Национальный состав Красной армии. 1918–1945. Историко-статистическое исследование

Падение царского режима стало сигналом для бурного развития национального движения практически во всех уголках России, где компактно или рассеянно проживали нерусские народы. Уже весной 1917 г. во многих городах прошли национальные съезды, требовавшие для своих этносов широкой автономии или даже отделения от России. Одним из главных направлений развития национальной идеи стала национализация войск. В войсках непосредственными инициаторами национализации становились войсковые комитеты, в которых преобладали представители той или иной национальности.

На окраинах России значительное влияние на события оказывали оформлявшиеся после Февральской революции националистические политические силы, заинтересованные в строительстве собственных вооруженных сил. Они стремились завладеть арсеналами и складами с запасами оружия и военного имущества округов, подчинить окружной аппарат управления собственным целям.

Особенно интенсивно национализация протекала на окраинах рухнувшей империи и на так называемых «дальних» фронтах – Румынском, Юго-Западном и Кавказском. Кроме того, национализация шла во внутренних округах, где значительную часть солдатских масс составляли представители нерусских народов, – Петроградском, Московском и особенно Казанском.

Первой развернулась украинизация – процесс, быстро охвативший не только воинские части, дислоцировавшиеся в малороссийских губерниях, но и все крупные гарнизоны. 14 апреля 1917 г. на Киевском распределительном пункте мобилизованные солдаты из Черниговской и Полтавской губерний заявили, что отправятся на фронт при условии, что будет организован 1-й Украинский казацкий полк имени Б. Хмельницкого. Верховный орган власти на Украине – Центральная Рада – поддержала их требование[299]. Начавшись с киевского гарнизона с мая 1917 г. в инициативном порядке, украинизация пошла по всем гарнизонам на территории Украины. Современник определил этот процесс следующим образом: революция пробудила национальные чувства украинского народа, и «украинец-солдат стал требовать утверждения своего национального сознания в определенных организационных формах»[300]. В июне 1917 г. Временное правительство было вынуждено согласиться с началом украинизации войск при условии, что это не нарушит единства Русской армии[301].

Вслед за украинизацией развернулось создание других национальных частей из представителей этносов, широко представленных в Русской армии: белорусов, поляков, армян, грузин, татар, башкир. В случае если в составе Русской армии уже имелись национальные части (польский легион, армянские дружины, латышские стрелковые полки и т. д.), то они становились ядром дальнейшей национализации войск.

Наиболее заметным из всех национальных соединений оказалась Латышская стрелковая дивизия, представлявшая собой мощную силу: в конце февраля 1917 г., еще по планам царской Ставки, было развернуто восемь стрелковых полков численностью 24 тыс. солдат и офицеров, а запасный стрелковый полк дивизии насчитывал около 11,5 тыс. солдат. Латышское соединение отличалось устойчивостью и постоянством состава. В октябре 1917 г. в нем насчитывалось чуть менее 23,5 тыс. человек. В 1917 г. это было одно из наиболее боеспособных соединений Русской армии. В конце августа 1917 г. Латышская дивизия оказалась на острие главного удара во время немецкого наступления на Ригу. Латышская дивизия являла собой редкий пример успешной национализации, который, очевидно, мог вселить в русское командование надежду на проведение аналогичных мер в отношении остальных национальностей.

Применительно к приверженцам исламской религии, чьи вожди проповедовали единство мусульманской уммы, «единение мусульманских народностей России под знаменем ислама»[302], процесс перегруппировки личного состава именовался мусульманизация, что демонстрировало преимущество религиозной идентичности в их среде над этнической. По словам одного из лидеров мусульманского движения Г. Бамматова, эта идея «исходит из понимания нации не как территориального единства, а как единства духовного, как единства людей, осознающих свою принадлежность к одному национальному коллективу вне зависимости от территории, на которой в силу тех или иных случайных причин они живут»[303]. На практике нередко мусульманизация редуцировалась к фактической национализации по этническому признаку, в результате чего образовывались мононациональные мусульманские части: башкирские, азербайджанские, крымско-татарские, поволжско-татарские и проч.

Как и прочие национальные части, мусульманские выполняли локальные политические задачи, ставившиеся местными национальными элитами. Во многих местах разгоралось ожесточенное межэтническое противостояние, опосредованное религиозной идентичностью противостоящих сторон. Особенно ярко этот фактор проявился в Закавказье, где азербайджанское население оказалось в крайне неравном положении с враждебным ему армянским населением, хорошо обеспеченным вооруженными отрядами. Мусульманские части здесь создавались в октябре 1917 г. по требованию Закавказского мусульманского центрального комитета, прежде всего для борьбы с армянами, то есть для целей гражданской войны.

Отдельно стоит остановиться на процессе национализации (мусульманизации) войск из так называемых «внутренних мусульман» России, прежде всего поволжских татар и башкир – народов, относительно хорошо интегрированных в русский социум и культурно-языковую среду, без ограничений принимавшихся в Русскую армию при царизме и представленных в войсках в большом количестве. Центром формирования татаро-башкирских мусульманских частей стал крупный пункт подготовки резервов, каковым являлся Казанский военный округ. Здесь было сосредоточено большое количество запасных, тыловых и формирующихся войск. В округе насчитывалось 98 гарнизонов, в которых размещались 588 воинских частей и учреждений, числилось 17 тыс. офицеров и 772 тыс. нижних чинов[304]. Основу войск округа составляли 13 запасных пехотных бригад по 5–7 запасных полков каждая. Всего в округе дислоцировались 79 запасных пехотных полков[305].

Интересы военнослужащих, исповедовавших ислам, представлял специальный выборный орган (совет) – Всероссийский мусульманский военный шуро (ВМВШ), созванный в июле 1917 г. в Казани. ВМВШ, руководимый прапорщиком, эсером И.С. Алкиным, приобрел большой политический вес после того, как во время корниловского выступления его представители сыграли ключевую роль в переговорах с Кавказской туземной конной дивизией (Дикой дивизией) на подступах к Петрограду 29–30 августа 1917 г. После этого Временное правительство санкционировало широкую мусульманизацию частей Русской армии. «Принципиальное выделение» мусульманских частей было согласовано с Временным правительством 18 сентября 1917 г., хотя явочным порядком они возникали и раньше. 7 октября началось формирование трех запасных мусульманских полков для питания действующих на фронте мусульманских частей. Под патронатом ВМВШ с ноября 1917 г. на Румынском фронте, главным образом из татар, формировался Мусульманский корпус[306]. Еще один Мусульманский корпус формировался Кавказским фронтом из азербайджанских татар. Таким образом, мусульманизация войск несколько отставала от национализации других частей Русской армии, что соответствовало более медленному оформлению политических институтов российских мусульман, однако к концу 1917 г. и она набрала высокие обороты. Мусульманские представители появились во всех крупных штабах и управлениях Военного министерства.

С точки зрения раскрытия темы исследования важно определить, какое влияние оказала национализация Русской армии в последние месяцы ее существования (конец 1917 – начало 1918 г.) на политику большевиков в области национального военного строительства в рамках РККА.

Временное правительство и военное командование отнюдь не приветствовали охватившую войска националистическую стихию, однако, будучи бессильными остановить ее, они пытались найти в ней какую-то пользу. Демагогически подыгрывая националистам, военный министр А.И. Верховский находил оправдание национализации войск в том, что «если мы не будем доверять народам России, то нечего и пытаться спасать Россию; только в единении всех населяющих Россию народов спасение нашей родины»[307].

Бытовало мнение – и деятели национальных партий всячески настаивали на нем, – что перекомпоновка личного состава по национальному признаку – едва ли не единственный способ уберечь армию от полного разложения и краха, поскольку этнически однородная воинская часть якобы должна быть более крепко спаянной и менее подверженной дезорганизации[308]. Например, по воспоминаниям П.П. Скоропадского, будущего гетмана Украины, идея украинизировать XXXIV армейский корпус, которым он командовал, нашла поддержку вышестоящего командования: «Поручик Скрыпчинский, украинский комиссар при штабе фронта предложил мне с согласия главнокомандующего [армиями Юго-Западного фронта] Гутора украинизировать корпус». Поручик также сказал, «что украинизации свыше сочувствуют, так как здесь играет большое значение, главным образом, национализация, а не социализация, в украинском элементе солдатская масса более поддающаяся дисциплине и поэтому более способна воевать» (курсив мой. – Авт.)[309]. Когда Скоропадский прибыл в Киев и встретился с Корниловым, тот прямо заявил: «Я от вас требую украинизации вашего корпуса»[310].

Будучи не в силах остановить процесс национализации, военное руководство предпочло включиться в него, надеясь поставить его под свой контроль. Так, формирование польских частей в июле 1917 г. шло по плану, разработанному в профильном ведомстве по организации войск – Главном управлении Генерального штаба (ГУГШ). Обеспечение новых частей материальным имуществом, вооружением, денежным довольствием также осуществлялось за счет бюджета Военного министерства[311]. Аналогичным образом шло формирование других национальных частей. А.И. Деникин резюмировал впечатления русского генералитета о национализации: «Была надежда, что национальные части могут стать здоровым ядром для укрепления фронта»[312]. Впрочем, чаще всего эти надежды были тщетны. Как и в подавляющем числе запасных и тыловых частей, политическая гиперактивность в национальных частях никак не коррелировала с желанием идти в бой. Как справедливо заметил современный российский исследователь А.В. Марчуков, высокие темпы национализации нужно объяснять не столько высокой национальной сознательностью военнослужащих, сколько нежеланием воевать. «Не случайно, что после попыток передислоцировать эти части на фронт в них усиливались большевизация, шатание и дезертирство»[313]. Говоря уже словами свидетеля событий, «митинговать, сумлеваться и выражать недоверие офицерам было гораздо… легче, чем, обняв винтовку, лежать под пулями в грязном окопе»[314].

Как уже отмечалось выше, отчасти национализация была оправдана там, где национальные части в составе Русской армии были мотивированы защитой собственного дома. Даже в условиях полного развала армии это оставляло некоторую надежду на сохранение здорового ядра войск. Прежде всего это относится к армянским подразделениям на Кавказском фронте. 30 сентября 1917 г. начальник штаба Кавказского фронта генерал-майор Е.В. Лебединский сообщал в штаб Верховного главнокомандующего, что «армянские батальоны до настоящего времени остаются лучшими войсками среди действующих частей Кавфронта»[315]. Лебединский доносил, что армянские батальоны уже разворачиваются в двухбатальонные полки, и ходатайствовал о дальнейшем формировании из них двух стрелковых бригад[316]. 23 октября 1917 г. высшее командование приняло решение об объединении шести армянских полков в две стрелковые бригады, а 17 ноября по ходатайству штаба Кавказского фронта наштаверх разрешил приступить к формированию двухдивизионного армянского армейского корпуса с одновременным развертыванием существующих шести полков в восемь полков 24-батальонного состава[317].

Вслед за Армянским на Кавказском фронте развернулось формирование Грузинского, Мусульманского (Азербайджанского), Украинского и Русского корпусов. Можно сказать, что на Кавказском фронте идея национализации была доведена до логического завершения: намечалась полная сегрегация личного состава фронта по национальному признаку. В штабе Кавказского фронта был создан специальный отдел по национализации войск, который координировал работу по переброске солдат и офицеров в соответствии с их национальностью. Формирование национальных корпусов породило огромную переписку между штабами всех уровней, однако в реальности делалось гораздо меньше. Объективно руководящие органы не могли ни принуждать к исполнению своих приказаний, ни контролировать их исполнение. Многих военнослужащих командиры не отпускали из своих частей; другие сами не соглашались идти. Разложение, дезорганизация в полной мере касались и национализируемых соединений, причем ситуация организационной перестройки лишь усугубляла эту ситуацию.

Развитие национального движения и национализация войск – в основном на окраинах рухнувшей империи и на фронтах мировой войны – шли параллельно с углублением социальной революции, полевением и радикализацией масс в центральной части страны, приведших к октябрьскому большевистскому перевороту в Петрограде и утверждению советской власти в центральных губерниях России. Апогей национализации пришелся как раз на период Октябрьской революции и становления власти большевиков. Следует подчеркнуть, что на тех фронтах, где особенно широко развернулась национализация, позиции большевиков были самыми слабыми. На выборах в Учредительное собрание на Юго-Западном фронте они набрали 31 % голосов, на Кавказском – 18 %, на Румынском – 15 %, в то время как в Петроградском и Московском округах большевики одержали убедительную победу[318]. По понятным причинам национализация лоббировалась прежде всего националистическими силами, которые уже осенью 1917 г. нацелились на создание национальных армий. Этот процесс был противоположен большевизации армии.

Октябрьские события 1917 г. в военных округах прошли по-разному, что определялось множеством факторов – соотношением сил большевиков и оппонировавших им социалистических партий, реальным объемом власти легитимных государственных институтов и военных властей, численностью и политическими настроениями гарнизонов, наличием и организованностью рабочего класса и т. д. Гарнизоны Петрограда и Москвы сыграли в большевистской революции важнейшую роль, в значительной степени облегчив большевикам захват власти. Радикальным настроениям среди солдат способствовали участившиеся перебои с хлебом. На окраинах России определяющее влияние на ход событий оказывали националистические центробежные устремления местных элит. Националистическим силам здесь удалось еще до октябрьских событий поставить под свои знамена значительные ресурсы.

В жизни Русской армии осень 1917 г. стала временем катастрофически быстрого разложения и утраты боеспособности, радикализации и самоуправства солдатских масс. «Ужас отдачи приказа без уверенности, часто и без малейшей надежды на его исполнение, кошмаром повис над русской армией и ее страстотерпцами-начальниками и зловещей тучей закрыл последние просветы голубого неба надежды», – записал 7 октября 1917 г. в своем дневнике командир XIV армейского корпуса А.П. Будберг[319]. Высшие органы военного управления в этот период не только не владели ситуацией на местах, но зачастую не знали, кто командующий в том или ином округе. Так, в списках высшего командного состава, составленных в Военном министерстве на 12 октября 1917 г., можно было встретить такие записи: «Командующим Киевским округом был Квецинский»; «начальником штаба Одесского округа был Маркс» и т. п.[320]

После провозглашения фактической государственной независимости 7 ноября 1917 г. и образования Украинской народной республики украинизация войск получила новый импульс. Она охватила всю армию: решением Ставки украинцы выделялись в отдельные роты, батальоны, батареи и проч. и затем отправлялись в формируемые украинские части. Современники оценивали численность украинских частей в широком диапазоне – от 400 до 1,5 млн. человек[321]. В любом случае речь идет об общественном процессе огромного масштаба. При этом существующие соединения грозили быть полностью дезорганизованы такими перестановками. Например, из XVII армейского корпуса в ноябре 1917 г. предстояло выделить до 40 % украинцев, которые при этом требовали отправлять их с оружием и частью корпусного обоза[322]. Углубление украинизации наложилось на процесс стихийной демобилизации и полного развала Русской армии после захвата власти большевиками в Центральной России. Поэтому военное командование на местах было поставлено перед выбором между плохим и худшим. Если деструктивный потенциал демобилизации был очевиден, то национализация в очередной раз оставляла робкую надежду на «оздоровление армии» и «водворение порядка в тылу»[323]. К тому же военные власти надеялись, что национальные части будут формироваться «без комитетов» – этих главных виновников развала армии[324].

Новые волны национализации войск возникали и после установления советской власти. В декабре 1917 г. было объявлено о сформировании Азербайджанского армейского корпуса. Данное формирование уже нельзя было замаскировать никакими соображениями целесообразной перестройки армии: азербайджанцев (тюрок) в армии было немного: при царизме их не призывали. В войсках они составляли мизерную прослойку, если не считать Татарского конного полка Дикой дивизии, укомплектованного в свое время добровольцами-тюрками. Речь шла именно о вооружении азербайджанцев для участия в междоусобной войне. Азербайджанский корпус – продукт острой политической борьбы, которая в Закавказье всегда носит характер борьбы межнациональной. Впрочем, число желающих воевать было мизерным. Командир корпуса генерал А.А. Шихлинский вспоминал, как «молодые люди, приходившие для поступления в корпус, получив винтовку, патроны и постельные принадлежности, ночью, забрав все это имущество, уходили домой. И некому было поймать и возвратить их на место службы»[325]. По его словам, дело формирования корпуса «было очень трудное, даже невозможное, так как в своем распоряжении мы не имели достаточного числа офицеров, говорящих на азербайджанском языке, а будущий контингент солдат совершенно не понимал русского языка. У нас не было ни одного унтер-офицера, ни одного солдата старой службы, с которого могли бы брать пример новые контингенты. Не было никаких призывных списков. Метрических свидетельств у азербайджанцев, проживающих в сельских местностях, большей частью не имелось»[326]. В итоге вместо корпуса, по словам Шихлинского, «кое-как удалось сформировать лишь одну роту»[327]. В отсутствие военных традиций и национального командного состава формирование корпуса ждал неминуемый крах, предотвратить который смогли лишь вторгшиеся вскоре в Закавказье турецкие войска, объявившие себя союзником Азербайджана.

Правда, немногим лучше было положение и в других национальных корпусах Кавказского фронта. В течение января 1918 г. необходимые распоряжения по поводу формирования всех частей Армянского корпуса были сделаны, однако реального воплощения многие из них в условиях кризиса управления и снабжения не получили[328].

Таким образом, большевистскую революцию Русская армия встретила не только в состоянии организационного развала, но и разгула национализма, выражавшегося в «растаскивании» войск и отдельных военнослужащих по национальным «квартирам». Осколки совсем недавно еще единой армии интуитивно готовились к гражданской войне всех против всех.

Глава 4. Комплектование Красной армии представителями нерусских народов в годы Гражданской войны

Тема участия нерусских народов в вооруженной борьбе в период Гражданской войны в России – одна из сложных историографических проблем, изученная до сего дня лишь фрагментарно и довольно поверхностно. Безусловно, она заслуживает большого, строго документального исследования. Задачу данной главы мы видим в очерке основных тенденций использования нерусских народов в комплектовании и организации РККА.

Разгоревшееся в 1918 г. на просторах бывшей Российской империи гражданское противостояние вовлекло в свою орбиту, пожалуй, все населявшие ее этносы. Будучи так или иначе притесняемы самодержавием в прошлом, многие из них взялись за оружие, чтобы отстаивать советскую власть. Для советского (как и любого другого) военного ведомства наиболее удобный и простой способ комплектования воинских частей основывался на обязательной воинской повинности, единой для всех населявших страну народов. Высшие органы военного управления многократно подчеркивали в своих разъяснениях нижестоящим инстанциям, что все народы, принявшие советскую платформу, находились по отношению к обязательной военной службе в одинаковом правовом положении. Однако на деле возможность организовать призыв в национальных регионах предоставлялась редко. Чаще всего нерусские народы становились на защиту советской власти в составе разного рода добровольческих или полудобровольческих национальных формирований, имевших различную структуру, по-разному организованных и интегрированных в вооруженные силы Советской России.

В данном разделе будут рассмотрены оба этих подхода. Первый из них можно назвать «прагматическим»: он учитывал прежде всего интересы советского военного ведомства и был направлен на решение задачи ритмичного, почти механического пополнения «людским материалом» действующей армии. Второй подход можно назвать «политическим», поскольку формирование и боевое применение любой национальной части было всегда сопряжено с согласованием интересов различных политических акторов. Национальные части не только являлись боевыми единицами РККА, но и несли определенное политическое высказывание.

Сразу отметим, что в случае с национальными воинскими формированиями разбираться в истории каждого из них едва ли имеет смысл[329]. Их количество исчисляется многими десятками и даже сотнями[330], а исторический путь – зачастую лишь месяцами и неделями[331]. В конце данной главы в табличную форму сведены те из них, которые проходили по учету центральных органов военного управления, состояли на всех формах довольствия и включались в боевые расписания Красной армии. Такие критерии исторической легитимации национальных формирований представляются нам наиболее приемлемыми, поскольку именно здесь проходила граница со всевозможными партизанскими формированиями, не входившими в штат РККА.

4.1. Национальные формирования на большевистской службе

Осенью 1917 г. Русская армия находилась в состоянии распада. Декрет о мире 26 октября (8 ноября) 1917 г. и особенно Декрет о сокращении численности армии от 10 (23) ноября 1917 г. сыграли в ее судьбе фатальную роль, сделав этот процесс уже необратимым. Новому советскому правительству пришлось приспосабливаться к обстоятельствам. В первые месяцы, примерно до конца 1917 г. большевики пытались сохранить старую армию, переформатировав ее под свои нужды. При этом весьма многочисленные национализированные воинские части стали для них отдельной проблемой.

После Октября 1917 г. национализация войск приобрела лавинообразный характер. Одна только мусульманизация пронизала почти всю армию. В декабре 1917 г. в Русской армии существовало 4 фронтовых, 13 армейских, 12 окружных, 98 гарнизонных, более 150 дивизионных мусульманских комитетов[332]. По инициативе мусульманских активистов и солдатских масс они возникали повсеместно – от Гельсингфорса и Петрограда до Читы и Владивостока. По сведениям упомянутого выше Всероссийского мусульманского военного шуро, к концу 1917 г. имелись следующие мусульманские части: Туземный конный корпус (бывшая Дикая дивизия), два Крымских конных полка, 1-й мусульманский стрелковый корпус на Румынском фронте, 1-й стрелковый мусульманский полк в Оренбурге, 2-й (144-й) мусульманский запасный полк в Уфе, Текинский полк. В Белебее организовался 6-й мусульманский стрелковый полк. В Симферополе был мусульманизирован 32-й пехотный запасный полк, мусульманизировался 95-й пехотный запасный полк. Это не полный список мусульманских формирований. Правда, часто желаемое выдавалось за действительное: большинство перечисленных частей и соединений только формировались, в лучшем случае имея лишь штабы; нередко они существовали лишь в проекте (как 1-й мусульманский корпус) либо, напротив, находились в стадии развала (как Туземный конный корпус).

Анархия, митинговщина, политизация солдатской массы немедленно превратились из главных союзников большевиков в разложении старой армии во врагов нового режима. Поэтому с первых дней захвата власти большевистским правительством вводились ограничения, призванные поставить предел дальнейшему развалу войск. Так, 15 (28) ноября 1917 г. Народный комиссариат по национальным делам (Наркомнац) своим постановлением допустил «свободную группировку воинов по национальному признаку в пределах той или иной военной единицы». Однако тут же оговаривалось, что «это не должно быть смешиваемо с самовольным уходом на родину выделившихся, таким образом, групп, каковой уход недопустим в условиях войны без согласия на то общего военного органа»[333]. 12 (25) ноября 1917 г. разъяснения по поводу национальных формирований дал нарком по иностранным делам Л.Д. Троцкий. В телеграфных переговорах он просил «не чинить» формированию национальных полков «никаких политических препятствий и ставить только те ограничения», которые вызывались фронтовой обстановкой.