Тысяча и одна ночь

И он взял деньги, довольный, и, открыв ворота, вошёл и ввёл меня вместе с собою, и мы пошли и шли до тех пор, пока не пришли в приятное место, и старик сказал мне: «Посиди здесь, а я схожу и вернусь к тебе и принесу немного плодов».

И он оставил меня и ушёл, и некоторое время его не было, а потом он вернулся с жареным ягнёнком, и мы ели, пока не насытились, а моё сердце желало увидеть эту девушку. И когда мы сидели так, дверь вдруг распахнулась, и старик сказал мне: «Вставай, спрячься». И я поднялся и спрятался, и вдруг чёрный евнух просунул голову в калитку и спросил: «Эй, старик, есть с тобою кто-нибудь?» – «Нет», – отвечал старик. «Запри ворота в сад», – сказал тогда евнух, и старец запер ворота сада, и вдруг Ситт Дунья появилась из потайной двери, и когда я увидел её, я подумал, что луна взошла на горизонте и засияла. И я смотрел на неё некоторое время и почувствовал стремление к ней, подобное стремлению жаждущего к воде, а немного спустя она заперла дверь и ушла. И тогда я вышел из сада и направился домой, и я знал, что мне не достичь её и что я не из её мужчин, особенно раз я стал как женщина и у меня нет принадлежности мужчин. Она царская дочь, а я купец, – откуда же мне достичь такой, как она, или ещё кого-нибудь?

И когда мои товарищи собрались, я тоже собрался и поехал с ними. А они направлялись в этот город, и когда мы достигли здешних мест и встретились с тобою, ты спросил меня и я рассказал тебе. Вот моя повесть и то, что со мной случилось, и конец».

И когда Тадж-аль-Мулук услышал эти речи, его ум и мысли охватила любовь к Ситт Дунья, и он не знал, что ему делать. Он поднялся и сел на коня и, взяв Азиза с собою, вернулся в город своего отца, и отвёл Азизу дочь и отправил ему туда все, что нужно из еды, питья и одеяний и, покинув его, удалился в свой дворец, и слезы бежали по его щекам, так как слух заменяет лицезрение и встречу. И Тадж-аль-Мулук оставался в таком состоянии, пока его отец не вошёл к нему, и он увидел, что царевич изменился в лице и стал худ телом и глаза его плачут. И царь понял, что его сын огорчён из-за чего-то, что постигло его, и сказал: «О дитя моё, расскажи мне, что с тобою и что такое случилось, что изменился цвет твоего лица и ты похудел телом». И царевич рассказал ему обо всем, что случилось и что он услышал из повести Азиза и повести о Ситт Дунья, и сказал, что он полюбил её понаслышке, не видав её глазами. И отец его молвил: «О дитя моё, она дочь царя, и страны его от нас далеко! Брось же это и войди во дворец твоей матери…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Ночь, дополняющая до ста тридцати

Когда же настала ночь, дополняющая до ста тридцати, она сказала:

«Дошло до меня, о счастливый царь, что везирь Дандан рассказывал Дау-аль-Макану: «И отец Тадж-аль-Мулука сказал ему: «О дитя моё, её отец царь, и земли его от нас далеко! Брось же это и войди во дворец твоей матери – там пятьсот невольниц подобных лунам; какая из них тебе понравится, ту и бери. Или же возьмём и сосватаем за тебя какую-нибудь из царских дочерей, которая будет лучше её». – «О батюшка, – отвечал Тадж-аль-Мулук, – не хочу другую, совсем! Эта вышила газель, которую я видел, и мне не обойтись без неё, а иначе я пойду блуждать по степям и пустыням и убью себя из-за неё». – «Дай срок, пока я пошлю к её отцу и посватаю её у него, – сказал ему отец. – Я исполню твоё желание, как я сделал для себя с твоей матерью; быть может, Аллах приведёт тебя к желаемому, а если её отец не согласится, я потрясу его царство войском, конец которого будет у меня, а начало у него».

Потом он позвал юношу Азиза и спросил: «О дитя моё, ты знаешь дорогу?» – «Да», – отвечал Азиз. «Я хочу, чтобы ты поехал с моим везирем», – сказал царь, и Азиз ответил: «Слушаю и повинуюсь, о царь времени!» Потом царь призвал своего везиря и сказал: «Придумай мне план для моего сына, и пусть он будет хорош. Отправляйся на Камфарные острова и сосватай дочь их царя за моего сына». И везирь отвечал: «Слушаю и повинуюсь!»

А Тадж-аль-Мулук вернулся в своё жилище, и его страсть ещё увеличилась, и состояние его ухудшилось, и отсрочка показалась ему долгой, а когда над ним опустилась ночь, он стал плакать, стонать и жаловаться и произнёс:

«Ночной уж спустился мрак, и слез велики войска,И ярок огонь любви, горящий в душе моей.Коль ночи вы спросите, они вам поведают,Другим ли я занят был – не грустью тоскливою.Ночами я звёзд стада пасу от любви моей,А слезы с ланит моих бегут, как градинок ряд.Один ведь остался я, и нет никого со мной!Подобен я любящим без близких и родичей».

А окончив свои стихи, он лежал некоторое время без чувств и очнулся только к утру. И пришёл слуга его отца, и встал у его изголовья, позвал его к родителю.

И Тадж-аль-Мулук пошёл с ним, и, увидав его, отец юноши нашёл, что цвет его лица изменился, и принялся его уговаривать быть стойким и обещал свести его с царевной, а потом он снарядил Азиза и своего везиря и дал им подарки. И они ехали дни и ночи, пока не приблизились к Камфарным островам. И тогда они остановились на берегу реки, и везирь послал от себя гонца к царю, чтобы сообщить ему об их прибытии. И гонец отправился, и прошло не более часу, как придворные царя и его эмиры выехали к ним навстречу на расстояние одного фарсаха: и, встретив их, ехали впереди их, пока не ввели их к царю. И прибывшие поднесли ему подарки и пробыли у него, как гости, три дня. А когда настал четвёртый день, везирь вошёл к царю и, встав перед ним, рассказал ему о деле, по которому он прибыл. Царь был в недоумении, какой дать ответ, так как его дочь не любила мужчин и не желала брака. Он посидел некоторое время, опустив голову к земле, а потом поднял голову и, призвав одного из евнухов, сказал ему: «Пойди к твоей госпоже Дунья и повтори ей то, что ты слышал, и расскажи, зачем прибыл этот везирь». И евнух поднялся и пошёл и ненадолго скрылся, а потом он вернулся к царю и сказал: «О царь времени, когда я пришёл и рассказал Ситт Дунья, что слышал, она сильно рассердилась и, поднявшись на меня с палкой, хотела разбить мне голову, и я бегом убежал от неё. И она сказала мне: «Если мой отец заставит меня выйти замуж, я убью того, за кого я выйду». И тогда её отец сказал везирю и Азизу: «Вы слышали и знаете – расскажите же это царю и передайте ему привет. Моя дочь не любит мужчин и не желает брака…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Сто тридцать первая ночь

Когда же настала сто тридцать первая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что царь Шахраман сказал везирю и Азизу: «Передайте царю привет и расскажите ему, как вы слышали, что моя дочь но желает брака». И они ушли назад без всякого проку и ехали до тех пор, пока не прибыли к царю и не рассказали ему, что случилось.

И тогда царь велел военачальникам кликнуть клич войскам о выступлении на бой и на войну, но везирь сказал ему: «О царь, не делай этого – за тем царём нет вины. Когда его дочь узнала об этом, она прислала сказать: «Если мой отец заставит меня выйти замуж, я убью того, за кого выйду и убью себя после него». Отказ исходит только от неё».

И, услышав слова везиря, царь испугался за Тадж-аль-Мулука и сказал: «Если я стану воевать с её отцом и захвачу царевну, а она убьёт себя, мне не будет от этого никакой пользы». – И потом царь уведомил своего сына, Тадж-аль-Мулука, и тот, узнав об этом, сказал своему отцу: «О батюшка, мне нет мочи терпеть без неё! Я пойду к ней и буду стараться с ней сблизиться, даже если я умру, я не стану делать ничего другого». – «А как же ты пойдёшь к ней?» – спросил его отец. «Я пойду в обличье купца», – ответил Тадж-аль-Мулук. И царь сказал: «Если это неизбежно, то возьми с собою везиря и Азиза». Потом царь вынул для него кое-что из своей казны и приготовил ему на сто тысяч динаров товара. И везирь с Азизом сговорились с царевичем, а когда наступила ночь, Тадж-аль-Мулук и Азиз отправились в дом Азиза и переночевали эту ночь там. А сердце Тадж-аль-Мулука было похищено, и не была ему приятна пища и сон – наоборот, на него налетели думы, и его потрясло томление по любимой. И он прибег к творцу, чтобы тот послал ему встречу с нею, и стал плакать, стонать и произнёс:

«Посмотрим, удастся ли сойтись после &дали –На страсть я вам жалуюсь, и вам говорю я:«Тогда вы мне вспомнились, когда беззаботна ночь,И отняли сон вы мой, а люди все спали».

А окончив свои стихи, он разразился сильным плачем, и Азиз заплакал вместе с ним, вспоминая дочь своего дяди, и они продолжали так плакать, пока не настало утро. А потом Тадж-аль-Мулук поднялся и пошёл к своей матери, одетый в дорожные одежды. И мать спросила его, что с ним, и когда он повторил ей весь рассказ, она дала ему пятьдесят тысяч динаров и простилась с ним, и он ушёл от неё, после того как она пожелала ему благополучия и встречи с любимыми. А затем Тадж-аль-Мулук вошёл к своему отцу и попросил разрешения выезжать, и отец его позволил и дал ему пятьдесят тысяч динаров, и царевич приказал поставить себе шатёр за городом, и ему поставили шатёр, где он пробыл два дня, а потом уехал.

И Тадж-аль-Мулук подружился с Азизом и говорил ему: «О брат мой, я не могу больше расстаться с тобою». И Азиз отвечал: «И я также, и я хотел бы умереть у твоих ног, но только, о брат мой, моё сердце занято мыслью о матери». – «Когда мы достигнем желаемого, будет одно лишь добро», – ответил Тадж-аль-Мулук. И они поехали, и везирь наставлял Тадж-аль-Мулука быть стойким, а Азиз развлекал его сказками, говорил стихи и рассказывал летописи и истории, и они шли быстрым ходом ночью и днём в течение двух полных месяцев. И путь показался Тадж-аль-Мулуку долгим, и огни разгорелись в нем сильнее, и он произнёс:

«Путь долог, и велики волненья и горести,И в сердце моем любовь великим огнём горит.Клянусь, о мечта моя, желаний предел моих,Клянусь сотворившим нас из крови сгустившейся,Я бремя любви к тебе несу, о желанная,И горы высокие снести не могли б его,О жизни владычица, убила любовь меня,И мёртвым я сделался – дыханья уж нет во мне.Когда б не влекла меня надежда познать тебя,Не мог бы спешить теперь в пути я, стремясь к тебе».

А окончив свои стихи, Тажд-аль-Мулук заплакал, и Азиз заплакал вместе с ним, так как у него было ранено сердце, и сердце везиря размягчилось из-за их плача. «О господин, – сказал он, – успокой свою душу и прохлади глаза – будет тебе только одно добро». А Тадж-аль-Мулук воскликнул: «О везирь, время пути продлилось! Скажи мне, сколько между нами и городом?»

«Осталось лишь немного», – сказал Азиз. И они ехали, пересекая долины и кручи, степи и пустыни. И вот в одну из ночей Тадж-аль-Мулук спал и увидел во сне, что его любимая с ним, и он обнимает её и прижимает к груди, и он проснулся испуганный и устрашённый, с улетевшим умом, и произнёс:

«О други, блуждает ум, и слезы текут струёй,И страсть велика моя, и вечно со мной любовь.Я плачу теперь, как мать, дитя потерявшая;Когда наступает ночь, стенаю как голубь я.И если подует ветр с земель, где живёте вы,Прохладу я чувствую, до нас доходящую.Привет вам я буду слать, пока летит горлинкаИ дует восточный ветр и голубя слышен стон».

И когда Тадж-аль-Мулук окончил говорить стихи, к нему пошёл везирь и сказал: «Радуйся – это хороший знак! Успокой своё сердце и прохлади глаза – ты обязательно достигнешь своей цели».

И Азиз тоже подошёл к нему и стал уговаривать его потерпеть, и развлекал его, разговаривая и рассказывая ему сказки, и они спешили в пути и продолжали ехать в течение дней и ночей, пока не прошло ещё два месяца.

И вот в какой-то день солнце засияло над ними, И им блеснуло вдали что-то белое. Тадж-аль-Мулук спросил Азиза: «Что это там белое?» И Азиз отвечал ему: «О владыка, это белая крепость, а вон город, к которому ты направляешься». И Тадж-аль-Мулук обрадовался, и они ехали до тех пор, пока не приблизились к городу, а когда они подъехали ближе, Тадж-аль-Мулук возвеселился до крайности, и прошли его горести и печали. А затем они вошли в город, будучи в обличий купцов (а царевич был одет как знатный купец), и пришли в одно место, которое называлось жилище купцов, – а это был большой хан. «Здесь помещение купцов?» – спросил Тадж-аль-Мулук Азиза, и тот ответил: «Да, это тот хан, где я стоял», – и они остановились там и, поставив своих животных на колени, сняли с них поклажу и сложили свои пожитки в кладовые. Они провели там четыре дня, чтобы отдохнуть, а потом везирь посоветовал им нанять большой дом, и они согласились на это и сняли себе просторно построенный дом, предназначенный для развлечений. И они поселились там, и везирь с Азизом стали придумывать какой-нибудь способ для Тадж-аль-Мулука, а Тадж-аль-Мулук был растерян и не знал, что делать. И везирь нашёл такой способ, чтобы Тадж-аль-Мулук стал купцом на рынке материй.

И, обратившись к Тадж-аль-Мулуку и Азизу, он сказал: «Знайте, что если мы будем так сидеть здесь, мы не достигнем желаемого и не исполним того, что нам нужно. Мне пришло на ум нечто, и в этом, если захочет Аллах, будет благо». – «Делай, что тебе вздумается, – ответили ему Тадж-аль-Мулук и Азиз, – на старцах лежит благословение, а ты к тому же совершал всякие дела. Скажи же нам, что пришло тебе на ум». И везирь сказал Тадж-аль-Мулуку: «Нам следует нанять для тебя лавку на рынке материй, где ты будешь сидеть и торговать, ибо всякому – и знатному и простому – нужна ткань и кусок материи. Ты будешь находиться в этой лавке и сидеть там, и твоё дело устроится, если захочет великий Аллах, тем более что внешность твоя красива. Но только сделай Азиза у себя приказчиком и посади его с собою в лавке, чтобы он подавал тебе отрезки материи». Услышав эти слова, Тадж-аль-Мулук воскликнул: «Поистине, это правильный и хороший план!» И затем он вынул дорогую купеческую одежду, надел её и пошёл, а слуги его шли сзади, и одному из них он дал с собою тысячу динаров, чтобы устроить все нужное в лавке. И они шли до тех пор, пока не достигли рынка материй.

И когда купцы увидали Тадж-аль-Мулука, посмотрели на его красоту и прелесть, они пришли в недоумение и говорили: «Подлинно, Ридван[186] открыл врата рая и забыл об этом, и этот редкостно красивый юноша вышел оттуда». А другие говорили: «Может быть, он из ангелов». И, подойдя к купцам, они спросили, где лавка старосты, и им указали, и они шли, пока не пришли к старосте, к приветствовали его, и староста и те из купцов, кто был с ним, встали и посадили их и оказали им почтение из-за везиря: они увидели, что это человек пожилой и уважаемый, и с ним юный Тадж-аль-Мулук и Азиз. И купцы говорили друг другу: «Этот старик несомненно отец двух этих юношей». – «Кто из вас староста рынка?» – спросил их везирь. И купцы ответили: «Вот он». И тут староста подошёл, и везирь, посмотрев на него, увидел что это великий старец, достойный и степенный, обладатель слуг и рабов, белых и чёрных.

И староста приветствовал их, как приветствуют любимых, и усердно выказывал им уважение, и, посадив их с собою рядом, спросил: «Есть ли у вас нужда, которую мы были бы счастливы исполнить?» – «Да, – отвечал везирь, – я человек старый, далеко зашедший в годах, и со мной вот эти два юноши. Я путешествовал с ними по всем областям и странам. Вступив в какой-нибудь город, я всегда остаюсь в нем целый год, чтобы они могли осмотреть его и узнать его обитателей. Я прибыл в ваш город и избрал его местопребыванием, и я хочу получить от тебя лавку, и пусть это будет лавка хорошая, из лучших помещений, где я бы мог посадить их, чтобы они поторговали, осмотрели бы этот город, усвоили бы нравы его жителей и научились бы продавать и покупать, брать и отдавать».

И староста отвечал: «В этом нет беды!» А староста посмотрел на юношей и возрадовался им и полюбил их великой любовью: этот староста увлекался смертоносными взорами, и любовь к сынам превосходила в нем любовь к дочерям, и он был склонён к мужеложству. «Вот прекрасная дичь! Слава тому, кто сотворил их из ничтожной капли и придал им образ!» – подумал он и встал перед ними, прислуживая им, как слуга. А затем он приготовил им лавку, которая находилась посреди крытой галереи, и не было у них на рынке лавки лучше и виднее, так как это была давка разубранная и просторная с полками из слоновой кости и чёрного дерева. А потом староста отдал ключи везирю, бывшему в обличье старого купца, и сказал ему: «Бери, господин! Да сделает её Аллах жилищем благословенным для твоих детей!» И везирь взял у него ключи. А затем они отправились в хан, где были сложены их пожитки, и приказали слугам перенести все бывшие у них товары и материи в ту лавку…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Сто тридцать вторая ночь

Когда же настала сто тридцать вторая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что, взяв ключи от лавки, везирь, и вместе с ним Тадж-аль-Мулук и Азиз, отправились в хан и приказали слугам перенести бывшие у них товары, материи и редкости – а их было много и стоили они целой казны; и все это перенесли, а потом они пошли в лавку, сложили там свои пожитки и проспали эту ночь. Когда же настало утро, везирь взял обоих юношей и свёл их в баню, и они искупались и вымылись, надели роскошные одежды, надушились, и насладились баней до конца. А каждый из юношей был блестяще красив и, будучи в бане, оправдывал слова поэта:

О радость прислужнику, чьи руки касаютсяИх тела, рождённого меж влагой и светом.Всегда в ремесле своём искусство являет он,Когда даже с камфары срывает он мускус[187],И потом они вышли из бани.

А староста, услышав, что они пошли в баню, сел и стал ожидать их, и вдруг они подошли, подобные газелям: их щеки зарделись, и глаза почернели, а лица их сверкали, и были они, словно пара сияющих лун или две плодоносные ветви. И, увидев их, староста поднялся на ноги и воскликнул: «О дети мои, да будет баня вам всегда приятна!» И Тадж-аль-Мулук ответил ему нежнейшим голосом: «Пошли тебе Аллах приятное, о родитель мой! Почему ты не пришёл к нам и не выкупался вместе с нами?» И потом оба склонились к руке старосты и поцеловали её и шли впереди него, пока не пришли к лавке, из чинности и уважения к нему, так как он был начальником купцов рынка и раньше оказал им милость, отдав им лавку. И когда староста увидел их подрагивающие бедра, в нем поднялась великая страсть, и он стал пыхтеть и храпеть и не мог больше терпеть, и вперил в них глаза и произнёс такое двустишие:

«Читает душа главу о боге едином в них[188],И негде прочесть ей тут о многих богах главу.Не диво, что, тяжкие, дрожат на ходу они, –Ведь сколько движения в том своде вертящемся».

И ещё он сказал:

«Увидел мой глаз – идут по земле они.О, пусть бы прошли они вдвоём по глазам моим!»

Услыхав это, юноши стали заклинать его, чтобы он пошёл с ними в баню во второй раз, и староста, едва поверив этому, поспешил в баню, и они вошли с ним, а везирь ещё не выходил из бани. И, услышав голос старосты, он вышел и встретил его посреди бани и пригласил его, но староста отказался, и тогда Тадж-аль-Мулук схватил его за руку с одной стороны, а Азиз взял его за руку с другой стороны, и они ввели его в другую комнату. И этот скверный старик подчинился им, и его безумие ещё увеличилось, и Тадж-аль-Мулук поклялся, что никто другой не вымоет его, а Азиз поклялся, что никто, кроме него, не будет поливать его водой.

И старик отказывался, а сам желал этого, и везирь сказал ему: «Они твои дети, дай им тебя вымыть и выкупать». – «Да сохранит их тебе Аллах! – воскликнул староста, – клянусь Аллахом, благословение и счастье поселились и нашем городе, когда пришли вы и те, кто с вами!»

И он произнёс такие два стиха:

«Явился ты – и вся земля в зелени,Цветут цветы перед взором смотрящего.Кричит земля и все её жители:«Приют тебе и радость, пришедший к нам!»

И его поблагодарили за это, и Тадж-аль-Мулук все время мыл его, а Азиз поливал его водой. И староста думал, что душа его в раю. А когда они кончили ему прислуживать, он призвал на них благословение и сел рядом с везирем, как будто для того, чтобы поговорить с ним, а сам смотрел на Тадж-аль-Мулука и Азиза. А потом слуги принесли им полотенца, и они вытерлись, надели своё платье и вышли из бани, и тогда везирь обратился к старосте и сказал ему: «О господин, поистине баня – благо жизни!» – «Да сделает её Аллах здоровой для тебя и для твоих детей и да избавит их от дурного глаза! – воскликнул староста. – Помните ли вы что-нибудь из того, что сказали про баню красноречивые?» – «Я скажу тебе два стиха, – ответил Тадж-аль-Мулук и произнёс: –

Жизнь в хаммаме[189] поистине всех приятней,Только места немного в нем, к сожалению,Райский сад там, где долго быть неприятно,И геенна, войти куда – наслажденье».

А когда Тадж-аль-Мулук окончил свои стихи, Азиз сказал: «Я тоже помню о бане два стиха». – «Скажи их мне», – молвил старик. И Азиз произнёс:

«О дом, где цветы цветут из скал твердокаменных!Красив он, когда, светясь, огни вкруг него горят.Геенной сочтёшь его, хоть райский он, вправду, сад.И часто встречаются там солнца и луны».

Когда Азиз окончил свои стихи, староста, которому понравилось то, что он сказал, посмотрел на их красоту и красноречие и воскликнул: «Клянусь Аллахом, вы обладаете всей прелестью и красноречием, но послушайте вы меня!» И он затянул напев и произнёс такие стихи:

«Как прекрасно пламя, и пытка им услаждает нас,И живит она и тела и души людям!Подивись же дому, где счастья цвет всегда цветёт,Хоть огонь под ним, пламенея ярко, пышет.Кто придёт туда, в полной радости будет жить всегда,И пролились в нем водоёмов полных слезы».

И потом он пустил взоры своих глаз пастись на лугах их красоты и произнёс такие два стиха:

«Я пришёл к жилищу, и вижу я: все привратникиМне идут навстречу, и лица их улыбаются.И вошёл я в рай, и геенну я посетил потом,И Ридвану я благодарен был и Малику»[190].

Услышав это, все удивились таким стихам, а потом староста пригласил их, но они отказались и пошли к себе домой, чтобы отдохнуть от сильной жары в бане. Они отдохнули, поели и выпили и провели всю ночь в своём жилище, как только возможно счастливые и радостные. А когда настало утро, они встали от сна, совершили омовение, сотворили положенные молитвы и выпили утренний кубок. Когда же взошло солнце и открылись лавки и рынки, они поднялись, вышли из дому и, придя на рынок, открыли лавку. А слуги уже убрали её наилучшим образом: они устлали её подушками и шёлковыми коврами и поставили там две скамеечки, каждая ценою в сто динаров, и накрыли их царским ковром, обшитым кругом золотою каймой, а посреди лавки были превосходные ковры, подходящие для такого места. И Тадж-аль-Мулук сел на одну скамеечку, а Азиз на другую, а везирь сел посреди лавки, и слуги стояли пред ними. И жители города прослышали про них и столпились возле них, и они продали часть товаров и материй, и в городе распространилась молва о Тадж-аль-Мулуке и его красоте и прелести.

И они провели так несколько дней, и каждый день люди приходили все в большем количестве и спешили к ним. И везирь обратился к Тадж-аль-Мулуку, советуя ему скрывать свою тайну, и поручил его Азизу, и ушёл домой, чтобы остаться с собою наедине и придумать дело, которое бы обернулось им на пользу; а Тадж-аль-Мулук с Азизом стали разговаривать, и царевич говорил Азизу: «Может быть, кто-нибудь придёт от Ситт Дунья».

И Тадж-аль-Мулук проводил так дни и ночи, с беспокойной душой, не зная ни сна, ни покоя, и страсть овладела им, и усилились его любовь и безумие, так что он лишился сна и отказался от питья и пищи, а был он как луна в ночь полнолуния. И вот однажды Тадж-аль-Мулук сидит, и вдруг появляется перед ним женщина-старуха…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Сто тридцать третья ночь

Когда же настала сто тридцать третья ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что везирь Дандан говорил Дау-аль-Макану: «И вот однажды Тадж-аль-Мулук сидит, и вдруг появляется перед ним старуха.

Она приблизилась (а за нею шли две невольницы) и шла до тех пор, пока не остановилась у лавки Тадж-аль-Мулука, и, увидав, как он строен станом, прелестен и красив, она изумилась его красоте и налила себе в шальвары. «Слава тому, кто сотворил тебя из ничтожной капли и сделал тебя искушением для смотрящих!» – воскликнула она. А потом, вглядевшись в юношу, сказала: «Это не человек, это не кто иной, как вышний ангел!»

И она подошла ближе и поздоровалась с Тадж-аль-Мулуком, а он ответил на её приветствие и встал на ноги, улыбаясь ей в лицо, и все это он сделал по указанию Азиза. Потом он посадил старуху с собою рядом и стал овевать её опахалом, пока она не отошла и не отдохнула, и тогда старуха обратилась к Тадж-аль-Мулуку и спросила: «О дитя моё, о совершённый по свойствам и качествам, из здешних ли ты земель?» – «Клянусь Аллахом, госпожа, – ответил Тадж-аль-Мулук ясным, нежным и прекрасным голосом, – я в жизни не вступал в эти края прежде этого раза и остался здесь только для развлечения». – «Да будет тебе почёт среди прибывших! Простор и уют тебе! – воскликнула старуха. – А какие ты привёз с собою материи? Покажи мне что-нибудь красивое; прекрасные ведь привозят только прекрасное». Когда Тадж-аль-Мулук услышал эти слова, его сердце затрепетало, и он не понял смысла её речей, но Азиз подмигнул ему и сделал знак, и Тадж-аль-Мулук сказал: «У меня все, что ты захочешь, и со мною есть все материи, подходящие только царям и царским дочерям. Расскажи мне, для кого то, что ты хочешь, чтобы я мог показать тебе материи, подходящие для тех, кто будет владеть ими (а говоря это, он хотел понять смысл речей старухи).