Полная версия
День Всех Святых
– Доброе утро, товарищ капитан!
– Доброе… – сказал Ермаков. – Вы все-таки втянули меня в частное расследование, Андрей! Ладно. Рассказывайте, что еще накопали!
– Файл я вам отправил, – ответил Редько. Говорил он все тем же ровным тоном, словно обсуждал постороннюю проблему. – Но не это главное. Я обошел квартиры, окна которых выходят на проспект Кима. Пожилая женщина, проживающая в квартире номер сорок три, видела молодую женщину в малиновом плаще. Женщина села в автомобиль синего цвета. Это случилось в районе одиннадцати утра, по телевизору только началась трансляция передачи «Здоровье» с Еленой Малышевой.
– Много квартир пришлось обойти? – спросил Ермаков.
– Двадцать шесть. Я отмел верхние этажи, по причине плохого обзора… Знаете, товарищ капитан, там было что-то странное…
– Конкретнее, пожалуйста!
– Большинство жителей не могли вспомнить вчерашнее утро. Они выглядели… Они были растеряны, понимаете?
– Люди часто теряются, когда им задают вопросы на тему личной жизни. Где был, что делал…
– Я соврал, что проверяю работу теплоцентрали, – не моргнув глазом сказал Редько. – Типа того, что на проспекте меняли трубы перед началом отопительного сезона.
– Вы – мой кумир, Андрей! – хмуро пошутил капитан. – Сделаем так. Вы свою свидетельницу пока не беспокойте, я, если что узнаю, вам позвоню.
– Спасибо, товарищ капитан!
– Дело пока не возбуждено, – проворчал Ермаков. – Можете обращаться по имени. Григорий.
– Спасибо, Григорий!
Из кухни прилетел звонкий голос Наташи. Женщина выслушивала отчет сына о проведенной контрольной работе. Мысль о возможном разводе вызвала приступ тягучей головной боли. Зазвонил смартфон, Ермаков, не глядя, чиркнул пальцем по экрану.
– Привет еще раз, бродяга! – закричал Родионов.
– Уже готово? – ухмыльнулся Ермаков. – Быстро…
– Умеючи, все, брат, быстро! Лови инфу. Скинул номер. Тачка медицинская в угоне числится третьи сутки. Угадай, откуда увели?
– Сдаюсь!
– С Пряжки, мать моя женщина! – воскликнул Родионов.
– Из психиатрической лечебницы?!
– Так точно, гражданин начальник! По ходу, накроется у тебя сегодня выходной день, братишка!
– По ходу, так… – задумчиво сказал Ермаков.
– Лажа, обычно, прет с раннего утра, – рассуждал словоохотливый эксперт. – Погода поменялась, башка болит, смарт глючит, жена злая, молоко скисло…
– Молоко?!
– Ты чё, народные приметы не знаешь? – усмехнулся Родионов. – Если трижды на рассвете прокисло молоко, жди катастрофы. Вплоть до конца света!
– Спасибо, Дим! Увидимся!
– Пока!
Ермаков вышел на кухню. Наташа внимательно слушала сына, глубокая морщина отметилась на ее лбу.
– Все ясно, Саша… Папа? – Она кинула короткий вопросительный взгляд на мужа. – Нет. Пока не знает. Целую, сынок!
– Срезался? – утвердительно спросил Ермаков.
– Плохие новости редко бывают ложными… Наташа покидала в мойку грязную посуду.
Разговаривать сейчас с ней было бесполезно. В боксе такая тактика называлась – наступать подбородком. Ермаков вернулся в комнату, оделся, бросил в сумку пачку парацетамола. Он пожалел, что не зарегистрировал прошлой ночью дело Редько. Оно было практически раскрыто, хотя внутреннее ощущение беспокойства росло по мере появления новых фактов. Слишком просто. Так не бывает. Родионов прав, неприятности начинаются с раннего утра, хотя с молоком и апокалипсисом эксперт, пожалуй, переборщил.
В коридоре он обнаружил свой старенький банный халат, разрисованный акварелью под скелет человека. Узкие ребра, позвоночный столб.
– Чё за чума? – пробормотал Ермаков. – Наташа!
Отлично разбиравшаяся в интонациях мужа, женщина вышла в прихожую.
– Завтра Хеллоуин, – коротко сказала она. – У Сашки с друзьями будет вечеринка.
– И для этого потребовалось испортить мой халат?!
– Я потом постираю…
И, не дожидаясь ответа, ушла на кухню.
Ермаков вышел на улицу, холодный ветер ожег щеки. Погода больше подходила для середины декабря! Он достал из кармана смартфон и обнаружил, что связь отсутствует. Пророчества весельчака Родионова начинали сбываться.
На парковочной площадке его ожидал очередной сюрприз. Его старенький «ниссан» заблокировал огромный черный «майбах». Ярость зародилась где-то в животе, как злобный зверек, вонзила острые зубы в печень. Не думая о возможных последствиях, Ермаков ударил ногой по колесу престижного автомобиля. Тонированное стекло опустилось, из салона послышалась классическая музыка. Играла виолончель. Наружу выглянул улыбающийся мужчина.
– Гнев глупца тяжелее камня! – произнес он приятным баритоном. – Не знаете такое изречение?
– Уберите машину! – прорычал Ермаков.
– Конечно, я освобожу вам проезд, – не прекращая улыбаться, заверил мужчина. – Но прежде прошу уделить мне пять минут вашего драгоценного времени, Григорий Викторович!
Ермаков незаметно огляделся по сторонам, не обнаружил ничего внушающего опасения. Пожилой мужчина заливал жидкость для обмыва лобового стекла в бачок «Шевроле-Нивы», женщина в оранжевом пуховике выгуливала собачку породы пекинес. Песик с любопытством посмотрел на мужчину своими круглыми навыкате глазами. В отдалении копошились возле открытого люка двое рабочих в синих комбинезонах. Говорят, человек умирает тогда, когда у него пропадает любопытство. Капитан Ермаков чувствовал себя очень даже живым!
– Черт с вами! – сказал он. – Пять минут! Распахнул заднюю дверцу автомобиля и уселся на пахнущее новой кожей сиденье.
* * *…Передок автомобиля был смят в гармошку, врачам пришлось потрудиться, чтобы извлечь из салона изуродованное тело шофера. Руль деформировал грудную клетку, – по невыясненным пока причинам подушка безопасности не сработала. «Шкоду» подняли на площадку эвакуатора, а труп молодого уроженца солнечного Узбекистана погрузили в машину скорой помощи. Таковы были правила. Пока нет заключения о смерти, формально человек оставался живым. Врач сложил в прозрачный пакет личные вещи погибшего. Полупустая пачка сигарет марки «Петр I», зажигалка, водительские права, замусоленный документ о регистрации на территории Российской Федерации. Его внимание привлекла карточка из блестящего куска картона. Она хранилась отдельно от остальных вещей в нагрудном кармане куртки. Складывалось впечатление, что карточку туда нарочно кто-то положил. На одной стороне был написан код. U+2650. На другой стороне красивым шрифтом было напечатано: «В мире нет законов справедливости. Но смерть всех уравняет».
Врач почесал кончик носа. Неожиданно ему стало страшно, будто труп молодого узбека открыл рот и заговорил. Он покрутил карточку в пальцах и отложил в сторону. Отдаст ее дознавателю, решил он и вышел на улицу.
Часть вторая
1Гребок, выдох. Два гребка, еще выдох. Пенистые буруны закипали при каждом взмахе руки пловца. Два гребка, лицо опущено в воду, выдох.
Берег алел тусклой полоской в обрамлении кучевых облаков. Близился вечер, усилился ветер, дующий в это время суток с запада. Донное течение окутало ноги стремительным потоком. Гребок, шумный выдох. В прошлый раз коварное течение увлекло его почти на километр. Тягун – так называется отливная волна, идущая от берега. Человеческое бессилие перед могуществом природы особенно ярко проявлялось в чуждой стихии. Берег удалялся с фантастической быстротой. Потребовалась концентрация силы воли и хладнокровия, прежде чем пловцу удалось уяснить алгоритм течения. Вопреки властному инстинкту самосохранения, ему следовало отдаться на волю волн и спокойно грести вдоль полосы потока. Тягун – волна сильная, но достаточно узкая по протяженности. Через сотню метров вдоль берега ее влияние заметно ослабло, а еще через пятьдесят исчезло совсем.
Гребок, выдох…
На выдающемся в море волнорезе можно было разглядеть крохотную человеческую фигурку. Последняя декада октября – конец курортного сезона в Крыму, вода в море еще теплая, но вечерами со стороны степи дует сухой, холодный ветер. Золотые солнечные блестки, играющие в брызгах волн, угасали. Солнце скрылось за зубчатым хребтом Ай-Петри.
Два гребка, выдох.
Короткая волна ударила в бок, как умелый боксер. Перехватило дыхание, пловец перешел на брасс. Темп снизился, но так ему удалось восстановить ритм дыхания. Волны стали круче и злее, последние солнечные лучи утонули в окутывающем горный хребет тумане, морская вода приобрела изумрудный оттенок. Выныривая на поверхность между гребками, он мог видеть беспокойно перемещающуюся по молу женскую фигурку. Неожиданно усилился встречный ветер. Раньше такого не было. Брасс был слишком медленным стилем, так он до наступления темноты не доберется до берега. Пловец перешел на быстрый кроль. Гребок, выдох. Гребок, выдох…
Плечи свело от усталости, но мысли возвращались к сообщению, полученному из Питера. Написал незнакомый капитан полиции, сын Леши Ермакова. Первая реакция по получении письма была стандартной. Взять за любые деньги билет и помчаться домой, но вмешался всевластный «Аэрофлот». Ближайший рейс был на завтра. Брать машину и гнать по трассе домой смысла нет, логично рассудила Жанна. Меньше чем за полутора суток не домчишь. Авдеев дважды пытался позвонить капитану, но натыкался на голосовое сообщение: «Абонент занят или находится вне зоны действия сети». Подобную инфу выдал провайдер МТС при попытке дозвониться до Марины. Кремер слег в больницу с обострением панкреатита, а Виталика Сомова[5] он не решился потревожить. После перенесенного инфаркта тот был еще слишком слаб. И отрывать от дел знакомых ребят из полиции тоже нет резона. Завтра в девять утра он будет в Питере, а пока хороший заплыв – лучшее средство прояснить мозги!
Гребок, выдох…
Отсюда он мог разглядеть светлые волосы Жанны, развевающиеся на ветру, и ее оранжевую спортивную кофту.
Ближе к берегу море рассвирепело, будто не желая отпускать добычу. Для обывателя волны накатывают на берег, хотя на самом деле это обманчивое впечатление. По мере обмеления дна, волны утягивают назад. Правило, отлично известное умелым пловцам. Оранжевое пятно было совсем рядом. Оно возникало в поле зрения на долю секунды, когда его голова оказывалась в гряде между гребнями рычащих волн, и пропадало, оставшись на поверхности сетчатки глаза как запечатленный негатив. Спортивную кофту они купили в аэропорту Симферополя, когда в начале октября внезапно испортилась погода и пошел мелкий, нудный дождик.
Гребок, выдох, гребок…
Руки налились свинцом, валы отбрасывали пловца назад. Острая боль пронзила поясницу, левая нога онемела. «Плохо твое дело, Авдеич! – пошутил Виталик Сомов, когда посетил друга в больнице. – Теперь будешь скакать на одной ноге, как пират из детской книжки!»
Хирург был неулыбчивым пожилым мужчиной с кустистыми, как у филина, бровями. Он доставал из папки большие черно-белые рентгеновские снимки и созерцал туманные разводы с мрачным удовольствием.
– Дело ваше швах, Сергей Матвеевич! – сообщил он сразу же после операции. – Пулю мы достали, можете забрать как сувенир. На снимке видны повреждения поясничного отдела позвоночника. В области L1.
– Что такое «L1»?
– Так называется позвонок. Печальная новость заключена в том, что спинной мозг проходит именно в этой зоне. Уязвимое место. Вот здесь, полюбуйтесь, – врач протянул снимок Авдееву, – видите, затемненное пятнышко? М-да… Здесь образовалась гематома, которая со временем, надеюсь, рассосется. Некоторое время вы будете испытывать простреливающие боли и прочие неприятные симптомы.
– Боль можно перетерпеть… – осторожно сказал Авдеев.
– М-да… – причмокнул хирург. – Боль вы стерпите, не сомневаюсь, а вот насчет урологических проблем не уверен.
– Я буду гадить под себя? – усмехнулся Сергей, но внутри все похолодело.
– Травмы поясничного отдела сопряжены с непроизвольным мочеиспусканием, эректильной дисфункцией и, наконец, параличом нижней части туловища.
– Похоже на приговор! – тихо произнес Авдеев.
– Человеческий организм – штука темная. Мы знаем примеры людей, перенесших более тяжелые травмы, чем ваша. Дикуль, Бубновский… – Он заглянул в карту больного. – Бокс вам противопоказан, Сергей Матвеевич, также как и занятия с отягощениями. Медленное плавание, гимнастика, оздоровительный массаж, – в лице хирурга впервые появилось что-то отдаленно похожее на сочувствие. – У вас отличное сердце и прекрасная функционалка. Состояние здоровья тридцатилетнего мужчины. Впервые за свою практику вижу такое. Нет ни малейших признаков атеросклероза сосудов, идеальные анализы. Проживете до ста лет!
– Сидя в инвалидном кресле! – мрачно пошутил Сергей.
Крупицы ставропольской вакцины[6] сделали его тело совершенным, но уязвимым. Все смертны…
Новая волна закрутила его юзом. Плыть с обездвиженной ногой было непросто, тем более что за две недели неподвижности мышцы ослабли. Доктор нагнал страху, он восстанавливался после выхода из больницы очень быстро. Эректильной дисфункции удалось избежать, а Жанна с удовольствием осваивала русскую камасутру для паралитиков. Ходьба давалась труднее, тупая боль пронизывала поясницу, левое бедро и ягодицу. Он встретился с доктором Бубновским, который оказался в общении веселым и отзывчивым мужиком. Благодаря специальной гимнастике и отменной мышечной памяти Авдеев приходил в норму, хотя о возвращении на ринг пришлось на время забыть.
Он перешел на интенсивный кроль, каким обычно пловцы завершают дистанцию. Оранжевое пятно мелькнуло в полусотне метров и исчезло. Жанна выбежала на берег, на ходу стягивая одежду.
– Не лезь в воду, дура! – хотел закричать Авдеев, но порция соленой воды залепила рот.
Его увлекала в пучину непреодолимая сила.
Гребок, выдох! Гребок, выдох!
Серые камни приближались. В октябре граница между вечером и ночью неуловима. Теперь он плыл на одном выдохе, опустив лицо в воду. Греб, пока позволяла задержка дыхания, в висках начинали звенеть молоточки, и грудь распирала горячая боль. Нога коснулась твердого дна, и тотчас его понесло назад в море. Тонуть на расстоянии двадцати метров от берега было просто глупо!
Авдеев вложил последние силы в рывок. Рокочущая волна отступила, дав временную передышку. Следующий вал его прикончит. Он ожесточенно греб. Жанна стояла по грудь, протягивая к нему руки. Покрытое загаром лицо было ненормально бледным, огромные голубые глаза потемнели. Еще два десятка гребков, и их руки соприкоснулись. Припадая на безвольно волочащуюся ногу и опираясь на плечо подруги, он двигался к берегу, увлекаемый бездумной жаждой жизни. Это была та могучая сила, что заключена Создателем в наших сердцах. Властный инстинкт, заставляющий курицу с отрубленной головой бегать по двору, а выброшенную прибоем рыбу конвульсивно вбирать жабрами губительный для нее воздух.
Авдеев упал на мокрую гальку. За спиной с удвоенной силой бушевало море. На берег накатывали могучие валы. Жанна опустилась рядом, заботливо накрыла его сухим пледом. Он не ощущал холода, победоносно стучало сердце в груди. Сергей повернулся на спину, провел ладонью по влажным женским волосам и улыбнулся.
– Живой…
Наутро погода испортилась. Над горами багровели тучи, черная тень скользила по берегу, море отливало свинцовой краской.
Такси прибыло вовремя, дорога от Коктебеля до Симферополя занимала час с четвертью. Сергей покидал в багажник машины спортивные сумки. После вчерашнего заплыва спина болела, но в ноге чувствительность восстановилась, осталась небольшая хромота при ходьбе, тупая боль простреливала в ягодице.
За утро он трижды набирал номер питерского капитана, – связи не было. Номер Марины также был недоступен. Авдеев провел тревожную ночь, снилась какая-то муть. Обычно он спал крепко, без сновидений, а здесь пригрезился целый сюжет для фильма ужасов. Человек с черным капюшоном на голове раскладывал на сверкающем хирургической чистотой столе замысловатые орудия пытки. Вот он склонился над привязанной обнаженной жертвой и бархатным певучим баритоном сказал: «У вашей подружки острый ум! Мне как раз такого не хватает!»
Сверкнул скальпель, острие тронуло кожу на обритой голове, в жертве Сергей узнал Жанну. У нее были сбриты волосы на голове и бровях, отчего миловидная женщина превратилась в бесполую куклу. Авдеев бросился вперед, но, как это часто случается во сне, движения его были медленные, лишенные энергии. Человек скинул капюшон, правильные черты лица выступили из полумглы.
«Я тебя знаю!» – закричал Сергей, но голос звучал тихо, словно шепот.
«Конечно, знаешь! – улыбнулся мужчина. – Когда-то меня звали Черным».
«Я убил тебя в том ангаре!»[7]
«Убил, – спокойно сказал человек. – И в землю закопал!»
Он громко рассмеялся.
«Все не такое, каким оно кажется, господин Авдеев!»
Взмах руки, из надреза брызнула алая кровь, громкий женский крик оглушил. Сергей дернулся всем телом и проснулся. В окно вливался тусклый утренний свет. Жанна тихонько сопела рядом, белокурые волосы разметались по подушке. Он поднялся с кровати, осторожно ступая по скрипящим половицам, вышел на улицу. Доктор рекомендовал подтягивания на турнике. Стараясь избегать рывков, Сергей повис на перекладине, заныла поясница. Благодаря плаванию он подсушился до семидесяти пяти килограммов. Лицо постарело, мышечный рельеф проступил, как на картинке из анатомического атласа. Он подтягивался медленно, плавно, как советовал Бубновский.
Они встречались с Мариной четыре раза после ее возвращения из Англии. Встреча стареющего отца со взрослой дочерью после десятилетней разлуки. Почему-то не было напряжения в общении. Между ними угадывалось нечто общее. Характер, реакция на агрессию, умение держать удар, авантюрный склад личности. Каждая последующая встреча была плодотворнее предыдущей. После возвращения из Крыма Марина собиралась познакомить его со своим женихом.
Двадцать один раз. Неплохо для старика. Последнее подтягивание далось с большим трудом. Он направился в ванную, столкнувшись по пути с Жанной. Женщина привычно поцеловала его в висок.
– Завтрак будет готов через пятнадцать минут…
Сидя в такси, он еще дважды попытался дозвониться сначала до Марины, а потом до капитана Ермакова.
– Скоро будем на месте! – одобряюще улыбнулась Жанна, но голубые глаза смотрели с тревогой.
В аэропорту Симферополя было пустынно. Курортный сезон закончился. На парковочной площадке за ними увязалась пожилая цыганка.
– Дай ей денег, иначе не отстанет! – нахмурился Сергей.
Жанна протянула сотенную, но цыганка с пренебрежением оттолкнула ее руку.
– Ты гибели ищешь, солдатик! – сказала она, глядя в упор своими черными как смоль глазами. – Пропадешь! – Она сплюнула трижды через левое плечо и растерла асфальт ногой, обутой в черный сапожок.
– Это почему? – спросила Жанна.
Цыганка не удостоила ее взглядом, не отрывая гипнотического взора от мужчины.
– Ты, женщина, тоже сгинешь, если останешься с ним. Любящие разделяют судьбу тех, кто им дорог. Все твои враги, солдат, были людьми. Сильными и жестокими. Этот другой. Он равнодушен, а потому страшен.
К цыганке уже приближались двое полицейских.
– Лучше пережди здесь! – бросила напоследок гадалка. – Может, и уцелеешь тогда…
Она подобрала свои юбки и торопливо удалилась. Жанна проводила цыганку настороженным взглядом.
– Что подсказывает твоя считка? – улыбнулся Сергей.
– Не знаю… – Она покачала головой. – Эта женщина действительно сказала то, что думала.
На табло зажглись синие цифры, началась регистрация на рейс. За время полета Авдееву удалось заснуть, Жанна растолкала его, когда аэробус начал снижение. Под крылом промелькнул знакомый с детства пейзаж, высотные дома на юго-западе города. Мелодично звякнул сигнал, голос стюардессы доложил погодную сводку в Петербурге. Авдеев присвистнул.
– Мокрый снег в октябре!
– Скоро ноябрь, – заметила Жанна.
– Будем греться!
Сергей обнял подругу и впервые за последние сутки улыбнулся. Настроение у него заметно улучшилось.
– Я думала о словах цыганки…
– Моя бабушка говорила: слушать цыган, значит, навлечь беду! – шутливо урезонил Авдеев подругу.
– Я не о том, – Жанна внимательно смотрела в иллюминатор, на ее виске билась синяя жилка, – она сказала про твоих врагов…
– Это были преступники!
– Конечно! В основе любого преступления лежит рациональный мотив. Мотив не всегда понятен и кажется абсурдным, но если грамотно расспросить преступника, то нити его рассуждений приведут к одной из человеческих страстей – деньгам, власти или сексу. Однако существуют безумные преступления, совершенные просто так, без всякого смысла.
– Например!
– У меня был пациент, который убил свою мать и бабушку. Матери он перерезал горло, а бабушку задушил подушкой. Он объяснил свои действия просто: родственники не дали денег на дозу наркотика.
– Сама ответила! – воскликнул Сергей. – Причина – деньги!
– Глупость! – поморщилась Жанна. – Тот факт, что мать не дала ему пятьсот рублей на дозу, вообще ни о чем не говорит! Он признался, что убил бы их в любом случае. Это пример парадоксального преступления, когда человек отлично знал, что ему грозит за двойное убийство…
Самолет упруго ударился шасси о взлетную полосу, немногочисленные пассажиры привычно зааплодировали. Сергей отстегнул ремень безопасности.
– Не могу понять, к чему ты клонишь!
Жанна очень внимательно посмотрела ему в глаза.
– Если отмести все рациональные объяснения совершенного преступления, остается только одно.
– И какое же?
– Дьявол! – коротко ответила женщина.
– А-а-а… – недоверчиво протянул Авдеев.
– Зря смеешься. Победа дьявола состоит в том, что он убедил людей, будто его не существует.
– Круто сказано!
– Это не моя мысль. Так вот, все парадоксальные преступления совершаются с холодным сердцем. Об этом говорила цыганка. Когда того парня обследовали на предмет вменяемости, его пульс не превышал восемьдесят ударов в минуту.
Авиалайнер остановился, пассажиры сидели, ожидая, пока подъедет трап. Окна иллюминаторов залепила мокрая взвесь снега с дождем. Сергей поднялся, достал походную сумку из багажника.
– А сколько дали тому наркоту? – спросил он.
– Его признали невменяемым…
Авдеев машинально набрал номер Ермакова, его ожидал приятный сюрприз. Вместо дежурной фразы провайдера в динамике пошли длинные гудки, сменившиеся стандартной фразой автоответчика. Подъехал трап, люди цепочкой потянулись к выходу.
2Осязание пришло одновременно с пробуждением. Сон спадал прядями, обнажая реальность. Боль концентрировалась в темени, двумя сантиметрами ниже младенческого родничка, который закрывается через год после рождения. Уязвимое место. Вслед за ощущением боли включился слух. В уши вливалась однообразная мелодия. Пела женщина. Песня была без слов. Долгую ноту сменяла другая, на октаву выше, затем третья, длинная и тягучая. Если бы не живость человеческого голоса, выводящего фантастическую песню, можно было предположить тревожный звук сирены. Голую спину и ягодицы холодила твердая поверхность, чувствительность кожи восстанавливалась одновременно с сознанием, кожу покрыли острые мурашки. Царящая вокруг глухая мгла имела прозаическое объяснение. Ее глаза покрывала плотная повязка. Семьдесят процентов информации человек усваивает благодаря зрению. Марина потрясла затекшую руку, протянула ее к лицу. Пение тотчас стихло.
– Нельзя! – послышался испуганный крик.
Кричали сзади и чуть сбоку. Коснувшаяся было повязки рука замерла неподвижно.
– Нельзя-я-я-я… – голос звучал почти умоляюще.
Марина послушно вернула руку на прежнее место. Сердце забилось часто, во рту пересохло.
– Я… Я хочу пить… – прошептала девушка. Послышались шлепки босых ног, журчание наливаемой воды, и спустя мгновение воспаленных губ коснулся холодный край посудины. Вода была сладковатой, с оттенком фармацевтического привкуса. Марина выпила все до дна, сдержав приступ тошноты. На лбу выступила испарина. Она протянула руку, желая вытереть пот, но ее руку бережно, но твердо ответили в сторону.
– Нельзя… – теперь уже ласково, как несмышленому ребенку сказала женщина.
От нее исходил странный запах. Пот, мускус и еще что-то терпкое, с примесью расплавленного воска.
– Я в больнице? – тихо спросила Марина. – Я помню… Я попала в аварию.
Женщина опять запела свою странную песню без слов.
– Кто вы?
Вероятно, в воде был наркотик. У нее начали путаться мысли, заплетался язык.
– Do you have to tell me what this is about?[8] – прошептала Марина.
Сознание мутилось. Она решила, что находится в Лондоне, а там положено говорить на английском языке! Сейчас придет мама, угрожающе поднимет свой указующий перст и скажет саркастично и немного угрожающе, как это умеет говорить только она одна: «I warned you! You can't go to Russia!»[9] Мать любила переходить на английский язык, даже когда оставалась наедине с дочерью. Это было глупо и немного противно, – женщина так и не освоила чужую речь в достаточной степени, чтобы ее принимали за свою, а вот Марина в первые дни по возвращении в Питер чувствовала себя неуютно. Особенно трудно ей давался жаргон.
