Дрожа, как мокрая мышь, я, шатаясь, вышла на балкон и буквально наткнулась на плотную кромешную темноту. Воздух еще уплотнился, казалось, его можно хватать руками.

Боже правый, куда я попала?

Что со мной?

ПОМОГИ!

В голове высоким и чистым голосом зазвенела песня:

Звон звон звон

Малиновые реки

Испокон вовеки

Ходил на поклон

Падал на ступени

Все обиты пороги

В кровь истерты колени

Я бросилась обратно в комнату и упала на постель.

Не помню, как я заснула.

Глава шестая

Проснулась я в восемь утра по местному времени в совершенно разбитом состоянии. Приподнялась на постели. За окном который день был промозглый сумрак и ни малейших признаков солнечного света.

Что поделать, поздняя осень…

Я вылезла из постели, взяла сигареты и, хромая, вышла на балкон, чтобы покурить и немного прийти в себя. Слава богу, сегодня суббота, и на работу спешить не надо.

За окном открылась панорама города. С высоты двадцать второго этажа я увидела парк с облетевшими деревьями, скамейками и скульптурой, за парком – знакомый супермаркет, возле которого проступало пятнышко трамвайной остановки. Из-за супермаркета выглядывала величественная башня с неправильно идущими часами. Весь пейзаж был отчетливо виден. Куда же он девается вечером?

Словно его сжирает наползающий мрак?..

Внезапно меня охватило необъяснимое тягостное чувство. Захотелось одеться, взять все свои вещи и бежать отсюда куда глаза глядят.

Я вынула из пачки вторую сигарету. Щемящая тоска неодолимой силы, будто клещами, сжала сердце. Что-то из самой глубины души с надрывом кричало:

Не могу здесь больше. Не могу!

Вспомнились подробности вчерашнего вечера. Шум леса, дурманящие запахи трав, скрип моста, влажный речной воздух, и – страх, приковавший к месту, ужас, проросший в самое сердце.

Сквозь тяжелую, тревожную, мучительную тоску изо всех сил продирался голос разума.

С чего все началось? Кажется, со скрипа кресла? А как же ему не скрипеть, когда ему почти сто лет?

А жуткий шум леса?..

А ты вспомни, сколько в тебе сидело к тому времени? Помнишь, как в песенке поется: «Выпил рюмку, выпил две, зашумело в голове…»

А удушливые запахи?

Милая моя, а ты бы не курила по пачке в день, глядишь, и запахи перестали бы душить…

А отец?..

Внутренний голос только посмеялся надо мной.

Это все твое пьяное воображение, дорогая фройлейн. А пропусти ты еще рюмочку, отец не только прогулялся бы по мосту, а сошел бы с картины и посидел с тобой у камина…

Голос меня как будто убедил; он умел все так просто объяснить!

Но, несмотря на это, заходить в гостиную почему-то чертовски не хотелось. Хотя надо бы подмести осколки и вытереть кровь с пола…

Я уберу в гостиной…

попозже

…и больше туда ни ногой!

Это обещание выглядело двусмысленно.

Я пошевелила порезанной ступней.

Если ранят тебя сильно, себе рану первяжи, – вспомнилась песня гражданской войны.

Безуспешно обшарив в поисках аптечки обе спальни и ванную, я заковыляла по лестнице вниз. Спустившись, поразмыслила: где бы она могла быть?

На первом этаже царили покой и умиротворение.

С замиранием сердца я взглянула на дверь гостиной.

Дверь поманила войти.

Нет!..

Я сделала шаг.

Нет, нет!

Я отчаянно затрясла головой и, волоча за собой ногу, попятилась в сторону отцовского кабинета.

Может, там найдется хотя бы пузырек йода или кусочек пластыря?..

Приоткрыв дверь, я заглянула в пустую комнату, озираясь по сторонам, потом вошла и притворила за собой дверь.

Мне показалось, что в кабинете как будто накурено; чтобы удостовериться, я втянула носом воздух. Точно, накурено!

Я вчера, конечно, переборщила с курением, но ведь я курила в гостиной…

И запах какой-то особенный; не такой, как от моих дешевых сигарет, а ароматный, с привкусом ванили.

Это-то как объяснить?!

Внутренний голос молчал.

Я почувствовала, что на меня опять начало накатывать желание уйти отсюда навсегда.

Сейчас я только обработаю ногу, созвонюсь с подружками и свалю отсюда до вечера.

Опять обрастая только что с таким трудом изгнанной тревогой, я начала рыться в шкафу, но там не было никаких шкатулок или коробочек с лекарствами,

а если бы и были, лекарствам было бы уже лет десять.

Бинт и пластырь, правда, не имеют срока годности.

Перебирая старые журналы, я из любопытства открыла один из них. Полистала. Журнал представлял собой сборник научных статей, выпускаемый академией наук в советские годы.

Может, тут есть и изыскания моего отца, которому не стоится спокойно в портрете?

И тут же, перевернув страницу, я увидела его статью. Судя по сложному названию, она была посвящена средневековой схоластике. Схоластика находилась вне моей компетенции, поэтому оценить, насколько глубоки познания отца, я не могла. Но зато я прочитала предшествующую статье краткую биографию автора.

«Краузенштайн Вильгельм Карлович – молодой, но необычайно талантливый ученый, кандидат наук, доцент кафедры философии института славянской письменности и литературы…»

В этом институте училась моя мама!

Далее перечислялись его научные работы, сообщалось, что он внес существенный вклад в изучение и осмысление различных аспектов… и т.д.

В других журналах, которые я стала с интересом рассматривать, тоже время от времени попадались его статьи, к которым прилагалась та же самая аннотация, с той лишь разницей, что в более поздних выпусках отец уже именовался не доцентом, а профессором; не просто талантливым, а видным ученым, и, наконец, мне попалась большая посмертная статья, как сообщалось – неоконченная, в предисловии к которой значилось, что от нас ушел светило философии, человек редчайшей одаренности и невосполнимая утрата для науки академик, член-корреспондент академии наук В.К.Краузенштайн.

На табличке над входной дверью значится «профессор», – почему-то вспомнила я. – Старая, наверно.

Как бы вскользь в статье было сказано, что отец погиб при невыясненных обстоятельствах.

Я продолжила свои исследования и вскоре наткнулась на журнал, даже, скорее, альманах, изданный в ФРГ на немецком языке. Знанием немецкого я обладаю весьма скудным, однако кое-какие отрывки смогла перевести и выяснила, что отец родился в небольшом местечке в Западной Германии, в богатой семье, принадлежащей к знатному немецкому роду; далекие предки его были чуть ли не приближенными курфюрста.

Вот это да! Вот так папу я нежданно обрела!

Называется, не было ни гроша, да вдруг алтын!

Только этот алтын почему-то очень жжет руки.

Я сложила журналы аккуратной стопкой, вернула на место и вздохнула. Аптечка так нигде и не попалась.

Я оглядела кабинет. Где бы еще поискать?..

В коридоре раздались тихие шаги. Они были едва слышны.

Но я их услышала.

Подбежала к двери и резко распахнула ее.

Выглянула наружу.

Никого.

Но дверь гостиной прикрыта, кажется, уже не так плотно…

Тревога густым потоком опять начала просачиваться внутрь, заполняя все без остатка.

Но внутренний голос снова неловко попытался списать все на мое утреннее похмелье, тяжелую ночь и буйную фантазию.

Я вернулась в спальню несолоно хлебавши. Выглянула в окно. На улице начал накрапывать дождик, который усиливался с каждой минутой.

Погода явно не для прогулок.

Да ладно бы еще погода, но нога…

Мысленно взвешивая, что лучше – хромая, брести по улице под дождем или сидеть в шикарной обстановке в тягостном состоянии, я решила избрать третий вариант: пригласить кого-нибудь в гости. Выходные я обычно проводила с подружками, Оксаной Филоновой или Альбинкой Ступниковой: мы ходили в театр или на концерты, сидели в кафешках, слонялись по городу или зависали друг у друга в гостях. Пожалуй, это удачная мысль.

Я вызвонила Оксанку, но та оказалась в пригороде у матери. Ну, что ж, значит, первой мой дворец потомка приближенных курфюрста увидит Альбинка.

Я представила, как открою ей дверь, и она рухнет на паркет при виде всей этой роскоши.

В предвкушении этой столь приятной реакции я набрала номер. Альбинка Ступникова работает в священном месте: госпитале ветеранов войн. Сегодня она должна быть в первую смену.

– Привет, Альбинон, – сказала я, услышав бодрое «Алло».

– Марта! – обрадовалась она. – А я как раз сегодня собиралась тебе позвонить. Ты не представляешь! Этот Серега…

– Это какой Серега? Водитель депутата?

– Какой водитель депутата?.. – пауза. – А-а! Ну, Марток, ты отстала от жизни.

Немудрено отстать от жизни при Альбинкином вихре страстей.

– Нет, это уже другой Серега, бармен. Из кофейни. Ну да это неважно… В общем, мы вчера собрались с ним в пиццерию. Так он, представляешь!.. – Не договорив фразы, Альбинка разразилась звонким хохотом и тут же, оборвав его, грозно заявила:

– Все правильно выписал. То, что надо.

– Что он выписал? – не поняв, переспросила я.

– Я вам еще раз повторяю, это аналог. Вашего лекарства сейчас в наличии нет.

А, так это она пациенту!..

В трубке послышалось отдаленное роптание ветерана войн.

– Алло! – вновь объявилась на проводе Альбинка. – Марток, говори короче: какие планы на сегодня?

– Приезжай ко мне, как закончишь! Только я не дома. Вернее, не совсем дома. У меня сногсшибательная новость…

– А-а, – многозначительно протянула Альбинка, – понимаю! И куда же приехать?

Она, конечно, подумала, что я у какого-нибудь парня. О, что ей предстоит узнать!

Я сообщила адрес и объяснила, как доехать.

– На пятнадцатом трамвае?.. – озадаченно переспросила подружка. – По-моему, от госпиталя он не ходит. По крайней мере, я ни разу не видела.

– Тогда пройди пару остановок пешком и садись от моего дома, с улицы Некрасова, оттуда уж наверняка доедешь, – предложила я.

– Куда это тебя занесло?.. – удивилась Альбинка. – Я и проспекта такого не знаю!

При этих словах мне невольно вспомнились пятеро таксистов, которые тоже не знали такого проспекта. На душе цапнули кошки. Но я решила не давать сомнению пустить корни, а добавила:

– Приезжай быстрее, я приготовлю что-нибудь вкусненькое.

– А долго туда ехать?

На этот раз на память пришли все эпизоды, связанные со странным течением времени.

Но я сама не могу в этом разобраться…

– Да нет, минут двадцать.

– А это не у Бородиной?

– Что?..

– Лекролин – это глазные капли, – просветила меня Альбинка. – Зайдите в пятый кабинет к Бородиной Ирине Викторовне. Я буду где-то к двум.

– Где это ты будешь к двум?! – напугалась я. – Ты же работаешь до часу! Я думала, к двум ты будешь уже у меня…

– А я тебе и говорю. Трамвай часто ходит?

У меня отлегло от сердца.

– Я дольше пяти минут никогда его не жду.

– Значит, к двум или чуть раньше. Сногсшибательная новость, говоришь? Я заинтригована!

И Альбинка повесила трубку, а я быстренько собралась в магазин.

Глава седьмая

Дождь, кажется, зарядил надолго. На сером небе не было даже крохотного просвета. В джинсах и куртке, которую заклеймила позором Мигунова, я брела по унылому проспекту, стараясь не наступать на правую пятку. Навстречу попадались редкие прохожие. Они были очень похожи друг на друга – все шли поодиночке, бесшумно, в темной одежде, серой, темно-синей или черной, длинной и глухой, и напоминали скользящие тени. И опять меня поразила ненатуральная тишина – как в безлюдном поле морозным утром. Настроение стало совсем пакостным. Согревала только мысль об Альбинке. Скоро мы устроимся в гостиной…

Нет, только не в гостиной!

Пожалуй, в столовой.

Или даже в кухне, без церемоний – там так уютно! Сейчас я приготовлю салат, куплю креветок, апельсинов… Включим музыку, зажжем подсвечник из кабинета,

пить не будем. Иначе опять начнутся видения.

Лучше выпьем ароматного чаю – я видела в папином буфете жестяные узорчатые банки и пакеты из золотой фольги с самыми разнообразными сортами черного и зеленого чая…

Поглощенная радужными мечтами, я нечаянно наткнулась на идущего навстречу мужчину в черном пальто чуть ли не до пят.

Мне показалось, что я уперлась не в твердое упругое тело, а в какую-то вязкую массу.

Удивившись необычному ощущению, я подняла на него глаза. Наши взгляды встретились, и мурашки пробежали по моему телу. Из-под надвинутой на лоб шляпы с небольшими полями на меня глянули холодные безжизненные глаза, как будто завешенные серой дымкой.

Я хотела сказать «Извините», но язык точно прирос к небу. Но он и не ждал извинений. Он смотрел словно сквозь меня этими глазами, даже не глазами, а прозрачными прорезями вместо глаз. Я не могла оторвать от них взгляда и незаметно стала погружаться в какое-то небытие.

– Эй, девушка! – Человек потряс меня за локоть. – С вами все в порядке?

Я выпала из кратковременного транса. Передо мной стоял пожилой мужчина, глаза успели приобрести цвет и форму.

– Да, – прошептала я, таращась на него, – спасибо.

И, почувствовав леденящий холод от прикосновения его руки, непроизвольно отняла ее от своего локтя.

Мне показалось, что я ухватила какую-то не человеческую плоть.

Преследуемая ужасом, я как зачарованная смотрела, как неслышно удаляется в дождливый сумрак его согнутая черная спина.

И почему-то счастливым отголоском зазвучал где-то в глубине души звонкий заливистый смех кудрявого парня, на которого я налетела у редакции. Вспомнились его яркие глаза с живым блеском и ощущение толчка, когда меня волной отшвырнуло от его молодой груди, упакованной в куртку.

А в этого мужика я вошла, словно нож в масло.

Я невольно содрогнулась.

…– Выбрали что–нибудь? – прошелестел над ухом бестелесный голос.

Я обернулась и поняла, что стою перед витриной с морепродуктами.

Я не помню, как я сюда попала. Опять начинается это внезапное беспамятство!

– Да, – коротко ответила я продавщице и напихала в сумку почти не глядя все, что подвернулось под руку.

Отдала деньги и потащилась со своей ношей к выходу.

– А бинт не будете брать? – донеслось в спину.

Фраза пулей прострелила мозг.

Я обернулась, потеряв дар речи.

– Возьмите бинт. И йод тоже, – и молоденькая продавщица в серой униформе выставила названное на прилавок.

Как во сне, я сгребла все в пакет, расплатилась и вышла.

Она предложила мне бинт и йод! Она что?..

Я боялась закончить мысль. Черной простыней душу опять начал обволакивать страх.

Господи, скорее бы приехала Альбинка!

Около дома в кармане зазвонил телефон.

Его звонок разрушил кладбищенскую тишину, царившую на проспекте.

– Алло! – закричала Альбинка. – Марта? Ты что, меня разыграла, что ли?

– В каком смысле? Я тебя жду. Приезжай быстрее!

– Да не могу я приехать! Я стою на остановке битый час, я больше не могу!

Я встревожилась. Альбинка уже на остановке?! Она вот-вот появится на пороге, а у меня еще конь не валялся!

Погоди, как…

– Как битый час? Сколько сейчас времени?

– Пять минут четвертого! Ты что, издеваешься?! Нет тут никакого пятнадцатого трамвая в помине! Я пошла домой!

Я хотела ей возразить, но она бросила трубку.

Вот те на! Как же его нет, если я регулярно на нем езжу?

Судорожно я набрала Альбинкин номер. Сейчас занесу покупки и сама за ней приеду!

Механический голос ответил, что абонент недоступен.

А может, просто КТО-ТО не хочет, чтобы она приехала?..

Вдруг до меня с некоторым запозданием дошел смысл сказанного. Я проснулась в восемь; копалась в кабинете отца… ну, где-то часа два. Альбинке звонила, самое большее, в половине одиннадцатого, потом сразу пошла в магазин…

Я оглянулась на стоящую позади башню. Так и есть – 15.05.

Нет, все это не случайно. Это не бренди и не абсент. Это какая-то уже закономерная чертовщина!

Я, не отводя глаз, уставилась на огромные башенные часы. Обойдя круг, стрелка медленно переместилась на минуту вперед. 15.06. Еще круг. 15.07. Я смотрела, пока не заболели глаза.

Часы шли верно.

Я засекла время. 15.10.

Сейчас поднимусь домой, и окажется, что время полдень или половина девятого вечера.

Войдя в квартиру, бросила пакет у входа и, не раздеваясь, сразу кинулась в гостиную.

15.11. Все правильно!

Мелькнула странная мысль: время обманывает меня. Сейчас я настороже, а стоит зазеваться…

Да нет, это же просто бред какой-то! Ну самая настоящая бредятина!

Я окинула взглядом гостиную.

На полу у потухшего камина стояло кресло в том же положении, что и вчера. Возле него валялась разбитая рюмка, вокруг нее мелкие осколки. В столовую вела прерывистая кровавая дорожка.

Ну?..

Набравшись отваги, взглянула на портрет.

Завораживающие цвета, игра света и тени, старый мост, быстрая река, угрюмый лес, красивый, молодой отец… Глаз не отвести!

Отец стоит там же, где и вчера – чуть отступив от леса.

Я опять засомневалась. Может, он и сразу там стоял? Я же в первый раз не особенно рассматривала детали.

Наверно, безумно дорогая картина, – пронеслась мысль. – Как только квартира станет моей, отнесу ее в музей изобразительных искусств.

Отец смотрел приветливо. Я бесстрашно глядела ему прямо в глаза.

Сними куртку, Марта.

Откуда эта мысль? Я и не думала про куртку!

Но вообще-то верно, нечего тут стоять попусту, надо заняться обедом, с самого утра во рту маковой росинки не было.

Надо снять куртку.

Удивляясь глупой навязчивой мысли, я вернулась в прихожую, разделась и с неподъемным пакетом, в котором находился предполагаемый ужин с Альбинкой, заковыляла на кухню. Стала выгружать продукты – нарезку красной рыбы, оливки, ароматный сыр с плесенью, две бутылочки пепси–колы… Внезапно мне стало так горько, что слезы предательски поползли по щекам. Так не хочется быть и сегодня одной! Одиночество уже и так пробралось под кожу, и очень редко удается выгнать его оттуда… Ну почему не подошел трамвай? Почему я смотрю на еду, а есть не хочется?..

А это еще откуда?

Я выудила из пакета небольшую бутылочку с зеленой жидкостью. Чешский абсент! Откуда он взялся? Я его не покупала! Хотя я в каком-то полубессознательном состоянии хватала все подряд… Нет, абсент – штука безумно дорогая, мне не по карману, и взять его я не могла. Как же он здесь очутился?

Я пробежала глазами по строчкам чека. «Супермаркет «На проспекте». Форель в нарезке, сыр, фейхоа… И вот, внизу, цветистая надпись: чешский абсент в подарок купившему бинт и йод»…

Так вот почему продавщица навязывала бинт и йод! А я подумала, что она ясновидящая! Фу ты, черт!

Но вообще, напоминает театр абсурда. За бинт и йод – чешский абсент по 900 рублей за пол-литра! Уму непостижимо. Я еще раз взглянула на чек.

Нет ли там акции – скажем, за антицеллюлитную мочалку – домашний кинотеатр?..

Но других акций там не было.

А может, просто КТО-ТО хочет, чтобы ты выпила абсента?

Откуда эти мысли лезут в голову?!

Вытерев слезы, я обработала рану и забинтовала ногу, потом выложила на тарелку салаты, печеный картофель, сыр и прочее. Нарезала хлеб и села за стол.

Часы в гостиной пробили четыре.

Время течет нормально, отец стоит на месте, не морочь себе голову.

Ну, раз привалило такое бесплатное счастье, значит, придется-таки выпить.

Немножко.

Все еще колеблясь, я распечатала абсент.

Ваше здоровье, фройлейн Марта!

Откуда-то из глубины сознания пыталась пробиться тихая, но ясная мысль.

Не пей!

Мысль была очень хрупкой, но я ее услышала. И отставила абсент в сторону. Что-то подсказывало, что это правильное решение. Подумав, я убрала бутылку с глаз долой, на полочку буфета, и плотно закрыла его прозрачные дверцы.

И приступила к одинокой субботней трапезе.

Сейчас пообедаю, поваляюсь в ванне с журналом, а потом заберусь под одеяло и буду смотреть телевизор.

Но, о чем бы я ни думала, над всем черным куполом нависала необъяснимая, больная, всеобъемлющая тоска, выворачивающая наизнанку, пробирающая до самых костей.

Кое-как вернув подобие нормального настроения, я принялась за еду. По стеклам мерно стучал дождь, серый день незаметно перетекал в сумерки, а в квартире было тепло, тихо и спокойно. Покончив с обедом, я налила чаю в чашку с сюжетом из старинной китайской сказки – огромная слепая змея с разинутой пастью выползает из своего убежища, чтобы сожрать первого министра императора, пришедшего вырвать ее сердце, дарующее власть.

Великолепный аромат разнесся по всей кухне. Отпивая божественный напиток из чашки, я, по обыкновению, закурила и впала в романтическое состояние. Все-таки это необыкновенная удача – ни с того ни с сего получить в наследство квартиру, да не просто квартиру, а ТАКУЮ! Интересно, как отнесется к этой новости мама? Я представила, как в следующий ее приезд мы втроем с господином Хоакином Родригесом расположимся в гостиной,

портрет отца к тому времени уже будет определен в музей,

и дон Хоакин, потягивая пиво «Сан-Мигель» и слушая Шаляпина (как ни странно, испанский миллионер очень уважает Шаляпина), будет изумляться тому, как живут в России простые журналисты затрапезных газет… Я буду одета в приличествующее случаю открытое вечернее платье цвета индиго, которое сшила мне к прошлому Рождеству Оксанка, а на пальце будет поблескивать кольцо с сапфиром, подаренное перед смертью бабушкой Верой. Сапфир очень подойдет к цвету платья…

Кольцо! Кольцо с изумрудом к четвергу!

Некстати всплыло неприятное воспоминание о Мигуновой и юбилее газеты, и ласкающие воображение мысли сразу куда-то испарились. Я вздохнула и потянулась за второй сигаретой. Откуда же взять кольцо?..

Бабушкино кольцо с сапфиром выдать за него нельзя – Мигунова неоднократно его видела, да и сапфир – не изумруд. К тому же, оно простенькое и совсем не антикварное. А другого у меня нет.

Интересно, можно ли продать что-нибудь из имущества отца? Тут все, за что ни возьмись, стоит баснословных денег – фарфор, столовые приборы, подсвечник, картины… Но я ведь пока не наследница…

Ну, а кто это заметит? Если я продам, скажем, одну золотую ложечку?..

В прихожей раздался звонок телефона. Не иначе как Корсаков, больше некому. Чуть не свалив дубовый стул, я быстро захромала на клич адвоката.

Разумеется, это был именно он.

– Рад слышать вас, дорогая фройлейн. Как поживаете?

– Ничего, потихоньку.

Как вовремя он позвонил! Сейчас спрошу у него о продаже ложки.

– Надеюсь, нашли время прочесть завещание?

Мне было неловко признаться, что я даже не помню, где оно.

Он почувствовал заминку с ответом и протянул:

– Чувствую, что нет. Странно, очень странно!

– А что здесь странного? Вы же мне все рассказали…

Он издал раскатистый смешок.