Лика. Повелительница демонов

Олег Татаренко

Лика. Повелительница демонов

Глава 1

Близилась полночь по земному времени, но дети на этой лунной ферме не спали.

– Няня, – спросила Лика, – зачем Жунн убивал столько детей?

– Потому что он сволочь и подонок. Он порождение самого сатаны! Этот людоед хотел стать самым могущественным среди всех. В его проклятой лаборатории полно всяких колб и склянок, много перегонных кубов, а над ними клубились красные зловонные клубы. Дьявол по имени трансплантология требовал себе в жертву сердечки маленьких. Вот почему Жунн убивал! Потрясённые матери с ужасом смотрели на Чёрную башню Жунна. Одним она обещала бессмертие, другим – смерть! Горы трупов в морозильных камерах подземелья, постоянный гул печей и чёрный дым крематория.

– А зачем ему столько детских сердец? – спросила испуганная Мэд, младшенькая сестрёнка Лики, – неужели Жунн так любил салат из маринованных сердец с луком?

–Нет, всех сожрать просто не смог бы, – задумчиво ответила няня.

Склонившись над кастрюлей, она некоторое время помешивала суп из грибов и водорослей, которое выращивались на этой лунной ферме.

Три дочери фермера Сансе, Орта, Лика и Мэд, с замиранием сердца ждали продолжения.

– Этот изверг поступал ещё хуже, – снова заговорила кормилица, в её голосе звучал гнев. Сначала он приказывал, чтобы малыша – мальчика или девочку – привели к нему. Напуганный малыш кричал и звал свою мать, а Жунн что-то прикидывал, сидя в удобном компьютерном кожаном кресле. Затем он засовывал ребёнка в биосканер, ребёнок задыхался, а Жунн внимательно пересчитывал все его косточки и смотрел, как бьётся сердце. Ребёнок бился, словно придушенный цыплёнок, его глаза вылезали из орбит, он весь синел.

– Няня, а что такое цыплёнок? – спросила маленькая Мэд

– Это такие зубатые твари как крысы, которые живут в космопорте, только они жёлтые. Няня, рассказывай, – попросила старшая Орта.

– Так вот, когда ребёнок задыхался в биосканере, в огромной лаборатории слышались лишь хохот жестоких мучителей, да стоны их маленькой жертвы. Потом Жунн вынимал ребёнка из биосканера, сажал его к себе на колени, прижимал к груди как щенка и нежно успокаивал.

« Ничего не бойся, – говорил он. – Мы просто добрые доктора, а медицина вещь тонкая и не всегда приятная, но теперь уже всё кончено. Теперь мы дадим тебе полезные витамины, пошьём тебе блестящий космический комбинезон. Ты же хочешь быть космонавтом?…» Ребёнок затихал. Его наполненные слезами глазки начинали светиться радостью. И вот тут-то проклятый Жунн неожиданно хватал хирургический лазер и вырезал ребёнку сердце! А когда к нему привозили молодых девушек, проданных своими родителями за долги, ох что он с ними творил…

И что он с ними делал? – спросила Орта.

Няня открыла рот чтобы продолжить, но тут вмешался старый Гим, который грелся у электродуховки и сушл свой табак.

– Да заткни пасть, старая ведьма!– я старый охранник и телохранитель. Я в жизни всякого гавна навидался, я знаю, с какой кровью делят награбленное добро в космопорте, видел как разлетаются кишки в открытом космосе, когда угоняют орбитальные лайнеры, но вот от ваших россказней у меня всё внутри переворачивается…

Толстуха Фанни с живостью повернулась к старому служаке.

– Ты думаешь, что мы брешем как старые торговки с невольничьего рынка? Да как бы не так! Сразу видно, Гим, что Вы чужак в нашем секторе. А ведь стоит проехать под купол Нанта, как сразу наткнёшься глазами на чёрный небоскрёб. Уже двести лет миновало с той поры, как творились злодеяния в этой проклятой лаборатории, а люди проходя мимо, всё ещё осеняют себя крестом, кто из православных, мусульмане поминают пророка.

– А мне насрать с колокольни, я неверующий!

– Так может ты ещё и партейный?

– Может и партейный, не ваше дело! Только вы, лунные придурки, можете хвалиться своими врачами – живодёрами. А для таких как я, рождённых на орбите, без врачей вообще жизни не было б.

– Сам ты, Гим, дурак и уши у тебя холодные. Таким клонированным старым козлам как ты, вообще не понять, какой страшный душегуб был этот Жунн. А когда его судили и приговорили, он перед смертью раскаялся и попросил прощения у бога, и все матери, чьих детей он разобрал на органы или съел, закатили по нему траур.

– Да вы тут на ферме оказывается все на голову вмазанные, – воскликнул старый Гим, – что вы тут курите?

– Иди в жопу! Мы такие, какие есть! Великие во зле и великие в прощении! – прошипела няня.

– Нет, просто вы вообще и наглухо…хвала Марксу, что не выругался при столь юных дамах нашего фермера!

Кормилица с суровым видом посмотрела на Гима.

Я, конечно, мало в своё время чатилась , да и в нете сидела недолго, продолжала она, – но всё же могу отличить сраные фейки, которыми развлекаются в таких же сраных тошниловках, от того, что и впрямь происходило, когда на Луне начинали возводить города под куполами и строить наши глубинные пищевые фермы. Жунн жил на самом деле. И пусть его давным- давно пустили на удобрения, для наших ферм, но, кто знает, может его коварная душёнка и сейчас бродит где-нибудь неподалёку от Чёрного небоскрёба. И лучше её не трогать, это вам не стерео фантомы и не галюники, хотя и над ними тоже лучше не насмехаться…

– А над привидениями можно смеяться, няня? – спросила Лика.

– Можно. А можно и в рыло получить. Привидения не злые, но они почти все несчастные и обидчивые, зачем же насмешками заставлять их страдать ещё больше?

– А почему старая дама, которая появляется в отсеке гидропоники плачет?

– Разве узнаешь? В последний раз я повстречала этот призрак шесть лет назад, как раз между шлюзовой камерой и большой галереей, и мне показалось, что она тогда не плакала.

– Да не может она плакать, ведь она слепая! Этот призрак всегда ходит, вытянув вперёд руку. Или она что-то ищет. Старая дама подходит к спящим детям и проводит рукой по их личикам.

– Нет, я категорически столько не выпью, лопни моя печень, – запротестовал старый Гим, – ваши глюки это ваше дело, но я лично нахожу, что не хорошо так пугать наших крошек!

– ОЙ, ой! Поглядите на него! Старый вояка соли распустил! А сколько ты детишек убил, когда охранял склады с провизией? А сколько юных дев перетоптал, когда служил земному императору? Скольких клонов, таких же как ты сам, ты повесил, а сколько отправил в дезинтегратор?

– Как и все, как все другие, тётушка. Такова война. Хотя партейных я даже не мучил, а ведь такая солдатская судьба. Но в жизни этих девочек не должно быть ничего, кроме игр и весёлых рассказов.

– Как скучно бы было, – возразила служанка Фантина, – правда, она такая красочная и многогранная! Гим, Вы ведь знаете моего сына, он служит механиком у нашего барона-фермера Монтелу?

– Да, знаю, очень красивый парень.

– Ну так вот. Это было во время войны. Наш орбитальный лайнер был захвачен. Этот лязг бронированных скафандров, красивые яркие вспышки армейских бластеров я помню как сейчас. Эти космические пехотинцы такие бравые парни! У них есть такой прекрасный обычай – после абордажа судна водить красавиц в капитанскую баню. Там я, мягко говоря, потеряла свою невинность. Я не помню лиц, которые… но в память о том дне, мой сын носит имя Жан Латник. О! Я бы много могла рассказать вам о настоящих вояках! Что одни вытворяли со мной в капитанской бане, пока другие парили в микроволновке моему мужу пятки, допытываясь, куда он спрятал деньги.

Толстая Фантина рассмеялась и налила себе самиздательского, чтобы промочить себе горло, пересохшее от этой длинной речи.

Итак, детство Лики Монтелу протекало в рассказах о людоедах, чёрных трансплантологах, нетипичных алкогольных глюках и космических разбойниках.

В жилах её няни Фантины, текла кровь наверно самых горячих народов Земли или Луны ( сам чёрт не разберётся в её происхождении). Поэтому Лике вместе с молоком кормилицы передались страстность и богатая фантазия, издавна свойственные людям, подобным Фантине.

Лика сжилась с этим миром, где пьяные бредни и трагедия переплетались. Он нравился ей, и она научилась его не бояться. Она с жалостью смотрела на перепуганную малышку Мэд и на свою нудную старшую сестру Орту, которая явно сгорал от желания спросить няню, что делали с ней космические пираты в капитанской бане.

А восьмилетняя Лика сразу догадалась, что там произошло. Со своим юным другом Николкой из простых рабочих фермы, она не раз наблюдала, чем занимаются взрослые в оранжерейном инкубаторе, когда думают, что их никто не видит. Знающий Николка объяснил, что после этих кувырканий у людей появляются дети. Так же у Фантины появился её Жан Латник. Лику смущало только одно: почему кормилица рассказывала об этом то голосом томным и взволнованным, то с искренней ненавистью.

Впрочем, зачем допытываться, отчего Фантина приходит в бешенство или задумчиво умолкает. Достаточно, что она всегда рядом и может спеть колыбельную песенку или рассказать о проклятом враче Жунне.

Старый Гим был попроще. Говорил он с непонятным акцентом, что забавляло. Вот уже пятнадцать лет, как он, хромая, пришёл на ферму, попросил стакан зелёной спирулины или чего покрепче, да так и остался. Рассказы о его геройском прошлом внушали доверие и уважение. Ярким доказательством чего служила его боевая рана в задницу. Так как он был мастером на все руки, то с лёгкостью прижился на бионической ферме. Он мог починить что угодно, был у барона на посылках, как золотая рыбка. Благодаря своему акценту вместо барона он радушно принимал сборщика налогов, он так мастерски посылал последнего далеко и надолго, что тот всегда спешил с воодушевлением начать путешествие.

Где он служил, никто не знал, но все были твёрдо уверены, что определённо в войсках. Старый Гим часто натирал до блеска свой боевой скафандр неизвестного происхождения и чудовищными признаками ветхости или хлебал своё пойло прямо из шлема. Когда созревали грибы на стенах гидропоники, он браво срезал их своей алебардой. Боевого бластера при нём не было. Больше всего Лика завидовала его видавшей виды табакерке с лунным камнем.

Весь вечер, а если быть честным то ночь автоматические двери кухни беспрерывно открывались и закрывались. Приходили и уходили слуги и работники, между ног которых шныряли непонятно как уцелевшие после глобальной чумы собаки.

– Однако мы засиделись, девочки, пора в постель. Я провожу вас, – вспомнив что-то своё проговорила няня.

Спорить было бесполезно, Фантина знала своё дело. Вслед за старой толстой няней, Орта, Лика и Мэд входили в гостиную. Мерцающий свет маловаттных лампочек не мог до конца развеять густую темень. На стенах, спасая от сырости, висели кондиционеры. Старые, но ещё рабочие. Девушки желали спокойной ночи старому барону, который сидел в полутьме за столом, уставившись в допотопный монитор. Затем они проследовали в свою спальню – герметичный бокс с одной кроватью на троих. Системы купола работали безотказно, но в памяти людей остались страшные последствия утечки кислорода во время сна, поэтому традицию герметизировать ночные боксы не нарушали.

После рассказов кормилицы Мэд дрожала от страха как разбалансированный кулер. Орте тоже было страшно, но, как старшая, она не подавала виду. У одной лишь Лики все эти ужасы вызывали какое-то радостное возбуждение. Жизнь для неё состояла из тайн и открытий. Слышалось монотонное гудение гидропонных насосов, шипел отчищенный от радиоактивной лунной пыли кислород. Изредка доносились пьяные вопли рабочих с фермы.

Как и все лунные фермы, ферма Монтелу находилась под гигантским силовым куполом, который сохранял воздух и не пропускал метеоритные дожди. Каждый купол как пузырь покрывал несколько гектар лунной поверхности, везде по-разному. Чем больше купол, тем больше ферму можно было построить. Тем больше был и налог на поддержание купола в рабочем состоянии. Хотя, среди знающих механиков и сантехников упорно бытовало мнение, что построенные в незапамятные времена купола, сверхнадёжны и в ремонте не нуждаются, что работают они сами по себе по давно утерянной технологии. Бароны с сантехниками охотно соглашались, а посему налог на купол старались не платить под любым предлогом, что почему-то очень огорчало сборщиков налогов. Как бы там ни было на самом деле, жизнь продолжалась своим чередом

Кто-то из баронов устраивал под своим куполом нехитрые мастерские, но в основном устраивали фермы по выращиванию грибов, съедобной плесени и водорослей. Некоторые оптимисты пытались искать полезные ископаемые на давно уже истощённой Луне. Иногда им везло. Чаще – нет. Тогда они разорялись, присоединялись к партейным, которые пытались произвести передел собственности. Большинству баронов это почему-то не нравилось, правителю Земли, в лице императора Ясно Солнышко тоже. Постоянно возникали войны, локальные конфликты и просто стычки. Честный грабёж тоже никто не отменял. Отважные космические джельтмены удачи забирали всё, что могли у всех сторон конфликта. Единая информационная сеть почти распалась и превратилась в информационную помойку. Всё поделилось на блоги по интересам и блоки, которые тролили друг друга. Бароны грызлись между собой и ненавидели императора. Император твёрдо знал, что все бароны козлы как земные, так и лунные и отвечал им той же монетой. Если кто-то из баронов сильно зарывался, то император начинал вести боевые действия, но так было уже давно. Держать при себе целую армию было очень накладно, поэтому её почти распустили, сославшись на демократические веяния при дворе. Теперь император просто наносил дружественный визит к тому или иному барону со всей своей свитой погостить. Для любой фермы это было равносильно разорению. Бароны, зная обидчивый характер императора, старались сильно не выпендриваться, чтобы не явилось вдруг Ясно Солнышко в гости, в свою очередь сам император старался по гостям не разъезжать, так как бароны могли попросту объединиться и свергнуть самодержца.

Лику вся эта возня не интересовала, а может она попросту об этом ещё не знала. Весь мир для неё ограничивался высокотехнологическим замком фермы. Вникать в устройство того или иного прибора она, как и любая девочка не собиралась, но очень любила прогуливаться по настоящим, но уже ветхим крепостным стенам замка, с которых ещё совсем недавно местные жители из вёдер обливали противника кипящим машинным маслом и нечистотами. Конфликты переместились в инфосферу, где каждый поливал словоблудием каждого, и теперь можно было свободно любоваться окружающим пейзажем с высоты крепостной стены.

Одна из стен выходила на заболоченные отстойники технической воды. Стена возвышалась на самом краю небольшого, но высокого мыса, дальше – гигантский отстойник технической воды. Раньше это было большое озеро пресной воды, но со временем отчистительные системы и опреснители пришли в негодность. Озеро разлилось и превратилось в болото, подтопив хилые крестьянские лачужки. Передвигаться теперь можно было только на лодках. Появились солончаки. Дальше шёл берег, вдоль которого тянулись белые холмы драгоценной соли – предмета жёсткой борьбы между таможенниками, сборщиками налогов и контрабандистами.

Няня почти ничего не рассказывала про отстойники, так как сама была из другой местности. Все рассказы сводились к тому, что живут там по яйца в дерьме и по уши в воде, да ещё вдобавок все партейные подонки.

Фасад самого замка Мотелу, построенного позже, всеми своими иллюминаторами окон и солнечными батареями смотрел в противоположную от технических болот сторону. Справа от входа луг , слева дубовые и каштановые рощи, единственные деревья, которые прижились на лунном грунте. В рощах добывали уголь: в герметичных чанах пережигали древесные стволы. Получался почти чистый углерод и вонючая жижа, которая служила как дизтопливо. Лес и кислород стоили дорого, поэтому такой варварский способ всегда был причиной бесконечных экономических тяжб. Там же в рощах жили несколько ремесленников, а возможно и охотников за солью. Там же жила и старая колдунья Мелюзина

Говорят раньше она была знатным ботаником, пыталась из прижившихся на Луне сорняков вывести что-то съедобное, но хорошо продвинулась только в алкалоидах и подвинулась рассудком. Как бы там не было, старуха собирала теперь корешки и только ей известные листья из которых варила своё зелье. Что интересно, варево полуумной старухи действительно помогало от многих болезней, особенно от похмелья.

По примеру Мелюзины Лика тоже собирала разные корни и цветы, высушивала их, затем одни варила, другие растирала в порошок, рассыпала по пакетикам, а затем прятала всё в тайник, о существовании которого не знал никто, кроме старого Гима. Дотошный старик перепробовал все отвары Лики, сухие порошки и гербарии пробовал даже курить. Чудом оставшись жить Гим понял, что девочка далеко пойдёт, главное ей не мешать.

Однако Лика очень огорчала свою няню Фантину, последняя даже плакала иногда глядя на девочку. Полное отсутствие традиционного воспитания было свидетельством упадка их знатного рода из-за бедности и нищеты.

С раннего утра девочка уносилась куда-то, бросала свои туфельки под первую попавшуюся корягу и бегала босиком как партейная девка. Её окликали но бесполезно. Своими повадками Лика походила на безумную колдунью Мелюзину, но та хоть умела лечить.

– Надо бы отдать её в лицей на учёбу, а если она умом тронулась может в психушку свозить, – вздыхала няня.

Но молчаливый, замученный заботами барон только разводил руками, ведь его годовой доход составлял только четыре тысячи баксов, из которых пятьсот надо было отдавать за кислород и купол. Ей богу на Марсе дешевле, но где Марс, а где барон со своими дочерьми. Идея отправить Лику в психушку была заманчивой. Оформить дополнительное опекунство над средней дочерью, выхлопотать дворянскую материальную помощь, скопить немного чтобы выгодно пристроить замуж двух других. Но идея так и зависла в воздухе. Чтобы признать полную дуру хотя бы просто дурой, нужно пройти унизительную комиссию, каждому эскулапу хорошо дать на лапу. Но это означает ненужную огласку и полное финансовое разорение. К тому же Лика дурой не была, так, девка с придурью. Ах, мечты! Прощай спокойная старость!

Одним из приятелей Лики был сын мастера-механика по паровым котлам Валентин. С ним Лика плавала на дизельном челноке по каналам и шлюзам, вдоль которых росли густые заросли амаранта-мухогона. Валентин охапками рвал его и продавал монахам из монастыря: они приготовляли из его корней и цветов целебный настой, а из стеблей –всякие сласти. В обмен Валентин получал старые пролетарские красные шаровары и потрепанные кожаные куртки, которыми потом он в деревнях, где жили партейные, бросался в ребятишек (с криками всех переженю), и те убегали с такими воплями, словно это сам дьявол Маркс плевал им в лицо. Механика, отца Валентина, огорчали странные повадки сына. Сам о считал, что к разорившимся партейцам надо проявлять терпимость. Да и что за нужда его сыну торговать без прибыли амарантом, если он получит от него в наследство звание мастера-механика и цех по ремонту самоходных паровых колесниц?

Валентин, двенадцатилетний мальчик, был какой-то странный. Румяный, отлично сложенный, но с блуждающим взглядом и часто молчаливый, словно вонючая ядовитая рыба-мутант. Завистники мастера даже поговаривали, будто Валентин просто дурачок. Другие считали его блаженным.

С Николкой, болтуном и хвастунишкой, Лика ходила в рощу. Вместе они собирали каштаны. Из веток Николка мастерил для неё дудочки.

Мальчики ревновали Лику друг к другу, и эта ревность доходила иногда до бешенства. А она уже стала такая красивая, что крестьяне и партейные видели в ней живое воплощение своих алкогольных глюков и эротических 3-D фантомов, живущих на поле Колдуньи.

У Лики была мания величия.

– Я – великая ведьма и учёный, – заявляла она каждому, кто соглашался слушать её.

– Вот брехло! И как же ты стала ведьмой? Снюхалась с безумной Мелюзиной?

– Я вышла замуж за великого колдуна! – отвечала она.

«Великим колдуном» был то Валентин, то Николка, то ещё кто-нибудь из тех безобидных, как лягушки, мальчишек, которые носились с нею по рощам и свалкам металлолома.

И ещё она так забавно говорила:

– Я, Лика, веду на войну на войну своих демонов.

Отсюда и пошло её прозвище: маленькая повелительница демонов. Слава богу, ведьм в просвещённый век паровых генераторов и дизельных двигателей не жгли, а зелёных чертей от белой горячки давно уже не боялись. Иногда прямо в воздухе возникали трёхмерные образы мужчин и женщин, но на них уже махнули рукой, говоря странное и всеми забытое слово «реклама».

Глава 2

Несколько недель спустя к бедам несчастного барона прибавились новые. Это случилось в преддверии зимы. В один из вечеров в замке услышали, как по дороге, а затем и по подвесному мосту прогрохотала почтовая паромашина.

Во дворе залаяли собаки. Лика, благодаря стараниям Фантины сидевшая взаперти в комнате за рукоделием, бросилась к окну. Она увидела, как машина остановилась, клубы дыма и пара рассеялись, и из багажного отсека соскочили двое длинных и тощих, одетых в чёрное мужских силуэта. В след за ними показались пара баулов с вещами.

– Фантина! Орта! – закричала Лика. – Посмотрите-ка, по-моему, это наши браться, Жослен и Раймон.

Орта с Ликой и старая дева поспешили вниз. Они появились в гостиной в тот момент, когда мальчики здоровались со старым бароном. Со всех сторон сбегались слуги.

Юноши отнеслись к этому радостному переполоху довольно сдержанно.

Одному из них было пятнадцать лет, другому – шестнадцать, но их часто принимали за близнецов, так как они были одного роста и похожи друг на друга. У обоих – матовый цвет лица, серые глаза, чёрные прямые волосы, свисавшие на стандартную чёрную форму учеников лицея. Отличало их только выражение лица: у Жослена оно было более жестокое, у Раймона – более скрытно.

Пока братья односложно отвечали на вопросы старого барона, кормилица Фантина, сияя от счастья, постелила на стол красивую скатерть, принесла горшочки с супом из водорослей и котелок с каштанами нового урожая. Глаза юношей заблестели. Не дожидаясь приглашения, они уселись за стол и принялись есть – жадно и неаккуратно, что привело Лику в восторг.

Она заметила, что братья худы и бледны, что их костюмы из чёрной саржы сильно вытерты на локтях и коленях.

Разговаривая, они опускали глаза. Ни тот, ни другой, казалось, не узнали её, а вот она помнила, как стреляла вместе с Жосленом из рогатки, как играла в прятки с Раймоном.

У Раймона на поясе висел какой-то прибор с кнопками. Лика спросила, для чего он.

– Это механические чёты, не прикасайся к ним, ещё испортишь работу шестерёнок, – высокомерно ответил он.

– А я свой выбросил, считать давно уже нечего, – сказал Жослен.

– Почему вы здесь, а не в лицее, мальчики? Вы ведь даже на каникулы не приезжали. Начало зимы – несколько необычное время для каникул, не правда ли? – спросил барон.

– Летом мы не приехали потому, – начал объяснять Раймон, что нам не на что было нанять почтовый фургон, не говоря уже о дизельном плацкарте.

– И если мы сейчас здесь, то совсем не оттого, что разбогатели… – продолжал Жослен.

– … А потому, что преподы посчитали за мудрость выставить нас вон, – закончил Раймон.

Наступило тягостное молчание.

– Какого чёрта, Раймон, скажи, что же вы натворили, судари мои, коль скоро вам нанесли такое оскорбление? Воскликнул старый барон.

– Ничего. Просто уже почти два года лицей и преподы не получали платы за наше обучение. Наши карты заблокированы. Вот они и дали нам понять, что вместо нас хотят принять учеников, чьи родители щедрее…

Барон принялся ходить взад и вперёд по гостиной, что было для него признаком крайнего возбуждения.

– Нет, чёрт возьми, это невозможно! Если вы ничем не провинились, не могли же преподаватели так бесцеремонно выставить вас за дверь: ведь вы же дворяне! И в лицее это прекрасно знают!

Жослен, старший из братьев, зло ответил:

– Да, они прекрасно это знают, я даже могу повторить вам слова старшего экономиста лицея, которыми он нас напутствовал: он сказа, что дворяне – самые неаккуратные плательщики и, если у них нет денег, пусть обходятся без наук.

– Но, вы же отличные спортсмены, лицей не может без вас обходиться!

– Меня попёрли из футбольной команды, потому что в рванине на поле выходить нельзя, лицей не потерпит такого унижения, – сказал Жослен.

– А мне не на что стало заправлять свой дизельный кар. От участий в гонках меня отстранили, а кар отобрали, – добавил Раймон.

Старый барон распрямил свою сутулую спину.

– Мне просто трудно поверить в правдивость ваших слов: подумайте сами, ведь дворянство – будущий цвет государства. И уж кому как не руководству лицея знать это!

Раймон, который готовился стать священником, упорно не поднимая глаз, ответил: