Крещённые небом. Издание второе

В 4.45 я получил запрос от краснодарской группы, готов ли я начать огонь и прикрыть их. Я сказал, что готов, вижу всё хорошо, но ещё не наступило время штурма. И буквально через пять минут началась стрельба со стороны войск МВД. Я повернул голову назад, смотрю, по полю несётся краснодарская группа. Но не стреляя, а просто перебежками, в шахматном порядке, и несут лестницу – первый этаж чеченцы завалили матрасами. Пробегают мимо меня, абсолютно не замечая, – я был в специальной маскировке. Со стороны больницы началась автоматная стрельба. Я прицеливаюсь, валю одного человека и сразу второго, который вместо него появился. И после этого начинается такая стрельба, что у меня на бруствере (я выбрал естественную ложбинку в поле) земля просто закипает от пуль. Рядом стояла железяка какая-то, вроде железнодорожной рельсы, так её тоже сразу в нескольких местах пробило пулями. Я удивился: не должны были они меня заметить. Сменил позицию.

Спереди обстрел прекратился, но тут закипел песок с тыла. Вот, думаю, интересно, как это с тыла меня достают? Делаю запрос: мол, кто у меня находится сзади? Свои. Лётчики местные. Вот что потом мне рассказали наши бойцы, которые после моего запроса туда побежали: «Приходим, – говорят, – а они совершенно пьяные. Объясняют: “У нас в больнице друзья в заложниках, их сейчас расстреляют за то, что вы штурм начали”». В общем, ещё минут пятнадцать я там ползал под пулями родными, пока наши не разобрались.

Тем временем краснодарцы подобрались вплотную к больнице. Там стоял забор такой, из сетки. По сценарию штурма должен был подойти БТР и проломить эту сетку, но он задержался. Мужики стоят там под шквальным огнём. Я чем могу им помогаю, веду огонь по всполохам выстрелов. Наконец, выехал бронетранспортёр. Только он появился и дал первую очередь, тут же со стороны больницы – выстрел из гранатомёта. По нему не попали, но он задрал ствол вверх, пулемёт заклинило: технике-то уже чуть ли не тридцать лет. Смотрю, у водителя «очко» сыграло и БТР стал отползать назад. Он, конечно, мог продавить забор и так, без огневой поддержки, будь водитель по-опытнее. Потом его, конечно, сожгли бы, но и дело сделать, и спастись при определённой сноровке можно было. Краснодарцам же пришлось сменить позицию: они откатились под укрытие и оттуда продолжили вести огонь[50].

Нам повезло, что у басаевцев не выдержали нервы. Они открыли огонь, когда мы только начали выдвигаться по открытой местности, поэтому большинство успело укрыться за котельной. Если бы бандиты подпустили нас ближе, половина подразделения легла бы на месте.

Юрий Дёмин:

– Мы шли, словно «тевтонские рыцари»: в увесистых бронежилетах, при этом быстро передвигались, и это тихой степной ночью было здорово слышно. Первая группа – Владимир Соловов, Фёдор Литвинчук и Андрей Руденко. Как только они вышли на открытую местность, тут же попали под пулемётный огонь. Плотность огня была такая, что постоянно били фонтанчики. Я понимал, что сзади идёт ещё больше сотрудников, и если мы сюда сейчас всем скопом заберёмся, то нас на этой площади всех и положат. Хотя мы уже практически вышли… Пришлось остановиться. Смотрю, Соловов побежал влево. Я разворачиваюсь, останавливаю отделение и говорю, что нужно перегруппироваться и обойти с другой стороны.

Я побежал вокруг гаражей, там где-то метров сорок-пятьдесят, и выскочил к открытым воротам. Через них было видно, что отсюда намного ближе до здания, буквально метров двадцать-двадцать пять. А на первоначальном маршруте – не менее ста пятидесяти метров.

За мной подтягивалось подразделение, и у меня за спиной был Сергей Милицкий. Я ему говорю: «Серёж, ты меня прикрой. Я сейчас подбегу к больнице, посмотрю, что там происходит». Он меня стал прикрывать, и, по всей видимости, этого боевики не ожидали – я проскочил, по мне ни одной очереди не засадили[36].

Сергей Милицкий[47]:

– С Сергеем Савчуком проделали проход в сетке-рабице и вышли во двор гаражей. Где-то совсем рядом уже шла серьёзная перестрелка, а мы в полной тишине перебежали к одноэтажному пищеблоку больницы. По-моему, очень быстро рассвело, и, как мне кажется, где-то в это время я услышал голос Володи Соловова: «…Всё, руке конец!» Больше я его не слышал.

Вдоль гаражей, куда побежал Соловов, – деревья и небольшой кустарник. Подумали, что он там. Я бросил дымовую шашку, чтобы прикрыть товарища. Всё заволокло дымом, а Володи нет и нет! Ещё одну шашку бросили, опять нет![36]

Александр Михайлов:

– Мы приготовились к броску. Нужно было ещё преодолеть газоводную трубу, проходившую над землёй. Я уже занёс ногу, как вдруг… бой возник из ниоткуда: тройка наших братишек из передовой группы Юрия Дёмина – в её составе находился и майор Владимир Соловов – неожиданно угодила в огневой мешок. Оказавшись под перекрёстным огнём, Володя геройски погиб, приняв огонь на себя. Он дал нам нужное мгновение, чтобы сориентироваться и откатиться за укрытия. <…> Лично меня спасло то, что я не успел полностью перелезть через трубу… Мгновенный кувырок назад – и я за углом котельной, куда меня буквально втащил за шиворот Сергей Таланов. Над головой – шквал трассеров, пуль, дождь из посечённых веток и листьев…[36]

Соловова я сразу потерял из виду, а его товарищей увидел перед котельной: они залегли за кучкой щебня – уже раненый Фёдор Литвинчук и Андрей Руденко, которого мы прозвали Ломоносов – такой же белокурый, статный, широкий в кости, – настоящий богатырь. Как его могла защитить эта крохотная кучка, я до сих пор не понимаю. В ней потом пуль оказалось больше, чем щебня.

Неравный бой

«Трудно назвать эту операцию антитеррористической», – отмечает командир «Альфы» Александр Гусев[34]. Это был настоящий общевойсковой бой. А по всем правилам военной науки в этом случае у наступающих должно быть как минимум трёхкратное превосходство. Здесь такого не было. Мало того, в вооружении боевики даже превосходили нас: пули их автоматов и пулемётов калибра 7,62 мм прошивали титановые каски и в пыль разбивали керамические пластины бронежилетов. Вдобавок на крыше стоял 12,7-мм пулемёт – грозное оружие против легкобронированных целей и на земле, и в воздухе. И это не считая ручных гранат, которые летели из окон на тех немногих, кто сумел подобраться к зданию.

Бойцы СОБРа, прикрывавшие «Альфу», вспоминают, как преодолев ползком по траве пустырь, они добрались до бетонных блоков. Когда обернулись, увидели, что там, где они ползли, трава скошена, как косой, пулемётными очередями. Пули крошили в труху кроны деревьев, на головы наступающим сыпался дождь из срезанных листьев и веток.

Входы в здание были забаррикадированы и заминированы, на нижних окнах – решётки, и почти в каждом окне террористы выставили заложников и вели огонь, прикрываясь ими. Поэтому быстро подавить огневые точки противника без жертв среди заложников было нереально. Уже в первые минуты стало ясно, что план оперативного штаба провалился. Почти сразу были ранены несколько «альфовцев», кто-то попал в огневой мешок и не мог выбраться. Требовалась эвакуация.

Обещанную бронетехнику пришлось ждать долго. Одну из бронемашин, направлявшуюся к больнице со стороны инфекционного отделения, сразу же подбили. Другая добралась до котельной, но снова выстрел из гранатомёта – и она запылала. В ней сгорел майор, сопровождавший боеприпасы, которые везли атакующим.

Только с третьего раза, условившись с экипажем БТРа об огневой поддержке со стороны «Альфы» и координируя движение машины, удалось вывезти Литвинчука и Руденко – и то молитвами их товарищей: одна граната, выпущенная боевиками, пролетела в считанных сантиметрах от БТРа, другая срикошетила от брони.

Но Владимира Соловова тогда отыскать тогда так и не смогли. Как оказалось, он подобрался ближе других к зданию больницы. Бой шёл уже минут сорок, когда раздался его голос в рации: «Всё, руке конец!» Как потом выяснили, пулемётная очередь почти оторвала ему руку. Рядом с ним нашли бинты из индивидуального пакета – видимо, когда он перевернулся на бок, чтобы сделать себе перевязку, смертельная пуля в спину настигла его.

Александр Михайлов:

– В течение начавшегося боя мы неоднократно вызывали «броню», чтобы подобраться к стенам. Ведь нужно закрепиться и осмотреться, накопиться, разобраться в ситуации. Боеприпасы на исходе… А с техникой получилась вот какая беда: БТР, который должен был доставить нам боеприпасы, подбили. Граната угодила точно в корму, где находятся топливные баки.

«Коробочка» пылала. Внутри неё находились трое: водитель-срочник, совсем ещё мальчишка, его командир, младший офицер, и ещё какой-то штабной майор, который вёз нам… бумажки. Просто бумажки на подпись, чтобы мы за боеприпасы расписались. Из-за этих самых дурацких бумаг человек сгорел живьём. Когда мы его достали, он уже обуглился…

<…> Технику нам больше не дали, связь у меня и у ребят сдохла. Тело Володи Соловова мы сразу забрать не смогли: без «брони» это было просто невозможно. Через некоторое время нам дали команду отойти на исходные позиции. Воцарилось какое-то затишье[35].

Александр Гусев:

– Генералы из МВД отказались предоставить нам свои бронетранспортёры и боевые машины пехоты[48]. Меня заверили, правда, что как только появятся раненые, сразу же будет подходить техника для их эвакуации. Однако это обещание выполнялось очень плохо. Мои сотрудники кричали, не выбирая выражений: «Когда будет техника?! Люди кровью истекают…» Кроме того, из-за неразберихи и безалаберности с одного из милицейских блокпостов была самовольно начата беспорядочная стрельба в сторону больницы. Одна моя группа попала под перекрёстный огонь: спереди бьют террористы, сзади – милиция. У нескольких моих сотрудников бронежилеты были вспороты на спине.

Патронов и гранат басаевцы явно не жалели. Интенсивность огня не ослабевала. После окончания боя мы прошлись до больницы, посмотрели, сколько выбоин и отметин от пуль осталось на асфальте. Будто свинцовый град прошёл, настолько всё было искромсано и истерзано.

Юрий Михайлович Лужков возмущался потом, когда приезжал в Будённовск: зачем, мол, разворотили входы? Это я приказал. Первым делом поставил задачу – разбить из гранатомётов подъезды, чтобы дать заложникам пути для выхода, – по нашим сведениям, подъезды были заминированы. И это дало результат: с началом штурма из больницы убежали около ста заложников[33].

Александр Желтоухов:

– Я понял, что штурм захлебнулся, в тот момент, когда отошла краснодарская группа по моему направлению. Я же пролежал на точке ещё пять часов после того, как прекратились боевые действия. Тридцать пять градусов жары, я – в полном снаряжении, шевельнуться не могу: заметят и накроют. Попросил по рации, чтобы проехал по полю БМП и я под его прикрытием смог бы уйти. Смотрю, выезжает на поле машина и медленно движется по направлению ко мне. А у меня связи с ним нет: рации абсолютно разные. Вот, думаю, вначале свои не подстрелили, так теперь раздавят. Но всё обошлось: из штаба его сориентировали, он остановился в десяти метрах от меня и начал стрелять поверх больницы, для острастки. Я подскочил к нему сбоку, постучал по кожуху гусеницы. Открылся люк, оттуда высунулось узкоглазое лицо: «Здрасьте». В общем, вышел я под прикрытием брони с поля.

Нас отвели обратно в школу, и выяснилось, что мы потеряли троих убитыми[49] и порядка 15–17 человек ранеными[50]. Тогда же мы узнали, что премьер Черномырдин ведёт переговоры с Басаевым по телефону. Но лучше бы он сам сюда приехал.

Тем не менее восемнадцатого <июня> снайперы получили устный приказ занять боевые позиции и работать «в свободном поиске». Но начать мы так и не успели: начались переговоры на месте и приказ отменили[50].

Когда ребят удалось вытащить из «огневых мешков», штурм был прекращён. Почти четвёртая часть «альфовцев» была ранена. Пуля попадает в автомат – и рука повисает безжизненной плетью, осколки бьют по лицу. У одного из бойцов насчитали девять попаданий: три пули в бронежилете, три в автомате и магазинах, три в теле. Около четырёх часов продолжалась эта жуткая дуэль. И – давящий на уши вопль заложников из окон.

В тот день ещё не раз разгорался бой: подразделения Министерства внутренних дел и Министерства обороны вели огонь по больнице из стрелкового оружия и гранатомётов – даже не стараясь соблюдать ювелирную точность, как это делала «Альфа», и не предпринимая попыток штурма. Скорее, это были попытки устрашения. Но воздействие они оказывали главным образом на заложников.

Из-за непрекращающихся обстрелов в тот день так и не удалось вынести тело Владимира Соловова. Забрали его только в воскресенье, пригрозив Басаеву новым штурмом, если он не позволит отыскать и забрать убитого спецназовца. Вот свидетельство начальника отдела по борьбе с организованной преступностью УБОП при УВД Ставропольского края Владимира Попова, принимавшего активное участие в переговорах и освобождении заложников:

– За пищеблоком мы обнаружили труп сотрудника «Альфы» Владимира Соловова. Он лежал за деревом в тридцати-сорока метрах от основного здания больницы. Мы осмотрели его и увидели, что у него перебита рука. Рядом лежали бинты коричневатого цвета, как будто пропитанные йодом. Похоже, он пытался перевязать себе руку, но был убит выстрелом снайпера.

Я забрал его бесшумный автомат «Вал», магазины к нему, каску, радиостанцию, гранаты. Гранаты и магазины с патронами успел сунуть себе в карманы камуфляжа. Меня окликнул боевик, который стоял за решёткой пищеблока и контролировал нас, подозвал к себе и потребовал отдать автомат. Я вынужден был подчиниться. Я зашёл за гаражи, где сидел спецназ, и бросил им каску, радиостанцию и гранаты. Позже руководитель «Альфы» Гусев попросил меня вернуть оружие Соловова из Чечни. Это было делом чести, и я просьбу выполнил.

Мы долго не могли вынести Соловова с территории больницы, по ней продолжали колошматить наши.

Крест на облацех

На следующий после штурма день, в воскресенье, когда стрельба ещё периодически возобновлялась – в основном, со стороны российских войск, – жители Будённовска увидели в небе молящуюся возле Креста Богородицу.

– Меня захватили вместе с пассажирами городского автобуса, – рассказывает <…> Вера Владимировна Евтушенко, – а потом переводили из отделения в отделение. <…> В воскресенье утром, 18 июня, приблизительно в промежутке от 8 до 10 часов утра, одна женщина вдруг воскликнула: «Девчата! Смотрите!» Все осторожно, боясь попасть под пули наших солдат, выглянули в окно, обращённое на восток, и увидели в небе как бы облачный Крест. Справа от него прямо на воздухе стояла в скорбной позе Богородица, обращённая в три четверти ко Кресту, молящаяся и в чёрных одеждах. Люди были в сильном страхе от басаевцев и не могли как следует разглядеть явление. Только думали: «Что это предвещает? Смерть или свободу?» Видение продолжалось около получаса[49].

Рассказы очевидцев задокументированы и, хотя расходятся в деталях, едины в главном.

Богородицу заметили и чеченцы. Один из боевиков говорил Нине Васильевне Леоновой, певчей и чтице Казанского храма г. Святой Крест (Будённовска): «Я видел явление!»

Многие уверены, что Божия Матерь молилась о заложниках и тех, кто шёл под пули ради их жизни. Без Её заступничества исход боя мог оказаться куда более страшным. На ветерана Группы «А» Виктора Ивановича Блинова – человека легендарного, исключительного мужества, который под огнём врага смог дойти до самой больницы, из окон сыпались гранаты. И надо же такому случиться, что впопыхах басаевцы забывали выдёргивать чеку! У другого «альфовца» пулями повыбивало пластины бронежилета, в карманах вперемешку с патронами оказались прилетевшие чеченские пули, но сам он остался цел. И главное непонятно, как можно было остаться в живых, ведя этот многочасовой бой – в меньшинстве, в десятках метров от пулемётов, бьющих сверху перекрёстными очередями, когда на деревьях листья были снесены пулями, а на земле была скошена трава, – да ещё и поражая противника!

Сергей Поляков:

– Вернувшись из Будённовска, я обратился к Богу. Любой профессионал скажет, что в той ситуации, в которой оказались мы, наши потери были минимальны. Мы чудом не успели выйти на исходные позиции – погибли бы почти все. Вернувшись в Москву, я прочитал, что город Будённовск, некогда Святой Крест, был построен на месте казни Михаила Тверского – князя, который добровольно поехал в Орду и ценой своей жизни спас родной город. Чудесным образом именно Михаил Тверской всегда считался покровителем нашего подразделения.

Я продолжил служить в подразделении и ушёл на пенсию в 2004 году. Перед каждой операцией я благословлял ребят. Офицеры нашего подразделения всегда рисковали жизнью, чтобы спасти тех, кто в беде. Это ли не христианское служение?

Все эти дни прихожане Ставрополья и всей России молились о даровании свободы пленённым. Когда митрополиту Ставропольскому и Владикавказскому Гедеону стало известно о чуде явления Божией Матери, он благословил написать её образ в память о безвинно убиенных. За 12 дней Свято-Крестовская икона (в честь исторического названия Будённовска) была написана уроженкой Святого Креста, рабой Божией Ольгой, и освящена на мощах Святителя Игнатия (Брянчанинова) в Андреевском кафедральном соборе Ставрополя.

Среди «альфовцев» и членов их семей немало тех, кто считает, что Матерь Божия не раз брала Группу «А» под свою защиту – как возле Белого дома осенью 1993 года, в Будённовске, на Дубровке, в Беслане… Во всех случаях из гибельной, безысходной ситуации находился выход, когда либо удавалось вовсе избежать потерь, как при штурме заминированного Театрального центра на Дубровке, либо обходилось малыми жертвами, хотя оттого не менее горькими…

И Басаев дрогнул…

Как выяснилось позже, когда «альфовцы» усилили огонь, чтобы обеспечить прикрытие «броне» для эвакуации раненых, Басаев сам запросил переговоры. По-видимому, «террорист номер один» испугался, что штурм продолжится, и, несмотря на большие потери, здание всё же будет захвачено, а заложники освобождены. Тем более что к тому времени у террористов уже кончались патроны. Второй атаки они бы не выдержали. Но в оперштабе этого не знали. Поэтому когда Басаев отпустил женщин с детьми, беременных и тяжелораненых и выдвинул новые условия, в которых больше не было требований о немедленном выводе российских войск из Чечни, а только о прекращении боевых действий и гарантиях безопасного возвращения в Чечню его отряда, в российском руководстве это восприняли как подарок. И Виктор Степанович Черномырдин, который в отсутствие президента исполнял его обязанности, принял условия террористов. Впрочем, по возвращении из-за границы Ельцин полностью одобрил его решение[51].

На самом деле Басаев пытался вести сильную игру при слабой карте. Но его блеф удался. И 19 июня, когда террористы покидали больницу, они набили свои рюкзаки тряпками, чтобы создать видимость наличия солидного боезапаса.

Нужно ли было выпускать бандитов в обмен на жизни заложников или стоило поискать другое решение? Сейчас, после Кизляра и Первомайского, после кровавых терактов на Дубровке и в Беслане, организованных всё тем же Басаевым, многие изменили своё мнение. Не вернись тогда отряд Басаева в Чечню, скорее всего, не было бы сотен погибших россиян в этих и многих других терактах. Ведь после ликвидации «террориста номер один» в 2006 году никто так и не занял его место и террористическая активность заметно спала.

Александр Михайлов:

– Тут влезли «миротворцы». Начались переговоры, реверансы, уступки… Когда появился правозащитник Ковалёв, Александр Владимирович Гусев ему в ультимативной форме заявил: если террористы не отдадут нам тело нашего товарища Володи Соловова, вся «Альфа» снова пойдёт на штурм. Но тогда уже – битва до последнего. Переговорив с Басаевым, Ковалёв выторговал для нас эту гарантию. Сотрудники «Альфы» переоделись в форму МЧС и пошли забирать тело Володи.

Наши осмотрели здание больницы и с удивлением обнаружили всего лишь четыре трупа боевиков. Мы, разумеется, расстроились, особенно снайперы. Трое наших против четверых бандитов! Однако после боя Басаев освободил рожениц. Одна из них нам рассказала, что сам главарь террористов весь штурм просидел, обхватив голову руками, в одном из кабинетов, ни разу из него не выйдя. «Герой» находился в шоке…

Российская сторона пошла террористам на уступки, согласившись дать автобусы. Басаевцы, кроме автобусов, заказали рефрижератор. Вот тогда нам стало понятно, что настреляли мы не четырёх террористов. Ну а когда басаевцы с разных этажей и комнат стали сносить трупы, тут уж все сомнения развеялись окончательно[35].

По агентурным данным ФСБ, на конец июля 1995 года в банде Шамиля Басаева от ран скончалось пятьдесят восемь человек. Сам «террорист номер один» сказал, вспоминая тот бой: «Я понял, что такое “Альфа”».

До этой операции у нас было негласное правило: не рисковать жизнью ни одного заложника и постараться обезвредить, но не убить террористов. Не секрет, что при освобождении, например, воздушного судна, офицеры не всегда даже брали с собой на борт оружие, чтобы случайно не повредить самолёт, не убить террориста. Обезвреживали преступников приёмами рукопашного боя. По причинам, которые от нас не зависели, в Будённовске мы не смогли воспользоваться фактором неожиданности. Когда в двадцати-тридцати метрах от больницы мы попали под шквальный огонь, мы испытали первый шок. Второй – когда увидели заложников, привязанных к решёткам окон. Стон их голосов до сих пор стоит в ушах. Освободить их бескровно мы не могли. Нужно было какое-то политическое решение. Аналогичное тому, что было принято в «Норд-Осте»: да, видимо, будут жертвы, но завершить операцию необходимо.

В Будённовске такого решения принято не было. Операцией руководили не профессионалы по борьбе с терроризмом, а дилетанты. Мы завязли. В результате потеряли троих товарищей, два десятка были тяжело ранены. Я потом общался с ребятами, которые принимали участие в штурме дворца Амина в Кабуле. Они уверяли, что даже там не было такой плотности огня. По качеству, силе своего оружия террористы превосходили нас. После будённовской операции были сделаны серьёзные выводы. Подтверждение тому – «Норд-Ост».

Александр Гусев:

– Мы сначала три дня уговаривали руководство не штурмовать больницу, а потом уговаривали не отпускать бандитов. На мой взгляд, после штурма Басаев дрогнул. Понял, что за него серьёзно взялись, и выпустил после штурма всех женщин с детьми и беременных. Предлагалось на маршруте освободить людей, которых этот чеченский Робин Гуд прихватил с собой. Но Черномырдиным были даны гарантии безопасности от имени правительства. Не принято говорить о покойном плохо, но из песни слов не выкинешь… Меня глубоко задели слова Виктора Степановича, которые он произнёс в одном телевизионном интервью. <…> На вопрос, почему не действовала «Альфа», он ответил: «Не знаю, наверное, не могли». Знаете, как лезвием по сердцу – слышать такое. Ты дай команду, а потом говори! <…> А ведь можно было дожать! Я уверен: не завершись будённовская эпопея таким образом, причём не по вине нашего подразделения, и не было бы потом Первомайского, Дубровки, Беслана…

<…>

Я считаю, что руководитель страны не имеет права вступать в переговоры с террористами. Никогда и нигде! Такого в мировой практике не было. Мы были против лобового штурма больницы, но не считали целесообразным и отпускать бандитов домой в ореоле победителей. Спецназ был в состоянии завершить эту операцию[35].

Но бойцы «Альфы» уже совершили подвиг, сохранив сотни жизней своих соотечественников и добившись перелома в ходе теракта. Они победили в этой проигранной битве, принеся в жертву три жизни своих товарищей. С точки зрения экспертов, трое убитых против десятков басаевцев – это поразительно малые потери для такой операции. Но для родителей, жён и детей погибших эти потери огромные, невосполнимые.

Александр Михайлов:

– Если бы не Соловов, многие наши семьи осиротели бы. И бесконечно жаль, что за этот подвиг у главы нашего государства не нашлось Звезды Героя России для мужественного человека![36]

Да, государство стыдливо старалось замять эту трагедию. К тому же «Альфа» теперь попала под перекрёстный огонь другого рода: её распинали и некоторые «правозащитники» – за «страшные жертвы среди заложников», и руководство страны – за «неспособность выполнить приказ». Так, Ерин в одном из интервью выразил недовольство действиями «Альфы», оценив её работу «на тройку». Так что награды за ту операцию начальство раздавало неохотно. Майора Владимира Викторовича Соловова тогда наградили недавно учреждённым орденом Мужества – посмертно.