Гнев духов

Александр Прозоров

Гнев духов. Быль каменного века. Повесть третья

Гнев духов

Над Большой Рекой клубился туман. Белый, словно снег недавней зимы, и густой, как заросли озерного камыша. В предрассветном тумане, надежно скрывающем маленьких обитателей чащи от острых глаз саблезубых тигров и когтистых рысей, от громадных медведей и клыкастых волков, торопились утолить с берега реки жажду нежные лани и олени с ветвистыми рогами, жирные барсуки и стремительные белки. Да и могучие лоси, рога и копыта которых позволяли отогнать любых, самых наглых хищников, предпочитали напиться как раз сейчас. Ведь даже им не всегда сопутствовала удача в безжалостных лесных схватках. А если противником оказывался саблезубый тигр или голодный до безумия после зимней спячки медведь – на удачу даже им рассчитывать трудно.

В сем чистом давнем мире доброй и спокойной оставалась только река, величаво несущая свои воды с восхода на закат, щедро поящая и трусливых зайчат, и непобедимых тигров – точно так же, как через десятки тысяч лет она будет поить своими водами города и фабрики.

Но до городов и фабрик этой весной было еще очень, очень далеко. Этой весной на всей огромной планете обитало меньше людей, чем во времена фабрик их будет жить на берегах одной только Свири – как назовут Большую Реку через десятки тысяч лет. В каменном же веке на всей реке стояло всего только одно стойбище из девяти вырытых в земле маленьких, но теплых и уютных домов.

Утро в селении потомков Мудрого Бобра начиналось всегда одинаково: из густой и высокой весенней зеленой травы тут и там поднимались сизые дымки, словно где-то в недрах большого пологого холма пробудился большой горячий зверь, разом дыхнувший в холодный предрассветный воздух из десятка невидимых ноздрей.

Снежана, как и хозяйки многих других домов, проснулась от того, что ей стало зябко. Еще не открывая глаз и не вырвавшись из полудремы, она тихонько пискнула:

– Мама-а… Мам, холодно…

Увы, никто поблизости не зашевелился, не спрыгнул на пол, не прикрыл ее своим одеялом, не затопил очага. Мамы рядом не было. Совсем…

Девочка вспомнила, что это именно она, она сама так долго, почти половину зимы, добивалась, чтобы ей позволили стать женой юного, но самого храброго охотника племени, вздохнула и окончательно проснулась.

Вокруг было темно и тихо, но юная хозяйка отлично знала, что где находится и что нужно делать. Она опустила ноги, нащупала пол, сделала два шага влево, наклонилась, нащупывая очаг, нашла, оперлась на край. Так же на ощупь подобрала приготовленный с вечера пучок тонких веточек и щепок, переложила на холодную вчерашнюю золу. После этого достала из-под потолка полоску бересты, прямо ею разворошила трутную ямку, найдя на глубине в ладонь слабо тлеющую труху, сунула в нее краешек бересты, легонько подула. Трут раскраснелся, и уже через миг береста полыхнула, освещая теплый зимний дом Тигриного Волка и его юной жены.

Снежана осторожно опустила бересту на золу, накрыла приготовленной горстью хвороста, сверху сразу добавила четыре ветки в два пальца толщиной. Сухая растопка полыхнула, ощутимо наполняя дом теплом, а вот ольховые ветки, разгораясь, задымили. Причем дым пошел не в закопченную нору над очагом, а под потолок, повисая там едкой сизой пеленой между связками вяленого мяса. Девочка метнулась ко входу, выдернула старую и вытертую заячью шкуру, которая затыкала верхний продых. Дымка, дрогнув, поползла в отверстие – но Тигриный Волк уже закашлялся, поднял голову, недовольно поморщился:

– Чего опять?

– Мама говорила, когда мясо в дыму подержать, оно вкуснее получается и хранится лучше.

– Оно же и так давно и копченое, и вареное, и сухое, – охотник подкатился к краю лежака, спрыгнул на пол, из охапки хвороста, сложенной под краем кровли, выдернул несколько веток, переломал, превращая в пучок, запалил его в огне и сунул факел в глубину очага, к дымовой норе. Пламя на факеле неуверенно подергалось, потом наклонилось в сторону пробитого в земле лаза. Туда же качнулся и огонь разгорающегося костерка, потянулись струйки дыма. Тигриный Волк оценил взглядом количество мяса, коптящегося в дыму, под потолком, вздохнул и полез обратно под шкуру.

– Ты чего, Пыхтун? – спросила девочка.

– Мало запаса, – ответил юный охотник. – Надолго не хватит. Погода испортится – придется у отца просить. Или корешки собирать. Надо за зверем плыть, около поселка много не наловишь.

– Разве? – Девочка тоже подняла голову, пошевелила губами, загибая пальцы. – Коли по два куска варить, то на восемь дней хватит.

– Двумя не наешься, дожди затянуться могут, – сладко зевнул Тигриный Волк и кивнул на продых. – Темно там еще. Чего вставать так рано?

– Холодно! – Снежана вытянула с пола, из-под жердей, сразу три дровины толщиной с голову, положила поверх уже разгоревшихся палок и тут же нырнула на мягкую постель из огромной шкуры саблезубого тигра, положенной поверх толстого камышового мата; натянула на плечи волчью шкуру. Поежилась, сжалась в комок, пытаясь поместиться под ней целиком. – Почему они такие маленькие?

– Волки? – не удержавшись, засмеялся Пыхтун. – Это они только выделанные такие. Когда волки на тебя прыгают, то размером с медведя кажутся. А когда шкуру освежуешь, получаются чуть больше кролика. Охотники сказывают, лесные духи так шутят. Говорят, они берут себе половину каждой добычи, чтобы люди не зазнавались. Поэтому пойманная добыча всегда выходит намного меньше, чем казалась, пока за ней гнался.

– Правда? – удивилась Снежана. – Это же нечестно!

– Они так шутят, – объяснил Тигриный Волк. – На лесных духов нельзя обижаться. Они помогают нам в охоте. Хуже, когда они недовольны. Тогда наши силки остаются без добычи, а зверь не выходит на бросок копья. Пусть веселятся. Я выслежу четырех волков, и ты сошьешь нам большое одеяло, под которым хватит места всем.

– И нам, и детям? – встрепенулась Снежана.

– Да, – согласился охотник и снова зевнул.

– Когда же они, наконец, появятся?

– Снежана, мы ведь всего семь дней как вместе. Великая Праматерь не дает детей так скоро. Потерпи.

– А сколько терпеть?

Тигриный Волк не ответил. Он уже снова спал. Разгорающиеся в очаге дрова стремительно наполняли приятным теплом вырытый в земле дом длиною почти в десять шагов и примерно шести в ширину. Юная хозяйка тоже вытянулась во весь рост и, засыпая, отпихнула шкуру к ногам.

Второй раз она проснулась уже от жары. Покрутилась, подтянула к себе шкуру – но прохладнее под ней не стало. К тому же, все равно пора было вставать. В оставшемся открытым продыхе просвечивало светлое небо, а дрова прогорели, превратившись в кучку раскаленных углей.

Снежана сладко потянулась, спрыгнула на пол, сняла с пустеющего пока лежака напротив короб с водой, в котором со вчерашнего дня отмокало сушеное мясо, переставила на угли. Не спеша, с достоинством расчесала волосы, смотала их на затылке, заколов гребешком, затем натянула длинное платье из волчьего меха. То самое, что Пыхтун сшил ей, когда духи выбросили их на берег Большой Воды. Не самое красивое и удобное, без всяких украшений – но самое любимое.

Вода в коробе уже забурлила – девочка, подсунув снизу палки, переставила короб на лежак, отгребла большую часть углей к дальней стене очага, оставив совсем немного, вернула короб на них. Теперь вода всего лишь слегка пузырилась. Можно ненадолго и отвлечься. Еще раз пригладив волосы, Снежана подхватила кожаное ведро со сплетенными из рогоза ручками, аккуратно пробралась между тремя полотнищами входного полога и вышла на свет.

Солнце только-только поднималось на небо, и большая часть племени еще оставалась в домах. Лишь полусонные Трескун и Гнездо Осы в вытертых накидках несли вдвоем мимо общего котла охапку мокрых шкур. Похоже, родители отослали их спозаранку полоскать откисшие замши, чтобы не пахли. Снежана специально сделала небольшой крюк и, едва не задев Трескуна плечом, громко предупредила:

– Осторожнее, дети!

Девушка и паренек чуть не уронили свой груз от такого обращения, но… Но Снежана, пусть и в свои восемь зим, уже вышла замуж и считалась женщиной. А они, пусть и старше на три лета каждый – жили с родителями и потому оставались детьми.

– Не задирай нос, о корень споткнешься! – выкрикнула ей вслед Гнездо Осы, но Снежана лишь снисходительно хмыкнула: мало ли чего ребенок брякнул?

Ей очень хотелось покрасоваться перед кем-нибудь еще – но, увы, больше никого не встретилось даже на берегу реки. Пришлось лишь зачерпнуть воды и вернуться домой: варево в очаге выкипало быстро, за ним следовало приглядывать и подливать свежую воду вместо испарившийся.

В доме уже ароматно пахло мясным бульоном. Правда, сам суп больше не кипел, придавив почерневшие угольки. Снежана охнула, кинулась к очагу, подняла корец, подгребла угли, вернула обратно, добавила свежей воды. Потекшие по отвороту ведра капли подхватила и стряхнула на полку. Тигриный Волк аж подпрыгнул, ошарашенно выпучив круглые глаза:

– Что?!

– Что? – невинно поинтересовалась Снежана, придвигая ведро ближе к очагу.

Пыхтун отер лицо, встряхнулся:

– Ой, как жарко. Я даже вспотел!

– У нас трута нет совсем. Принесешь?

– Конечно, – кивнул охотник. – Соберу, когда ловушки проверю. Есть у меня приметная береза у тропы. И сама трухлявая, и с грибами.

Он потянулся к своему заплечному мешку, что лежал над очагом под краем кровли. В самом теплом месте, дабы всегда оставался сухим. Пыхтун заглянул внутрь, проверяя содержимое. Снял сверху и добавил к общему грузу еще два мешочка из тонкой замши.

– Оделся бы сперва, Пыхтун! – укорила девочка. – Куртки не нашел, а уже за сумку хватаешься.

– И так жарко… – ответил тот и тут же вскрикнул: Снежана, не удержавшись от соблазна, все же плеснула ему в горячую спину еще горсть холодной воды. Охотник, крутанулся, выгнувшись, кинулся на нее: – Ах, ты…

Девочка с визгом кинулась спасаться, нырнула под пологи, выскочила наружу, со всех ног помчалась к священной иве, петляя между охотниками, женщинами и детьми. Тигриный Волк гнался за нею до общего котла, возле которого неожиданно наскочил на отца, уже опоясанного ножами и топором.

– Чего разбегались, как зайцы?! – изумился Ломаный Клык, придержав Тигриного Волка за плечи.

– Да она! Она… – возмущенно начал паренек… и закончил: – Нашла когда!

– Только-только мужем с женою назвались, а уже раздорите, – укоризненно покачал головой отец. – Никак, Снежана лишнего требует?

– Ничего, я не сержусь! – во всеуслышание заявила девочка и торжественно прошествовала мимо юного охотника. – Тигриный Волк, приходи кушать. Суп уже готов. Дети, осторожнее!

На ее пути опять оказались Гнездо Осы и Трескун – но на этот раз они только засмеялись.

– Я собираюсь проверять ловушки, – коротко произнес Ломаный Клык.

Он уже был одет в дорогу: сшитые мехом внутрь штаны, плотно обтягивающие ступни поршни из толстой лосиной кожи, перехваченная широким ремнем куртка, свисающая почти до колен. Надевалась куртка, разумеется, через голову, но для удобства на груди был разрез, застегивающийся на три петли пахучими можжевеловыми палочками. На случай дождя у куртки имелся глубокий капюшон – но пока, за ненадобностью, он свисал за плечами. В такой одежде в лесу было тепло и удобно в любое ненастье. Хоть в снегу ночуй! Для красоты же на правой стороне груди были пришиты десятки петелек с когтями рысей и барсуков, клыками енотов и росомах. Добыча, не столь трудная, чтобы делать из нее ожерелье гордости, однако наглядно показывающая, сколь добычлив носящий такую одежду мужчина. На левой стороне груди колыхалась раскрашенная ягодным соком замшевая бахрома – две полоски означали двух детей.

– По нашей тропе? – скользнув по бахроме взглядом, спросил в ответ Тигриный Волк. – Пойдем вместе?

– Что же, пойдем, – пригладил короткую рыжую бородку отец. После праздника Праматери еще ни у кого из мужчин волосы не успели отрасти ни на голове, ни на подбородке. – Вдвоем в лесу завсегда спокойнее, нежели по одному. Но давай побыстрее!

– Только оденусь… – Юный охотник заторопился к дому, по вырытым в земле ступеням сбежал вниз.

Девочка помешивала в корце варево, в котором плавали уже и мелкие чищеные корешки свеклы, и макушки молодой крапивы, и листья сушеных приправ. Оглянулась:

– Одевайся. Пока соберешься, как раз готово будет.

– Когда ты крапиву собрать успела? – только удивился охотник.

– Вечером… – девочка вздохнула: – Мама говорит, утренняя вкуснее. Но так спать всегда хочется! Но ведь он и так свежестью пахнет, Пыхтун! Попробуй!

– Пахнет, – не стал спорить охотник, натягивая штаны.

– Вот и я говорю, что пахнет. – Она еще помешала, принюхалась, потыкала острым кончиком палочки в мясо. – Сварилось!

Корец быстро переместился на пустой лежак, девочка достала свернутые из бересты ложки и застыла с ними в руках, бессильно глядя на угощение: оно было еще слишком горячим.

Прежде чем они смогли наконец-то перекусить, Тигриный Волк успел сложить с собой пару кусочков вяленого мяса, проверить и заткнуть за пояс топор, выбрать гарпун, осмотреть копье, еще раз перебрать заплечную сумку, надеть теплую охотничью куртку.

Снежана очень боялась, что мясо, засушенное еще до зимы, не успеет развариться – но, замоченное еще накануне и кипятившееся все утро, оно оказалось мягким, как свежее. Даже свекольные корешки получились тверже. А долгое пребывание под крышей, сперва в доме Ломаного Клыка, а потом и у них – придало вареву приятный кисловато-дымный аромат копчености. Девочка поняла, что стала хорошей хозяйкой, и гордо посмотрела на мужа. Однако Пыхтун, жадно уплетая угощение, ничего особенного в нем не замечал. Девочке даже немного взгрустнулось: старалась, старалась… А ничего особенного, выходит, не вышло?

– Меня Клык ждет, – сказал Тигриный Волк, отставляя полупустой корец. – Вдвоем к ловушкам пойдем. Побегу.

– Ладно, – со вздохом кивнула юная хозяйка. – Скорее возвращайся.

Снежана – как всегда поступала мама с отцом – обняла Пыхтуна, прижавшись щекой к щеке, и отступила:

– Про трут не забудь!

– Помню!

* * *

Из селения детей Мудрого Бобра в лес уходило семь тропинок. На две меньше, нежели домов в селении. По молчаливому уговору считалось, что по той, что вела к святилищу, уходил ставить силки шаман Чужой Голос. Вдоль реки вверх и вниз отправлялись за добычей Храбрый Рык и Быстрый Олень. По той, что начиналась за Священной Ивой, ходили Тихий Уж с почти взрослым Трескуном, этим летом ждущим посвящения в охотники. По тропе напротив, что ближе всего к дому Тигриного Волка, искали добычу Сильный Лосось, его сын Быстрый Ветер и отец Медвежий Хвост. За старым пнем начинался путь Белого Камня. Здесь же иногда бывал и Хромой Зубр, но старый мастер редко пытался охотиться. Его умение превращать кусочки камней в ножи, наконечники и топоры приносило ему куда больше мяса, нежели самые удачливые силки на самой оживленной звериной тропе. Чуть левее пня привычно перепрыгивали узкий ручеек Ломаный Клык и Тигриный Волк.

Пыхтун никогда не слышал, чтобы охотники договаривались, где и чьи угодья находятся, однако каждый понимал, что если все отправятся в одну сторону, то вскоре добычи там не останется ни для кого. Тропинки доставались от отцов сыновьям, каждый из мужчин с детства знал все ямки и бугорки именно своих угодий, знал любимые зверями ходы и места лежки, знал, где кто кормится и куда убегает от опасности, в каком месте на кого ставить ловушки. И потому никто не рвался бросить свой участок и пойти за добычей к соседу.

Пусть Тигриный Волк теперь и не принадлежал семье Ломаного Клыка, но вот мальчик Пыхтун, которого духи подменили на удачливого охотника, все же был сыном Клыка, и потому семейная тропка тоже стала как бы общей.

Таиться поблизости от селения смысла не имело, и Ломаный Клык, оглянувшись на сына, без опаски спросил:

– И как тебе, Тигриный Волк, понравилось быть мужем?

– Охотник должен иметь жену, Клык, – с достоинством ответил Пыхтун. – Разве не так?

– Должен, – согласился его отец. – Но охотники выбирают себе жен своего возраста. Ты же попросил Снежану. Девочку, которой всего восемь зим. Ты не жалеешь об этом, Тигриный Волк?

– Она хорошая хозяйка, Ломаный Клык.

– Разве это все, что нужно охотнику от жены?

– Я знаю, – не очень уверенно ответил Тигриный Волк, – Великая Праматерь приносит детей женам, а не мужьям. Но Снежану передал мне ее отец, я отдал за нее подарок, я добыл ожерелье клыков, у нас есть дом. Мы исполнили все нужное согласно заветам Мудрого Бобра. А значит, Великая Праматерь обязательно принесет нам детей!

– И это все?

– Снежана говорила, что муж и жена должны спать под одним одеялом, – уточнил Пыхтун, – а у нас две разных шкуры. Но я добуду еще двух волков, и она сможет сшить все шкуры в одну. Тогда будут выполнены все условия, и дети смогут появиться.

Ломаный Клык даже замедлил шаг, обдумывая его ответ, тряхнул головой, потер затылок. Кивнул:

– Чужой Голос был прав, ты избран духами. Непонятно только, зачем? Но они все еще играют тобой и ни на миг не отпускают своим вниманием.

– Мы такие же, как все, – не поверил Тигриный Волк. – Мы немного моложе, но ничем не отличаемся от вас! У нас такой же дом, я получил жену по общему обычаю. Почему шаман указывает именно на меня и Снежану?

– Ты забыл, Тигриный Волк? Ты получил посвящение по воле духов, а не по обычаю племени. Ты получил жену самым молодым из всех охотников, кого только помнит наше племя. И ты выбрал самую юную жену, которая только бывала в племени Мудрого Бобра. Могла ли Великая Праматерь ожидать так быстро таких перемен? Мне жаль, но у нее наверняка нет для вас детей так рано. Тебе придется ждать, пока пройдет еще пять или шесть зим, и возраст Снежаны станет возрастом обычной женщины.

– Это сказал Чужой Голос? – Тигриный Волк остановился вовсе.

– Духи играют тобой, сынок, – оглянулся на него взрослый охотник. – Никто не знает, что они могли задумать? Но Снежана еще не готова стать матерью. Поверь мне, не шаману. Она еще не готова.

– Мне нужно сказать Снежане, чтобы она не ждала детей?

Охотники несколько мгновений помолчали, и Ломаный Клык вдруг хлопнул себя по лбу:

– Прости, Тигриный Волк, я совсем запутался. Ведь я хотел рассказать тебе совсем о другом! О том, что очень и очень важно. О том, что должен знать каждый охотник, но никогда и никому не должен выдавать этой тайны. Только своему сыну и только после того, как сын приведет к себе в дом свою избранницу. – Ломаный Клык повернулся и быстро пошел по тропе, напутствуя Пыхтуна через плечо: – Ты выбрал себе жену. Она останется с тобой на всю жизнь. Она станет поднимать тебя на рассвете, она будет приносить тебе детей, дарованных Великой Праматерью, она будет готовить ту еду, что будешь есть ты и твои дети, она будет следить за твоим домом и твоими припасами.

– Я знаю, Ломаный Клык!

– Ты ничего не знаешь! – остановившись, повернулся к нему отец. – Женщина слаба и беззащитна. Она не может сама добыть косулю или тетерева, она не способна защититься от рыси или волка, ей не по силам нарубить и принести дров для своего дома. Она слаба. Но если она доверила себя тебе, твоей силе и умению, если выбрала тебя из других охотников, она обязательно постарается стать для тебя самой лучшей. Она станет готовить для тебя самую вкусную еду, шить самую красивую одежду, держать дом в тепле и порядке лучше всех других.

– Снежана лучше всех! – твердо ответил Тигриный Волк.

– Верю, – серьезно ответил отец. – Но если муж не понимает, как старательна его жена, женщина думает, что не так уж и хороша, и перестает готовить лучше соседок, перестает шить, как другие не умеют. Перестает следить за домом… И виноват в этом лишь ее муж.

– Почему? – не понял юный охотник.

– Потому, сынок… Если ты не заметил стараний жены, в этом виноват ты, а не я, или Чужой голос. Раз твоя Снежана лучше всех, ты должен хвалить ее, как самую лучшую жену. Если не похвалил хотя бы… – Ломаный Клык остановился и вытянул перед собой ладонь с растопыренными пальцами. – Не похвалил хотя бы пять раз в день – выйди из дома и постучись головой пять раз о ствол священной ивы. Ты самый молодой охотник нашего племени, Тигриный Волк, а Снежана самая молодая жена. У вас будет долгая жизнь вдвоем. Чтобы эта близость вас радовала, а не огорчала… Тебе нужно хвалить жену – или печалить иву. Ты меня понял?

Тигриный Волк подумал, кивнул и указал вперед:

– Если мы не поторопимся, Ломаный Клык, то не успеем вернуться засветло.

– Я не шучу! – Отец все же двинулся быстрым шагом по тропе. – Когда ты хвалишь свою жену, приносишь ей подарки, благодаришь, она радуется и старается управиться со всеми своими хлопотами лучше прежнего. Тогда в твоем доме всегда будет чистота и вкусная еда, а твоя женщина всегда станет ждать тебя с радостью. Только тогда согласие и уют навсегда сохранятся в твоей семье с первого и до самого последнего дня. Не забывай про это, Тигриный Волк! Потерять согласие легко. Вернуть его не удавалось еще никому. Запомни мой совет, Тигриный Волк. Я очень хочу, чтобы вы со Снежаной провели жизнь в радости. Пусть никакие духи не смогут ее испортить! А нужно для этого всего ничего. Видеть старания жены и хвалить ее. Хотя бы пять раз в день.

Тропинка повернула в тенистый и прохладный, пахнущий перегноем, заросший овраг, пробежала его до середины, забралась на склон. Охотники замолчали и пошли медленнее, осторожно ступая: отсюда начинались места для расстановки ловушек. Волк и Клык по краю, чтобы не топтать любимую косулями сочную траву, обогнули влажную луговину, в ивовых кустах издалека, дабы не оставлять запаха, осмотрели развешенные на ветвях петли. Через ельник пересекли ближний лес, проверили силки, поставленные возле другой поляны. Повернули к истоку Песчаного ручья, к которому бегало на водопой много живности.

– Ты смотри, как нас опередили! – не выдержав, вслух посетовал Ломаный Клык, ускоряя шаг, присел у силков. Пятна крови, обрывки шкуры и клочья шерсти, раскиданные вокруг, наглядно показывали, что попавшего в ловушку зверька кто-то уже переправил к себе в живот. – Вот когти на глине… Вот еще след… Похоже, рысь подкрепилась.

– Зайчонок попался, – согласно кивнул Тигриный Волк. – Нужно нить помыть. Пока кровью пахнет, никто в нее не зайдет.

– Хорошо хоть, ручей рядом, – отвязал петлю от толстой ветки отец. – Быстро сполосну. Только остальные уж сразу глянем. Вдруг…

Он оказался прав: рысь, разорившая первую ловушку, похозяйничала и во второй. Но зато – сама попалась в третью, прочно засев в силках из крапивных нитей.

– Ну вот, – довольно запихнул тяжелую пятнистую кошку к себе в заплечный мешок Ломаный Клык. – Сегодня мы будем сыты.

Тщательно прополоскав в холодной прозрачной воде испачканные лесы, охотники вернули их на места и двинулись дальше, к осиннику. По пути свернули к кабаньей тропе, но и там силки стояли пустыми. Любимые зайцами густые заросли молодых побегов тоже ничем не порадовали детей Мудрого Бобра.

Дальше, за рощей, силки ставил уже Тигриный Волк. Перед клюквенным болотом – на косуль, по его берегам – на зайцев и барсуков. За болотом росло много дубов, и к ним вели сразу три кабаньих тропы. Но…

Смирившись с неудачей, Пыхтун начал снимать свои петли.

– Что ты делаешь? – удивился отец.

– Только зря ноги стаптываем, Ломаный Клык, – ответил юный охотник. – Здесь нет столько зверей, чтобы сделать припасы на зиму. Нужно плыть к дальним стоянкам, охотиться там. Тамза день больше наловим, нежели тут за пять получается.

– До зимы далеко. Копченое мясо не долежит, сушеное заплесневеет.

– Пускай. Но пока в доме есть еда, я могу камыша нарезать, крышу перекрыть. Она совсем тонкая. Как бы в дождь не потекла.

Отец хмыкнул, покачал головой:

– Прости, не вспомнил. Ты прав, Тигриный Волк. Реже сходим на охоту, больше сможем сделать дома. Духи и правда научили тебя мудрости, охотник, пока удерживали в своем мире!

– Пока я жил на берегу Вод Заката, то привык все делать сам, – пожал плечами Пыхтун. – Хочешь остаться в дождь сухим и сытым, помни про крышу и припасы. Не сделаешь сам – не сделает никто.

– Но духи вернули тебя, Тигриный Волк! Теперь ты не один. Я помогу, Чистая Капля поможет… – напомнил отец и неожиданно закончил: – Но духи научили тебя правильно.

Пройдя охотничью тропу до конца, они развернулись и повторили весь путь, снимая силки. Поэтому и задержались в чащобе дольше обычного, вернувшись незадолго до заката. Словно в укор их полупустым заплечным мешкам – в селении, возле общего очага, охотник Тихий Уж, его сыновья старший Трескун и пятилетний Лопотун резали на мелкие полоски мясо, чтобы обжаривать и сушить у разведенного огня, а жена Белая Ласка и дочь Гнездо Осы скоблили шкуры оленей. Сразу трех!