящей плотью. Энди хватало и этого.