Я шел на небо…

Кейтель встаёт и говорит чётко и громко:

– Не признаю себя виновным!

– Альфред Йодль?

– Я не признаю себя виновным.

Франк, Фрик, Розенберг, Шахт, Дениц, Редер – никто из них не признал себя виновным.

* * *

– То, что вы пишете… – Ройзман искал подходящее слово. – Czy będzie to rozprawa doktorska?

– Диссертация уже есть.

– Książka? Roman?

– Если бы! – Морозов смутился. – Я не писатель. Живу этим много лет. Работаю в архивах, собираю документы, анализирую их, пишу. Для меня Вторая мировая война – не только война…

Слушая Морозова и Ройзмана, читая их мысли, Ди рисовал в миниатюрном блокноте человечка, с каждым штрихом всё больше похожего на фюрера.

– Hitler, – негромко сказал Ройзман. – Kiedy go zobaczyłem… Когда я впервые увидел Гитлера на экране хроники…

– Он обладал гипнотическим эффектом, – подхватил Морозов. – Был суеверен до судорог. И при этом пророков, гадалок и прочих шарлатанов, не задумываясь, отправлял в концлагеря. Мог часами рассуждать о сифилисе. Никогда не водил автомобиль, знал все типы машин и презирал механиков… Он прожил пятьдесят шесть лет и десять дней. Ему напророчили умереть в этом возрасте. Одна гадалка нагадала ему пятьдесят пять лет, другая – пятьдесят семь. Во Франции маршал Ланн до самой смерти говорил Наполеону «ты», но в Германии никто и никогда не говорил фюреру «ты».

– Вас волнует наказание? – после небольшой паузы спросил Ройзман.

Ди напрягся в азарте – он знал, что ответит этот русский.

– Проблема возмездия. Нюрнберг. И Токио, – уточнил Морозов. – Война не только на Западе, но и на Востоке, её жертвы.

* * *

Китай. Двадцать второе декабря 1944 года.

Мао Цзэдун сидит за столом, на котором стопка из трёх томов китайской энциклопедии, белая эмалированная кружка с крышкой, бутылочка с тушью, кисть, стакан с карандашом и обычной ученической ручкой, под руками – листы чистой бумаги. Справа от стола – карта Китая.

Напротив Мао Цзэдуна сидит один из лучших советских китаеведов, дипломат, способный расположить к себе любого собеседника, человек исключительной силы воли, прекрасно владеющий китайским языком, связной Коминтерна при руководстве ЦК компартии в Особом районе Китая, военный корреспондент ТАСС Пётр Владимиров.

– Оружие является важным, но не решающим фактором войны, – с увлечением говорит Мао Владимирову, склонив голову к правому плечу. – Военными силами и экономикой управляют люди. Атомная бомба – бумажный тигр, которым американские реакционеры запугивают людей. Исход войны решает народ, а не один-два новых вида оружия. Советский народ, народ Китая… Среди политиков немало бумажных тигров. Разве Гитлер не был обречён на поражение? Русский царь, китайский император, японский империализм были бумажными тиграми. Все они свергнуты… Если говорить о нашем желании, то мы не хотим воевать ни одного дня. Но если обстоятельства вынудят нас воевать, мы в состоянии вести войну до конца. Единство в партии, единство народа, единство нации – у русских людей это в крови так же, как и у нас.

Мао Цзэдун берёт карандаш, лист чистой бумаги и что-то пишет.

– Первый проект договора коммунистической партии Китая с американцами был подписан в Яньани, и американцы уже в ловушке. Им некуда деваться – только требовать от Чан Кайши уступок. И они добились их.

Встав из-за стола, он начинает расхаживать по кабинету.

– Теперь они требуют уступок от нас, от компартии Китая. Они свято уверены, что могут манипулировать кем угодно!

Мао остановился напротив Владимирова и произнёс с гневом:

– Любое соглашение с американцами или с Чан Кайши – петля для компартии! Для американцев самое главное – выгода. Выгода!

Они торгуют всем, – Мао ухмыльнулся. – Мы делаем вид, что торгуемся. Личный представитель президента Рузвельта мистер Хэрли был здесь.

В дверь негромко постучали.

– Я занят! – крикнул Мао Цзэдун.

Придвинув стул ближе к Владимирову, он сел и взволнованно продолжил:

– Хэрли заявил мне – общественное мнение Соединённых Штатов не поймёт упрямства руководства компартии, и наша неуступчивость дорого нам обойдётся, если общественное мнение Соединённых Штатов будет против китайских коммунистов… Глупо пугать Особый район Китая каким-то американским общественным мнением! Этот номер здесь не пройдёт. Им плевать на весь мир! Значит, миру плевать на их общественное мнение! – раскрасневшись и жестикулируя, кричит он. – Соединённые Штаты ничего не добьются своим давлением! Мы сформируем правительство, мы создадим страну!.. Если они не станут налаживать с Китаем межгосударственные отношения – компартия и народ Китая не пропадут!

Переведя дыхание, Мао продолжил:

– Десять лет, двадцать лет, целый век не будут признавать наше правительство, а потом всё равно пойдут на мировую, пришлют своих послов. Признают! Хоть на сто первый год, а признают – никуда не денутся! – встав со стула, он пошатнулся. – Слабость. Всё труднее работать. Все силы отдать борьбе! Возраст, скоро старость…

«События в Китае приковывают внимание всего мира, – писала газета “Известия” в декабре 1944 года. – В военной обстановке и внутриполитическом положении страны произошли изменения, каких не было в течение всей Японо-китайской войны, продолжающейся уже семь с половиной лет. В связи с наступлением японских войск военное положение Китая резко ухудшилось. В этот момент произошла частичная реорганизация китайского правительства, о которой уже сообщала наша печать. После сравнительно быстрого продвижения японских войск в Китае, продолжавшегося в течение первых двух лет, японо-китайский фронт стабилизировался и оставался без существенных изменений до весны 1944 года. На ряде участков китайские войска, перейдя в наступление, даже сумели потеснить противника. Возникновение войны на Тихом океане повлекло за собой отвлечение значительного количества японских войск с китайского фронта. Однако это не привело к активизации китайских войск. Наоборот, японские войска в течение летней кампании добились серьёзных успехов. Начав наступление из района Кайфына, они продвинулись на запад вдоль Лунхайской железной дороги, захватив город Лоян, развернув наступление вдоль Бэйпин-Ханькоуской железной дороги, полностью овладели стратегически важной магистралью и соединили фронты Северного и Центрального Китая. Следующим этапом японского наступления было продвижение на юг вдоль железной дороги Ханькоу-Кантон. В руках японцев вскоре оказалась столица провинции Гуанси – Гуйлинь, а затем города Лючжоу и Наньнин. Японские войска вступили в пределы Гуйчжоу. Таким образом, японцы в Китае установили сплошной фронт от Манчжоу-го до Французского Индокитая».

У Мао Цзэдуна своя связь с Москвой – мощная радиостанция, свои коды, но он продолжает посылать телеграммы в Кремль через Владимирова. В одной из них Мао пишет, что компартия играет ведущую роль в судьбе Китая, от неё зависит спасение страны и победоносный исход войны с японскими империалистами.

Восемь часов подряд азартно, горячо Мао Цзэдун говорил в тот день с Владимировым. Назавтра он мог лишь вяло пожать руку и тяжело, вперевалку бродить по комнате. Всё чаще зябко сутулился, долго рассеянно молчал, положив руки на колени. Разъясняя позицию руководства КПК в переговорах с американцами, интересовался отношением Советского Союза к советско-японскому пакту о нейтралитете. Устало улыбаясь, посматривал на Владимирова. На ватной одежде Мао отражались смутные тени оконного переплёта.

* * *

Седьмого января 1945 года Мао выглядел очень уставшим. Ходил по кабинету, сгорбившись.

– Как вы себя чувствуете? – спросил Владимиров.

Стоя у стола, Мао Цзэдун перебирал бумаги.

– Я похож на старика, – ответил медленно, прихлебнул чай из стакана. – Устал. Готовлю документы к съезду компартии.

После паузы Мао сплюнул.

– Много курить вредно. Засыпал пеплом штаны, насорил окурками. Болезнь отнимает силы… – И снова пауза. – Соединённые Штаты считают, что установят новый порядок не только в нашей части земного шара, но и везде. Миссия мира! Как только в Европе будет покончено с фашизмом, они попытаются утвердиться на Тихом океане и в Юго-Восточной Азии. Они полагают, только от них зависит, в конце концов, какой станет Япония. И не только она.

Мао задумчиво посмотрел на Владимирова:

– В мире сейчас дуют два ветра: либо ветер с Востока довлеет над ветром с Запада, либо ветер с Запада довлеет над ветром с Востока. Скоро ветер с Востока наберёт силу.

Ещё больше сгорбившись, он устало сел за стол.

– Умереть суждено каждому, но не каждая смерть имеет одинаковое значение, – сказал он, закрыв глаза. – Древний китайский писатель Сыма Цянь говорил: «Умирает каждый, но смерть одного весомее горы Тайшань, смерть другого легковеснее лебяжьего пуха».

– Вам надо отдохнуть, – по-дружески предложил Владимиров.

– Есть старинная китайская притча, – продолжил Мао. – В древности на севере Китая жил старик по имени Юй-гун с Северных гор. Дорогу от его дома на юг преграждали две большие горы – Тайшаншань и Ванъушань. Вместе со своими сыновьями Юй-гун решил срыть эти горы мотыгами. Другой старик по имени Чжи-соу, увидев их, рассмеялся: «Всё это глупости! Где уж вам срыть две такие горы!» Юй-гун ответил ему: «Я умру – останутся мои дети, дети умрут – останутся внуки, и так поколения будут сменять друг друга бесконечной чередой. Горы высоки, но выше стать они не могут. Сколько сроем, настолько они и уменьшатся». Юй-гун принялся изо дня в день рыть горы. Это растрогало Бога, он послал на землю двух святых, которые унесли эти горы.

Мао пристально посмотрел на Владимирова и продолжил:

– Сейчас империализм и феодализм как две большие горы давят своей тяжестью на китайский народ. Коммунистическая партия Китая решила срыть эти горы. Мы должны трудиться, и мы тоже растрогаем Бога. А Бог этот – не кто иной, как народ Китая. Если весь народ поднимется, чтобы вместе с нами срыть эти горы, неужели мы их не сроем?

Собравшись с силами, Мао Цзэдун встал из-за стола.

– Пётр, вы читали в европейских газетах рассуждения о неподсудности гитлеровского генералитета?

– О том, что судить надо одного Гитлера?

– А все остальные ни в чём не виноваты! Нет, судить надо всех! Немецкие генералы – профессиональные убийцы, опора фашизма. Должен быть военный трибунал в Европе, должен быть трибунал на Дальнем Востоке. Японцев надо судить! Китайский народ потерял тридцать пять миллионов жизней! Кто ответит за это?..

* * *

Большинство японцев верили официальной пропаганде, что на территории Маньчжурии на основе принципов «вандао» создаётся идеальное государство пяти наций: монголов, маньчжуров, китайцев, корейцев и японцев.

Вслед за захватившей северо-восток Китая японской армией осваивать Маньчжурию отправились тысячи японских крестьян, рабочих, торговцев, учёных, журналистов. Это было словно поветрие! Японцы верили, что ведут войну ради процветания своей страны, на величии которой будет основан мир в Азии, а Маньчжурия жизненно необходима каждому японцу, и нет ничего ужасного в унижении, разграблении и уничтожении китайцев. Несогласных тут же обвиняли в нарушении «Закона об охране общественного порядка», объявляли государственными преступниками и репрессировали.

Подготовку бактериологической войны японская армия начала вскоре после захвата Маньчжурии. В 1933 году на юго-востоке Харбина был создан секретный научно-исследовательский центр подготовки и ведения бактериологической войны, позже получивший название Главной базы Управления по водоснабжению и профилактике частей Квантунской армии. Чтобы скрыть истинное назначение этого военного формирования, оно было названо «Отрядом Камо» по созвучию с одним из населённых пунктов в Японии.

В 1936 году по требованию японского генерального штаба и по указу императора для претворения в жизнь в лабораторных условиях экспериментов по разработке и массовому производству бактериологического оружия были сформированы и переданы Квантунской армии две крупные части, получившие позже наименования Отряд 731 во главе с занимавшимся до этого разработкой бактериологического оружия в Военно-медицинской академии Японии микробиологом, генерал-лейтенантом Исиро Исии и Отряд 100 во главе с генерал-майором ветеринарной службы Юиро Вакамацу.

Отряд 731 был организован главным образом для подготовки бактериологической войны против Советского Союза, Китая, Монгольской Народной Республики. Отряд 100 занимался разработкой бактериологического оружия для заражения пастбищ и водоёмов, для уничтожения скота и конницы противника.

Тринадцатого июня 1938 года район в двадцати километрах от Харбина, в провинции Биньцзян, у посёлка Пинфань был объявлен особой военной зоной Квантунской армии. Тридцать шесть квадратных километров окружены рвом и забором с подключенной к высокому напряжению колючей проволокой. Меньше чем за год здесь были построены учебный центр, многочисленные лаборатории, лекционный зал, жилые помещения для трёх тысяч человек, автономная электростанция, железнодорожная ветка, тюрьма примерно на сто человек, стадион, синтоистский храм, аэродром с собственной авиацией и противовоздушной обороной, обязанной сбивать любые пролетающие самолёты. «Отряд Камо» перебазировался сюда в 1939 году, затем он был переименован в «Отряд Того», а в августе 1941 года, после боевых действий у Халхин-Гола, – в «Маньчжурский Отряд 731».

Попасть в Отряд 731 можно было только через секретный пункт связи в центральном районе Харбина. За воротами этого трёхэтажного здания, построенного из красного кирпича в виде буквы «П», скрывался небольшой внутренний дворик, въехать в который могли лишь специальные машины или автобусы. Переодевшись в гражданское, сотрудники Отряда 731 выходили отсюда в город, смешиваясь на его улицах с прохожими.

Выехав из Харбина, примерно через час автобус приближался к месту расположения Отряда. Среди широкой равнины неожиданно, словно видение, возникали облицованные редкой по тем временам особо прочной плиткой молочно-белого цвета прекрасный дом и не менее прекрасная стена.

Судя по официальным документам, в Отряде 731 научно-исследовательской работой по подготовке бактериологической войны занимались более двух тысяч шестисот учёных, так называемых военных специалистов и вольнонаёмных медиков и биологов с высшим образованием и опытом практической работы. В Отряде с использованием «брёвен» работали двадцать исследовательских групп. Группа Кисахары изучала воздействие вирусов на организмы «брёвен», группа Танаки – насекомых, группа Эдзимы – дизентерией, группа Иосимуры исследовала обморожения, группа Такахаси – заражение чумой, группа Минато – холерой, группа Танабэ – тифом, группа Футаки – туберкулёзом, группа Ооты – сибирской язвой, группы Икамото и Исикавы – патогенезом, группа Якэнари – производством керамических бомб, группа Карасавы – производством бактерий.

Одним из направлений в фармакологии в те годы было изучение действия различных ядов на организм человека. В Отряде усиленно занимались производством смертельных для человека соединений синильной кислоты и поиском противоядий к ним. Эффективность изготовленного яда, минимальную смертельную дозу и способы приёма яда испытывали на «брёвнах».

«Брёвнами» в Отряде 731 были попавшие в плен китайцы, монголы, русские, корейцы, схваченные жандармерией и спецслужбами Квантунской армии участники антияпонского сопротивления и похищенные с улиц Харбина мужчины, женщины, старики, дети. Все они отправлялись в тюрьму Отряда 731.

«Брёвна» не имели ни имён, ни фамилий. У каждого – трёхзначный номер, в соответствии с которым «бревно» распределено в качестве материала в определённую исследовательскую гру ппу.

В центре блока «ро» – двухэтажное бетонное здание тюрьмы. «Склад брёвен» делился на седьмой мужской корпус и восьмой женский. Так как женских «брёвен» было меньше, чем мужских, то восьмой корпус часто заполняли и мужскими «брёвнами». В зависимости от цели исследования «брёвна» помещались в одиночные или общие, рассчитанные на десять «брёвен» камеры.

Изредка заключённых по одному выпускали из камер. Из коридора они выходили на улицу, оттуда – в засаженный травой внутренний двор. Им разрешали разве что размяться на прогулке, время от времени стричь газон, прочищать площадку от небольших камней. Убежать из замкнутого внутреннего двора было невозможно.

Хозяйственное управление Отряда 731 занималось не только кадрами, финансами и канцелярией. В его подчинении находилась и съёмочная группа, фиксировавшая на фото и на шестнадцатимиллиметровой киноплёнке многочисленные эксперименты над «брёвнами». Группа печати публиковала научные данные в журналах. На предназначенных для будущей бактериологической войны топографических картах были обозначены особо важные в тактическом отношении объекты: источники питьевой воды, реки, колодцы.

Между общим и плановым отделами хозяйственного управления была расположена так называемая комната усопших. В мерцании лампад её стены были увешаны фотографиями сотрудников Отряда, погибших во время экспериментов по производству бактериологического оружия.

По штатному расписанию в Отряде должно было быть три тысячи человек, но постоянно не хватало от двухсот до пятисот. Довольно много было вольнонаёмных женщин, начиная с медсестёр Отрядного госпиталя, которым было запрещено входить в блок «ро». Все служащие Отряда и члены их семей давали расписку следующего содержания: «В случае моей смерти, независимо от её причин, даю согласие на вскрытие моего тела».

Если в жандармерии или в лагерях для военнопленных людей пытали, унижали и практически не кормили, то в тюрьме Отряда 731 «брёвен» не допрашивали, не заставляли работать, кормили три раза в день, в том числе десертом и фруктами. Для опытов требовались физически здоровые «брёвна». Женские «брёвна» использовались в основном для изучения заражения, а затем для исследования венерических заболеваний.

Интенсивные эксперименты приводили к активной циркуляции «брёвен» – на мужском и женском «складах» ежедневно их было не больше трёхсот. Каждые два-три дня списывались два-три «бревна», на смену которым тут же поступали два-три новых.

Для применения бактериологического оружия требуются точные данные о том, как происходит заражение тем или иным видом бактерий. При каких условиях здоровые люди заболевают чумой или холерой? В результате чего они умирают или выздоравливают? При изучении заражения и развития заболевания для каждого вида бактерий проводились клинические опыты, накапливались данные. Достоверные результаты могли быть получены только на основе длительного изучения добротного экспериментального материала. Подопытные должны быть здоровы, их запасы должны постоянно пополняться.

Для ведения бактериологической войны необходимо распространить большое количество бактерий в тылу противника или на передовой. Такие военные операции в японской армии осуществлялись Отрядом 731. При малейшей ошибке или оплошности могла возникнуть опасность заражения японских солдат. Кроме того, вступление японской армии на заражённую территорию должно быть максимально безопасно – и здесь огромное значение имела разработка профилактических мер, создание вакцин против чумы, холеры, сибирской язвы и других заболеваний.

* * *

Всё больше бледнея, Мао Цзэдун говорил и говорил об Отряде 731, о том, как в нём одним поворотом вентиля во все тюремные камеры подавался ядовитый газ, о том, как по коридору первого этажа блока «ро» по тонким рельсам в четырёхколёсных вагонетках в специальных тяжёлых металлических сосудах вывозились на склад произведённые бактерии. Лишь с одним ничего нельзя было сделать – тошнотворный запах разложения часто распространялся по всему блоку, а иногда и ощущался снаружи.

– Агар-агар? – спросил Владимиров у взволнованного Мао. – Причиной зловония был агар-агар?

Ответ был очевиден.

– Как бы я хотел посмотреть в глаза этим так называемым учёным, этим так называемым людям! – разгневанным зверем Мао бродил по кабинету.

* * *

1945 год. Нюрнберг, Дворец правосудия.

Председатель Международного военного трибунала, главный обвинитель от Великобритании Лоренс и его помощник Робертс пьют виски.

– Робертс, вы пьёте, не знаю, как мальчишка!

– А как надо?

– Вот как! – Лоренс изящно закинул содержимое рюмки в рот.

Робертс попытался сделать так же. Закусили.

– Кстати, как вам нравятся русские? – Лоренс не скрывал иронии.

– Мне? Нравятся? Знаете, ещё немного и…

– Ещё немного, и американцы потеряют в Нюрнберге инициативу. И заметьте, вслед за Нюрнбергом они мечтают продемонстрировать миру правосудие по-американски в Токио.

– Быстрый и справедливый трибунал?

– Быстрый и справедливый трибунал на Дальнем Востоке под копирку с Нюрнбергом! Американский генерал Макартур принял на линкоре «Миссури» капитуляцию Японии и предложил разделить Страну восходящего солнца между странами-победительницами.

– Идиот! – рассмеялся Робертс.

– Всего лишь политический провокатор, – уточнил Лоренс. – Генерал Макартур полностью контролирует подготовку трибунала в Токио. Он уже заявил, что японский император Хирохито неподсуден, его нужно оставить на престоле как символ единства новой японской нации.

– Новая японская нация должна стать нацией американских вассалов?

– Смешно, не так ли? – мутнеющим взглядом Лоренс разглядывал пустеющую бутылку.

* * *

Китай. Четырнадцатое января 1945 года.

Мао Цзэдун и Владимиров выходят из калитки, идут по дорожке. Держась на расстоянии, за ними следуют телохранители Мао. Вечерняя дымка смазывает в долине очертания полей, домиков, дорог, фигурки людей.

Засмотревшись на зарю, нависшие над долиной тёмные скалы, обелённый инеем кустарник, Мао задумчиво произнёс:

– У нас в Китае есть поговорка: «За несколько капель милосердия мы должны ответить целым источником воды». Как быть милосердным к тем, кто не знает милосердия ни к кому?.. Конфуций говорил: «В пятнадцать лет у меня появилась охота к учению, в тридцать лет я уже установился, в сорок лет у меня не было сомнений, в пятьдесят лет я знал волю Неба».

– А в шестьдесят? – спросил Владимиров.

– В шестьдесят лет мой слух был открыт для немедленного восприятия истины.

– А в семьдесят?

– «В семьдесят я следую влечениям своего сердца, не переходя должной меры» – так говорил философ, – Мао улыбнулся. – А как там говорил ваш друг?

– Мой друг? Он говорил: «Будущее за ними». Он говорил: «Когда мы встаём, китайцы уже в поле, когда мы ложимся спать, они ещё там. Будущее за ними».

– Любовь к родине, работоспособность, – Мао достал сигарету, закурил. – И самопожертвование.

Оба долго смотрели на зарю.

– Только Советский Союз, – проговорил Мао, – только Советский Союз – единственный друг компартии Китая. Цену другим союзникам определила сама история. – Он стряхнул пепел. – Есть политиканы, а есть политики. Политики тоже люди, а люди, совершавшие ошибки, более ценны, в будущем на основе своего горького опыта они уже их не повторят. Люди, не совершавшие ошибок, из-за самоуверенности могут легко их допустить.

Мао докурил сигарету, подошёл вплотную к Владимирову:

– Скучаете по родине?

– Я здесь с мая сорок второго года.

– Вы больше, чем корреспондент ТАСС, больше, чем связной Коминтерна при руководстве ЦК КПК. Вы мой товарищ…

Молча они смотрели вслед уходящей заре.

– Январь. Зима в России морознее, чем в Китае. Время от времени я пишу стихи.

Неожиданно для Владимирова он заговорил нараспев, словно запел:

– В день осенний, холодныйя стою над рекой многоводной,над текущим на север Сянцзяном.Вижу – горы и рощи в наряде багряном,изумрудные воды прозрачной реки,по которой рыбачьи снуют челноки.Вижу – сокол взмывает стрелой к небосводу,рыба в мелкой воде промелькнула как тень,всё живое стремится сейчас на свободу,в этот ясный, подёрнутый инеем день.Увидав многоцветный простор пред собою,что теряется где-то во мгле,задаёшься вопросом – кто правит судьбоювсех живых на бескрайней земле?..* * *

Самолёт качнуло в воздушной яме.

– И всё-таки исход войны не за оружием, а за народом, – Морозов закрыл на экране ноутбука файл с фотографиями Отряда 731. – В этом я согласен с Мао Цзэдуном. Ветер с Востока набирает силу. Си Цзиньпин официально подтвердил: народ Китая отдал за свою свободу, за становление своей государственности тридцать пять миллионов жизней.

– О геноциде этого народа, – выдохнул Ройзман, – европейцы, как правило, не знают ничего.

– И не хотят знать.

* * *

1945 год. Нюрнберг. У микрофона, в центре зала заседаний трибунала – Штамер, адвокат Геринга:

– Мой подзащитный хотел бы выступить с заявлением!

– Политические заявления не допускаются! – категорически отрезал Лоренс.

– Мой подзащитный имеет право на заявление!

Не обращая внимания на шум в зале, Лоренс кивает:

– Трибунал не возражает.

Геринг встаёт со скамьи подсудимых.