Тысяча и одна ночь

И когда Шарр-Кан услышал эти слова, глаза вылезли у него на темя, его щеки покраснели, и он воскликнул: «О христианские собаки, вы осмелились прийти в наши страну и пройти по нашей земле? Но вам недостаточно этого, и вы подвергаете себя опасности и обращаетесь к нам с этой речью! Или вы думаете, что вырветесь из наших рук и возвратитесь в ваши земли?» И он крикнул ста всадникам, которые были с ним, и сказал: «Вот вам эти собаки, их столько же числом, сколько вас!» И, обнажив меч, бросился на них.

И сто всадников бросились вместе с ним, и франки встретили их с сердцами крепче камня, и люди столкнулись с людьми, и храбрецы напали на храбрецов, и завязался тесный бой и жестокая стычка, и велик был ужас, и прекратились слова и разговоры.

И они бились и сражались и разили мечами, пока день не повернул на закат и не приблизилась тёмная ночь. И тогда они отошли друг от друга. И Шарр-Кан встретился со своими товарищами и увидел, что только четверо получили раны, но они оказались благополучными. И Шарр-Кан сказал им: «Клянусь Аллахом, я всю жизнь погружаюсь в ревущее море боя и сражаюсь с мужами, но не видал никого более стойких в единоборстве при встречах с бойцами, чем эти храбрецы!» И ему ответили: «Знай, о царь, что среди них есть один франкский воин, их предводитель, который доблестен и глубоко разит копьём, но он, клянёмся Аллахом, не коснулся нас, ни больших, ни малых, и всякого, кто оказывался перед ним, он как будто не замечал и не сражался с ним. Но клянёмся Аллахом, если бы он захотел нас убить, он убил бы нас всех!»

И Шарр-Кан растерялся, узнав о таких делах и услышав такие слова витязей. «Завтрашний день, – сказал он, – мы построимся и сразимся с ними поодиночке: нас ведь сотня и их сотня, и мы попросим помощи против них у господа небес». И они провели эту ночь, согласившись на этом.

Что же до франков, то они собрались вокруг своего предводителя и сказали ему: «Сегодня мы не добились желаемого с этими людьми». – «Завтра, ответил предводитель, – мы выстроимся и сразимся с ними один за одним». И они провели ночь, согласившись на этом.

И оба войска стояли на страже, пока Аллах великий не засветил утра. И царь Шарр-Кан сел на коня, и его сто всадников тоже сели, и все явились на поле и увидели, что франки уже выстроились для боя. И Шарр-Кан сказал своим товарищам: «Наши враги задумали прежнее. Вот они, выезжайте к ним!» Но тут глашатай франков закричал: «Наш бой сегодняшний день будет таким: пусть храбрец из вас выступит на храбреца из нас!» И тогда один витязь из товарищей Шарр-Кана выехал и погнал коня между рядами и крикнул: «Нет ли бойца, нет ли противника? Пусть не выходит против меня ленивый и слабый!» И ещё не закончил он своих слов, как на него уже вылетел витязь из франков, залитый в доспехи, и одежды его были золотые, и сидел он на пепельном коне, и на щеках этого франка не было растительности. И он погнал своего коня и остановился посреди поля и вступил с противником в бой мечом и копьём. И не прошло часу, как франк уже ударил его копьём, скинул его с коня и взял в плен и увёл его, униженного. И его люди обрадовались этому и не дали ему выйти на поле и выставили другого. И к нему вышел другой боец из мусульман, брат пленного, и стал против него на поле, и оба кидались друг на друга недолгое время, а затем франк напал на мусульманина и, обманув его, ударил его задним концом копья, сбросил с коня и взял в плен.

И мусульмане не переставали выходить, один за другим, а франк брал их в плен, пока день не повернул на закат и не наступила мрачная ночь, из мусульман попало в плен двадцать витязей. И когда Шарр-Кан увидел это, ему стало тяжело, и он собрал своих товарищей и сказал им: «Что это за напасть постигла нас! Я выйду завтрашний день на поле и потребую поединка с предводителем франков. Я посмотрю, что было причиной его вступления в наши земли, и остерегу его от сражения с нами. И если он отвергнет это, мы сразимся с ним, а если заключит мир, мы помиримся с ним».

И они провели ночь в этом положении. А когда Аллах великий засветил утро, оба войска сели на коней, и оба отряда выстроились, и Шарр-Кан хотел выйти на поле, как вдруг видит, что из франков больше половины спешились перед одним из витязей, и они шли перед ним, пока не оказались среди поля. И Шарр-Кан всмотрелся в этого витязя и вдруг видит, что витязь, их предводитель, одет в голубой атласный кафтан и лицо его подобно луне, когда она засияет, а поверх кафтана у него кольчуга с узкими кольцами и в руке его отточенный меч, а сидит он на вороном коне с белым пятном во лбу, величиной с дирхем, и у этого франка нет растительности на щеках. И витязь ударил своего коня пяткой и выехал на середину поля и сделал мусульманам знак, говоря на чистом арабском языке: «О Шарр-Кан, сын царя Омара ибн ан-Нумана! О ты, что овладел крепостями и разрушил города, выступай на бой и сражение и выходи к тому, кто равен тебе на поле. Ты господин своего племени, и я господин своего племени. И тому из нас, кто победит своего противника, будут повиноваться люди побеждённого».

И он не закончил ещё своих слов, как Шарр-Кан выступил к нему с сердцем, полным гнева, и, погнав своего коня, он приблизился к франку и накинулся на него, как разъярённый лев. И франк встретил его на поле с опытностью и уменьем и схватился с ним, как схватываются витязи, и они стали сражаться и биться копьями и убегали и снова нападали и схватывались и отражали, подобные двум столкнувшимся горам или двум бьющимся морям. И сражение продолжалось, пока день не повернул на закат и не наступила мрачная ночь. И тогда каждый из них расстался со своим противником и вернулся к своим товарищам. И Шарр-Кан, возвратившись к своим: людям, сказал им: «Я никогда не встречал подобного этому всаднику, но только я заметил в нем одно свойство, которого не видал ни у кого, кроме него: когда он увидит на своём противнике место для убийственного удара, он поворачивает копьё и ударяет задним концом. Я не знаю, что у нас будет с ним, но я желал бы, чтобы в нашем войске были подобные ему и его товарищам».

И Шарр-Кан проспал ночь, а когда наступило утро, франк вышел к нему и спешился посреди поля, а Шарр-Кан подошёл к нему, и они принялись биться и погрузились в сражение и бой, и шеи всех протянулись к ним, и они сражались и бились и разили копьями, пока день не повернул на закат и не наступила мрачная ночь. И тогда они разошлись и вернулись к своим людям. И каждый из ник стал рассказывать товарищам, что он перенёс от своего противника. И франк сказал своим воинам: «Завтра решится дело!»

И они проспали эту ночь до утра, а затем оба витязя сели на коней и бросились друг на друга и сражались до полудня, а потом франк исхитрился и, ударив коня пяткой, потянул за повод, и конь споткнулся и сбросил его. И Шарр-Кан наклонился над своим соперником и хотел ударить его мечом, боясь, что дело с ним затянется. Но франк закричал ему и сказал: «О Шарр-Кан, не таковы бывают витязи! Так поступает побеждённый женщинами!» И когда Шарр-Кан услышал от витязя эти слова, он поднял глаза и пристально посмотрел на него и увидел, что это царевна Абриза, с которой у него случилось в монастыре то, что случилось. И, узнав её, он выпустил меч из руки и, поцеловав перед ней землю, спросил: «Что побудило тебя на эти поступки?» И Абриза ответила: «Я хотела испытать тебя на поле и посмотреть, крепок ли ты в бою и сражении, а все те, кто со мной, – мои девушки, и все они невинные девы, но они одолели твоих витязей в жарком бою. Если б мой конь подо мной не споткнулся, ты увидел бы мою силу и стойкость».

И Шарр-Кан улыбнулся её словам и сказал ей: «Слава Аллаху за спасение и за то, что мы встретились с тобой, о царица времени!» И потом царевна Абриза крикнула своим девушкам и велела им спешиться, отпустив сначала их двадцать пленников из людей Шарр-Кана, которых они взяли. И девушки последовали её приказанию и облобызали землю перед обоими. И Шарр-Кан сказал: «Подобных вам цари приберегают на случай беды». А затем он сделал знак своим людям, чтоб они приветствовали её, и они все спешились и поцеловали землю меж рук царевны Абризы (а они уже поняли, в чем дело). А потом двести всадников сели на коней и ехали ночью и днём в течение шести дней, пока не приблизились к своей стране. И Шарр-Кан приказал царевне Абризе и её девушкам снять бывшие на них одежды франков…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Пятьдесят первая ночь

Когда же настала пятьдесят первая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Шарр-Кан приказал царевне Абризе и её девушкам снять бывшие на них одежды и одеться в платья румских девушек. И они это сделали, а затем он послал отряд своих людей в Багдад оповестить своего отца Омара ибн ан-Нумана о своём прибытии и сообщить ему, что с ним царевна Абриза, дочь царя Хардуба, царя румов, чтоб он послал её встретить.

А затем они тотчас же и в ту же минуту спешились на том самом месте, куда прибыли, и Шарр-Кан тоже спешился, и они проспали до утра. А когда Аллах великий засветил утро, Шарр-Кан сел на коня вместе с теми, кто был с ними, и царевна Абриза со своим войском тоже села на коней, и они направились к городу. И вдруг приблизился везирь Дандан во главе тысячи всадников, чтобы встретить царевну Абризу с Шарр-Каном (а они вышли им навстречу по приказанию царя Омара ибн ан-Нумана).

И, приблизившись, они направились к ним и поцеловали перед ним землю, а затем оба сели на коней, и воины тоже сели и поехали, сопровождая их, и вступили в город и отправились во дворец. И Шарр-Кан вошёл к своему отцу, а тот поднялся и обнял его, и спросил его о происшедшем.

И Шарр-Кан рассказал ему, что говорила царевна Абриза и что произошло у него с нею и как она оставила своё царство и рассталась со своим отцом.

«Она предпочла отправиться с нами и жить у нас, – говорил он, – и царь аль-Кустантынии хотел устроить с нами хитрость из-за своей дочери Суфии, так как царь румов сообщил ему её историю и почему она была подарена тебе, а царь румов не знал, что она дочь царя Афридуна, царя аль-Кустантынии. И если бы он это знал, он бы не подарил её тебе, но, напротив, возвратил бы её отцу. И мы спаслись от этих дел, – говорил Шарр-Кан своему отцу, – только из-за этой девушки, Абризы, и я не видал никого доблестней её».

И он начал рассказывать своему отцу о том, что у него с нею случилось, от начала до конца, и о борьбе, и о поединке. И когда Омар ибн ан-Нуман услыхал это от своего сына Шарр-Кана, Абриза стала великой в его глазах, и ему захотелось увидать её. И он потребовал Абризу, чтобы расспросить её, и Шарр-Кан пошёл к ней и сказал: «Царь зовёт тебя!», и она ответила вниманием и повиновением. И тогда Шарр-Кан взял её и привёл к отцу, а царь сидел на своём престоле. И он велел выйти всем, кто был возле него из вельмож царства, и около него остались только евнухи, и тогда дева Абриза вошла и поцеловала землю меж рук царя Омара ибн ан-Нумана и изъяснилась прекрасными словами. И царь удивился её красноречию и поблагодарил её за то, что она сделала его сыну Шарр-Кану. И он приказал ей сесть, и она села и открыла лицо. И когда царь увидал её, ум улетел у него из головы; а затем он велел ей подойти и приблизил её к себе и отвёл особый дворец для неё и её невольниц, и назначил ей и её девушкам выдачи.

И он стал расспрашивать её о трех драгоценных камнях, о которых было упомянуто прежде. И Абриза сказала: «Вот, они со мной, о царь времени!» И, поднявшись, она отправилась в своё помещение и развязала свои пожитки и достала ларчик, из которого она вынула золотую коробку и, открыв её, вынула оттуда три драгоценных камня и поцеловала их и отдала царю, и ушла и взяла с собой его сердце.

А после её ухода царь послал за своим сыном Шарр-Каном. И когда тот явился, дал ему один камень из трех камней, и Шарр-Кан спросил его о двух других, и царь ответил: «О дитя моё, я дал один камень твоему брату Дау-аль-Макану, а другой я отдал Нузхат-аз-Заман твоей сестре». И, услышав, что у него есть брат по имени Дау-аль-Макан (а он знал только о своей сестре Нузхат-аз-Заман, Шарр-Кан обратился к своему отцу и спросил:

«О царь, разве у тебя есть сын, кроме меня?» – «Да, и ему теперь шесть лет от роду», – отвечал царь. И он рассказал Шарр-Кану, что его брата зовут Дау-аль-Макан, а сестру – Нузхат-аз-Заман и что они рождены в один раз, и Шарр-Кану было тяжело это слышать, но он сохранил горесть в тайне и сказал отцу своему: «По благословению Аллаха великого!» И он бросил камень из рук и отряс свои одежды. И его отец спросил его: «Что это я вижу, ты расстроился, услышав об этом? Ведь ты же будешь владеть царством после меня, и я заставил свои войска поклясться тебе, и эмиров моего правления я привёл к присяге. А этот камень из трех камней принадлежит тебе».

И Шарр-Кан опустил голову к земле и устыдился спорить со своим отцом, а затем он принял от него камень и поднялся, не зная, как поступить от сильного гнева. И он шёл до тех пор, пока не вошёл во дворец царевны Абризы, и когда он приблизился, она поднялась перед ним и поблагодарила его за его поступки и призвала благословение на него и на его отца. И она села и посадила его рядом с собой, и когда он уселся, царевна увидела на его лице гнев и начала расспрашивать его, и он рассказал ей, что у его отца родились от Суфии двое детей мужского и женского пола, и мальчика он назвал Дау-аль-Макан, а девочку – Нузхат-аз-Заман, он дал им два камня, а мне он дал один, – говорил Шарр-Кан, – и я оставил этот камень. И я узнал о своём брате и сестре только теперь, а им, оказывается, уже шесть лет. И когда я узнал об этом, меня охватил гнев. И вот я рассказал тебе а причине моего гнева и не скрыл от тебя ничего. Теперь я боюсь, что он женится на тебе, так как он тебя полюбил, и я увидел в нем признаки желания взять тебя. Что ты скажешь, если он этого захочет?» – «Знай, о Шарр-Кан, – отвечала царевна, – что твой отец не имеет надо мной власти и не может взять меня без моего согласия, а если он возьмёт меня насильно, я убью себя. А что касается до трех камней, то мне не пришло на ум, что он пожалует хоть один из них кому-нибудь из своих детей, я думала, что он их положит в свою казну вместе с сокровищами. Но я хочу от тебя милости: подари мне тот камешек, который твой отец дал тебе, если он у тебя».

И Шарр-Кан отвечал вниманием и повиновением и отдал ей камень. И царевна сказала ему: «Не бойся!» – и поговорила с ним некоторое время. «Я боюсь, – сказала она, – что мой отец услышит, что я у вас, и не станет медлить и будет стремиться найти меня. И он сговорится с царём Афридуном из-за его дочери Суфии, и они придут к вам с войсками, и будет великая тревога». – «О госпожа! – сказал Шарр-Кан, услышав это. – Если ты согласна остаться у нас, не думай о них, даже если бы собрались против нас все, кто есть на суше и на море». – «В этом будет только одно добро, – отвечала она; – если вы будете ко мне милостивы, я останусь у вас, а если будете злы, покину вас».

И затем она приказала невольницам принести кое-какой еды, и подали столик, и Шарр-Кан поел немного, а потом он отправился в своё жилище, озабоченный и огорчённый. Вот что было с Шарр-Каном.

Что же касается до его отца, Омара ибн ан-Нумана, то, когда его сын ушёл от него, он встал и вошёл к своей невольнице Суфии, неся с собой те два камешка. И, увидав его, она встала и стояла на ногах, пока он не сел. И к нему подошли его дети – Дау-аль-Макан и Нузхат-аз-Заман. Увидев их, он поцеловал их и повесил на шею каждого из них один камень; и дети обрадовались и поцеловали ему руки и подошли к своей матери, и она тоже обрадовалась и пожелала царю долгой жизни. И царь спросил её: «А почему ты за все время не сказала мне, что ты дочь царя Афридуна, царя аль-Кустантынии. Я увеличил бы свои милости к тебе и умножил бы твоё благосостояние и возвысил бы твоё место». И, услышав это, Суфия сказала: «О царь, а чего бы мне хотеть больше и выше, чем моё место у тебя? Я засыпана твоими милостями и благами, и Аллах наделил меня от тебя двумя детьми мужского и женского пола». И царю Омару ибн ан-Нуману понравились её слова. И потом он ушёл от неё и отвёл ей с детьми диковинный дворец и приставил к ней челядь и слуг, и законников, и мудрецов, и звездочётов, и врачей, и костоправов и велел служить ей, и оказал им большое уважение и проявил к ним крайнюю милость. А потом он отправился во дворец своей власти, где творил суд между людьми. Вот что было у него с Суфией и её детьми.

Что же касается до царя Омара ибн ан-Нумана и его дел с царевной Абризой, то его охватила любовь к ней, и он был влюблён в неё и ночью и днём. И каждый вечер он ходил к ней и беседовал с нею и намекал ей словами, по она не давала ему ответа и говорила: «О царь времени, мне нет сейчас охоты до мужчин». И когда он увидел её сопротивление, его страсть усилилась и любовь и тоска увеличились. И, истомлённый этим, он призвал своего везиря Дандана и сообщил ему, как велика в его сердце любовь к царевне Абризе, дочери царя Хардуба, и рассказал ему, что она не оказывает ему повиновения и что любовь к ней убила его, но он ничего от неё не получил.

И, услышав это, везирь Дандан сказал царю: «С наступлением ночи возьми с собой кусочек банджа весом в мискаль, войди к ней и выпей с ней немного вина, и когда придёт время кончать застольную беседу и питьё, дай ей последний кубок и положи туда этот бандж и заставь её выпить его. Поистине, она не дойдёт до своего ложа раньше, чем бандж возьмёт над ней власть. И тогда ты войдёшь к ней и соединишься с ней и достигнешь твоей цели. Вот каково моё мнение». – «Прекрасно то, что ты мне посоветовал!» ответил царь.

И затем он направился в свою кладовую и взял кусок очищенного банджа, да такой, что если бы его понюхал слон, он бы проспал от года до года. И он положил бандж за пазуху и, выждав, пока прошла малая часть ночи, вошёл к царевне Абризе в её дворец, и, увидав его, она встала перед ним на ноги, но царь приказал ей сесть. И она села, а царь сел подле неё и стал с ней разговаривать про вино. И она разостлала скатерть с вином и расставила перед ним сосуды и зажгла свечи и приказала подать закуски и сладости, и плоды, и все, в чем они нуждались. И они стали пить, и царь беседовал с нею, пока опьянение не проникло в голову царевны Абризы. Когда царь это понял, он вынул кусок банджа из-за пазухи и, положив его между пальцами, наполнил своей рукой кубок и выпил его, а потом налил его второй раз и сказал царевне Абризе: «За твою дружбу!» – и бросил кусок банджа в кубок, а она не знала этого. И царевна Абриза взяла кубок и выпила его. Не прошло и часа, как царь понял, что бандж овладел ею и похитил её разумение. И он подошёл к ней и увидел, что она лежит на спине (а она сняла с ног шальвары) и подол её рубахи приподнят. И когда царь увидел её в таком состоянии (а он нашёл у неё в головах свечу и у её ног свечу, освещавшую то, что у неё между бёдер), преграда встала между ним и его умом, и сатана нашёптывал ему, так что он не мог владеть собою и, снявши шальвары, упал на девушку и уничтожил её девственность. А потом он поднялся с неё и вошёл к одной из её невольниц, которую звали Марджана, и сказал ей: «Войди к твоей госпоже, поговори с нею».

И девушка вошла к своей госпоже и увидела, что у той течёт по ногам кровь и что она брошена на спину, и тогда она взяла в руку платок из её платков и прибрала свою госпожу, вытерши с неё кровь, и проспала эту ночь подле неё. А когда Аллах великий засветил утро, невольница Марджана вымыла лицо своей госпожи и её руки и ноги, и, принеся розовой воды, омыла ею лицо Абризы и её рот, и тогда царевна Абриза чихнула и зевнула и извергнула бандж, и кусок банджа выпал из неё, как шарик. И затем Абриза омыла лицо и рот и спросила Марджану: «Скажи мне, что со мной было?» И невольница рассказала ей о том, что с ней произошло. И тогда Абриза поняла, что царь Омар ибн ан-Нуман лежал с нею и познал её и что его хитрость с нею удалась. И она сильно огорчилась из-за этого и затворилась от всех и сказала своим невольницам: «Не пускайте никого, кто захочет ко мне войти, и говорите: «Она больна», а я посмотрю, что сделает со мною Аллах великий».

До везиря Омар ибн ан-Нумана дошла весть о том, что царевна Абриза больна, и он послал ей питья и сахар и мази, и царевна провела многие месяцы, затворившись. А потом огонь царя охладел, и её тоска по ней погасла, и он воздерживался от неё, а Абриза понесла от него, и месяцы её тягости проходили, и беременность её стала явной, и живот её увеличился, и мир стал для неё тесен. И она сказала своей невольнице Марджане: «Знай, что не люди меня обидели; это я навлекла на себя беду, расставшись с моим отцом, матерью и царством. Мне отвратительна жизнь, и мой дух сломлен, и у меня не осталось больше бодрости и силы. Раньше, когда я садилась на моего коня, я справлялась с ним, а теперь я не могу сесть на коня, и если я рожу у вас, я буду опозорена пред моими невольницами, и все, кто есть во дворце, узнают, что он взял мою невинность прелюбодеянием. И когда я вернусь к моему отцу, то с каким лицом я его встречу и ворочусь к нему? Как прекрасны слова поэта:

О, чем развлекусь, коль нет ни близких, ни родины,Ни чащи, ни дома нет и нет сотоварища»

И Марджана ответила: «Повеление принадлежит тебе, и я тебе повинуюсь!» И тогда Абриза сказала: «Я хочу сейчас же выйти, тайно, чтобы никто не знал обо мне, кроме тебя, и вернуться к отцу и матери. Ведь когда мясо мёртвого начинает вонять, подле него остаются только близкие, и Аллах сделает со мной то, что хочет». – «Прекрасно то, что ты делаешь, о царевна!» – сказала Марджана. И Абриза собралась, скрывая свою тайну, и выждала несколько дней, пока царь не выехал на охоту и ловлю, а его сын Шарр-Кан не отправился в крепости, чтобы пробыть там некоторое время. И тогда она обратилась к своей невольнице Марджане и сказала ей: «Я хочу выехать сегодня ночью, но что мне делать против судьбы? Я чувствую, что подходит разрешение и роды; если я останусь ещё пять дней или четыре, то рожу здесь и не смогу отправиться в мои земли, но что было написано у меня на лбу». И она подумала немного и сказала Марджане: «Присмотри нам человека, с которым мы бы поехали и он бы служил нам в пути. У меня нет силы носить оружие». – «Клянусь Аллахом, госпожа, – ответила Марджана, – я не знаю никого, кроме чёрного раба, которого зовут аль-Гадбан. Он из рабов царя Омара ибн ан-Нумана, и он храбрец и приставлен к воротам нашего дворца, и царь велел ему прислуживать нам, и мы осыпали его милостями. Вот я выйду и поговорю с ним об этом деле и обещаю ему денег и скажу ему: «Если ты захочешь остаться у нас, мы женим тебя на ком пожелаешь». Он раньше мне говорил, что был разбойником на дороге, и если он нас послушается, мы достигнем желаемого и прибудем в наши земли». – «Позови его ко мне, я поговорю с ним», – сказала царевна, и Марджана вошла и позвала: «О Гадбан, Аллах даст тебе счастье, если ты согласишься на то, что скажет тебе моя госпожа». И она взяла его за руку и подвела к Абризе. И аль-Гадбан, увидав её, поцеловал ей руки, а когда Абриза увидела его, её сердце устремилось от него, но она сказала себе: «У необходимости свои законы!» И обратившись к аль-Гадбану, она заговорила с ним, хотя её сердце устремлялось от него, и сказал: «О Гадбан, будет ли нам от тебя помощь против коварства судьбы? Если я открою тебе моё дело, будешь ли ты скрывать его?» А когда раб взглянул на Абризу, она задела его сердцем, и он сейчас же полюбил её и мог лишь сказать: «О госпожа, если ты мне что-нибудь прикажешь, я не отступлюсь от этого». – «Я хочу, – сказала Абриза, – чтобы ты сейчас взял меня и вот эту мою невольницу и оседлал бы нам вьючных верблюдов и пару голов коней из коней царя и положил бы на каждого коня мешок денег и немного пищи. Ты поедешь с нами в нашу страну, и если ты останешься с нами, я женю тебя на той, кого ты выберешь из моих невольниц, а если пожелаешь возвратиться в твою страну, мы тебя женим и отдадим в твою землю, кто тебе полюбится, а кроме того, ты получишь достаточно денег».

И, услышав эти слова, аль-Гадбан обрадовался сильной радостью и воскликнул: «О госпожа, я буду служить вам своими глазами и поеду с вами и оседлаю вам коней!» И он пошёл, радостный, и сказал себе: «Я достиг того, чего желал от них, а если они мне не подчинятся, я убью их и возьму деньги, которые будут с ними». И он затаил это в своей душе, а потом он ушёл и вернулся, и с ним было два навьюченных верблюда да три головы коней, и он сидел на одном из них. И он подошёл к царевне Абризе и подвёл к ней коня, а она села на одного из них и на другого посадила Марджану, а сама она мучилась от родов и не могла владеть собою от сильной боли. И аль-Гадбан, не переставая, ехал с ними в ущельях гор, днём и ночью, пока между ними и её страною не остался один день пути. И тогда к ней подошли роды, и она не могла задержать их и сказала аль-Гадбану: «Спусти меня на землю: роды подошли!» И она крикнула Марджане: «Сойди, сядь подо мной и помоги мне родить!» И тогда Марджана сошла с коня, и аль-Гадбан также сошёл с коня и привязал поводья обоих коней. И царевна Абриза спустилась со своего коня, исчезая из мира от сильной боли в родах. И когда аль-Гадбан увидел, что она сошла на землю, сатана встал перед лицом его, и он обнажил меч перед Абризой и сказал: «О госпожа, пожалей меня и дай мне близость с тобою!» И Абриза, услышав его слова, обернулась к нему и воскликнула: «Мне остаются только чёрные рабы, после того как я не соглашалась на царей и вождей…»