bannerbanner
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
2 из 4

* * *


Умы заносчивых всезнаек, расположившихся в парке отдыха за шахматными столами, пыжились над проблемой: если Господь находится на небесах во Вселенной, то есть, повсюду, а дьявол на противоположном полюсе, – то где он, этот второй полюс находится? Атмосфера за игровыми столами накалилась, и мат мог разразиться за каждым последующим ходом. Болельщики сжимали кулачки в готовности отпора чего-нибудь или кого-нибудь.

…Наиболее отважные предположили, что дьявольский полюс находится тоже – везде. А если оба везде-везде, то это практически всюду и вместе. Кое-кто из коллег отвернулся и отодвинулся от слишком смелых в своих научных изысканиях шахматистов. Некоторым пришло на ум воспоминание об инквизиции, и сожалении о том, что слишком долго она отсутствовала на земле, и не пора ли ей снова взяться за дело? Человеку трудно жить без кнута и раскаленных добела щипцов инквизитора перед глазами, – шалит и от рук праведников отбивается, не ведая своего счастья в покорном повиновении.

По клетчатым столам ползали пешки, скакали кони, стояли, набычившись, ладьи, а по диагоналям офицерьё готово было обнажить шпаги и ужалить. Но до падения короля дело пока не дошло: королева держала его в своих объятиях.

Здесь были два друга-коллеги, совместно терзавшие науку в некоем институте, с приставшими прозвищами Бах и Гарде. Козырь – чудак и насмешник, с лысой до блеска головой и с крупным носом крючком, за что получил дополнительное прозвище – Гриф, на которое обижался, и не отзывался. Удачливый предприниматель Эндшпиль, колотивший своё достояние на использовании теории Большого взрыва во Вселенной в коммерческих целях. Как такое возможно? – интересовались непосвященные и утыкались в многозначительное молчание. Тайна. Тайна, стоящая денег. Индус – умный, молчаливый, в тюбетейке, средних лет с завитком волос на лбу, творил чудеса в эндшпиле и не только. Очень не любил проигрывать. А кто любит? Но индус в этом случае начинал отмачивать майсы с зейхерами, как сказал бы житель земли обетованной.

Поднаторевший в шахматах народ был сосредоточен на своих амбициях и очень болезненно относился к эмоциональным травмам, наносимых проигрышем. Став за шахматную доску с такими фанатами, всегда будь готов к мату. Дрались не часто, но регулярно. Едкое слово достигало своего результата надёжней и весомей. Таких уважали. Но и били в первую очередь, как вредных бацилл. Интеллигенция, ядри… иначе не тямает, вечно оспаривает очевидное остальным. Очевидным остальным тоже доставалось. Таково неизбежное течение жизни с регулярной профилактикой от заблуждений.


Непосвященный мог подумать, что шахматисты жмутся к шахматным столикам от смущения по отношению к миловидной девушке, обосновавшейся на скамейке рядом. Конечно же, каждый готов был влюбиться в цветущее диво, да хоть помечтать о второй юности: нежные черты лица, осанка лани, круглые дымчатые очки, каковыми пользовался Джон Ленон, прославляя свой ансамбль. Душистые волосы спадали на плечи золотистыми локонами. Некоторые уверяли, что при уходе за волосами без бриллиантовой пыли не обошлось. Иные клялись, что застали как-то ее с сияющей звездой во лбу, и сияние то было небесного цвета и несло умиротворение и усладу. Но самое удивительное было, что над подобными уверениями никто не смеялся, фантастика… И это те, кто привык докапываться до точных математических расчетов истины в шахматах и жизни, высмеивать фантазеров – все чудеса твои, господи.

Иногда она заплетала волосы двумя косичками, не щадя позолоченных локонов, одна из которых обычно торчала в сторону, и походила на антенну. Девушка всегда что-то читала, медленно переворачивая страницы. Где еще можно было увидеть такие пальцы, завораживающие плавными движениями, слегка касаясь листа страницы и, следом, паря над ней?

Настырные шахматисты дознались, что ее звали Вероникой, и прозвали между собой «Вера в Ника», надоедая расспросами, кто же такой Ник. Она улыбалась в ответ и углублялась в чтение; выставленная в сторону косичку, похоже, ловила космические послания.

Однажды, насытившись наблюдением за перемещением фигур на шахматной доске, Симон, желая позабавиться, подрулил вальяжно к читающей девушке и спросил свысока, как дядька кроху, что она думает о дальнейшем развитии человечества. На него пал объектив открытого взгляда, из которого он узнал, что в мире наступит правопорядок при воплощении божьих заповедей в дела мирские, при устройстве коих люди будут одинаково трактовать понятия добра и зла, любви, уважения и сострадания к окружающим. Плохие качества в человеке отомрут, как атавизмы, и ученые будущего будут изучать их, удивленно поражаясь, каким образом эта дрянь так долго изводила человечество и разрушала окружающую среду.

Выслушав подобный взгляд на перспективы жительства, Симон поморщился, и сообщил Веронике, что она такая худенькая, потому что мечтает о невозможном. На прощание он поинтересовался, о чем же она читает в своих книгах и, услышав про нейробиологию и нейронные сети, предположил, что девушка жаждет поступить в медицинский институт. Но его предположение Вероника отвергла своим ответом о желании заняться искусственным интеллектом. Симон погрустнел от сказанного из зависти, и решил, что от таких умников надо держаться подальше, чтоб не разоблачили личную глупость.

«Глупа малявка от своей разумности, – доложил он шахматистам, – жизни не видит из-за книжной пыли».


* * *


– …И хитра же нечисть, на что подбивает. Известно изначально, что ломать и разрушать, куда проще, чем создавать – об этом каждый пройдоха политик знает, и дипломат, и адвокат, и рабочий с кувалдой. Не купишь меня на этот вздор. Складно льешь воду на огненную мельницу раздора. Если помнить, пару тысяч лет назад я зарекся общаться с тобой. Не думал, что вновь посмеешь объявиться… – Господь блеснул очами, сдвинув брови.

Мефистофель призадумался, но не отступил:

– Я никуда не исчезал, был всюду возле твоих деяний… Прими на милость полезное предложение в правилах игры: имеешь право накладывать табу на мои действия, при получении которого тут же отменяю решение и возвращаю всё в исходное положение, как было и даже лучше…

– Твоя пропозиция ясна. Но где это видано, чтобы творец с нечистью общие дела обговаривал – не бывать тому!

– Эка, постой, Вседержитель! – встрепенулся соискатель. – А как же проповедуемые ценности общежития? Мир, труд, май… эксперимент? Разве не мы с тобой несем все трудности мироустройства: ты учишь, строишь, создаешь, устраиваешь среду обитания. Я же иногда корректирую упущения по своему разумению, вношу дополнения, испытываю твой эксперимент на прочность – часто не воспринимаемые народонаселением, но благие для миропорядка. Что в том плохого? Истину найти непросто – лежит она заваленная пластами непонимания, и не вякает, а её все ищут – язык через плечо… Только нам, прости, – тебе, она подвластна.

– Хоть слова слышу гнусные, но некая правда в них есть. Ответь, какой смысл в игре, если и так всё движется к развитию и совершенству, и я тому порука? К чему дополнительные препятствия городить; в чем смысл закавыки, и о каком результате мыслишь?

– Результат, Вседержитель, в этом случае отходит на второй план, так как итог будет все тот же: получится хорошо – тебя будут хвалить и благодарить. А выйдет плохо, – ринутся меня клясть, ругать и гнать к монахам на распятие.

Господь поднял посох и молвил:

– Мне с тобой толковать и договоры заключать не пристало. Но так и быть, если сердечно молишь, пойду навстречу просящему, невзирая на наложенное проклятие, – направлю к тебе монаха-посланца Гавриила, – пусть влияние окажет. С ним и разговор впредь веди. Заодно проверим устойчивость веры у людей и качество их души. Но помни, если что несуразное вытворишь, – наложу такое вето, что в своей вотчине перевернешься, и отправлю в черную дыру на епитимию.

– Бывали, бывали… – произнес Мефистофель посмеиваясь.

– Видишь, какой ты гнус, – даже черная дыра не берет: пожует-пожует и выплевывает. Но лишний раз покрутиться в ней полезно будет для острастки. Хитер, дьявол, ух, хитер! Ведь, прекрасно знаешь, что озвученное тобой происходит с зарождения жизни на Земле, без всяких договоров, – волею законов мироздания. Твое предложение рассматриваю, как коварное желание наладить совместное взаимодействие. А это не возможно: у нас, у каждого, свое космическое предназначение. Ох, бестия! Хочешь попробовать дружбу свести, и под этой эгидой творить свои дела безнаказанно? Ступай к монаху Гавриилу, ему всякую ересь и плети, а мне уж полно – всё зрю заблаговременно и наперед. Ублажишь его деяниями – покаяние кое в чём и выпросишь. Да только это-то и не возможно. А пообщаться – пообщайся, возможно, какие-нибудь грехи и отпустятся, и если чудо снизойдет – в полезное дело окунешься, если уж в мире тебе место забронировано.


И спустилось затмение на Землю, чтобы очистить её от ложного блеска мишуры…


* * *


Усадил Лека Иришу на раму велосипеда в знак большой любви и почитания, и неспешно тронул педали. На раму он благодушно постелил свою кепку, чтобы смягчить

милой опорную точку соприкосновения с металлической частью рамы велосипеда не предназначенной для сидения. Он жарко дышал ей в шею. Она нежно гладила его ляжку, участвующую в работе по вращению педалей.

В голове вертелась навязчивая мысль, высказанная неизвестным умником: «Лучше плохо ехать, чем хорошо идти». Хотелось оспорить…

Велосипед медленно ехал своей дорогой. День никуда не спешил, и Лека с Иришей тоже. Дела валялись брошенными вследствие торжества любви. Жертва всегда винит победителя. Следом за ними на некой дистанции волочились вызволенные из машины, попавшей в аварию, члены семьи. Они желали завершения путешествия, но передвигались едва-едва, с удовольствием мечтая, чтобы их подвезли, хотя бы на раме велосипеда. Мечты-мечты… Вечно ослепляют самообманом, водят за нос, но сбываться не торопятся. А если и сбудутся, то тут же начинают одолевать сомнения, того ли хотелось на самом деле и не стало ли хуже.

К велосипеду прицепилась дворняга, сопровождая сонливо тянущееся время.

Жизнь волочилась вяло в этот момент.

Момент закончился: Ириша заерзала на «раме» из-за неудобства, нарушила равновесие и первой была притянута земным тяготением к дорожной пыли. Следом на неё навалились возлюбленный с велосипедом. Всплеск эмоций прогнал скуку. Дворняга не выдержала женских криков отчаяния и, ринувшись в кусты, угодила в капкан, установленный охотником на зайца. Она заскулила в тонус с Иришиным недовольством, – невероятный дуэт источил резонанс, вызвавший всплеск стихии: ветер трепал листву, трещали сучья, кричала птица… Облако закрыло солнце. Трусы порвались, но в них особой нужды и не было. Спица на колесе выскочила, жаля пространство.

С бугорка за происходящим наблюдал заяц, интуитивно чувствуя, что ему неимоверно повезло с непоседливой собакой, опередившей его на дороге, ведущей в пекло.

«…Пригласить бы волка на обед, предварительно договорившись о преференциях?..» – не понятно, откуда взявшаяся фраза промчалась фотоном и в мгновение коснулась всего живого с признаками разума на земле.

Идея выиграть на чужой беде не нова в мире животных и людей. Зайцу это было известно лучше, чем другим, бляха-муха. Подобная научная мысль, безусловно, выигрышная, и претендует на опорную единицу в жизнедеятельности. Надежда на доброго Бармалея мутит разум… заячий. С таким же успехом можно заняться поиском удачи в унитазе. Дерзайте, и невероятное извлечётся… Примеры в жизни имеются.


Огромный черный ворон расправил крылья, закрыв большую часть неба. Его медаль, болтавшаяся на шее, оказалась в тени, и на ней ясно читалось первое слово: «Зазря». Медалька звякнула, увернулась от света и теней, и на ней ничего уже нельзя было прочесть. Крылья плавно волновали воздух.


* * *


А за столом…

Свадьба раскручивалась согласно свадебному каламбуру; уже унесли первый десяток высвободившихся бутылок из-под крепких напитков, на столах намусорилось. Публика заметно повеселела и стала шумнее, восторженнее, раскрепощеннее: потянуло на тосты, любовь и милые глупости. До споров, скандалов и драки было еще немного рано.

Держа перед ртом нанизанный на вилку слизкий гриб, Владимир Олегович поинтересовался, что чувствовал Адик (по паспорту Вадим), когда машина завалилась набок, и как смотрелся окружающий мир в перевернутом состоянии: так же непредсказуемо, как в нормальном положении или по-иному? Пространственные видения не донимали ли сознание в перевернутой голове? Не возникло ли ощущение свободного падения, не ласкала ли дуновением бесконечность?

Вадим провел рукой с бутылкой вдоль стола, мастерски разлив водку в ближайшие рюмки, причем, свою успел опорожнить и снова наполнить. Он задумался с ученым видом, посчитав разумным пропустить вовнутрь ещё одну рюмку, для прояснения памяти. Вадик рассказал о страшном пауке-демоне, бегавшем по огромной паутине, с выпученными громадными глазищами на своих коротких кривых ножках, описывающих истину о паутине. Вспомнил и о дерзком вороне с медалью то ли «За заслуги…», то ли «За потуги…», то ли ещё за что-то непостижимое; но об этом порекомендовал у жены уточнить: слухи и сплетни – это по её части.

Далее Владимир Олегович перевел взгляд на Татьяну и предположил, что её чувства и впечатления от аварии более по-девичьи деликатны.

Татьяна согласилась, что в отличие от отцовских переживаний, ей привиделась большая любовь. Большая и прекрасная. Папа же с его перевернутой машиной, в компании с вороном, а по её с мамой мнению – орлом, награжденным медалью и зловредным пауком отодвигались за горизонт счастливого розового воображения.

– Дядя Володя! А ну-ка плесните вашей наливочки в рюмку – хотелось бы вернуться к тем переживаниям в машине с помощью допинга. Вдруг, ещё что-то подробнее рассмотрю интересного в недавней части прошлого.

Сидевшая недалеко мать, Тамара Григорьевна, пожурила дочь за непослушание в момент аварии: закрыть глаза и думать о хорошем.

Послушная дочь тут же уточнила, что закрыла глаза, как мать велела, и внутри себя увидела распалившуюся большую Л-л…

– Луну? – поторопился с догадкой Владимир Олегович.

– Горько! – закричали вокруг.

Невеста, обхватив надежным захватом голову Емельяши, пухлыми губами попыталась втянуть его в себя, словно удав. Жених вначале долго не мог высвободиться от такого захвата, а после – отдышаться; с глаз катились слёзы. В конце концов, он пришел в себя, и поцелуй запил горьким пойлом, вытерев набежавшую влагу в глазах рукавом рубашки.

– Чего плачешь, дурачок, – радуйся, – подсказала свидетельница невесты, – пухленькая, квадратненькая, но лицом миловидная Раиса, и потянулась к свидетелю целоваться, не упуская благоприятного случая для дражайшего процесса, которого заждалась. «Мне с тобой скучно, мне с тобой спать хочется…» – бормотала на ушко шаферу Раиса.

Свидетель, целуясь, держал отставленной в сторону руку с рюмкой водки, не имея возможности за поцелуйем её поглотить, не пролив ни капли. Жажда томила, желание млело, рука не дрожала. О таких парнях мечтают офицеры авиационных училищ для дальнейшего перевоплощения их в летчики. Потому что главное в летном деле: как бы тебя не манила жизнь подвохом, не гнула – штурвал держи строго горизонта, чтоб не расплескать содержимого, сколь ни чудила бы судьба, подсовывая испытания. Это любой курсант может подтвердить.


* * *


Отец Емельяна Леонид как-то спросил у жены Светланы, хотела бы она, дорогая женушка, чтобы их сын женился на женщине из трудной семьи, без образования и специальности, без денег, и с чужим ребенком взамен приданного. Жена взъерепенилась с возгласом: «Нет!» но немного подумав, поинтересовалась: не ее ли любезный муженек имеет в виду под подобной женщиной? Разумный муж охладил пыл супруги ответом, что имеет в виду исключительно себя, но поскольку аспект понятен, надо очень хорошо подумать, чтобы предотвратить подобное в будущем с их сыном.

Их объединяли противоположности. Он делал всё плохо. Она не делала ничего, но хорошо.


– Дорогая, Светка! – сказал Леонид маме Емельяна, – ты, конечно же, очень любишь деньги, только жаль, что без взаимности. Ты так бестолково с ними обходишься, что они просто вынуждены бодаться в ответ, чтобы не попасть в твои руки. Сегодня незнакомец, случайно встретившийся на моем пути, рассказал, где эти самые грошики можно раздобыть, выковыривая из слежавшихся пластов; добрый человек и искренний… Но пропотеть придется обильно ради взлета благосостояния. Ты же любишь жаркие страны, пальмы, пляжи… Будет почти также, – только придется не отдыхать, а трудиться с рассвета и до упора. Согласна? По глазам вижу, что не в восторге. Но зато, после, будешь жить в обилии блеска и пузырящегося упоения, – в белой ванне с шампанским.

– Неужели? Повтори это несколько раз, чтоб сном не оказалось.

– В изобилии блаженном жить будешь… Светик мой тусклый.

– Что за человек? Я его знаю? – заинтересовалась супруга, выпятив грудь контрабасом.

– Черт его знает… В концертном фраке с дирижерской палочкой и цилиндром цвета благородной темной под ночь синевы. Сошлись с полслова, даже очень странно. Очень уж добродушный, дьявол, располагающий к доверию без сомнения, и речь его строга и точна, не свойственна обману. Да и к чему? Выгоды его не видно в том. Ехать нужно туда, где нефтью пахнет – там и деньга шуршит. А с остальным на месте разберемся. Кумекаешь, труженица мягкого дивана?

– Опять на авантюру потянуло? Вроде, как уже и поумнеть пора, так нет же, снова тебя нечисть баламутит. Заработать деньжат неплохо бы, да вот как бы мозоли не натереть в жизненно важных местах в ущерб здоровью и бытию.

– Вот-вот, надо быть разборчивым в партнерах по работе… Кто не рискует, тот не пьет шампанское, – заметил Леонид и смачно прочистил ноздрю в среду обитания.

– Зато не ходит в рваных носках и стоптанных туфлях, – отпарировала жена. – И одноразовыми лезвиями не бреется месяц.

– Это из экономии, – ответил смущённо супруг. – Для тебя же, радость моя, терплю неудобство. А дырку на своих трусах в интимном месте, всё же, зашей – волос выглядывает наружу. Пойдешь в гости, компания… и ага.


Супруги по крохам разбирали затею, ругаясь, споря, бранясь, и приходили к временному компромиссу лишь с помощью любовных игр в постели. Казалось бы, все рассчитано теоретически верно, но прибыль от такого мероприятия получалась у каждого своя и почему-то разная. Возможно, потому, что Леонид в бюджет вкладывал свой заработок и супруги, а Светлана – лишь мужний считала общим. Свой же доход она обозначила, как неприкасаемую женскую собственность, на которую никто не имел права покушаться.

«…Пошел к дьяволу, сволочь! – мило ответила супруга с нежностью в голосе. – Я не для того согласилась стать твоей женой, чтобы рыскать где-то в поисках счастья. Оно должно было сопутствовать моему появлению здесь, в твоем доме. А вместо этого…»

Они не спали ночами, чтобы проложить единственно верный путь к благополучию их семьи. За это время у Емельяна могло, но не появилось на свет божий пару братьев или сестер. Стабильность семьи в понимании его родителей основывалась на жесткой материальной основе, в которую не вписывались дополнительные рты и попки.

Решительный для действия момент настал, когда Владимир (Вовка-морковка) – родной брат Леонида, имел неосторожность пригласить племянника Емельяна погостить на недельку.

В этот момент супруги живо смекнули, что данный шанс послан свыше, и его нельзя упускать. Они живо собрали Емельяшу в гости к дяде, снабдив его множеством нравоучений, из которых тот ни одного не запомнил, и выпроводили, наказав хорошо учиться в школе. Сами же следом подались в места, где по обоюдному мнению, их заждался предвестник благополучия. После отъезда сына они известили гостеприимного родственника о своем решении и пожелали процветания его семье. Заодно попросили не забывать проверять уроки у Емельяши, и убедительно просили обеспечить его возможностью каждое лето ездить отдыхать на море, а по утрам напоминать, чтобы не забывал чистить зубы.

Годы пролетели незаметно, и как-то бестолково. Кто бы мог подумать… Но зубы Емельян чистил; не регулярно, но часто, чтоб эмаль не стиралась… Умный, паршивец, – все «за» и «против» учёл. Он всем говорил, что учится в школе хорошо, хотя хорошая отметка у него была только по географии. На этом уроке он сидел на первой парте и помогал носить и переставлять плакаты учителю географии. Предмет был легкий… Емельян сидел с серьезным лицом и смеялся только вместе с преподавателем. Кто б ему поставил меньше оценки «хорошо»? Кто попробует – сразу поймет, что это не просто, как кажется. Тут надо душу вкладывать… Скоро поймёт, что такое «хорошо», и что такое «плохо», а заодно и разницу между ними.


В результате бесконечных баталий родителей о жизненной перспективе семьи, переходившие в ночные примирения, Емельяша не мог быть не подброшенным в семью Владимира Олеговича старшим братом Леонидом на недельку погостить. Судьбу не объедешь, как не изворачивайся.

Есть ли в мире такая резина, которая растягивалась бы столь же эффективно, как эта неделька, превратившаяся в годы? Брат Леонид с женой укатили в дальние края на заработки, воспользовавшись антрактом в воспитании сына. Уехать оказалось проще, чем вернуться: погоня за золотым тельцом, манящим к погоне за горизонт, не позволяла прекратить бег на месте и остепениться. Отказаться от желания разбогатеть и прекратить сомнительное преследование – удручающая перспектива для алчущего ума. Супруга Светлана вскоре отдалилась от главы семьи из-за ошибок в исходном плане. Она изредка слала позывные из разных мест, намекая на свободу отношений. Похоже, решила попробовать достичь горизонта в ином месте, более перспективном с её точки зрения. Оттуда удача, казалась, совсем рядом – один «пук» и в дамках…

Вспоминал Леонид Олегович про родственников исключительно на Новый год, балуя поздравительными открытками одинакового содержания, используя заготовленный шаблон. Уверял, что у него все складывается очень даже хорошо. Но ждет, пока обстоятельства сложатся ещё лучше, чтоб помажориться от души. Того же он желал родному брату и его семье. Про сына отец не вспоминал, видно, подразумевая его в словосочетании: «…и благополучия всей твоей дружной семье, дорогой Владимир-Владя». Оканчивались письма обещанием непременно вернуться, как только удастся добиться полного удовлетворения всех устремлений, и тогда уж разгуляться не на шутку и родственникам дань воздать. Тем и тешились и адресат, и отправитель письма, – все ж на душе не так тучно.

Мама Емельяши, Светлана (неподражаемая в спонтанности своих действий), выбрала также не навязчивый способ общения, присылая в кои годы на третье апреля – день рождения сына – краткое поздравительное письмо с инструкциями к жизнедеятельности, и свою фотографию непременно в молодые годы, пропадая после этого на несколько лет. Однажды Емельян на день рождения получил письмо с фотографией матери в десятилетнем возрасте. Что она хотела этим сказать, для сына осталась загадкой. Возможно, намекала, как хороши дети, пока на них не легло заскорузлое бремя прожитых лет… На обратной стороне фото было каллиграфически выведено: «Мама – десять лет» и отпечаток губ в красной помаде, обведенный зачем-то синими чернилами.

Все фотографии матери Емельян бережно хранил и время от времени тщательно рассматривал, обдумывая ход быстротечной жизни. Он украдкой иногда целовал фотографии матери и вспоминал… Сквозняк уносил приятные воспоминания бродить по свету, оставляя на губах привкус дурацкой глянцевой бумаги, и в душу опускалась ночь до следующего утра. Емельяша уверял, что поговорку: «Утро вечера мудренее», – придумал он. И если на душе мрачно, то надо непременно ложиться спать. Утро предложит новую фигуру, как в вертящемся калейдоскопе: от вчерашней конфигурации останутся лишь осколки воспоминаний. Всегда пользовался своим же советом, – помогало безупречно, и уже, поэтому считал, что жизнь прожита не зря: мировое открытие все ж таки, зри его в корень, свершил.


* * *


Шахматисты, указывая знакомым на Эндшпиля, говорили о нём, как о гениальном коммерсанте, зарабатывающем деньги на использовании гипотезы Большого взрыва во Вселенной. «Именинник» делал вид, что не слышит комплимента, но похрюкивал от удовольствия. Находились пессимисты, утверждавшие, что это невозможно, так как он уже давненько взорвался… Но в пику им, оптимисты-романтики, уверяли, что ничего мудрёного в этом нет, поскольку при Взрыве выделилась огромная энергия, и стоило каким-то образом договориться с мирозданием, чтобы тебе отгрузили немного выделений, и делу венец. Ведь ничего не стоит.

Но напрасно и первые, и вторые выворачивали мозги набекрень, – всё было намного проще.

В рекламе, касающейся деятельности Эндшпиля, говорилось: «Астрологический подбор профессии личности по природным наклонностям. Сто процентный успех в деятельности гарантирован положением звезд во Вселенной!» И одиноко стоявшее в стороне слово «дорого», предполагало ответственный подход к делу и неизбежный фурор.

На страницу:
2 из 4